ТРУЖЕНИК 3 page

Тут меня заклинило, поскольку никак не вспоминалась точная рифма на «корабль». Когда‑то я нашел ее и даже записал, однако теперь все выветрилось.

Тогда я придумал другой вариант: «И сел тот старик на большой звездолет, чтоб слушать и нюхать загадочный лед». Но это получался уже полный бред, и мучиться над ним я быстро расхотел.

* * *

Нашего капитана звали Дядюшка Лу, он был старенький, толстенький и лысый. Его голова более всего напоминала сплюснутую морщинистую тыкву. Эта тыква то и дело хитро нам улыбалась.

Дядюшка Лу был одет в жуткую рванину, через дырки беззащитно светилась дряблая кожа его живота. На нем был свитер и широкие штаны, подвязанные снизу тесемочками – очевидно, чтоб не обтрепывались края.

– …А условия у нас такие, – говорил он. – Хорошие у нас условия. День пребывания – три уцим. Промысловый день – десять уцим. Если ничего не делать, за шесть периодов можно получить первое холо. Если на промысел ходить – вдвое быстрей. А если еще и пульпу привозить, то два периода – и можно отсюда улетать. Потому что, когда с полными баками возвращаемся, на каждого по двести уцим.

Дядюшка Лу ласково улыбнулся и развел руками: мол, сами судите, ребятки, двести уцим – это о‑го‑го, это вам не просто так.

– Машина наша еще хорошая, работать можно, – продолжал он, – ребятишки – тоже хорошие, познакомитесь сейчас. А вот одежонка у вас, мальчишечки, плоховата. Маловато у вас ее. Я так вам скажу – будет свободное времечко – походите по ангарам, пособирайте в углах тряпочки. Там завяжешь, здесь завернешься – глядишь и не озябнешь во льду. В машине‑то печки же нету, там и без печки тесновато…

– А как у вас, Дядюшка, насчет пожрать? – поинтересовался Щербатин.

Капитан снова прищурился в ласковой улыбке.

– На еде работаем, – с легкой укоризной напомнил он. – Уж как‑нибудь не проголодаемся. – Он поднялся, поддернул штаны. – Ну, пошли, ребятки. Пошли машину глядеть.

Путь наш лежал в один из отдаленных ангаров. Я шагал, посматривая по сторонам, и представлял себя то на авторемонтном участке, то на мясокомбинате, то на военной базе.

Вот трое работяг прут, выбиваясь из сил, огромную гнутую железку. Вот выстроились новобранцы в необмятых робах, а перед ними – то ли начальник, то ли инструктор. А вот грузят на гусеничную платформу грязные баки, из которых выплескивается какая‑то жижа.

С трудом верилось, что мы причастны к совершенной, достигшей всех мыслимых высот Цивилизации. Но, может быть, это только ее задворки? Скорее всего так и есть.

– Щербатин, а есть где‑нибудь другая Цивилизация?

– Понятия не имею. А тебе этой мало?

Мы наконец пришли. В гулком холодном ангаре я увидел машину, на которой нам предстояло работать ближайшие два периода, добывая питательную пульпу. На вид она напоминала муравья, у которого выросло в три раза больше ног и усов, чем положено. Впереди – круглая вытянутая кабина с окошками из толстого стекла. За ней такой же округлый корпус. А вокруг – десятки раздвижных штанг с пиками и крючьями на концах. И еще снизу кабины – гофрированный хобот с наискось срезанной стальной трубкой. И все это размерами с локомотив.

Машина пребывала в состоянии ремонта. Несколько работников вяло ползали по ней, звеня инструментами. Двое сидели у стены и дули на озябшие пальцы.

– Вот она, – с теплотой проговорил Дядюшка Лу. – Ледоход. Кормилец. Нет, «Кормилец» у другого экипажа, а наш – «Добыватель уцим».

– Это название? – спросил я.

– Имя, – многозначительно поправил Дядюшка.

– А почему такое прозаическое? Хотите, я придумаю?

– Что придумаешь?

