Глава 13. После смерти Маленькой Мисс Эндрю еще несколько недель чувствовал беспокойство

После смерти Маленькой Мисс Эндрю еще несколько недель чувствовал беспокойство. Он не смел назвать это горем, так как считал, что в его позитронном мозгу не было блоков, которые заключали бы в себе что-либо, соответствующее человеческому горю.

Но он был явно расстроен, и ничем иным, кроме кончины Маленькой Мисс, объяснить это было нельзя. Он не мог бы с точностью определить свое состояние. Он ощущал некоторую тяжесть в мыслях, странную замедленность движений, ощущение общего нарушения всех ритмов его существования — он все это ощущал, но подозревал, что никакие приборы не обнаружили бы никаких измеримых отклонений в его функционировании.

Чтобы как-то облегчить свои переживания, которые он и про себя не смел называть горем, он целиком погрузился в изучение истории роботов, и его рукопись день ото дня становилась все объемистее.

В коротком прологе излагались взгляды на роботов в истории и литературе: металлические люди в мифах Древней Греции, автоматы, созданные воображением таких талантливых писателей, как Гофман, Карел Чапек, и в других фантазиях такого рода. Он быстро расправился со старыми сказками и на том распрощался с ними. Эндрю занимали в первую очередь позитронные роботы, подлинные, настоящие роботы.

И Эндрю поспешил в 1982 год, к Лоуренсу Робертсону, так точно предвидевшему будущее основателю корпорации «Юнайтед Стейтс Роботс энд Мекэникл Мен». По ходу описания первых лет поисков, первых драматических прорывов с их бесконечными пробами и ошибками в конструировании платаноиридиевого позитронного мозга в неприспособленном для работы, продуваемом всеми ветрами складском помещении Эндрю будто сам заново переживал всю эту историю: появление идеи Трех Законов; первые успехи руководителя исследовательского отдела Алфреда Лэннинга, который спроектировал подвижные агрегаты-роботы, громоздкие и тяжеловесные, неспособные говорить, но достаточно многосторонние, чтобы воспринимать приказы человека и находить самые эффективные из различных способов исполнить их; и, наконец, в начале двадцать первого века — первые говорящие и передвигающиеся агрегаты.

А затем Эндрю обратился к наиболее трудному, мучительному для него разделу: к последовавшему за этим периоду враждебного отношения людей к роботам, истерии и откровенного террора, вызванного появлением роботов, всеобщее требование принять законы о запрещении использования роботов на Земле. Первые говорящие и передвигающиеся агрегаты были гигантского роста — громыхающие страшные монстры, высотой метра в четыре, — потому что до миниатюризации позитронного мозга было далеко и нельзя еще было обойтись без охлаждающей системы, и, естественно, сплав всех человеческих страхов перед искусственно созданными тварями, перед Франкенштейном, Големом и остальными порождениями человеческих кошмаров встал на пути новых роботов.

Целые три главы уделил Эндрю в своей книге этому времени безумного ужаса перед роботами. Чрезвычайно тяжело было писать эти главы, потому что они рассказывали об иррациональном поведении человека — явлении, которое Эндрю с трудом мог понять.

Он мучился с ними, пытался поставить себя на место людей, которые, хотя и знали, что Три Закона являются полной гарантией того, что роботы не могут причинить им вреда, продолжали смотреть на роботов со страхом и отвращением. Но со временем Эндрю постиг в доступной ему степени причину той незащищенности, которую люди ощущали, несмотря на столь явную поруку безопасности.

Копаясь в архивах роботехники, он сделал открытие, что Три Закона не были столь обнадеживающими в смысле полной безопасности людей. Они содержали в себе двусмысленности и другие скрытые источники возможных конфликтов. Прямолинейных, воспринимающих все буквально роботов они могли поставить перед необходимостью принимать решения, которые, с точки зрения человека, были далеки от идеальных.

