Глава девятнадцатая. Они вернулись на Бёртон-стрит в половине четвертого

Осада

Они вернулись на Бёртон-стрит в половине четвертого. Салли вызвала доктора, чтобы он посмотрел порез на щеке Джима, заставила Фредерика сесть и выпить бренди, установила раскладную кровать для Макиннона в спальне Джима, зашла в фотомагазин предупредить Изабел, что Макиннон в доме, — Изабел побелела, потом кивнула и, не сказав ни слова, опять склонилась над бумагами.

Предупреждения доктора не внесли никаких поправок в темперамент Джима. Как только рана была перевязана, он бросился в новую студию, чтобы обменяться обидами со знакомыми еще с начала работ малярами. Мертвенно-бледный Макиннон сидел на кухне, где Фредерик расправлялся с банкой бисквитов.

— Они вас ранили? — спросил Фредерик.

— Да пустяки… всего несколько царапин, благодарю вас.

— А вы ловко ухватили его за запястье. Не то Джиму бы несдобровать…

Задняя дверь отворилась, и вошел Джим, такой же раздраженный, каким уходил. Он взял несколько бисквитов и растянулся на софе.

— Это какие-то другие маляры, — проворчал он. — Им бы только поскорее покончить с работой. Все молчком, никаких разговоров. Помнишь ту последнюю группу, когда мы отделывали магазин? Однажды они послали Герберта занять отвертку для левши. А когда он вернулся ни с чем, сказали: ты, мол, прости, на самом-то деле нам нужно полкило маленьких дырочек. Дали ему два пенса, чтобы он сбегал на Мерфи и купил их. Бедняга. Ладно, что мы собираемся сейчас делать?

— Сейчас мы закроем магазин, — объявила вошедшая Салли. — Я сказала мистеру Блейну и всем остальным, чтобы шли по домам. Мы запрем магазин, выпьем чаю — вот что мы сегодня будем делать. Я подумала, что Джим вполне справится с бисквитами и поэтому купила горячих булочек. Надеюсь, вы любите горячие булочки, мистер Макиннон? А те маляры — ушли они, наконец?

Был уже поздний вечер (Изабел поднялась прямо к себе, не повидавшись с Макинноном; Джим, огорченный и усталый, отправился в постель; Вебстер и Макиннон просто улеглись спать), когда Фредерик и Салли остались на кухне одни.

Салли свернулась клубком в углу старой софы; Фредерик откинулся назад в кресле по другую сторону от камина, положив ноги на корзину для угля. Керосиновая лампа, стоявшая на столе, бросала мягкий свет на клетчатую скатерть, на карты, которыми развлекал их только что Макиннон, на золотистое виски в графине и на светлые волосы Салли. Фредерик наклонился и поставил свой стакан на пол возле кресла.

— Ты знаешь, что он, в сущности, тоже принял участие? — спросил он. — Я про Макиннона; он ухватил Харриса за руку, в которой был нож, — подлец уже готов был запустить нож в Джима. Ну а теперь, Локхарт, обсудим, что будем делать, идет? Во-первых, мне кажется, мы должны всю эту историю со свадьбой дать в газеты.

— Ты прав, — сказала она. — Утром пойдем в «Пэлл-Мэлл газетт». После этого… я думаю посоветоваться с мистером Темплом по поводу патентов. Кажется, мы почти поймали Беллмана, но я не уверена, что он уже наверняка попался на крючок. То, что русские патенты пропали, не является прямой уликой; мне кажется, это еще нельзя инкриминировать ему. Нам нужно знать…

— Нам нужно знать, как высоко распространяется его влияние. Те люди, что обчистили твой офис, — действительно ли они были из полиции? Если да, то у него везде имеются связи. А это означает, что мы должны действовать с чрезвычайной осторожностью. И правильно выбрать время.

— Дождаться подходящего момента… С кем виделся лорд Уитхем в министерстве иностранных дел? Если мы сумеем найти департамент, который за это ответствен, нам станет понятнее, что делать дальше.

— Ну, это не слишком сложно. Они там без конца заняты сплетнями. В понедельник я отправлюсь в Уайтхолл и покручусь там немного. Что-нибудь разведаю…

— Понимаешь, — сказала она, помолчав, — я все еще не знаю, каким образом смогу вернуть деньги моему клиенту. Разве только как вознаграждение… Думаю, это возможно. За информацию об исчезновении «Ингрид Линде». Это единственное, что мы еще не изучили…

Она наклонилась вперед и пошевелила угли в камине. Через решетку выпало немножко золы и вверх, потрескивая, взвился сноп искр.