– Другое имя, получше. Ну, скажем, «Снежная королева»…

– Не надо нам никаких королев, – забеспокоился капитан. – Нам надо уцим добывать, нам добыватель нужен, а не королева. Ребятишки! – позвал он.

Вылезли трое. Чумазые, изодранные, с обмороженными лицами.

– Вот, ребятишки мои. Вместе на червя пойдем. Это Джи, это Ну‑Ну, а это вот – Пок. Знакомьтесь, это наши новенькие. Беня и Щерба.

Мы со Щербатиным постарались выглядеть вежливыми и дружески настроенными. Я, чтобы не перепутать имена, запомнил новых соратников по особым приметам: у Джи не хватало нескольких передних зубов, Пок все время икал и кашлял, а Ну‑Ну то и дело нервно оглядывался, словно опасался слежки. Нашему появлению, как мне показалось, они были очень рады.

– Ну вот, – развел руками Дядюшка, добродушно улыбаясь. – Сейчас гаечки завертим, болтики подкрутим – и в дорожку.

Подкручивание болтиков затянулось надолго. Мне и Щербатину пришлось еще помогать устанавливать чистые баки для пульпы – они крепились на корпус ледохода с помощью проволочных узлов.

Потом пришел транспорт – гусеничный вездеход и длинная платформа, на которую погрузили «Добывателя уцим». При этом, мне показалось, сломали две штанги.

Нам пришлось трястись на платформе, на самом морозе. Я сидел, завернувшись во все тряпки, которые только удалось найти по углам и закоулкам. Вместо варежек я приспособил тройной слой белых носков. Однако Джи при этом, кажется, поглядывал на меня неодобрительно.

База давно скрылась за горизонтом, вокруг простиралась ледяная степь, кое‑где перечеркнутая трещинами. Ветер гнал впереди нас бог весть как попавший сюда одноразовый носок. Я откровенно тосковал и завистливо поглядывал на кабину, где в тепле и уюте пребывал наш капитан.

– Щербатин, ты жив еще?

– Не дождешься…

– Щербатин, неужели Цивилизация не придумала теплых вагончиков для нас?

– А Цивилизация не раздает свои блага кому попало.

– Я не кто попало, я все‑таки человек.

– Ты ноль. – Щербатин ядовито засмеялся. – Ты – серая масса.

На бритвенно‑ровном краю горизонта затемнела крошечная точка. Она приблизилась и распалась на потрепанный брезентовый купол и два гусеничных вездехода. Нас ждали. Несколько человек махали нам руками и подпрыгивали – то ли от холода, то ли от нетерпения.

Дядюшка Лу на ходу выскочил из кабины и зашагал к встречающим. Шарфы, шнурки и тесемки трепетали на ледяном ветру. Потом нас подвели к широкой расщелине во льду, которая, как мне показалась, была искусственно расширена.

– Здесь червь! Здесь большой червь! – тараторил незнакомый человек, на котором было напялено, по всей видимости, три или четыре теплые робы. – Я лед слушал: у‑у‑у! У‑у‑у! И воздух дышит, чуете?

Дядюшка и его многоопытная команда с профессиональным интересом оглядели расщелину, послушали, потом зачем‑то взяли с краев и примяли на ладонях комки снега. Покивали друг другу. Дядюшка посмотрел по сторонам и махнул рукой: можно начинать.

– А вы чего? – кликнул он нас. – Лезьте в машину‑то, лезьте!

Мы с Щербатиным панически переглянулись. В кабину пришлось влезать кое‑как через крошечную дверцу в самом низу. Внутри была жуткая теснота, мне даже пришлось снова выбираться, чтобы Ну‑Ну смог протиснуться в машинное отделение.

Мы разглядели небольшое железное креслице, перед которым торчал целый куст рычагов и рукояток. Было темно, свет пробивался через узкое исцарапанное стекло перед креслом. Я то и дело натыкался боками на какие‑то торчащие детали. Стало ясно, почему на всех промысловиках так изодрана одежда.

