Трещины на барьере

На 81 ° южной широты мы оставили в складе 14 ящиков собачьего пеммикана, итого 560 килограммов. Шестов для разметки больше не было, и пришлось разбить на доски несколько ящиков. Лучше хоть что-нибудь, чем ничего. Лично я считал, что полуметровых досок будет вполне достаточно, судя по тому, сколько осадков здесь выпадало с тех пор, как мы сюда прибыли. Учитывая время года – весна и лето, – осадков было очень мало. Но если в это время года у края барьера осадки незначительны, еще неизвестно, какими они бывают осенью и зимой в глубине материка. Как бы то ни было, лучше хоть что-то, чем совсем ничего. А потому Бьоланду, Хасселю и Стюбберюду, которым предстояло на другой день возвращаться под крылышко Линдстрёма, поручили расставить вехи. Как и предыдущий, этот склад обозначили вехами с востока на запад, на 9 километров в каждую сторону. Чтобы знать, в какой стороне склад, если наткнешься на веху в тумане, на всех досках восточного плеча сделали зарубки топором. По правде сказать, небольшие дощечки, быстро теряющиеся вдали на безбрежной равнине, выглядели крайне невзрачно, и я невольно улыбнулся при мысли о том, что ими отмечено место, где хранится ключ от дворца спящей красавицы. Такой мелюзге – и такая честь.

Мы, кому предстояло идти дальше на юг, в тот день предавались праздности. Дневка была особенно нужна собакам. Однако мороз не дал им использовать ее как следует.

На другой день, в 8 утра мы расстались с тройкой, возвращающейся на север. Мне пришлось отослать домой одну из своих собак – Одена; у него появилась сильная потертость от гренландской упряжи. В моей упряжке осталось только пять собак, все они были очень тощие и явно изнуренные. Но сдаваться рано, мы должны, во всяком случае, дойти до 82° южной широты. Я-то мечтал добраться до 83°, однако теперь на это не приходилось надеяться. Начиная с 81° барьер выглядел несколько иначе. До сих пор рельеф был гладкий, а тут мы в первый же день увидели много бугров, напоминающих стога сена. Сначала мы не придали особого значения этим небольшим, казалось бы, неровностям. Но со временем мы научились держать ухо востро и ступать осторожно, когда проходили поблизости от них. А в этот день нас ничто не насторожило. Снеговой покров отличный, температура сносная (-23°), и дневной переход получился вполне приличный. Но уже на следующий день мы получили представление, что означают эти бугры: пошла трещина за трещиной. Не очень широкие, но, насколько мы могли судить, бездонные. В полночь три ведущих собаки в упряжке Ханссена – Хельге, Милиус и Ринг – провалились в трещину и повисли на постромках. Хорошо, что ремни выдержали; гибель трех собак была бы для нас очень чувствительной потерей. Как только следующие собаки увидели, что три передовых исчезли, они сейчас же остановились. К счастью, собаки здорово боялись трещин и всегда останавливались, заподозрив неладное. Стало ясно, что похожие на стог бугры образованы сжатием и всегда сопровождаются трещинами.

В этот день преобладала пасмурная погода с плохой видимостью. Временами дул северный ветер, была метель. В перерыве между двумя снежными зарядами мы увидели на востоке три-четыре очень высоких тороса. До них было километров 10. На другой день, 7 марта, мы наблюдали скачок вроде тех, которые несколько раз отмечал Шеклтон. С утра – ясная, тихая погода, температура -40°. Ближе к полудню подул зюйд-ост, и во второй половине дня был уже крепкий ветер. Температура воздуха быстро повышалась, и когда мы в 3 часа дня разбили лагерь, было всего -18°. Снимаясь со стоянки утром, мы оставили ящик с собачьим пеммиканом на обратный путь и размечали маршрут на юг досками, которые ставили через каждый километр. За день прошли всего 20 километров. Собаки – в особенности мои – страшно исхудали, и вид у них был жалкий. Стало ясно, что они дотянут от силы до 82° южной широты. И то обратный путь одолеть будет не просто. Поэтому мы вечером решили, что довольствуемся 82-й параллелью, затем поворачиваем назад.