— Фред?..

— Ммм?

— Я хочу сказать… прости меня. За ту ночь. Я была ужасна и с тех пор мучаюсь этим. Потому что я так люблю работать с тобой вместе. Мы отличная команда. Если ты все еще хотел бы…

Она не закончила фразу, ей было трудно продолжать. Фредерик выпрямился в кресле, потянулся к ней и, взяв ее голову обеими руками, повернул лицом к себе.

И тут в дверь пустого магазина позвонили.

Он чертыхнулся и откинулся назад.

— Кто это может быть, черт его побери? — сказал он.

Они посмотрели друг на друга, потом на часы. Половина одиннадцатого.

— Пойду взгляну, — сказал он, вставая.

— Будь осторожен, Фред!

Он прошел через неосвещенный магазин и открыл входную дверь. Там, под моросящим дождем, стояла маленькая фигура в котелке и пальто.

— Мистер Гарланд, полагаю? — спросил неожиданный гость.

Это был человек из ложи в мюзик-холле — секретарь Беллмана. Пораженный наглостью коротышки, Фредерик засмеялся.

— Добрый вечер, — сказал он. — Мистер Уиндлсхэм, если не ошибаюсь? Пожалуй, вам лучше бы войти.

Он отстранился, пропуская визитера, и взял у него пальто и шляпу.

— Салли, — сказал он, когда они вошли в кухню, — думаю, ты знаешь этого джентльмена…

Удивленная, она села на софе.

— Простите мне этот поздний визит, — сказал коротышка. — Мы с вами встречались, мисс Локхарт, при весьма неблагоприятных обстоятельствах. Я надеялся, что вы… и мистер Гарланд окажете мне честь и согласитесь выслушать предложение, которое я хотел бы вам сделать.

Салли взглянула на Фредерика, потом опять перевела глаза на Уиндлсхэма. Широко открытые глаза ее выражали недоумение.

— Должен добавить, что говорю лично от себя, — продолжал он. — Мистер Беллман не знает, что я здесь.

Мужчины все еще стояли. Последняя ремарка была встречена молчанием; Фредерик подтолкнул к столу стул для Уиндлсхэма. Оба сели за стол, Салли, поднявшись с софы, присоединилась к ним. Она вывернула фитиль и убрала игральные карты.

— Я прекрасно понимаю ваши колебания, — сказал Уиндлсхэм. — Вы позволите мне рассказать, зачем я пришел?

— Извольте, — сказал Фредерик. — Но давайте внесем ясность. Вы не работаете на Беллмана?

— Формально я все еще служу у него. Но, полагаю, для большого числа людей теперь окажется весьма и весьма полезным, если я изменю своей, так сказать, приверженности. Я не могу одобрить авантюру мистера Беллмана с «Полярной звездой». Хотел бы, но не могу, мисс Локхарт. По моему мнению, «саморегулятор Хопкинсона» чудовищен и не должен распространиться по всему миру. Я пришел к вам, потому что наблюдал за вашей деятельностью с возрастающим восхищением — вашей и мистера Гарланда, — и я решил предоставить в ваше распоряжение все, что мне известно. — Он снял очки, запотевшие в теплом помещении. — Полагаю, вам известно о «саморегуляторе Хопкинсона»? У меня нет тому доказательств, но я был бы удивлен, если бы…

— Паровое оружие, — сказал Фредерик. — Да, мы об этом знаем. Как и о Хопкинсоне.

— Или о Норденфельсе… гмм? — Мистер Уиндлсхэм с мягкой улыбкой опять надел очки.

— Что вы хотите взамен? — спросила Салли. Она все еще не могла прийти в себя от его появления и ни в малейшей степени не была склонна верить ему.

— Просто… как бы выразиться… просто сотрудничество и взаимная защита, — ответил он. — Когда предприятие мистера Беллмана рухнет, что случится очень скоро, я хотел бы, чтобы кто-то засвидетельствовал тот факт, что я — как оно и было на самом деле — шпионил за ним, а не работал на него. Я надеялся, что вы подтвердите это.

— Почему бы вам не пойти в полицию прямо сейчас? — спросил Фредерик.

— Пока еще рано. Влияние мистера Беллмана в полиции — да и в судебных органах тоже — распространяется на весьма высокие круги, и любая попытка на этой стадии будет обречена. Поверьте, я знаю, что говорю. Нас втянут в разбирательства о диффамации и клевете, мы проиграем, и все это послужит только предупреждением для нарушителей закона. Нет, сейчас идти в полицию не время, оно наступит, когда организация окажется на грани краха.

