Глава 2. Хриплый рев мотоциклов стих вдали, но Элли по‑прежнему ощущала, как дрожит под ногами земля

Хриплый рев мотоциклов стих вдали, но Элли по‑прежнему ощущала, как дрожит под ногами земля. Или это ее саму все еще трясло от встречи лицом к лицу с Маркусом Джонсом? Ноги сами понесли ее к одному из стульев, стоящих вокруг стола, и она рухнула на него. Самый страшный кошмар сбылся. Маркус нашел ее. Он знал – она беременна, и был абсолютно уверен, что ребенок от него. Но она победила, хоть и не до конца. Возможно, ноги все еще дрожали в том числе потому, что она понимала – Маркус легко не сдастся, но этот раунд она выиграла, благодаря невероятной команде закованных в черную кожу ангелов. Без сомнения, они были самой впечатляющей единицей мужской силы, с которой она когда‑либо сталкивалась, и они помогли ей. Защитили. Заставили Маркуса Джонса убежать, поджав хвост.

Ему это вряд ли понравилось. Слабая безотчетная улыбка, заигравшая на губах Элли, когда она вспоминала своих «ангелов‑хранителей» в действии, резко погасла.

– Как ты? – Макс протащил стул по кафельному полу и подсел с противоположной стороны стола. Он сдвинул черный глухой шлем в сторону, где он звякнул о три пустые пивные бутылки.

– Я в порядке. – Звон отвлек ее от размышлений. – Мне жаль, что я прервала вашу вечеринку.

Макс улыбнулся уголком рта:

– Если бы это была вечеринка, бутылок осталось бы гораздо больше, чем три, и более того, все они были бы пусты. – Он потер лицо. – Это была просто встреча. Довольно символическая, если учесть, что парням сегодня нужно на работу. Это, ну, что‑то вроде ритуала. – Его голос окрасился печалью, зацепившей какую‑то струнку в душе Элли. – Юбилей.

Она смотрела на него, пока он говорил. Его лицо было очень серьезным. Глаза у него были темно‑карие – хорошо подходили к вьющимся волосам, торчавшим в разные стороны от долгого пребывания под шлемом. Непослушные завитки упрямо торчали тут и там, что придавало ему растрепанный, но довольно привлекательный вид. Картину дополняла легкая небритость. Элли следила за его рукой, поглаживавшей линию подбородка, и практически ощущала пальцами щетину. Казалось, что обычно он бреется как минимум раз в день, но в этот раз не потрудился. Под глазами у него были круги и небольшие морщины, скорее мимические, чем от возраста. Вряд ли он намного ее старше. Наверное, ему немного за тридцать.

В воздухе висел отзвук его голоса.

– Юбилей чего‑то печального? – осторожно спросила она. Это совсем не ее дело, но, в конце концов, она перед ним в долгу. В довольно серьезном долгу, и меньшее, что она может сделать, – это выслушать его, если он захочет выговориться.

Теперь он на нее смотрел. Настороженно. Потом отвел взгляд и вздохнул.

– Раньше нас было четверо, – просто сказал он. – Вот, видишь? – Он показал на фотографию в серебряной рамке, стоявшую на почетном месте на книжной полке под окном.

Четверо молодых мужчин, по виду немного за двадцать, стояли перед огромными сверкающими мотоциклами. Они были в кожаной одежде, каждый держал под мышкой шлем, и все улыбались. Эта фотография лучилась ощущением молодости, силы и надеждами на будущее. Элли узнала Макса и Рика и третьего, со странным именем Джет. Четвертый был пониже остальных, с буйными курчавыми волосами. Он выглядел моложе. Словно его приняли в свою компанию старшие братья.

– Сегодня – десять лет со дня смерти Мэттью.

– О… – Элли воспользовалась моментом, чтобы снова посмотреть ему в лицо.

Теперь ей было понятно, почему они так слаженно встали на ее защиту. Этот мужчина способен на глубокие чувства! Он до сих пор любил друга, умершего десять лет назад. Он был способен хранить верность. Господи боже, совершенно незнакомый человек, так хорошо подготовленный, чтобы защитить ее. Неудивительно, что ее инстинкты столь убедительно говорили, что ему можно доверять.