Так, например, на чужой и враждебной планете робот, отправленный с опасным заданием найти и принести субстанцию, жизненно необходимую для спасения и благополучия человека-исследователя, может вдруг почувствовать противоречие между Вторым Законом, требующим повиновения, и Третьим, о самосохранении; в результате потенциалы безнадежно уравновесятся и робот потеряет способность к каким-либо действиям — ни вперед не продвинется, ни назад не отступит. Попав таким образом в патовую ситуацию, робот поставит под угрозу жизнь человека, пославшего его, несмотря на непреложность Первого Закона и его преимущество перед двумя другими, потому что роботу невдомек, что замешательство из-за противоречий между Вторым и Третьим Законами, постигшее его, может поставить его хозяина в опасное положение. Если характер его задания не был точно разъяснен заранее, он мог остаться в неведении относительно последствий его бездействия и никогда не понять, что его проволочка приводит к нарушению Первого Закона.

Или робот, в конструкции которого оказались недочеты или ошибки в программе, может решить, что человек перед ним — и не человек совсем, и поэтому Первый и Второй Законы, защищающие человека, не имеют к нему отношения...

Или по причине небрежно сформулированного распоряжения робот, поняв его буквально, невзначай поставит в опасное положение находящихся рядом людей...

В архивах сохранились сведения о десятках подобных случаев. Первые специалисты по роботам, особенно великолепный робопсихолог Сьюзен Кэлвин, эта строгая и сухая женщина, долго и не жалея собственных сил трудились над преодолением все возрастающего количества трудностей.

Крайне усложнились эти проблемы к середине двадцать первого века, когда из цехов «Ю. С. Роботс энд Мекэникл Мен» стали выходить роботы с более развитыми позитронными сетями, роботы с более широким диапазоном мышления, способные разбираться в сложных ситуациях почти с таким же проникновением, как люди. Роботы вроде него, Эндрю Мартина, хотя сам он избегал говорить об этом. Новые, с более широкими общими понятиями роботы, снабженные способностью гораздо самостоятельнее, чем их предшественники, оценивать информацию, часто действовали по-своему, не так, как ожидали от них люди. Но, естественно, никогда при этом не выходя за рамки Трех Законов. И все-таки с иных позиций, нежели те, что были предусмотрены авторами Трех Законов.

Все сильнее углубляясь в анналы истории роботов, Эндрю наконец пришел к пониманию причин отрицательного отношения людей к роботам. В этом не были виноваты Три Закона при всем их несовершенстве — отнюдь. Они действительно являли собой образец логического построения. Беда состояла в том, что сами люди чаще всего не следовали законам логики, порой поступая вопреки ей, и роботы не всегда успевали за внезапными поворотами мысли человека.

Выходило так, что сами люди толкали иногда роботов на нарушения того или другого Закона, а потом без всякой логики, как это вообще свойственно людям, обвиняли тех же роботов в нежелательных действиях, хотя сами же и отдавали им соответствующие распоряжения.

Эндрю с особым вниманием и осторожностью работал над этими главами, без конца возвращался к ним, переделывал, чтобы ни в коем случае не проскочило какой-нибудь предубежденности. Никакого желания разоблачать пороки людей он не испытывал. Его основная цель, как всегда, состояла в служении на благо людей.

Когда он начинал писать свою книгу, он намеревался с ее помощью достичь более глубокого понимания своих отношений с людьми, с теми, благодаря кому он появился на свет; но в процессе работы над рукописью он понял, что, если должным образом, основательно поработать над ней, она может стать неоценимым мостом между человеком и роботами, источником знаний не только для роботов, но и для особей из плоти и крови, для их создателей. Все, что будет помогать лучшему взаимопониманию между роботами и людьми, позволит роботам больше дать человечеству, что, в конечном счете, и является целью их существования.

Написав половину задуманного, Эндрю попросил Джорджа прочитать рукопись и высказать ему свои замечания и предложения.

Прошло уже несколько лет после смерти Маленькой Мисс, и теперь уже Джордж не казался здоровяком, его когда-то атлетическая фигура согнулась, он почти совсем облысел.

С плохо скрытым неудовольствием он посмотрел на толстую рукопись и сказал:

— Я ведь не писатель, ты же знаешь, Эндрю.

