Глава 17. – Иван Иванович, – представился дядька

– Иван Иванович, – представился дядька.

Никита вздрогнул и сразу понял, куда попал: он находится на так называемой оперативной квартире, видит перед собой сотрудника КГБ [17].

Иван Иванович улыбнулся.

– Вы талантливый режиссер, каких мало.

– Спасибо, – буркнул Никита.

– Поэтому решено помочь вам. Вера сможет улететь в США спустя пару дней после нашей беседы. Вот билет, документы оформят мгновенно, фотографию принесли? – деловито осведомился Иван Иванович.

– Нет, – пробормотал ошарашенно Никита, глядя на тонкую, прямоугольную книжечку, дающую возможность его жене стать здоровой.

– Ну что же вы! – укорил кагэбэшник. – Ведь вчера я вас специально предупредил! Фото!!! Ладно, подвезете поздней.

– Да, – вскочил Никита, – прямо сейчас помчусь, только сначала в сберкассу.

– Зачем? – осведомился Иван Иванович.

– Деньги на билет сниму.

– Не надо, мы дарим его вам, – улыбнулся представитель всемогущей структуры.

Никита вздрогнул.

– С какой стати? Почему вдруг вы решили делать такие презенты?

– Стране нужны талантливые люди.

– Понятно, – еле выдавил из себя пораженный Волк.

– Но творческие личности иногда совершают ошибки, тяжелые, непоправимые. Наша задача уберечь интеллигенцию от неверных шагов. Писатель, поэт, актер принадлежат народу, – завел Иван Иванович.

Никита молча слушал кагэбэшника и, холодея, понимал, что сейчас от него потребуют.

Ремизов замолчал и глянул на меня.

– Вы сообразили в чем дело?

Я кивнула.

– Конечно, я хоть и моложе вас, но тоже жила в советские времена, Никите предложили стать осведомителем, ничего удивительного, насколько я знаю, все, подчеркиваю, все, кто в те далекие годы выезжал за рубеж, давали согласие стучать на сограждан. Мне очень смешно сейчас читать заявления некоторых людей, говорящих: «Я очень активно ездил по миру в конце семидесятых годов. О! Я так ненавидел советский строй, был диссидентом».

Это ложь. Если ты катался за рубеж – значит, давал согласие на «стук», другой вопрос, «капал» ли на самом деле, но нужную бумагу подписывал. Помните, как многие представители элиты были против открытия архивов КГБ? А почему? Хорошо знали, в «Детском мире» [18]ничего не пропадает, сейчас из небытия появятся бумажки, из коих станет ясно: режиссер N имел кличку «Серый» и сотрудничал с органами, а актер К сигнализировал о соседях. Кстати, диссидентов за рубеж не выпускали ни под каким видом, их просто выдворяли вон из государства, навсегда, а не отправляли в командировки и на гастроли.

– Нам придется коснуться очень больной темы, – кивнул Олег, – увы, многие из тех, кто называет сейчас себя правозащитниками, стали ими лишь после перестройки. Почти всех, кто при советском строе пытался конфликтовать с властями, убили. На Красной площади группа протестующих против ввода советских войск в Чехословакию состояла всего из несколько человек, не помню сколько их было, но меньше двадцати точно. Сейчас же каждый второй из так называемых правозащитников сообщает о своем участии в той акции. Это вранье. Подлинные диссиденты, такие, как Марченко, прошли все: психиатрическое лечение, тюрьму, лагерь и умерли. А те редкие люди, которым удалось выжить после всех издевательств, предпочитают не светиться на экранах телевизоров и не давать интервью газетам.

В шестидесятые годы в среде столичной интеллигенции было модно говорить о своем инакомыслии, но только на кухнях. На собраниях в творческих союзах W и R клялись в любви к партии и правительству, дома же, за графином с водкой, жаловались на жизнь, говоря:

– Я могу создать настоящий шедевр, да власти не дают! Вынуждают снимать картины про Ленина. Кабы не Советская власть, быть мне Антониони и Феллини вместе взятыми.

И это было лукавством. Во-первых, кое-кто и в советские времена писал замечательные книги и картины, снимал фильмы, создавал оригинальную музыку. Вопрос, сколько зарабатывали эти люди, с каким трудом осуществляли задуманное. Великолепный писатель Рыбаков хранил в столе рукопись под названием «Дети Арбата». Он очень хорошо понимал – этой книги в СССР не издать. Но Рыбаков написал то, что хотел, и спрятал, а на жизнь он зарабатывал, создавая произведения для детей, талантливые, яркие, например, «Кортик», «Бронзовая птица». Я зачитывалась ими в детстве. Из-под пера Рыбакова не выходило ерунды. Рыбаков был далеко не одинок. Можно вспомнить еще прозаика Дудинцева, поэта Семена Липкина, впрочем, не стоит сейчас перечислять фамилии, хотя их не будет много.

В КГБ знали и о тех, кто бунтовал на кухнях, и о тех, кто тихо работал в стол. И первых, и вторых опасными не считали, а вот с третьей категорией граждан шла непримиримая борьба. Последние были слишком активны, они ухитрялись наладить связи с журналистами западных изданий, с дипломатами. Шифровались почище разведчиков, передавали свои произведения на Запад, их там охотно публиковали, демонстративно присуждали значимые премии, и начинался скандал.