– Вон там примоститесь как‑нибудь, – посоветовал Дядюшка, занимая свое капитанское кресло. – И обвяжитесь, бросать же будет.

Наконец мы кое‑как устроились. Щербатин – на полу, я – на узком металлическом ящике у стены. Неподалеку приспособились и Джи с Поком. Со стен свисали обрывки засаленных веревок, которые мы обвязали вокруг себя. Затем капитан постучал ногой в железную стену, и наш ледоход начали стаскивать с грузовой платформы.

С гулким скрежетом «Добыватель уцим» воткнулся в расщелину. Мы повисли на своих веревках, не в силах вдохнуть или выдохнуть.

– Можно! – крикнул Ну‑Ну из своего отсека, и Дядюшка взялся за свои рычаги.

Заработали фрезы, застучали неведомые механизмы внутри корпуса, и наша железная скорлупка принялась протискиваться в ледяной мир. Свет померк. Дядюшка включил внешнюю фару, но ее свет видел только он сам через смотровое стекло.

– Стой! – крикнул через минуту Ну‑Ну и затем начал долбить чем‑то тяжелым по металлу. – Можно! – разрешил он, закончив.

Действительно, начало бросать. Веревки врезались в тело, кроме того, с непривычки начало тошнить. Я пока держался, лишь издавал иногда сдавленные всхлипы. Щербатин же только поругивался вполголоса.

Я заметил, что Пок поглядывает на наши мучения с понимающей усмешкой. Вдруг подумал: что будет, если меня вырвет и все разнесет по кабине. Тогда им будет не до усмешек.

– Страшно? – крикнул Пок, перекрывая лязг шестеренок.

– Весело, – ответил ему Щербатин. А я спросил:

– Черви не очень опасные?

– Не‑ет! – рассмеялся Пок. – Червь – он тебя и не заметит. Да ты все равно в кабине… – Он закашлялся и примолк.

Тут ледоход начало очень уж сильно швырять, и мы вцепились в свои веревки. Наверно, трещина пошла зигзагами. Вдобавок по корпусу стали бить ледяные глыбы, которые отваливались от прикосновений машины. Я уже решил, что вернусь наверх в виде отдельных кусков, как вдруг тряска закончилась, сменившись ритмичным покачиванием.

– Ну все, – вздохнул Дядюшка. – Нора началась, можно передохнуть.

Он бросил рычаги, а из машинного отсека высунулась физиономия Ну‑Ну.

– Штанга четвертая выпадает, – сообщил он, настороженно оглянувшись. – И крюки в двух местах уже сточены.

– А куда смотрели? – немного рассердился капитан. – Чего тогда ремонтировали? Ладно… – Он махнул рукой. – Покушаем, пока тихо.

Выяснилось, что я сижу на ящике с комбикормом. Чтобы с него слезть, пришлось потеснить Щербатина, а тот в свою очередь сдвинул с места Джи. Пок, стараясь кашлять в сторону, раскидал кормежку по картонным тарелкам, раздал дощечки‑ложки. С великим трудом к нам втиснулся и Ну‑Ну.

Машина, плавно покачиваясь, шла по тоннелю, а мы жевали перетертую траву, скорчившись в три погибели.

– Нравится у нас? – поинтересовался Дядюшка, облизывая свою дощечку.

Щербатин бросил на меня предостерегающий взгляд, потом ответил:

– Конечно! Хорошая работа, хорошие люди.

– М‑да… – умиротворенно закивал капитан. – Догоним червя – будет для нас чего‑нибудь вкусненькое. А вы надолго хотите тут остаться?

– До первого холо, – пожал плечами Щербатин.

– А вот и зря. Куда вы с этим первым холо? В такую же дыру, только в другом месте. Я тут уже двадцатый сезон, к вашему сведению.

– Да, – присоединился Джи, обнажив беззубую улыбку. – Дядюшка у нас ветеран. Самый опытный промысловик. У него пятое холо.

– Пятое холо? – Щербатин с сомнением оглядел изодранный наряд капитана. Тот это заметил.

