Глава 22. Богоявленский разинул рот, потом закрыл его, затем снова уронил нижнюю челюсть, поэт явно лишился дара речи

Богоявленский разинул рот, потом закрыл его, затем снова уронил нижнюю челюсть, поэт явно лишился дара речи. Я испугалась, может, не следовало делать столь резкие заявления, все-таки Богоявленский далеко не молод. Я схватила бутылку коньяка, стоявшую на столике. Машинально отметив, что сообщавший о своем безденежье поэт держит в кабинете очень дорогой напиток, я плеснула темно-коричневую жидкость в пузатый бокал и поднесла ко рту молодящегося дедушки.

– Выпейте скорей.

Владлен машинально глотнул и выдавил из себя:

– Спасибо.

Я слегка успокоилась, вербальная активность вновь вернулась к поэту.

Богоявленский вскочил на ноги.

– Сволочь! Мразь!

Я попятилась.

– Кто?

– Волк! Это он был стукач, да! А ну, садись и слушай! Немедленно!

Я плюхнулась в кресло, а Владлен забегал по кабинету, вываливая на меня ворох сведений. Кое-что я уже знала от Ремизова, поэтому попросту опущу ту часть рассказа Богоявленского, которая была посвящена написанию книги «Поле несчастья в стране дураков» и попыткам передать рукопись на Запад. Начну сразу с того момента, как поэт упал в люк.

Была осень, теплый, непривычно сухой для Москвы октябрь. Владлен возвращался с собрания в Союзе писателей, настроение у него было ужасным. С утра поэт поругался с женой, Аня никак не хотела понять, что творческой личности для обретения вдохновения требуется находиться в состоянии влюбленности. Лишь по этой причине Владлен увлекся сейчас хорошенькой поклонницей Машенькой. Но Аня, приземленная баба, не оценивающая своего счастья, устроила дикий скандал с битьем посуды.

– Убирайся прочь к свой б…и, – орала она, – пусть теперь она тебе трусы стирает и суп варит.

Владлен счет за благо испариться из дома. Потом он отсидел на собрании, где три часа боролся со сном, слушая доклад кретина из городского комитета партии, а затем, решив вознаградить себя, отправился в ресторан. Однако и тут его поджидала неудача. Дубовый зал ЦДЛ [26]был закрыт для посетителей, там справляли свадьбу, а в нижнем буфете остались лишь одни бутерброды с жирной ветчиной. Чертыхаясь, Владлен отправился в Книжную лавку писателей и снова получил пинок. Стройная Кира Викторовна, заведующая отделом, где отоваривали литераторов, не продала ему сборник романов зарубежных прозаиков.

– Эта книга только для секретарей Союза писателей, – отрезала она, – по списку. Вашей фамилии в нем нет.

То ли от моральных переживаний, то ли от жирного окорока у Владлена схватило желудок, и он в самом гадком настроении поехал домой. Выйдя из метро, поэт нашел телефон-автомат, выудил из кошелька двухкопеечную монетку и набрал номер домашнего телефона.

– Да, – буркнула Аня.

– Котик, я уже почти у подъезда, иду от метро во двор, – сообщил Владлен.

– И чего? – не выказала радости жена.

– Супчик подогрей.

– Пусть тебя Машка кормит!

– Ну, ягодка моя, – запел Богоявленский, – не хмурься, ты мой котеночек, самый лучший, а я твой противный зайчик, прости, дурака! Эта Маша пустое место, а ты муза, нимфа…

– Ступай домой, урод, – уже не таким злым голосом сказала Аня, – у меня мигрень, довел жену почти до смерти, мерзавец! Сам себе еду подогреешь, Пушкин недоделанный!

– Конечно, моя серна, – обрадовался Владлен, – отдыхай, душенька.

Насвистывая, он повернул в арку. Значит, сейчас он спокойно сядет в кабинете, один. Анька начнет изображать умирающую, Богоявленский зайдет в спальню, поцелует жену и отползет прочь. Нет, жизнь налаживается, с Машкой давно было пора рвать отношения. Кстати, в ЦДЛ появилась новая администраторша, прехорошенькая Симочка…

Владлен вошел во двор и увидел около своего подъезда пожилого человека, в шляпе, очках и с палкой. Незнакомец пытался разглядеть что-то на тротуаре. Когда Богоявленский поравнялся с ним, дедушка голосом профессора попросил:

– Милейший, сделайте одолжение, я обронил ключи и никак не могу их найти. Гляньте молодыми глазами, авось заметите связку, иначе мне придется на улице ночевать. Эка незадача!