– Мне жаль, – тихо сказала она.

Макс поднял взгляд.

– В жизни иногда случаются странные совпадения, – сказал он, пытаясь улыбнуться, но его лицо выражало вызывавшую сочувствие боль. – Мэтт погиб из‑за ребят вроде твоего приятеля Маркуса Джонса.

– Он мне не приятель! – яростно произнесла Элли, но Макс, казалось, ее не слышал.

Он закрыл глаза. У него были невероятно длинные темные ресницы.

– Там были правила, и нужно было им следовать. – Он снова открыл глаза, но казалось, видел перед собой совсем другое место, не то, где находился вместе с Элли этим тихим воскресным вечером. – Их эгоизм не позволил им даже задуматься о том, что они могут ошибаться. Мы тогда только окончили медколледж, а какой врач отклонится от процедуры всего‑навсего из‑за наших предчувствий? Или позволит нам менять список дежурств, чтобы мы могли присматривать за Мэттом? Да он сам говорил, что все в порядке. Что у него просто болит голова. Что он выспится, и все пройдет.

Макс прервался и сделал глубокий вдох, но Элли все еще молчала. Она была готова слушать, даже несмотря на то что знала – у этой истории вряд ли будет счастливый конец.

– Мы к тому времени уже были легендами благодаря тому, как отрывались, но даже это не помогло. К тому времени как мы закончили дежурить, Мэтт уже был в коме из‑за кровоизлияния в мозг. Они держали его на системе жизнеобеспечения ровно столько, сколько было нужно, чтобы дать родственникам возможность подумать о пересадке. – Макс снова вперился взглядом в бутылки с таким видом, словно бы с удовольствием сейчас хлебнул чего‑нибудь. – Они не хотели, чтобы мы ошивались рядом, – произнес он без выражения. – Да и с чего бы им этого хотеть. С нами за компанию он постоянно попадал в переделки. Его сестра Ребекка была уверена, что мы могли бы спасти его, просто недостаточно старались. Это были очень тяжелые времена. В конце концов мы оседлали мотоциклы и уехали, чтобы хорошенько расслабиться. А когда вернулись, оказалось, что они отключили аппараты и Мэтт мертв. Как бы то ни было, – он потряс головой, отгоняя воспоминания, – теперь мы делаем это каждый год. Уезжаем куда глаза глядят, а потом заканчиваем вечеринку бутылочкой холодного пива.

– А я вам помешала, – с раскаянием в голосе произнесла Элли, но Макс улыбнулся:

– Но зато мы получили возможность поразвлечься с одним из этих самовлюбленных адептов правил. Ведь в то время мы еще не знали, как нужно с ними обходиться. Поверь мне на слово, это достаточная компенсация.

Его улыбка производила на Элли странный эффект. Уголки его губ впервые приподнялись одновременно, и улыбка была теплой, на этот раз без примеси скорби или угрозы. Элли чувствовала, как эта теплота проникает внутрь ее и постепенно растапливает льдистый ком напряжения, от которого уже начинала невыносимо болеть спина. Прилив адреналина постепенно сходил на нет, оставляя за собой чувство полного истощения, но все было в порядке, потому что эта улыбка дарила энергию. Это было очень необычно. Элли было очень жаль, что она слишком устала, чтобы улыбнуться в ответ.

– Ну, вот моя история. – Макс приподнял бровь, в то время как его лицо снова приобрело суровые черты. – А что случилось с тобой, Элли Питерс?

Теперь он знал, что ее полное имя Элеонора, но продолжал звать ее Элли. Ей это нравилось. Хотела ли она рассказать ему свою историю? О да. Но испортит ли она этим первоначальное впечатление? Вполне вероятно. Элли не хотелось, чтобы Макс стал думать о ней хуже, поэтому она промолчала. Макс терпеливо ждал, бежали секунды, но он не сводил взгляда с ее лица. Элли нервно поерзала от усиливающейся боли в спине. И желудок тоже чувствовал себя как‑то странно. Как будто он раздумывал, достаточно ли в нем содержимого, чтобы его извергнуть. Слава богу, выяснилось, что нет. Откровенно говоря, она вообще не помнила, когда в последний раз ела – вчера вечером?