Советская печать обвиняла диссидентов в клевете, затевались судебные процессы. Иностранные средства массовой информации поднимали крик, требуя свободы писателю Р или режиссеру О. Очень часто провинившаяся личность выдворялась из мира социализма, кое-кто оказывался за решеткой. В любом случае шум стоял немыслимый. В моей памяти всплывает дело фотографа Энского [19]. Тот сумел переправить в Париж, на выставку, снимки, сделанные в советских лагерях, страшные свидетельства преступлений властей против своего народа. Но еще хуже была так называемая бытовая серия под общим заглавием «Очередь». Фотографии запечатлели москвичей, стоящих за продуктами, одеждой, книгами, билетами в кино, сидящими перед кабинетами врачей. Замыкал экспозицию огромный снимок ритуальных автобусов перед крематорием. На западных людей, не знакомых практически с таким явлением, как очередь, работы Энского оказали огромное впечатление.

Власти моментально отреагировали. Фотографа посадили по уголовной статье, якобы он убил соседку по коммунальной квартире. Одна из советских газет напечатала статью «Клеветник – убийца», после прочтения материала многие советские люди, простые рабочие и крестьяне, были возмущены. Вот какие гады встречаются на свете! Задушил ни в чем не виноватую бабу, чтобы забрать себе ее комнату, потом отправил за бугор отвратительные снимки, позорящие Родину. А враждебно настроенные по отношению к Советскому Союзу СМИ теперь вопят на все голоса:

– Свободу Энскому!

Да таких убивать надо. У нас, конечно, имеются очереди, но они скоро исчезнут!

Энский не отсидел положенного срока до конца, был выдворен из страны под давлением иностранной общественности, он обосновался в США, где вскоре умер, отравившись консервами. И снова поднялся крик.

Правду никто не знает до сих пор. Сам ли Энский убил соседку или на него повесили ее смерть. Может, он и впрямь задушил скандальную тетку, а может… Что подсыпали в консервы? Кто? Вдруг в банке с ветчиной был ботулизм? Ясно лишь одно – Энский умер. И такие коллизии в СССР случались не раз.

Соответствующие структуры хорошо понимали, главное не допустить скандала. Успеть перехватить ту или иную личность, собравшуюся передать за рубеж свое произведение. К сожалению, творческие люди, натуры увлекающиеся, часто не умели держать язык за зубами, многие крепко дружили с бутылкой. Опрокинув рюмашку-другую, писатель или поэт, сидя в буфете Центрального Дома литераторов, трагически громким шепотом, каким говорило старое поколение артистов Малого театра, это когда тихий голос Ильинского долетал до ушей зрителя в последнем ряду партера, начинал рассказывать приятелю о своих планах.

– Знаешь, дружок! Я написал убийственную штучку, правду жизни. «Матренин двор» [20]просто сказка по сравнению с моим романом. Теперь хочу передать его в западное издательство.

Спустя несколько недель с этим прозаиком начинали происходить дивные вещи. Он заболел и оказался в больнице, от него ушла жена, в квартире начался пожар, а на дачу делали набег грабители. Вместе с вещами безвозвратно исчезла и рукопись. Впрочем, бывало и иначе. Кое-кто погибал от несчастного стечения обстоятельств. На одного литератора, главного редактора крупного журнала, упала сосулька [21]. Убить не убила, но сделала его инвалидом, не способным писать книги, а на историка, некстати спросившего у членов ученого совета: «Товарищи, вот думаю, по какой причине Германия, находившаяся в состоянии войны с царской Россией, пропустила беспрепятственно по своей территории запломбированный вагон с Лениным и откуда у большевиков взялись огромные средства на подготовку революции?»– напали пьяные отморозки и ломом перебили ему руки. Писать научные работы историк более не смог.

Комитет государственной безопасности не жаловался на отсутствие штатных работников. Он был огромным пауком, который сплел сеть над всей страной. Руководители Советского государства учли ошибки Сталина, в лагеря теперь не сажали по каждому доносу, но приемная КГБ работала круглосуточно, все письма и звонки, анонимные в том числе, обязательно проверялись. Но даже такая отлично оснащенная, финансово богатая и разветвленная структура не сумела бы получить всю необходимую информацию без помощников. Очень многие советские люди «стучали» на сослуживцев, родственников, друзей. Мотивы были разными. Кто-то был искренне возмущен антисоветскими разговорами, другой хотел «подсидеть» начальника, третий мечтал выслужиться, чтобы получить без очереди квартиру, машину или выехать на работу за границу. Но очень много было и тех, кого попросту вынуждали стать внештатными сотрудниками КГБ.

Никита оказался из их числа, Иван Иванович сказал Волку прямо:

– Помогаешь нам – жена летит в Америку на лечение. Отказываешься – Вера умирает дома, даже не стоит пытаться решить в этом случае проблему, больная никогда не покинет пределы СССР.