— Я не прошу вашего мнения о моих литературных способностях, Джордж. Я хочу, чтобы вы дали оценку идеям. Мне необходимо убедиться в том, что я не допустил никаких оскорбительных высказываний в адрес человека.

— Да я уверен, что их там нет. Ты же всегда был образцом учтивости.

— Я никогда никого не обижу сознательно, это верно. Но, возможно, случайно...

Джордж тяжело вздохнул:

— Да-да. Понимаю. Хорошо, я прочитаю твою рукопись, Эндрю. Но сам знаешь, как быстро я устаю в последнее время. Чтобы перепахать твою рукопись, мне понадобится немало времени.

— Это не спешно, — сказал Эндрю.

И Джордж не спешил: на прочтение книги у него ушел почти год. Когда он наконец вернул рукопись Эндрю, при ней было с полстранички замечаний, очень незначительных — фактические поправки, и ничего более.

Эндрю мягко попенял ему:

— Я надеялся на более глубокую критику, Джордж.

— У меня нет оснований критиковать твою работу, это замечательная книга. Замечательная, правда. Глубокое исследование проблемы. Ты можешь гордиться написанным.

— Но в той части, где я касаюсь темы человеческого иррационализма, который зачастую приводит к конфликтам с Тремя Законами...

— Ты попал в точку, Эндрю. Мы — существа с неряшливыми мозгами, понимаешь? Блеск и творчество временами, но сколько путаницы и мелких противоречий! Мы, наверное, выглядим в твоих глазах безнадежными путаниками, а, Эндрю?

— Бывает, что именно такими я и вижу вас, да. Но в мои намерения не входит писать критический трактат о поведении человека. Ни в коем случае, Джордж. Я хочу подарить миру такую книгу, которая сблизила бы людей и роботов. И если где-то в ней проглядывает презрение к умственным способностям человека, то это прямо противоположно тому, что я хочу сделать. Именно поэтому я так надеялся, что вы выделите в рукописи те места, которые можно понять так, будто...

— А что, если попросить об этом моего сына Пола вместо меня? Он сейчас достиг пика в своей профессии, ты же знаешь. Так что ему куда ближе все эти тонкости и хитрости, чем теперь мне.

И в конце концов Эндрю стало ясно, что Джордж Чарни не хотел читать его рукопись, что он стареет, становится слабым, что наступают последние годы его жизни, что колесо смены поколений делает свой очередной оборот и что главой семьи стал уже Пол Чарни. Ушел Сэр, за ним последовала Маленькая Мисс, и вот очередь за Джорджем. Мартины и Чарни приходили и уходили, а он, Эндрю, оставался не то чтобы неизменным (его тело постоянно подвергалось техническим усовершенствованиям, мышление обретало большую глубину и богатство — он наконец-то позволил себе полностью оценить собственные необыкновенные возможности), но безусловно неуязвимым перед натиском проходящих лет.

Полу Чарни он передал уже почти законченную рукопись. Пол прочел ее сразу и отозвался о ней не с одной только похвалой: как и предсказывал Джордж, он предложил ценные поправки к ней. Были в рукописи места, где неспособность Эндрю понять прерывистый, нелинейный ход доказательств, который возможен только у человека, приводила к упрощению и неправильным выводам. Кроме того, Пол счел, что в книге слишком много симпатии к точке зрения человека: не помешало бы подвергнуть более критичному разбору неразумное отношение людей к роботехнике и вообще к науке.

Этого Эндрю никак не ожидал. Он сказал:

— Но, Пол, я не хотел никого обидеть.

— Не имеет никакого смысла читать книги, написанные с одной целью — никого не обидеть, — возразил Пол. — Пиши только правду, Эндрю, то, что ты считаешь правдой. Странно было бы, если бы все в мире согласились с твоей точкой зрения. Твой подход к теме уникален. Ты предлагаешь людям по-настоящему ценные знания. Но книга потеряет всю свою ценность, если ты станешь подавлять свои чувства и писать то, что, как тебе кажется, может понравиться всем и каждому.

— Но Первый Закон...