— Почему это должно случиться? — спросил Фредерик.

— Она слишком разрослась, — сказал Уиндлсхэм. — Я могу представить вам подробно все: займы, выпуски акций, дивиденды и так далее; суть же состоит в том, что все деньги ухнули на саморегуляторы, а производство их идет недостаточно быстро. Непредусмотренная нехватка материалов, трудности с испытаниями — ведь это машина исключительно сложная, вы знаете. Повторяю, я могу предоставить вам все детали. У мистера Беллмана, по моим оценкам, до катастрофы остаются три недели. Могут произойти кое-какие вещи, которые оттянут это, — если ему удастся раздобыть еще графита, например, это могло бы ему помочь; однако конец все равно близок.

— Кто заказчик? — спросила Салли. — Кто покупает это паровое оружие или саморегуляторы?

— Россия. Царь все более озабочен ростом анархического движения среди его подданных. А в связи с его экспансией в Сибирь — вы, вероятно, слышали о проектируемой железнодорожной магистрали? — вы сами понимаете, такое оружие оказалось бы весьма ценным. Но «Полярная звезда» энергично ищет других заказчиков. Заинтересовались и пруссаки. Мексиканцы прислали наблюдателя, который проследит весь процесс вплоть до испытаний на полигоне. Как видите, мистер Гарланд, это критическая точка, весы могут качнуться в любую сторону. Если мы найдем правильный путь, чтобы воспрепятствовать этому…

— Расскажите нам об «Ингрид Линде», — сказала Салли.

— А! Тот пропавший пароход. Понимаете… э-э… история эта относится к тому периоду в карьере Беллмана, когда я еще не работал с ним. Но полагаю, что в списке пассажиров значилось имя человека, который был свидетелем ссоры мистера Беллмана с Арне Норденфельсом. Банкротство «Англо-Балта» означало, разумеется, что пароходство мистера Беллмана может быть расширено без помех.

— Я хотела бы иметь письменные свидетельства о его причастности к этому, — сказала Салли.

— Это будет затруднительно. Я займусь поисками, мне придется действовать крайне осторожно… но я сделаю все, что смогу.

— Вы упомянули о его влиятельности, — сказал Фредерик. — Как далеко простирается его влияние в правительственных кругах? Или в международных?

— О, способ один и тот же. Деньги мистера Беллмана уже помогли с лицензиями на разного рода экспорт, они же улаживали проблемы с экспортом оружия. Вы чрезвычайно проницательны, позволю себе заметить, в ваших расследованиях. Скоро все это может поставить в весьма неловкое положение кое-кого из очень высокопоставленных особ.

— Ну, хорошо. Кого же? — спросил Фредерик. — Вы не сказали нам ничего, чего мы уже не знали. Фамилии, мистер Уиндлсхэм, фамилии.

— Сэр Джеймс Нэш, генеральный инспектор артиллерии в военном ведомстве. Сэр Уильям Хэллоуэй-Кларк, непременный секретарь министра иностранных дел. Посол России. Есть еще несколько других фигур, менее высокопоставленных.

— Обсуждалось ли это в кабинете министров? — спросила Салли. — Такова политика правительства — разрешить производство и продажу подобного вооружения?

— О, нет. Совершенно определенно нет. Официальные лица, которых я назвал, действовали абсолютно незаконно. Если это станет известным, разразится грандиозный скандал.

— А лорд Уитхем? — спросил Фредерик. — Какова его в этом роль?

— А! — Уиндлсхэм подмигнул. — Отец невесты! Видите ли, был там маленький романтический эпизод, приключение в Шотландии, понимаете? Удалось ли вам добиться большего успеха в поисках этого необыкновенного молодого человека, чем нашим агентам?

— Коль скоро уж вы спрашиваете, да, удалось, — ответил Фредерик. — Он жив-здоров. Находится в Лондоне, за ним присматривает мой добрый друг. Он не сбежит, и вам его не найти. Что собирается делать лорд Уитхем?

— Да, — заметил Уиндлсхэм, — для него все это весьма печально. Ему было предоставлено место директора в обмен на его многочисленные связи в правительстве. Он мог бы оказаться там полезным, но… гм… эта шотландская история скоро выплывет наружу; мистер Беллман понимает, что надолго такое не останется тайной. Вот еще одна неприятность, которая нависла над ним. Разумеется, это еще более неприятно для лорда Уитхема. И даже фатально.

— Любопытно, что вы под этим подразумеваете, — сказал Фредерик. — Нет, нет, не затрудняйтесь, объяснений не нужно. Кстати, это вы отвечаете за найм Секвилла и Харриса? И того человека, который напал на мисс Локхарт минувшей ночью?