– Что мне делать? – заламывал руки Никита, глядя на друга.

– Соглашаться, – тихо посоветовал Олег.

– Вдумайся в свои слова! – завопил Волк. – Я – стукач! Подслушивающий, подсматривающий мерзавец!

– Ты спасаешь жизнь любимой женщины, – напомнил Ремизов, – в этом случае все средства хороши. И потом, может, еще ничего особого и не потребуют.

– Уже попросили, – рявкнул Никита, – определили, так сказать, круг обязанностей.

– И что?

– Взял сутки на обдумывание, – сказал Никита и вдруг заплакал.

– Я бы не колебался, – вымолвил Олег, – коли есть хоть один шанс на спасение Веры, его следует использовать. Ты только никогда не пей, нигде и ни с кем, алкоголь развязывает язык. Если сам о сотрудничестве с Иваном Ивановичем не разболтаешь, так никто и не узнает. Комитетчики умеют хранить тайны, если правда вылезает наружу, то она вытекает не от профессионалов, а от самих внештатных сотрудников.

Никита молча смотрел в окно.

– Послушай, – вдруг спросил Ремизов, – если бы у тебя спросили: «Волк, отдай жене половину своей жизни, проживешь, допустим, не сто лет, а пятьдесят, но и она столько же протянет», чтоб ты ответил?

– Господи, – воскликнул режиссер, – да конечно, забирайте.

– Так вот, – подвел итог Олег, – сейчас от тебя не потребовали столь радикальной жертвы, ерунду за спасение Веры просят.

Никита встал и молча пошел к двери. Через неделю Вера улетела в Кливленд, через три месяца вернулась, лысая, худая, страшная, но живая.

Более Никита и Олег на тему сотрудничества с КГБ не разговаривали. Вера два года прожила не болея, внешне она казалась совершенно здоровой, но потом вдруг жена Волка внезапно скончалась.

Прошло много лет, Никита так и не женился. Около него, талантливого, известного режиссера постоянно крутилось много женщин, молодых, красивых и даже умных.

Кое с кем Волк затевал романы, с Лилей Горской, например, прожил целых три года, но официально в брак не вступал, считался непробиваемым холостяком.

О той истории Никита вспомнил лишь один раз, когда Илья, сорвавшись после очередного курса антиалкогольной терапии, вновь ушел в запой.

– Это мое наказание, – сказал он Олегу, – расплата. Роптать нельзя, следует терпеть. Выгоню Илью вон, порву с ним всякие отношения, господь новый крест навесит, потяжелей сброшенного. Нет уж, надо пьяницу по жизни вести.

Ремизов вздрогнул, но начатой темы не поддержал, просто они с Никитой перестали обсуждать поведение Ильи.

А потом Олег и думать забыл о том, что когда-то благословил друга на сотрудничество с КГБ. СССР распался, его прах был развеян над рекой времени.

Но не зря говорят, что все тайное обязательно станет явным. Пару лет назад Волк позвонил Олегу и странно заплетающимся голосом произнес:

– Ммнеее плоохоо! Сююдааа, скооорей!

Ремизов перепугался не на шутку. Мысль о том, что приятель пьян, даже не пришла ему в голову, Волк несколько десятилетий и не нюхал спиртое. Олег решил, что приятеля разбил инсульт, режиссер находится дома один, на дворе ночь.

Только рано утром Олег, еле живой от волнения, вкатился в апартаменты Волка и понял – тот в момент звонка просто был пьян.

Радость от осознания того, что Никита жив и здоров, была настолько велика, что Олег даже не стал ругать друга.

– Господи, – воскликнул Ремизов, – с какой стати ты нажрался!

И тут Никита выложил невероятную правду. Ему предложили снять сериал, но с условием, что главную роль в нем будет играть Людмила Звонарева. Режиссер наотрез отказался, и тогда человек, сделавший предложение, выложил перед Волком ксерокопии части его доносов.

Ремизов замолчал.

– И Волк был вынужден согласиться, – закончила я за него.

Олег кивнул.

– Да. Никита страшно переживал, с одной стороны, он дико боялся позора. Мерзавец-шантажист пообещал опубликовать документы в газете, так и сказал: «Отдам журналистам, они мигом схватятся за сенсацию». С другой, Волк не хотел терять профессиональное лицо, до сих пор все снятые им сериалы прочно занимали первые строчки рейтингов. Бесталанная актриса, главная героиня могла убить проект. Но страх разоблачения оказался сильнее профессиональных амбиций. Волк приступил к работе над «Стужей». Никите повезло, Людмила неожиданно оказалась послушна, работоспособна и с явной божьей искрой. Многосерийная эпопея приковала к экранам зрителей России и ближнего зарубежья. Волк получил очередную премию, а Звонарева превратилась в звезду.

– Фамилию назовите, – в возбуждении закричала я.

– Чью?

– Спонсора «Стужи».

– Я ее не знаю.

– Ладно. Скажите, кто приходил к Никите выламывать руки? Назовите имя шантажиста!

Ремизов нахмурился.

– Понятия не имею. Но он убил Никиту. Точно, это его рук дело. Я абсолютно уверен!