– А ты на одежку не гляди, – с укоризной сказал он. – Ты вот куда гляди…

Он полез под свои рычаги и выудил оттуда некий сверток. Встряхнул, расправил – и перед нами заблестел длинный расшитый золотом халат.

– Вот! – со значением проговорил капитан. – Вот в чем я войду в Цивилизацию. И не с первым холо, а с шестым. Сразу как уважаемый гражданин. Посмотрят и увидят: Человек! – Он поднял палец. – А вы говорите, первое холо…

– Правильно, Дядюшка Лу, – почтительно согласился Ну‑Ну.

– Я не буду размениваться на мелочи. – Тон капитана вдруг сделался резче, в глазах блеснули психопатические искорки. – Я приду в дом из нескольких комнат. У меня будет домашний помощник. У меня будет право каждый день посещать развлекательные центры, причем с отдельным столиком. За этот столик я смогу садиться с любой женщиной. Меня будет возить наземная машина…

Дядюшка распалялся. Стало страшно, что он сейчас взорвется или лопнет. Чувствовалось, что ему хочется встать в полный рост, но тогда он въехал бы головой в потолок кабины.

– Посмотрим, кто кому будет кланяться! – рычал наш капитан. – Посмотрим, кто будет выпрашивать лишнюю пару ботинок или деталь для ледохода! Вот тогда‑то сразу станет ясно, кто человек, а кто просто так…

Он вдруг резко сник, скомкал свой халат и затолкал его под рычаги. Оглядел нас чуть виноватым взглядом, потом вернул на лицо обычную ласковую улыбку.

– Ну, кушайте, кушайте…

Я передвинулся ближе к смотровому стеклу, пригляделся. В желтом свете фары уходил в неведомую даль ледовый тоннель. Машина двигалась по нему, расставив в стороны свои штанги и распорки, упираясь ими в стены. Наверно, со стороны «Добыватель уцим» напоминал раскоряченного паука, ползущего в трубе.

Звенели и щелкали шестеренки в механизме, скрипели сочленения штанг. Тихо шуршал осыпающийся лед. Кабина уже согрелась нашим дыханием, потянуло в сон.

– А вы поспите, – посоветовал Дядюшка, заметив мой нечаянный зевок. – Червя еще долго будем гнать. Вам пока и заняться нечем. Поспите…

Собравшись в клубок и обмотав себя веревками на случай кувырков и тряски, я затих на полу кабины. Перед тем как погрузиться в сон, я еще долго слышал, как кашляет Пок, как Ну‑Ну перекликается с капитаном и долбит чем‑то тяжелым по железному.

* * *

Я подумал, меня бьют ногами человек десять. Но оказалось, это ледоход так трясется, что я болтаюсь на своих веревках, подобно марионетке.

– Давай, шевелись! – орал мне в лицо Джи. – Подымайся! Спать сюда пришел?

– Червь, червь… – бормотал Дядюшка, и его голос дрожал от возбуждения.

В полутьме кабины я налетел на кого‑то головой и тут же в ответ получил по этой голове коленом.

– Обвязывай здесь и здесь, – донесся голос Пока.

Я разглядел, как Щербатин и Джи возятся вокруг Пока, опутывая его длинным канатом. Из машинного отделения неслась ругань Ну‑Ну и частый громкий стук.

– Помогай! – крикнул мне Джи.

Я тупо взялся за край каната.

– Ребятушки, торопитесь, – стонал капитан. – Шибко быстро ползет.

Я на мгновение вгляделся в смотровое стекло. Фара светила слабо и неровно, однако я увидел червя. Мне показалась, что впереди нас глухая черная стена. Она колыхалась, то сжималась, то снова надувалась и постоянно уходила от нас.

– Жми на полную, цепляемся! – крикнул Джи и грохнул ногой в переборку машинного отсека. Стук оттуда участился.

Джи прыгнул и опустился на корточки рядом с капитанским креслом и тоже уцепился за рычаги. Я поражался, как его не сносит с места ужасающая качка и тряска. Видимо, дело привычки.

Ледоход ускорил движение, живая стена стала приближаться.