Владлен, будучи человеком интеллигентным, хорошо воспитанным, нагнулся и начал рассматривать асфальт, прямо перед его ногами были желто-красные листья, сметенные дворником в кучу.

– Вы вперед шагните, – попросил старик, – вроде там звякнуло.

Богоявленский послушался, ступил на «стог» и вдруг понял, что под ногами нет опоры, правая нога стала по непонятной причине проваливаться сквозь асфальт. Поэт взмахнул руками, попытался отшатнуться в сторону, и тут старичок резко, с молодой силой, толкнул Владлена.

Дальнейшее литератор помнил плохо. Он провалился под землю, затем оказался в неимоверно горячей воде и потерял сознание.

Очнулся он в больнице, обмотанный противно пахнущими бинтами, рядом с кроватью, на табуретке скрючилась зареванная Аня. Лечиться пришлось долго, ожоги и переломы зарастают медленно.

Потом, когда из палаты реанимации Владлена перевели в обычное отделение, Аня наконец рассказала, что стряслось.

Днем перед подъездом работали какие-то парни в комбинезонах, чинили трубы. Потом они ушли и, очевидно, забыли закрыть люк, вот Владлен и угодил в дыру. Поэту была судьба умереть, спас его звонок от метро домой. Не пожелай он разведать обстановку и не начни мести хвостом перед женой, Аня бы преспокойно улеглась спать, полагая, что муженек просиживает брюки в ресторане ЦДЛ. Но поговорив с Владленом, Анна быстренько напудрилась и стала поджидать изменщика, дабы закатить ему скандал.

Ходу от подземки до их дома пара секунд. Спустя две минуты Аня разозлилась донельзя. Эта сволочь муж встретил во дворе соседей и зацепился за них языком, через пять минут она окончательно вскипела и решила сама поехать вниз, чтобы поискать пропавшего мерзавца-супруга. Первое, что Аня увидела, выскочив из подъезда, был портфель Владлена, валявшийся около открытого люка.

– Меня столкнул вниз старик, – воскликнул поэт, выслушав жену, – ямы я не видел, ее прикрыли, наверное, бумагой, сверху насыпали листья.

Аня только вздохнула.

– Там был мужчина, пожилой, – настаивал Владлен, – он ключи потерял.

Супруга кивнула и привела к мужу психиатра.

После выписки Богоявленский стал частенько сидеть на лавочке у подъезда, врачи велели ему дышать свежим воздухом. Как-то раз к нему подошла Таисия Ивановна, соседка со второго этажа, и сказала:

– Ну и ужас с вами приключился!

Владлен кивнул, разговаривать с бабой не хотелось, но уйти показалось неприличным.

– Сам виноват, – сухо ответил он, – надо под ноги смотреть.

– Как подумаю, что я могла оказаться на вашем месте, так холодею, – продолжала Таисия.

– Да? – хмыкнул Владлен.

– Да, – кивнула соседка, – я в тот день, когда с вами несчастье произошло, тоже домой бежала. Кстати, видела вас около телефона-автомата, еще подумала: «И с какой стати он не из дома разговаривает? Ох, мужики! Небось налево от Ани срулить захотел». В общем, понеслась во двор, гляжу, около подъезда дедуля стоит, увидал меня и ласково так говорит:

– Ты, деточка, эту кучку листьев обойди, там собачка нагадила, я сверху и прикрыл, лучше слева в дом войди.

Ну я послушалась, конечно. Дедушка меня от смерти спас, получается. Там дальше-то люк открытый находился. Я его, как и вы, не заметила бы, но по указке старичка с другого бока в подъезд зарулила и жива осталась, а когда вы шли, пенсионер уже ушел прочь.

– Не помните его внешность? – тихо спросил поэт.

Таисия пожала плечами.

– В шляпе, очки на носу, в руках тросточка, очень интеллигентный, милый, на профессора похож. Но он не из нашего дома, может, из третьего? Там ученые живут, кооператив от Академии наук, – зачастила соседка.

Богоявленский встал.

– Уж простите, домой пойду, замерз.

– Конечно, – закивала Таисия, – вам теперь беречься надо.

Владлен поднялся наверх, поколебался и позвонил Николаю Шнееру, своему старому другу, бывшему однокласснику.