— К черту Первый Закон, Эндрю! Первый Закон — это не конец света! Кому какой вред может причинить книга? Единственно разве если ударить ею по голове кого-нибудь. А как иначе? Идеи не наносят ущерба — даже ошибочные, даже идиотские, порочные идеи. Люди причиняют зло. Бывает, что некоторые хватаются за идею во имя оправдания своих безнравственных, возмутительных дел. Человеческая история полна подобных примеров. Но идеи есть идеи, не более того. Их никогда не следует душить. Их надо развивать, испытывать, исследовать, при необходимости отвергать, но в открытую, не таясь... А Первый Закон, как известно, ровным счетом ничего не говорит о роботах, пишущих книги. Колья и камни — вот что может нанести вред, Эндрю. Но слова...

— Но, Пол, как вы сами только что заметили, человеческая история полна ужасных событий, начало которым положили просто слова. Если бы эти слова остались непроизнесенными, этих ужасных событий могло бы не произойти.

— Да понимаешь ли ты, о чем я тебе твержу? Да или нет? Думаю, что понимаешь. Ты знаешь, какой силой обладают идеи, но ты абсолютно не веришь в способность людей отличать хорошую идею от плохой. Положим, и я не всегда могу это сделать. Но дурная идея в конечном итоге, пусть через долгий промежуток времени, погибает. Так было на протяжении тысячелетий в истории человечества, в истории цивилизации. Рано или поздно добро побеждает, независимо от того, как много ужасного произошло на пути к победе. Поэтому нельзя глушить идею, которая может послужить на пользу человеку. Пойми, Эндрю, ты, вероятно, самое близкое к человеку произведение «Ю. С. Роботс энд Мекэникл Мен». Ты обладаешь уникальными данными для того, чтобы рассказать миру все, что нужно знать о взаимоотношениях человека и робота, потому что ты по своей натуре обладаешь чертами и того, и другого, и ты можешь исправить их взаимоотношения, которые даже сейчас вселяют тревогу. Пиши свою книгу. Пиши ее честно.

— Хорошо, Пол, я буду писать.

— Между прочим, ты подумал, кто ее издаст?

— Кто издаст? Да нет... Ничего подобного мне и в голову не приходило.

— Тогда подумай... Впрочем, позволь я сделаю это за тебя. У меня есть друг, подвизающийся в издательском деле, он мой клиент, по правде говоря. Не возражаешь, если я скажу ему пару слов о тебе?

— Это было бы очень любезно с вашей стороны, — сказал Эндрю.

— Да что тут особенного. Я так же, как и ты, хочу, чтобы книга вышла и чтобы ее читали буквально все.

И действительно, через несколько недель Пол получил контракт на издание книги Эндрю. Он уверил Эндрю, что условия договора очень выгодные и справедливые. Для Эндрю вполне достаточно было его рекомендации. Он не колеблясь подписал договор.

В течение следующего года он завершал работу над заключительными главами, частенько размышляя над тем, что ему сказал в тот день Пол — о важности честно излагать свои воззрения, о том, насколько большую ценность будет в таком случае представлять его книга. И о его словах, касающихся его уникальности. Эти слова никак не выходили из головы Эндрю.

«Пойми, Эндрю, ты, вероятно, самое близкое к человеку произведение "Ю. С. Роботс энд Мекэникл Мен". Ты обладаешь уникальными данными для того, чтобы рассказать миру все, что нужно знать о взаимоотношених человека и робота, потому что ты по своей натуре обладаешь чертами и того, и другою».

Так ли это на самом деле? Действительно ли Пол так думает, или это у него вырвалось в минуту жаркого спора? — гадал про себя Эндрю.

Эндрю задавал себе этот вопрос вновь и вновь, и постепенно у него начал созревать ответ.

И тогда он решил, что пришло время опять нанести визит в офис «Файнголд энд Чарни», чтобы поговорить с Полом.

Он явился туда без предуведомления. Секретарь сухо приветствовал его, и Эндрю стал терпеливо ждать, пока робот не исчез в кабинете Пола, чтобы доложить ему, что в приемной находится Эндрю. Конечно, было бы куда проще воспользоваться голографическим переговорным устройством, но, несомненно, секретарь лишился мужества (или роботства?) из-за необходимости иметь дело с другим роботом, а не с человеком.