– Еще малость… – бормотал капитан. – Еще чуточки…

– Есть! – крикнул Джи. – Зацепили.

– Еще одну, – отозвался Дядюшка.

– И еще одну, – охотно кивнул Джи.

Они втыкали в тело червя свои пики и гарпуны, чтобы закрепиться. Крючья заскрежетали по льду, обваливая стены – теперь уже ледоход не сам двигался, его тащил червь.

– Четыре точки, – доложил Джи. – Еще?

– Хорош. Опускайте Пока.

– Опускайте Пока! – крикнул Джи, повернувшись к нам со Щербатиным.

Мой приятель, видимо, уже знал, что делать. Он согнулся к люку в полу и распахнул дверцу. Подуло ледяным сквозняком. В черном провале едва заметно мелькали белые стены тоннеля.

– Давай, Пок! – ободрил Джи.

Пок начал осторожно вылезать в люк. Я придерживал канат, перепустив его через плечо, Щербатин подстраховывал нас обоих. Мне было, наверно, так же страшно, как Поку. Вылезать из ледохода навстречу холодному, бегущему на тебя мраку – все равно что прыгать из поезда в тоннеле метро. Именно тогда мне стало ясно, почему на разработках так быстро присваиваются холо.

– Закрепляюсь! – сообщил Пок. Он делал подвижную петлю на скобе, приваренной снаружи кабины.

«Как бы не свалиться, – мимоходом подумал я. – Костей потом не соберешь».

Мы не видели, как Пок перебрался на тело червя. Либо перепрыгнул, либо острожно перешел по гарпунам.

– Порядок! – крикнул Джи. – Ребята, к насосу, живо!

Щербатин первым начал протискиваться в машинное отделение. У меня было несколько секунд, чтобы выглянуть наружу. Пок взялся за гофрированный шланг‑хобот, что висел спереди кабины, и теперь осторожно втыкал острый металлический конец в тело червя.

Я вслед за Щербатиным влез в машинный отсек. Мы скорчились в тесноте, нащупывая рукоятки насоса.

– Качайте, качайте! – донесся голос капитана.

Насос сначала шел совсем легко, потом в нем захлюпало, и рукоятки стали тормозиться. Ну‑Ну приложил ухо к корпусу, потом выглянул в кабину.

– Нету ничего! – крикнул он Дядюшке. – Глубже надо.

Качать стало тяжело – пульпа пошла в баки. Через минуту я понял, что выдыхаюсь. Если бы стоять, широко расставив ноги, тогда ничего. Но в положении полусидя и на весу физическая работа превратилась в пытку.

– Не сачкуй! – разозлился Щербатин, заметив, как слабеет мой трудовой пыл. – Я за тебя уцим зарабатывать не буду.

Силы кончались, но снова откуда‑то брались. У меня болела спина, бока, шея. И руки, конечно. Насос с аппетитным чавканьем перегонял червячью пульпу, она выползала через неплотности, и скоро под ногами стало скользко. Вдобавок завоняло желчью.

Потом насос начал снова хлюпать, и вскоре качать стало легко.

– Все, кончайте! – дал отмашку Ну‑Ну. – Надо место менять.

Мы со Щербатиным, обессиленные, вывалились в кабину. Руки тряслись, как после отбойного молотка.

– Уморились, – улыбнулся Дядюшка Лу. – Ну, отдохните пока. Червя долго доить нельзя. Два бака уже полные. Надо ждать, пока пульпа снова придет.

* * *

Я молил, чтобы ожидание продлилось подольше. После насоса я готов был заснуть и спать долго‑долго.

Но тут вдруг в кабине появился Пок. Его тоже трясло – от холода. Щербатин нашел в себе немного сил, чтобы помочь ему влезть в люк.

– Холодно как, – выдохнул Пок, растирая руки. Потом полез за пазуху и вытащил кусок чего‑то черного, блестящего и мокрого.

– О‑о, а вот и вкусненькое! – обрадовался Дядюшка.