– Встретиться надо, – сказал он, – срочно.

– Могу сегодня приехать, – ответил Коля.

– Не дома.

– А где?

– Выбери место, чтобы поболтать без свидетелей, – осторожно сказал Владлен. Он теперь понимал, что его падение в люк не было случайностью, и решил соблюдать крайнюю осторожность, – у меня на квартире лучше не сталкиваться, – добавил он, – ненароком Анька услышит, понимаешь, я опять влюбился.

Коля хохотнул.

– Ну тебя, кореш, ничего не берет, где нашел Василису Прекрасную? В больнице? В реанимации? Умираю, но не сдаюсь?

– Все при встрече.

– Лады, – хихикал Коля, – есть тут местечко, пельменная в парке, стекляшка. Я там иногда ужинаю, когда с Нинкой пособачусь, хотя, может, прямо ко мне зайдешь?

– Нет! Твоя Нинка подслушает и Аньке доложит.

– Верно, – заржал Николай, – да и момент не подходящий, мы с утра опять разводиться решили. Чистый цирк с клоунами, разоралась, развопилась моя женушка. Значит, в пельменной у моего дома.

В стекляшке клубился народ. Шнеер и Богоявленский взяли гнутые пластмассовые подносы, положили на них мятые алюминиевые ложки, поставили белые тарелки со скользкими комьями из теста с жилами и граненые стаканы, наполненные светло-бежевой жидкостью, которая гордо называлась кофе, нашли свободный столик, протерли его одной-единственной торчащей из вазочки салфеткой и приступили к трапезе.

– Ну-ка, постой, – велел Коля.

С этими словами он раскрыл портфель и вытащил из него небольшую, сужающуюся кверху стеклянную бутылочку.

– Во, кетчуп, болгары делают! Вкусная штука, в заказе дали, как раз к пельменям, – возвестил Шнеер.

Друзья полили скользкие катышки темно-красным соусом, и Владлен тихо сказал:

– Слушай, тут такое дело!

Пока Богоявленский излагал цепь событий, Шнеер молча засовывал в рот пельмени.

– Ну, что скажешь? – пихнул его под столом ногой Владлен, – кто меня убить решил? «Детский мир» за рукопись, похоже! Значит, и Ося, и Игорь погибли не своей смертью!

Коля мрачно смотрел в стол.

– Отреагируй хоть как-нибудь! – обозлился Владлен. – Мне не с кем посоветоваться, кроме тебя.

– Знаешь, где я работаю? – неожиданно спросил Коля.

– В НИИ, – удивился Владлен.

– Каком?

Богоявленский пожал плечами.

– Ну, закрытом. Ты же никогда не рассказывал.

– Верно, – кивнул Шнеер, – но тебе не казалось странным, отчего я после филфака отправился в некое учреждение, почтовый ящик?

– Не в школу же идти, – справедливо ответил Владлен, – и потом, насколько помню, твои дед и отец там же служили.

– Мой отец погиб в концлагере, – кивнул Коля, – я родился в 39-м, как и ты. Летом сорок первого, когда началась война, мы отдыхали под Брестом, у родителей мамы. Я, естественно, ничего не помню, вообще, ни как мама меня на себе несла, ни как она от фашистов удрала, вообще ничего. Матери с огромным трудом удалось добраться до Москвы, до свекра и других родственников. Про отца ничего известно не было. Только в тысяча девятьсот шестидесятом маме удалось узнать правду, папа попал в концлагерь и там погиб. Сам понимаешь, человеку с фамилией Шнеер и семитской внешностью было никак не выжить. Но отец никогда не работал там, где служу я, в КГБ.

Владлен уронил бутылку с кетчупом.

– Ну ты даешь, – обозлился Николай, – поосторожней нельзя? Когда еще такое в заказе дадут!

– В КГБ? – залепетал Богоявленский. – Но… ты же интеллигентный человек.

– Нам такие очень нужны, – кивнул Коля, – понимаешь, структура огромная, чем я занимаюсь, не скажу, но среди моих коллег есть и профессора, и… много других очень талантливых людей. Охранять безопасность государства можно по-разному, грубо говоря, либо кулаками, либо мозгом, так вот, я работаю головой.

– Но ты еврей, – бормотал Владлен.

– Ага, – кивнул Коля, – жид пархатый. И что?

– Еврей в КГБ?

Шнеер положил вилку.