Секретарь наконец вернулся.

— Мистер Чарни скоро подойдет, — провозгласил он и занялся своими делами.

Эндрю в ожидании Пола проводил время, прокручивая в голове только что пришедшие ему на ум выражения. «Можно ли в качестве аналога слову "мужество" употребить слово "роботство", — раздумывал он. — Или выражение "лишиться мужества" — это уже метафора, никак не связанная со своим первоначальным значением, а потому так же приложима к роботам, как к женщинам в подобных случаях?»

Последнее время, работая над книгой, Эндрю решал немало таких вот семантических проблем. Человеческий язык, изобретенный людьми для общения, заключал в себе много загадок и замысловатостей. Усилия, которые потребовались для их преодоления, несомненно, расширили его словарный запас и, как он полагал, приспособляемость его позитронной системы восприятия.

Пока Эндрю сидел в приемной, все входившие глазели на него. В конце концов, Эндрю был свободным роботом, но пока единственным. Он к тому же носил одежду—аномалия какая-то, уродство. Но Эндрю никогда не избегал взглядов этих любопытствующих зевак. Он в ответ спокойно смотрел на них, и отвести взгляд спешили они.

Но вот наконец появился Пол Чарни. Они с Эндрю не виделись с самой зимы, с похорон Джорджа, отца Пола, который тихо умер в фамильном доме и был похоронен на холме, над водами Тихого океана. Пол, по всей видимости, был удивлен приходом Эндрю, а возможно, это только показалось

Эндрю, так как он еще не мог с уверенностью сказать, что читает по лицам людей.

— Это ты, Эндрю. Рад видеть тебя. Извини, что заставил тебя ждать, но пришлось довести до конца кое-что.

— Ничего страшного. Я никогда не тороплюсь, Пол.

Последнее время Пол слишком увлекался макияжем, что

было тогда модно и для мужчин, и для женщин. Эндрю это не одобрял, хотя обычно довольно сглаженные черты лица Пола становились в результате более четкими и твердыми. Он чувствовал, что личность Пола, сильная и проницательная, не нуждается в косметике. Было бы гораздо лучше, если бы у Пола оставалось его собственное лицо с мягкими, чуть сглаженными чертами: в его характере отсутствовала сглаженность, и ни к чему были все эти краски и пудры.

Но Эндрю, естественно, держал свое неодобрение при себе. Сам факт критического отношения к внешности Пола был в новинку для него. Такие мысли стали появляться у него впервые. Заканчивая первый вариант своей книги, Эндрю вдруг заметил, что не все ему нравится в поступках людей, но до тех пор, пока он не выражал это свое мнение открыто, он не чувствовал от этого неловкости. Он мог теперь критиковать людей и даже излагать свое неодобрение в письменном виде. Он был уверен, что далеко не всегда был способен на это.

Пол предложил:

— Зайдем ко мне, Эндрю. Я слышал, что ты хочешь поговорить со мной, но никак не ожидал, что ты придешь сюда для этого.

— Если вы сейчас слишком заняты, чтобы уделить мне время, Пол, я могу еще подождать.

Пол взглянул на диск на стене, по которому скользили тени, — он служил указателем времени, — и сказал:

— У меня есть время. Ты пришел один?

— Я нанял автомобиль.

— При этом никаких неприятностей не возникло? — спросил Пол с явным беспокойством.

— Я не предполагал никаких неприятностей. Мои права под защитой закона.

По выражению лица Пола можно было заключить, что он еще больше встревожился.

— Эндрю, сколько раз я говорил тебе, что этот закон мало эффективен, по крайней мере в большинстве случаев. А ты, упорно продолжая носить одежду, рано или поздно столкнешься с неприятностями, как это случилось, когда отцу пришлось выручать тебя.

— Но это был единственный случай, Пол. Но все равно мне очень жаль, что вы недовольны.