Пок вытирал об одежду большой кривой нож. Я понял, что он отрезал кусочек от червя, чтобы порадовать нас свеженьким мясом.

– Сейчас, сейчас… – пообещал капитан, вытаскивая откуда‑то предмет, более всего похожий на большую мясорубку. – Приготовим, покушаем… Червя‑то доить пока нельзя, пусть себе ползет.

Мясорубку закрепили прямо на капитанском кресле. Джи поделил кусок на части и присыпал каким‑то зеленым порошком. Капитан начал крутить рукоятку, из раструба поползла темная масса с зелеными вкраплениями. Джи подставлял под нее картонные тарелки, время от времени досыпая в мясорубку новые порции порошка.

– Беня, ты проголодался? – тихо спросил Щербатин.

– Я бы не сказал.

– Вот и я тоже не очень голодный.

– А отказываться неудобно…

Капитан все крутил рукоятку, а черная масса все лезла и лезла. Я заметил, как повеселел экипаж, с каким нетерпением наши спутники глядят на любимое блюдо. Даже Ну‑Ну высунул голову из своей железной каморки и беспокойно принюхивался, словно боялся оказаться без порции.

– У всех профессий есть свои достоинства и недостатки, – глубокомысленно проговорил Дядюшка. – Только у нас да у охотников есть возможность иногда откушать свежатинки. Там, в центре, таким продуктом питаются только после четвертого холо.

– А чем – до четвертого?

– Вы – синтетикой, – сочувственно улыбнулся Дядюшка. – Станете побогаче, будете получать еду из червячной пульпы и другой органики. Ну а для десятого холо, например, выводят специальных животных и выращивают особые растения. До этого вам еще долго расти.

Мы со Щербатиным выразительно переглянулись. Дома мы без всяких холо жрали картошку и другие «особые растения».

– А синтетика была не так уж плоха, – не разжимая зубов, проговорил Щербатин.

– Ну, кушайте. – Дядюшка протянул нам по тарелке. – Пользуйтесь удачным случаем. И Поку скажите спасибо.

– Спасибо тебе, Пок, – задумчиво вздохнул Щербатин, осторожно нюхая деликатес.

– Наверно, очень вкусно, – добавил я для пущей вежливости.

Я не успел даже как следует разглядеть блюдо, как вдруг оно оказалось у меня на лице. Я и не понял, как это произошло, просто тарелка выпрыгнула из рук и прилипла к носу. Через долю секунды по ушам пропилил оглушительный скрежет, и мы все повалились с ног.

Далее все происходило, как в замедленном кино. Дядюшка, Джи и Пок вдруг непостижимым образом отдалились от меня где‑то на метр. Потом я заметил, что между нами разрыв в полу и он стремительно растет. Ну‑Ну пронзительно вскрикнул и рухнул в этот разрыв, моментально исчезнув из вида. Я бы тоже упал, потому что пол вдруг резко накренился, но Щербатин схватил меня за шиворот.

Ледоход разорвался на две части. Червяк, по всей видимости, заметил трещину в стене и решил ее разведать, свернув из ровного и просторного тоннеля. Об край этой трещины и шарахнуло нашего «Добывателя уцим».

Я не сразу успел испугаться. Я машинально схватился за какую‑то железку – это оказалась штанга, застрявшая в ледяной стене – и еще несколько секунд видел, как удаляется оторванная кабина, прицепившаяся к телу червя. Еще я успел увидеть, как из нее выпал и сгинул во мраке наш капитан, за ним – Джи, ну а дальше просто отключились бортовые лампочки и все потонуло в темноте.

Я висел в этой темноте, уцепившись за холодную железяку, словно утопающий за соломинку. Штанга медленно накренялась, ломая хрупкий лед.

– Беня! – заорал где‑то рядом Щербатин.

– Я здесь!

– Я тоже здесь. Она падает!

– Кто?

– Машина падает.

Оставшаяся часть ледохода, видимо, еще держалась на своих крючьях. Но я уже слышал, как осыпается лед, как он скрипит, как медленно отпускает вцепившиеся в него распорки.