– Он говорил правду? – ровным голосом спросил Макс. – Ребенок от него?

Элли почувствовала в этот момент горькое сожаление. Кажется, у нее не оставалось другого выбора, кроме как смириться с тем, что Макс будет думать о ней хуже. Она была обязана, по крайней мере, быть с ним честной.

– Да.

Такое короткое слово, но как же больно его произносить. Как бы Элли хотела, чтобы это не было правдой. В ее глазах блеснули слезы, но Макс словно бы ничего не заметил.

– Как вы познакомились?

– Я была у него операционной сестрой. В Окленде. Он долгое время даже не знал, как меня зовут, но потом неожиданно заметил и стал обращаться со мной на операциях добрее. И со всеми остальными тоже.

Макс изогнул бровь, такую же темную, как и его невероятные ресницы:

– А обычно он не был таким уж милым? Можешь не отвечать, дай угадаю. – Он поставил локти на стол и, говоря, стал складывать пальцами пирамидку. – Вспыльчивый характер? – Он сцепил большие и указательные пальцы. – Швыряет инструменты, когда недоволен? – Элли наблюдала, как встретились средние и указательные. – Периодически начинает над всеми насмехаться?

Элли вскинула голову:

– Откуда ты знаешь?

Макс сжал пальцы в кулак:

– Я знаю этот тип. И что же было после его мистической личностной трансформации?

– Он… ну… пригласил меня на свидание.

– И ты упала в его объятия?

Он говорил нарочито равнодушно, что заставило ее поморщиться.

– Нет, – сказала Элли поспешно. – Он мне не нравился, но… – она вздохнула, – Маркус был очень настойчив и… он может быть довольно обаятельным, хочешь – верь, хочешь – нет.

– О, я верю, – жестко произнес Макс. – Помешанные на контроле парни готовы пойти на что угодно, если это им необходимо, чтобы получить то, что они хотят.

Элли глубоко вздохнула. Ей хотелось уже закончить эту исповедь. Она торопливо произнесла:

– Я сходила с ним на свидание. Но всего дважды.

Макс откинулся на стуле. По выражению его лица все было понятно, да и чему тут удивляться. Всего два свидания, и она уже беременна? Но потом он нахмурился:

– Он не из тех, кому нравится ответ «нет», не так ли?

Элли закусила губу. Об этом ей не хотелось разговаривать. Ни с кем. Ей не хотелось об этом даже вспоминать.

Возможно, страх и стыд при воспоминании о той ночи отразились на ее лице. Макс явно увидел достаточно, чтобы выругаться – негромко, но с чувством:

– Мерзавец! Черт побери, жаль, что мы позволили ему уйти невредимым. Если бы мы представляли…

Элли решительно покачала головой:

– Нет. Это бы только все ухудшило. В конце концов он все равно победит – как‑нибудь. Он всегда побеждает.

– Не в этот раз.

Он произнес это словно обещание, но, увы, оно было не из тех, которые Элли могла позволить себе принять. Ради себя и своего ребенка. И ради самого Макса и его друзей. У каждого из них была карьера в медицинском мире. Удар может быть нанесен на любом из уровней.

– Я справлюсь, – заверила его Элли. – Уеду из страны. Сменю имя и начну заново – где‑нибудь, где он нас никогда не найдет.

– Угу. – Его сомнение звучало как приговор.

– Что?

– Ты не должна позволить ему выиграть.

– Я не могу бороться. Я пыталась. Я даже угрожала ему, чтобы он оставил меня в покое, и что ты думаешь? Я потеряла работу. Он подстроил дело так, что я выглядела совершенно некомпетентной, и подал жалобу. Меня не стали слушать, и мне пришлось перевестись в гериатрическое отделение[3], но ему даже этого было мало.

Макс ничего не говорил, но внимательно слушал.