— Тут я должен признать себя виновным, — ответил Уиндлсхэм серьезно. — Я сделал это с отвращением, поверьте, со стыдом и сожалением, и с тех пор как это случилось, меня истерзали угрызения совести и тревога. Никогда я не испытывал такого облегчения, как в то утро, когда услышал, что вы живы. Что же до миссис Бад — я оплатил полностью все ее счета в больнице. Это мое частное дело, мои личные деньги — не мог же я отнести их на счет фирмы, не пробудив подозрений.

— Но почему вы вообще устроили на нее нападение? — спросил Фредерик.

— Это было предостережением для мисс Локхарт, — сказал Уиндлсхэм просто. — Если бы мы были лучше осведомлены о достоинствах мисс Локхарт, мы выбрали бы совсем другой путь. Я возражал с самого начала; насилие любого рода для меня истинное проклятие. Но мистер Беллман одолел меня.

Фредерик посмотрел на Салли. Ее лицо оставалось бесстрастным.

— Что ж, все это было весьма интересно, мистер Уиндлсхэм, — сказал он. — Спасибо, что зашли. Стоянка кебов в конце улицы.

— Э-э-э… а мое предложение?! Вы понимаете, я рисковал, придя сюда…

— Да, — сказала Салли. — Думаю, вы рисковали. Нам нужно все обдумать. Как мы можем с вами связаться?

Он вынул визитку из жилетного кармана.

— Это офис, где меня можно найти. Я не всегда бываю на месте, но письмо на этот адрес будет передано мне в течение двадцати четырех часов… Мисс Локхарт, мистер Гарланд, могу я получить хоть какой-то намек? Хоть самый слабый? Понимаете, меня это начинает… немного пугать…

Его щеки горели.

— Понятно, — сказал Фредерик. — Что ж, когда дойдет до дела, вы ускользнете, воспользовавшись этой лазейкой, и, по крайней мере, не попадете под наши пули. А пока оставались бы вы лучше там, где вы есть, вам не кажется?

— О, благодарю вас, мистер Гарланд. Спасибо, мисс Локхарт. Меня буквально приводит в ужас насилие, каково бы оно ни было. Мистер Беллман крайне несдержан… легко взвивается… неистовые страсти…

— Да-да. Вот ваши пальто и шляпа, — сказал Фредерик, провожая его через темный магазин. — Мы напишем вам, конечно, конечно. Спокойной ночи. Спокойной ночи.

Он запер дверь и вернулся на кухню.

— Ну, твои впечатления? — сказал он.

— Не верю ни единому слову, — сказала она.

— Отлично. Я тоже. Ужас перед насилием? Да он самый хладнокровный подлец, каких я когда-либо видел. Организовать убийство для него все равно что заказать рыбное блюдо.

— Ты прав, Фред! Теперь я вспомнила: когда он пришел ко мне и Чака зарычал на него, он даже не повернулся. Он лжет — это несомненно. Что ему нужно?

— Не знаю. Оттянуть время? Но это доказывает, что мы на верном пути, так?

Он сел напротив девушки и пододвинул лампу, чтобы лучше видеть ее. Темные глаза Салли серьезно смотрели на него.

— Да, — сказала она. — Фред, когда он пришел…

— … я как раз собирался сказать тебе что-то. Что бы я ни наговорил в тот день — что не люблю тебя, и пора покончить совсем, и с общей работой тоже, — все это просто вздор. Я не могу отказаться от тебя, Салли. Мы принадлежим друг другу, и так будет до самой смерти, и я не хотел бы ничего другого.

И тут она улыбнулась — такой чистой, беспомощной, счастливой улыбкой, что он почувствовал, как у него подпрыгнуло сердце.

— Салли, — проговорил он, но она удержала его.

— Слов не надо, — сказала она.

Она встала, ее глаза сияли. Наклонившись, задула лампу, и на мгновение они замерли в тусклом свете догорающего камина. Непроизвольно она шагнула к нему, и в тот же миг они крепко обнялись, неловко ища в темноте губы друг друга.

— Салли…

— Тсс, — шепнула она. — Ты молчи. У меня есть причина.

Тогда вместо слов он стал целовать ее глаза, щеки, шею, жадные губы, потом снова попытался заговорить. Она закрыла ему рот ладонью.

— Только ничего не говори! — прошептала она нежно ему в самое ухо. — Если ты скажешь не то слово… я… я не… о, Фред, Фред!..