– Беня‑а‑а! Я пада‑а‑а…

Он сорвался. Но звук его голоса удалялся медленно. Похоже, он не падал в бездну, а просто скользил по ледяному желобу.

– Щербатин!

Ответа не последовало. Я покрепче вцепился в свою железку. Я, наверно, мог держаться за нее сколько угодно, целую вечность – лишь бы не свалиться вниз, в темноту, в неизвестность. Сил бы хватило – так мне казалось.

Но лед не хотел меня держать. Он ломался, медленно осыпаясь, стуча маленькими хрупкими кусочками где‑то внизу. Вдруг рядом что‑то оглушительно ухнуло, треснуло, заскрежетало. Через секунду я услышал внизу приглушенный удар и шум падающего льда. Я понял – машина тоже свалилась со стены. Очередь за мной.

Штанга пришла в движение. Сначала медленно, потом все быстрее, быстрее она выкорчевывалась из ледяной стены. Я попытался вскарабкаться, я забил ногами по воздуху в нелепых попытках зацепиться хоть за что‑нибудь.

Но ноги ощутили только пустоту. Через мгновение я оказался без всякой опоры.

* * *

Не могу утверждать, что за те несколько секунд перед глазами прошла вся моя жизнь. Да, жизнь прошла, но не та, что была. Я увидел жизнь, которая могла бы быть.

Я увидел и высокие светлые города, и толпы друзей, и улыбки женщин, я почувствовал запах утреннего леса из окна, я услышал шорох груды исписанных листов, которые шевелит на столе ветер… И еще много чего хорошего – такого, что у меня бывает только в мечтах. Но постоянно на передний план выползала физиономия Щербатина. И он говорил мне с глумливой улыбкой: «Беня, я сделаю из тебя человека».

Сделал. Спасибо.

И вдруг я понял, что жив. Да, я падал, я ударялся о лед, я катился по нему, куда‑то проваливался. Орал, помню. И почему‑то остался жив.

Вокруг было светло. Я лежал на толстом‑толстом ковре из какого‑то моха или лишайника, и этот лишайник светился. Несильно, не так, как электрическая лампочка. Но он был повсюду, поэтому везде было светло.

– Цел? – раздался рядом голос Щербатина.

Я молча встал. Встал сам, не обращая внимания на боль, терзающую все тело. Щербатин был рядышком, он стоял, морщась и потирая бока и плечи. Я смотрел на него. Он смотрел на меня. Я искал ругательства, которые могли бы выразить хоть часть того чувства, что клокотало у меня внутри.

Таких ругательств не находилось. Все казались слишком вежливыми.

Я смотрел на него, а он на меня.

– Ну хватит, – проронил он наконец. – Ты же сам мечтал пережить крушение корабля, забыл уже?

– Сволочь, – неслышно выдохнул я.

Я сел на землю – синяки и ушибы напоминали о себе. Я посмотрел вокруг: неровная бугристая поверхность, сплошь заросшая светящимися растениями. Ледяные столбы, спускающиеся из черноты. Гигантские сосульки, влага, осторожный стук капель.

– А здесь и не холодно, – беспечно произнес Щербатин, снимая теплую промысловую робу.

Свет от растений не давал теней, и от этого окружающий мир казался нереальным, искусственным, как компьютерная игра. Или как кино. Неподалеку уродливым пауком темнели останки ледохода. Штанги и распорки беспомощно торчали в стороны.

Щербатин сначала терпел то нервное напряжение, которое исходило от меня, потом оно стало его бесить. Он что‑то забормотал, зачертыхался. И наконец взорвался.

– Ну все, хватит! – заорал он. – Хватит! Ты знал, на что шел. Ты видел, что это опасно. И ты сам этого хотел.

– Я не шел, – тихо и внятно ответил я. – Ты меня вел.

– А раз сам ходить не можешь, тогда молчи!

– А я и молчу.

– Слишком выразительно молчишь.

Мы вдруг оба притихли. Я бы даже сказал, потухли, как прогоревшие свечи. Я сидел и рассеянно потирал свои шишки. Щербатин ходил взад‑вперед, мельтеша перед глазами.