– Он всегда был поблизости. Готовый помочь, если я соглашусь. Извинения, обещания, угрозы. Цветы, звонки и бесконечные эсэмэски, и все это по отдельности выглядело абсолютно невинно. Он дожидался меня со смены, и я никогда не знала, появится он в шесть утра или в полночь. Сару, с которой мы тогда жили вместе, это выводило из себя, и я уехала из города. Нашла работу в Веллингтоне. Сара тоже уехала, через несколько недель. Сказала, что была напугана, потому что Маркус постоянно приходил и спрашивал, где я, а ей ведь было нужно еще заботиться о Джоше.

Макс кивнул:

– Я знаком с ним. Неплохой парень.

– А ты знаешь, что он ее племянник, а не сын?

– Она мне говорила. С ее сестрой ведь произошел несчастный случай несколько лет назад?

– Так и есть. И Сара была единственной из родственников, кто мог забрать его. Ему всего девять, поэтому я не виню ее, что она так испугалась. Хотя она считала меня виноватой в проблемах, которые возникли из‑за Маркуса. По месяцам со мной не разговаривала.

– Почему вы не обратились в полицию?

– Кто бы стал слушать медсестру, которая пытается опорочить всеми уважаемого хирурга? Я уже познакомилась с его способностью влиять на людей, когда пыталась сохранить свою должность в операционной. У меня не было никаких доказательств – со стороны все это выглядело как романтические поступки, а его все считали просто очаровательным.

– Ты знала, что беременна, когда уезжала?

Элли отрицательно покачала головой:

– Мне это даже в голову не приходило: я принимала таблетки, чтобы избавиться от боли во время месячных, и они так хорошо работали, что временами я их совсем не замечала. Поняла только через несколько месяцев, когда было уже поздно что‑то делать, даже если бы я… – Со вздохом она умолкла.

С каждой минутой становилось все хуже. Он наверняка решит, что она слабая, раз согласилась встретиться с Маркусом. И глупая – даже не подумала о возможности забеременеть. И не обратилась в полицию. А вдруг он еще и не одобряет аборты? Господи, помоги…

– Ты бы не хотела, чтобы такой мужчина был отцом твоего ребенка? – В голосе Макса звучало понимание, и Элли с облегчением вздохнула:

– Нет.

– Могло быть и хуже, – задумчиво произнес он. – Не так уж и плохо он выглядел.

Элли пораженно ахнула.

– Да и коэффициент интеллекта у него явно выше среднего.

Он что, смеется над ней? Кажется, она в нем жестоко ошиблась.

– Немного низковат, правда… – продолжил он и вгляделся в Элли, – но и ты не сказать чтобы великанша… – Он кивнул. – Наверное, это будет девочка – изящная и симпатичная, как мама. – Он снова ей улыбался. – Если бы он отправился в банк спермы, на бумаге он выглядел бы вполне впечатляюще, не правда ли? Бьюсь об заклад, все его нежелательные качества от воспитания, а не от природы.

Яркая вспышка страха и гнева, что он недооценивает тот кошмар, в котором она жила долгие месяцы, уступила место чему‑то совсем иному. Чему‑то прекрасному. Чему‑то, что делало само собой разумеющимся, что она любит своего будущего ребенка и ей больше не нужно стыдиться, чувствовать вину или страх за будущее, которое она может ему дать.

Этот мужчина дал ей не только чувство безопасности. Он дал ей надежду.

Элли улыбнулась дрожащими губами:

– Спасибо.

– Не стоит. – Макс смотрел в сторону. Его что, смущают проявления благодарности? – Так тебе известно, что будет девочка?

– Нет.

– И ты даже не спросила врача на УЗИ?

– Я не делала УЗИ…

Элли слишком поздно поняла, что проговорилась. Макс посмотрел на нее недоуменно:

– Как?

– Я не делала УЗИ, – повторила она. Неужели он не понимает? – Я не могла пойти в женскую консультацию, потому что это бы зарегистрировали. Я знала, что Маркус меня ищет, и не хотела рисковать.