– Дурак, – усмехнулся он, – что ты вообще о комитете знаешь? Евреи нам, как и все умные люди, тоже нужны.

– Ну… того… в общем… я пошел домой, – брякнул Владлен.

– Сядь, – гаркнул Коля, – мы сколько лет дружим?

– Так со школы еще!

– Я тебя хоть раз подводил?

– Нет.

– Предавал?

– Нет.

– Тогда в чем дело?

– Э… э…

– В моей работе?

– Ты о ней ничего не рассказывал!

– Права не имею. А сейчас вот сообщил, в надежде на то, что ты умеешь держать язык за зубами. Значит, так, езжай домой и сиди тихо, – велел Коля, – ни с кем более ситуацию не обсуждай!

– Ясно.

– Даже с Аней.

– Понял.

– По издательствам не бегай.

– Ладно.

– Дома не болтай, могут прослушивать.

– Ага, – испуганно кивал Владлен.

– Упаси тебя бог прийти в ЦДЛ, напиться и понести чушь.

– Да, да, да!

– Вот и молодец, – улыбнулся Николай, – как раздобуду информацию, позвоню. Значит, твоя задача сидеть тише воды, ниже травы и вести жизнь черепахи. Поел и спать лег, не бегай за бабами, прикинься больным.

Богоявленский послушался Шнеера и осел в квартире, дальше двора он не выходил и со всеми знакомыми вел разговоры лишь о погоде.

Летом Николай позвал их с Аней к себе на дачу, на шашлык. Гостей приехало много, мяса и выпивки хозяева запасли без счета, и вскоре все упились до свинячьего визга, даже женщины. Трезвую голову сохранили лишь двое: Владлен и Николай.

– Пошли в лес, – предложил Шнеер, – погуляем, пока эти дрыхнут, вон мне фоторужье подарили, испробуем.

Когда дошли до поваленного бурей дерева, Шнеер мрачно приказал:

– Садись и слушай. Это, пожалуй, единственное место, где откровенно поговорить можем. Значит, так, теперь я знаю все.

Владлен сел на корявый ствол, а Коля начал рассказывать про Волка. Через некоторое время Богоявленского затрясло от ужаса.

– Меня убьют, – прошептал он.

– Нет, если более не станешь предпринимать попыток издать дурацкую рукопись на Западе.

– Да, да, то есть нет, не буду, все, все, – замахал руками Владлен.

– Еще одно условие.

– Какое? – вновь перепугался поэт.

– Исчезаешь из великосветского общества, живешь очень тихо, отказываешься от выступлений, не издаешь стихов. То есть можешь попыться, но они все равно не выйдут. Сиди – молчи в тряпочку. Начнешь возмущаться, тебе каюк.

– Но я умру с голоду!

– Иди работать редактором.

– Куда? – взвыл Владлен.

– В журнал «Творчество народов Востока» [27], – пояснил Коля. – Рукописи великих узбеков, таджиков, киргизов и иже с ними править станешь, я уже договорился, тебя берут.

– Но я поэт! – взвыл Владлен. – Талантливый, поцелованный богом человек! А ты предлагаешь мне переписывать работы полуграмотных людей, которые считаются писателями лишь потому, что в нашей стране обязана быть многонациональная литература?

Коля вздохнул.

– Лучше быть живым редактором, чем могилой в цветах. Подумай и ответь. Только не советуйся в Аней, ей об этой ситуации знать не надо.

– Волк мерзавец, – заорал Владлен, – негодяй! Падла! …! …!

– Тише, – шикнул Николай, – и у деревьев бывают уши! Ты теперь, когда кричать решишь, всегда вспоминай о чужих органах слуха и зрения. Доболтался уже! Рукопись на Запад отправить решил, всем растрепал!

– Только Ося и Игорь знали.

– А еще Анька!

– Что ты! Она молчала!

– Но Волк откуда-то разнюхал!

Владлен заморгал.

– То-то и оно, – подвел итог Шнеер, – что знают двое, то известно и свинье! Себе порой не доверяешь.

– Хорошо, – зашептал Владлен, – понимаю, меня убьют морально, но физически оставят в живых, а Волк станет радоваться, получать награды, разъезжать по кинофестивалям…

Из глаз Богоявленского покатились слезы. Коля обнял друга, прижал к себе и шепнул на ухо:

– Погоди, разное случается. Есть у меня на руках кое-какие документики про Никиту, настанет час, воздастся ему за все.