– Ну все, – спокойно сказал он. – Есть соображения?

– Нет.

– Тогда вставай и пошли. Можешь идти?

– Я никуда не пойду.

– Как? – У моего приятеля просто отпала челюсть.

– Я буду сидеть и ждать помощи. Если мы начнем бродить, нас не найдут. Нужно сидеть на одном месте и ждать.

– Ждать? – еще больше изумился Щербатин. – Чего ждать?

– Помощи. Потерпела аварию машина. Пострадали шесть человек. Нас должны искать. Поэтому не будем усложнять работу спасателям и блуждать по этому подземелью.

Щербатин несколько раз кивнул с очень странным выражением лица.

– Все сказал? А теперь послушай меня. Никто нас спасать не будет. Ни одного идиота не найдется лезть в эти пещеры ради кучки разнорабочих с нулевым холо. Никто не станет долбить лед на несколько километров и вытаскивать безвестного поэта. Это ясно?

– Неясно.

– Зато правильно. А поэтому мы сейчас встанем и пойдем искать людей. Если наша машина разбилась, значит, могли разбиться и другие. Если мы остались живы, то и другие тоже смогли спастись. И, возможно, они продолжают где‑то тут жить и как‑то кормиться. Ты ведь хочешь кушать?

– Потерплю.

– Не замечал за тобой особой терпеливости. Через час начнешь ныть и просить, чтобы я раздобыл тебе обед. А поэтому вставай, дорогой мой, и – шагом марш за мной!

Он подошел к разбитому ледоходу и оторвал одну из распорок с острым наконечником.

– Будет у нас вроде оружия на всякий случай. Тяжелая штука, понесем по очереди. Ну вставай, пошли. Э‑эх, жаль, не нарисовали и здесь желтую полосу. Привела бы куда надо.

Ну, естественно, я встал и пошел. Остаться без Щербатина для меня означало бы верную смерть.

Мы шли и шли, а призрачный мир вокруг практически не менялся. Здесь, наверно, и времени не существовало – зачем оно? Иногда что‑то происходило – например, где‑то далеко обрушивалась ледяная глыба. Или вдруг начинало хлюпать под ногами. Или нам приходилось перебираться через ручей, в котором змеились светящиеся водоросли.

Ледяной потолок над нами то уходил высоко во мрак, то опускался так, что можно было потыкать в него нашим «копьем». Столбы и сосульки порою срастались в стены, так что нам приходилось идти через коридоры. Светящийся мох шуршал под ногами, отломанные веточки падали и медленно гасли.

Потом вдруг Щербатин, шедший впереди, зацепился за что‑то ногой.

– Ну и ну! – сказал он, поднимая находку. – Вот она – последняя весточка от незабвенного Дядюшки Лу, нашего доблестного капитана.

Он держал в руках Дядюшкин халат. Я машинально взглянул наверх, но там была только чернота.

– Хочешь? – спросил Щербатин.

Мне было все равно.

– Ну тогда я поношу. – Он натянул халат на себя. – Кажется, впору.

Что и говорить, странное зрелище мы представляли. Два путника в призрачном свете: один в золотом халате и с копьем, другой – понурый и поникший, со всем смирившийся.

– Щербатин. – Я остановился. – Посмотри. Этого следовало ожидать.

Впереди громоздились останки ледохода. Нашего ледохода. Естественно, что, идя без ориентиров, мы сделали круг.

– Тихо. – Щербатин вдруг насторожился. Я присел на корточки.

Здесь были люди, несколько человек. Они ползали среди светящихся растений и, видимо, собирали останки нашего кораблекрушения.

– Зря мы ушли, Щербатин, – сказал я. – Наше место уже захватили аборигены.

– Они его и так бы захватили, – ответил он и смерил меня взглядом. – С такими‑то защитниками…

Нас заметили. Худые оборванные фигуры вдруг зашевелились совсем рядом, заблестели глаза. Костлявые пальцы сжимали палки или пики вроде нашей.