– А в больнице в Веллингтоне разве тебя ни о чем не спросили, когда ты устраивалась на работу?

– А я и не устраивалась на работу в больницу. Я устроилась сиделкой к одному из парализованных. Работала до последнего, пока не стало слишком тяжело, а потом наконец удалось связаться с Сарой, которая сказала, что едет в Америку, и тогда я привела в порядок паспорт и…

– Эй! – Макс поднял руку. – Сдай‑ка назад. Ты хочешь сказать, что вообще не проходила наблюдение у врача? И УЗИ не делала?

– Мне всего двадцать восемь, – возразила Элли, защищаясь. – И со здоровьем все в порядке, никогда не было проблем. Я регулярно сама себе мерила давление и даже анализ мочи могла сделать, потому что у пациента, за которым я ухаживала, всегда были индикаторы. Я принимала нужные витамины и соблюдала диету. Всю нужную информацию нашла в учебниках – я же медсестра, в конце концов! Могу сама о себе позаботиться. Если бы мне вдруг понадобилась помощь, я бы обязательно за ней отправилась. Я же не дура.

По тому, как Макс приподнял бровь, было ясно, что он предпочитает умолчать о своем мнении по этому вопросу.

– На каком ты сроке?

– Тридцать шесть недель и два дня.

– В какой позиции ребенок?

– Я… – Это было как раз то, что Элли долго и безуспешно пыталась выяснить. Головку ребенка было трудно обнаружить с помощью пальпации.

– Ты не знаешь, правда?

Элли отвела глаза, сжала губы и постаралась усилить зарождавшуюся внутри вспышку обиды.

– Где ты собиралась рожать, учитывая твое нежелание регистрироваться в больнице?

– Я могу обратиться в больницу. Где‑нибудь. Под чужим именем.

– А если тебе все же удастся попасть в самолет, что ты будешь делать, если схватки начнутся на высоте тридцати тысяч футов? На расстоянии нескольких часов до ближайшего аэропорта?

Он злился. На нее. И это было невыносимо. Он дал ей чувство безопасности и надежду, а теперь отнимал эти драгоценные ощущения. Элли никогда за всю свою жизнь не чувствовала себя такой несчастной. Такой невыносимо одинокой.

Макс был потрясен. Он предложил Элли защиту, и теперь, когда он знал, от чего именно, он мог только благодарить судьбу за то, что оказался в нужное время в нужном месте. А теперь она собиралась подвергнуть опасности собственную жизнь и жизнь своего будущего ребенка, намереваясь провести ее остаток, постоянно прячась и обманывая. Сейчас он не видел ее лица, потому что от его сурового тона она опустила голову, и он мог видеть только медную гриву волос и кончик вздернутого носа. Что он там сказал о ее ребенке? Изящная и симпатичная, как мама? Он был абсолютно искренен, но мог кое‑что к этому добавить. Предположить, что у нее будет такой же великолепный цвет волос и выразительные глаза. Рук Элли, скрытых рукавами старого свитера, он не видел, но был уверен, что они столь же гармонично сложены, как лицо и ладони.

Зато он мог видеть, как она защитным жестом обнимает живот и как сутулит плечи, словно бы ограждаясь от враждебного внешнего мира. Разве она мало преодолела трудностей, чтобы еще и он приставал со своими поучениями?

– Извини меня, – мягко сказал Макс. – Я не хочу делать все хуже. Я помогу тебе, чем смогу.

Элли посмотрела ему в глаза, и он не мог отвести взгляд. Он помнил цвет ее глаз, но совершенно забыл об их воздействии. Он чувствовал этот взгляд, как прикосновение руки. Как просьбу о поддержке. Об опоре. Он же может дать ей эту малость.

– У тебя ведь нет нового адреса Сары?

– Нет. – Макс нахмурился. – Ты ведь знаешь, почему она так внезапно сорвалась в Штаты?

– Честно говоря, нет. В письме она подробно не объясняла. У меня сложилось впечатление, что она собралась начать все сначала. Новую жизнь.

– Нет, дело не в этом.

Элли выглядела шокированной:

– Она хотела убраться от меня подальше?