Она схватила его за руку, решительно, нервно, поспешно. Отворила дверь на лестницу, и минуту спустя они были уже в ее спальне. Огонь в камине догорал, зато светились они сами, и в комнате было тепло… Он локтем закрыл дверь и опять поцеловал ее, и они, трепеща, приникли друг к другу, как дети, не отрывая губ, словно пили, пили один другого и не могли напиться.

Мистер Уиндлсхэм не пошел к стоянке кебов в конце улицы. За углом его поджидала карета, он сел в нее, однако карета тронулась не сразу. Кучер ждал. Уиндлсхэм тем временем зажег фонарь и исписал пару страничек в своем блокноте. Но и после этого экипаж продолжал стоять. Минуту-две спустя из аллеи позади Бёртон-стрит появился человек в рабочей одежде и стукнул в окошко. Лошадь, уловив непривычный запах от его одежды — краска? скипидар? — дернула головой.

Мистер Уиндлсхэм опустил окно и выглянул.

— Все чисто, начальник, — сказал мужчина бесстрастно.

Мистер Уиндлсхэм выудил из кармана соверен и подал ему.

— Ну и хорошо, — сказал он. — Очень вам благодарен. Спокойной ночи.

Мужчина коснулся рукой кепки и исчез. Кучер отпустил вожжи, убрал тормоз, взмахнул кнутом, и карета покатила на запад.

Немного позже Фредерик, приподнявшись, посмотрел на Салли. Сейчас глаза у нее были сонные, но яркие-яркие, а губы мягкие.

— Салли, — спросил он, — ты выйдешь за меня замуж?

— Конечно, — сказала она.

— Она мне говорит «конечно»!.. Просто-напросто — «конечно»!.. И это после того, как столько времени…

— О, Фред, я же так люблю тебя! И так давно. И я так жалею… Я ведь считала, что если выйду замуж — или даже просто признаюсь, что люблю тебя, — то уже не смогу продолжать делать свое дело. Теперь я знаю, это было глупо… Но в ту ночь, когда убили Чаку, я поняла, что моя работа — это часть меня, но не я — часть ее. И я поняла, как ты мне нужен, необходим. А знаешь, когда я это поняла? В Библиотеке патентов…

Фредерик засмеялся. Она щелкнула его по носу.

— Не смейся, — сказала она. — Это правда. Такого, как ты, нет. Нет нигде в целом свете… О, я теперь стала другой, Фред. У меня не очень-то получается думать обо всех этих вещах и поступать правильно, пока еще нет, но я постараюсь. И у меня получится, обещаю тебе.

Они устроились на каминной решетке и шептались чуть слышно.

— А я говорил, что люблю тебя? — спросил он. — Я полюбил тебя с той самой минуты, как впервые увидел: ты шла по той ужасной дороге, вдоль кентского побережья, а за тобой — миссис Холланд. Ты помнишь палатку, в которой ты пряталась?

— Я помню все. О, Фред, как долго…

Он опять поцеловал ее, на этот раз очень нежно, и загасил свечу.

— Какие мы счастливые, — сказал он.

— Мы это заслужили, — прошептала она, лежа в его тесных объятиях.

Карета мистера Уиндлсхэма остановилась у дома 47 на Гайд-парк Гейт и, когда он вышел, свернула к конюшне позади особняка.

Он отдал слуге пальто и шляпу; минуту спустя его провели в просторный кабинет.

— Ну? — сказал Аксель Беллман, сидевший за письменным столом.

— Он там. В кухне на столе лежали карты. Конечно, они могли просто играть, но карты лежали так, словно кто-то показывал фокусы. Как только я вошел, она убрала их. А когда я закинул словечко о Шотландии, молодой человек непроизвольно бросил взгляд на лестницу.

— Все остальное готово?

— Все готово, мистер Беллман.

Тяжелое лицо финансиста чуть заметно изменилось, на нем появилось некое подобие улыбки.

— Очень хорошо, Уиндлсхэм. Хотите выпить со мной стаканчик бренди?

— Вы очень добры, мистер Беллман.

Беллман разлил бренди, оба взяли стаканы, и Уиндлсхэм сел, аккуратно расправив фалды фрака.

— Ну как, они попались на твое предложение? — спросил Беллман.

— О, нет. Ни на секунду. Но это заняло их внимание на то время, которое было необходимо. — Он пригубил бренди. — Знаете, мистер Беллман, — продолжал он, — эти двое действительно произвели на меня большое впечатление. Очень жаль, что нельзя строить планы вместе с ними.

— Слишком поздно, Уиндлсхэм, — сказал Аксель Беллман, садясь все с той же улыбкой. — Слишком, слишком поздно.