— Да пойми же наконец — ты ходячая легенда. А людишки порой любят снискать себе скандальную славу, навредив знаменитости, а ты у нас и есть знаменитость. И, кроме того, сколько еще говорить тебе, что ты сам по себе представляешь колоссальную ценность и не должен рисковать собой. Кстати, как продвигается работа над книгой?

— Вчерне я ее закончил. Осталась чисто стилистическая правка, надо глянец навести. Издатель остался доволен тем, что я ему отдал.

— Хорошо.

— Не думаю, что ему так уж нравится сама книга. Есть в ней главы, которые ему определенно не по душе. Думаю, он просто надеется продать много экземпляров, потому что это первая книга, написанная роботом, и только это ему и нравится в моей книге.

— Боюсь, это чисто человеческая черта — заинтересованность в добывании денег.

— Но я тоже не прочь добыть деньги. Пусть книга продается, неважно из-за чего. Я найду должное применение деньгам, которые получу за книгу.

— Но, Эндрю, мне казалось, что ты вполне обеспечен! У тебя всегда были собственные доходы, да и бабушка оставила тебе изрядную сумму.

— Маленькая Мисс была чрезвычайно щедра. И я уверен, что и в будущем могу рассчитывать на поддержку семьи, если вдруг мои расходы превзойдут мои доходы. Но при этом предпочту всегда зарабатывать деньги сам. И только в самом крайнем случае я позаимствую из ваших запасов.

— Расходы? О каких расходах речь? На яхты? На путешествия на Марс?

— Ничего подобного, — возразил Эндрю. — Но я кое-что задумал, и это обойдется мне в копеечку, Пол. Надеюсь, гонорар за мою книгу покроет расходы на то, что у меня сейчас на уме. На мой следующий шаг, я бы так сказал.

Пол был обескуражен.

— И что же это за «шаг»?

— Новое усовершенствование в моей конструкции.

— Но за все усовершенствования ты прекрасно расплачивался из своих фондов.

— Это может оказаться дороже всех остальных.

Пол кивнул.

— Тогда твой гонорар будет очень кстати. Но если его будет недостаточно, я уверен, найдутся другие...

— Но дело тут не только в деньгах, есть еще кое-какие сложности, Пол, — сказал Эндрю. — В общем, вот что главное. Мне необходимо встретиться с главой корпорации «Ю. С. Роботс энд Мекэникл Мен» и получить от него «добро». Я пытался устроить нашу встречу, но не пробился к нему. Вне всяких сомнений, виновата в этом моя книга. Как вы знаете, корпорация не в особом восторге от того, что я ее пишу — они ведь не захотели сотрудничать со мной.

Пол усмехнулся:

— Сотрудничать, Эндрю? Как же, жди от них сотрудничества! Да ты для них пугало. Что, они сотрудничали с нами в пору битвы за права роботов? Совсем напротив. И ты знаешь почему. Только предоставь роботам права, и никто не захочет покупать их, а?

— Может быть, вы правы, а может, и нет. Во всяком случае, я хочу поговорить с главой компании по поводу моей совершенно особой заявки. Я никак не добьюсь этого сам, но, возможно, если вы позвоните от моего имени...

— Но, Эндрю, ты же понимаешь, меня они любят так же горячо, как тебя.

— И все же вы возглавляете такую мощную и влиятельную юридическую фирму и являетесь членом благородного и знаменитого семейства. Они не посмеют отмахнуться от вас. А если попытаются сделать это, вы можете им намекнуть, что согласие на встречу со мной может предотвратить намечающуюся новую кампанию «Файнголд энд Чарни» за расширение гражданских прав роботов.

— Но это же ложь, Эндрю, а?

— Да. Пол, и я не очень хорошо умею лгать. Я не способен на это иначе, чем для соблюдения одного из Трех Законов. Поэтому я и прошу вас, чтобы вы позвонили от моего имени.

Пол рассмеялся:

— Ах, Эндрю, Эндрю! Ты не можешь лгать сам, но можешь толкнуть меня на это вместо себя, так что ли? С каждой минутой ты все больше становишься человеком!