– Нет. Она не сказала тебе, что у Джоша обнаружили лейкемию полгода назад?

– О господи! – У Элли перехватило дыхание. – Я помню, она беспокоилась о нем, когда я уезжала. Она считала, что эта ситуация на него плохо влияет. В том числе поэтому я и уехала из Окленда.

– Они ничего не знали, пока не приехали сюда. Здесь ему стало намного хуже, и она решила, что обязана попытаться найти его отца, чтобы в случае чего иметь возможность пересадки костного мозга. Ей удалось найти его по свидетельству о рождении – оказалось, что он доктор и работает в Калифорнии. И она решила, что лучше всего будет устроить ему встречу с Джошем. По телефону или по электронной почте гораздо легче сказать «нет». Она собирается, если получится, оставаться в Штатах до тех пор, пока не сделают пересадку.

– Наверное, ей нужна помощь в уходе за ним. Я могла бы помогать ей. Бедная Сара. Наверняка она нуждается в дружеской поддержке, даже если больше ни в чем.

Ее решимость могла бы вызывать восхищение, если бы не дрожь в голосе, которая показывала, что она, так же как и он, отлично понимает, что этот план ведет в тупик.

– Элли, тебе нельзя сейчас ехать в Штаты, – мягко произнес Макс.

– Тогда в Австралию. Здесь всего несколько часов пути.

– У тебя есть там друзья или родственники?

– Ну, у меня есть знакомые в Дарвине[4].

– Почти так же далеко, как и Штаты. А с нашей стороны Австралии? Мельбурн, Сидней, Брисбен?

Элли вздохнула:

– Нет.

– Как же ты справишься одна?

– Найду работу. Я хороший специалист в своем деле.

– Уверен, так и есть. – Макс подавил вздох. – Но разве ты сможешь устроиться операционной сестрой без документов, подтверждающих квалификацию? Без справки с прошлого места работы? Они ведь наверняка захотят поговорить с твоим предыдущим начальством.

Элли снова отвела взгляд:

– Ты прав… я знаю. – Горечь поражения звучала в ее словах. – Я постоянно прокручиваю все это в голове, мучаюсь и надеюсь только на то, что мне удастся что‑нибудь придумать. Какой‑то выход, который сработает. – Она бросила на него взгляд, и он увидел, что ее глаза блестят от слез. – Но я не могу. Мне остается только жить одним днем, думая о том, что мне нужно делать сегодня. Даже в течение ближайших нескольких часов.

– То, что тебе нужно делать сегодня, – это убедиться, что с тобой и твоим ребенком все в порядке.

Она покорно кивнула:

– Я пойду к врачу завтра. Найду акушерку.

– И будешь рожать в больнице?

Элли затрясла головой:

– Я не могу! Что, если Маркус узнает? Захочет провести тест на ДНК или что‑нибудь такое и убедится, что ребенок его? Тогда он его заберет. – Элли держалась за стол мертвой хваткой. – Я не позволю этому случиться! Я не отдам этого ребенка! Это мой ребенок! – Она повернулась, собираясь уходить.

– Эй… Мой вообще‑то тоже. В каком‑то смысле. – Макс тоже вскочил, собираясь ее остановить.

Если она сейчас уйдет, он не сможет ей помочь, а он уже взял на себя эту ответственность, когда «признал отцовство». Понятно, что он притворился и мог бы сейчас забыть об этом, но странным образом это чувство делалось сильнее.

Элли уже преодолела полпути до двери, но внезапно свернула, чтобы забрать сумочку, которая по‑прежнему лежала на полу неподалеку. Вдруг она резко остановилась, обхватила руками живот и, к ужасу Макса, перегнулась пополам, крича от боли. На ее джинсах появилось темное пятно. Господи, неужели у нее отошли воды?

Через мгновение он уже был рядом с ней, обнимая ее и помогая лечь на пол прямо там, где она стояла. Когда он убрал руки, то заметил на своих ладонях явные следы крови.

– Не шевелись, Элли, – сказал он. – Все будет хорошо. Я сейчас вызову скорую.