Поездка в Иерусалим

Когда близнецам исполнилось по двенадцать лет, Иосиф с Марией взяли их с собой в Иерусалим на праздник Пасхи. Они отправились туда вместе с другими семьями, и взрослых было достаточно, чтобы приглядеть за детьми. После праздника, когда все стали собираться в обратную дорогу, Мария убедилась, что Христос здесь, с нею, и спросила его:

— А Иисус где? Я его не вижу.

— Думаю, он с семьей Закхея, — отвечал Христос. — Он играл с Симоном и Иудой. Он мне сказал, что с ними и домой пойдет.

Так что пустились они в путь, и Мария с Иосифом больше о сыне не тревожились, полагая, что он под присмотром соседской семьи. Когда же настало время вечерней трапезы, Мария послала Христа к Закхею позвать Иисуса домой, и мальчик прибежал назад, вне себя от тревоги и страха:

— Его с ними нет! Он сказал мне, что пойдет к ним играть, но не пошел!

Мария с Иосифом искали сына среди родственников и близких, и расспросили все группы путешественников, не видели ли они Иисуса, но никто не знал, где он. Одни говорили, что в последний раз видели мальчика играющим у храма, другие — что слыхали, как он говорил, будто собирается на базарную площадь, третьи — что он наверняка с Фомой, или Савлом, или Иаковом. В конце концов Иосиф с Марией вынуждены были признать, что ребенок остался в Иерусалиме. Они увязали вьюки и отправились обратно. Христос ехал на ослике, потому что Мария беспокоилась, как бы он не устал.

Три дня обшаривали они город в поисках мальчика, но Иисуса нигде не было. Наконец Христос сказал:

— Мама, давай пойдем в храм и помолимся за него!

Поскольку они уже искали везде, где только можно, решено было, что стоит попробовать. Едва приблизившись к храму, заслышали они какой-то шум.

— Это наверняка он, — промолвил Иосиф.

И не ошибся. Священники застали Иисуса в тот момент, когда он писал свое имя глиной на стене, и теперь решали, как наказать безобразника.

— Но это же только глина! — оправдывался мальчик, отряхивая руки от грязи. — Первый же дождь все смоет! Я и думать не думал, чтобы нанести ущерб храму. Я писал свое имя в надежде, что Господь увидит его и вспомнит обо мне.

— Святотатец! — воскликнул священник.

И занес уже руку, чтобы ударить Иисуса, но тут Христос выступил вперед и молвил:

— Прошу прощения, господин, мой брат не святотатец. Он писал свое имя глиной, дабы обрели выражение слова Иова: «Вспомни, что Ты, как глину, обделал меня, и в прах обращаешь меня?»[1]

— Может статься, что и так, — промолвил другой священник, — но мальчик прекрасно знает, что поступил дурно. Смотрите — он хотел помыть руки и сокрыть улики.

— Конечно, а как же иначе, — подхватил Христос. — Он поступил так, выполняя завет Иеремии: «Посему, хотя бы ты умылся мылом и много употребил на себя щелоку, нечестие твое отмечено предо Мною»[2].

— Но убегать от своей же семьи! — укорила Мария Иисуса. — Мы так испугались! С тобой могло случиться все что угодно. Ты только о себе думаешь, ты не знаешь, что такое заботиться о других. Твои родные для тебя ничего не значат!

Иисус повесил голову. Но Христос сказал:

— Нет же, мама, я уверен, он хотел как лучше. И это тоже было предсказано. Он так поступил, дабы исполнились слова псалма: «Ибо ради Тебя несу я поношение, и бесчестием покрывают лице мое. Чужим стал я для братьев моих и посторонним для сынов матери моей»[3].

Священники и учителя храма поразились познаниям маленького Христа и восхвалили его премудрость и смётку. И поскольку Христос так умело защищал брата, Иисуса отпустили, никак не наказав его.

На обратном пути в Назарет Иосиф сказал Иисусу с глазу на глаз:

— О чем ты только думаешь, огорчая свою мать? Ты ведь знаешь, как она мягкосердечна. Она вся извелась от беспокойства за тебя.

— А ты, отец, беспокоился?

— Я беспокоился о ней, и я беспокоился о тебе.

— За меня беспокоиться не стоило. Со мной все было благополучно.

Иосиф промолчал.