На последнем этапе мы ставили наши две палатки лицом к лицу, вход к входу. Это было очень удобно, так как позволяло передавать еду из палатки в палатку, не выходя наружу. В итоге произошло коренное изменение в нашем походном снаряжении, и родилась идея лучшей пятиместной палатки, какая когда-либо видела свет в полярных областях. В тот вечер мы лежали и дремали в спальных мешках, думая о том о сем, и вдруг нас осенило: если сшить палатки вместе так, как они стоят, отпоров передние стенки, получится одна, гораздо большая палатка, и в ней пятерым будет куда просторнее, чем в двух трехместных. Идея была воплощена в жизнь, так появилась во всех отношениях идеальная палатка, которой мы пользовались во время перехода к полюсу. Ах, эти случайности! Да только стоит ли беспокоить провидение по таким мелочам…

8 марта мы достигли 82° южной широты; на большее мои собаки были неспособны. Да и это было уже чересчур, как мы увидим потом. Они совсем измотались, бедняги. Единственное, что омрачает мои воспоминания о нашем пребывании в Антарктике, – мысль, что я загнал своих чудесных животных, потребовал от них больше того, на что они были способны. Одно лишь утешение – я и себя не жалел. Стронуть с места 450 килограммов при обессилевшей упряжке – не детская забава. И не всегда было достаточно только стронуть их с места. Порой приходилось толкать, заставляя собак идти. Кнута они давно перестали бояться. Попробуешь пустить его в ход – они лишь сожмутся в комок, пряча голову; по телу попадет – ничего. Бывало, так и не удается заставить их идти, приходилось просить помощи у товарищей. Двое толкают сани, третий нахлестывает собак кнутом, подбадривая их всякими словами.

До чего жестоким и бесчувственным бывает человек в таких случаях. Как меняется его характер. Я по природе своей очень люблю животных и стараюсь им не вредить. Поэтому я отнюдь не страстный охотник. Мне в голову не придет убить животное, – исключая крыс и мух, – кроме как для поддержания жизни. Пожалуй, я вправе сказать, что в нормальных условиях я любил своих собак, и это чувство, наверно, было взаимным. Но сейчас условия нельзя было назвать нормальными. Или это я сам был ненормален? Позже мне не раз приходила в голову мысль, что так оно и было на самом деле. Ежедневная тяжелая работа, плюс цель, которой я хотел достичь во что бы то ни стало, сделали меня безжалостным. Иначе не назовешь человека, заставляющего пять ходячих скелетов тянуть перегруженные сани. До сих пор не могу забыть, как Тур, превосходный, большой гладкошерстный пес жалобно выл на ходу, чего обычно не услышишь от собаки на работе. Я никак не мог понять причины, а может быть, не хотел понимать. И гнал его вперед, пока он не пал. Когда мы потом разрезали его тушу, грудь собаки представляла собой сплошной нарыв.

Полуденная высота солнца дала координаты 81°54 30 ', поэтому мы прошли оставшиеся 10 километров к югу и в 15.30 разбили лагерь на 82° южной широты. В последнее время нам все казалось, что барьер повышается в сторону полюса, и теперь, по общему мнению, мы находились на высоте около 500 метров. Лично я был убежден, что путь к югу все время идет в гору. Но это было одно лишь воображение, как показали потом измерения.

Итак, мы достигли предельной в эту осень широты и имели все основания быть довольными. На 82-й параллели мы оставили 620 килограммов провианта, главным образом собачьего пеммикана. До конца дня мы больше ничего не делали, только отдыхали. Было ясно, тихо и холодно (-25°). С утра мы прошли 22 километра.

Следующий день мы оставались на том же месте, сооружали склад и метили его – метили так же, как на 81-й параллели, с той лишь разницей, что здесь мы снабдили доски лоскутами темно-синей материи, чтобы их было виднее. Мы постарались покрепче связать вместе ящики, чтобы быть уверенными, что зимние бури не разорят склад. И я оставил здесь свои сани, понимая, что моя упряжка их уже не дотянет. К тому же лишние сани здесь могли нам потом пригодиться.

Склад, высотой в 3,5 метра, обозначили флажком на длинном бамбуковом шесте, чтобы издали было видно.

10 марта мы отправились в обратный путь. Своих пятерых собак я поделил между Вистингом и Ханссеном. Правда, им от этих мешков с костями было мало проку, одна морока. Остальные три упряжки еще держались. Собаки Ханссена выглядели почти нормально; упряжка Вистинга считалась у нас самой сильной, но его собаки заметно исхудали. Тем не менее они еще тянули. Сани Вистинга были тоже перегружены. Они были еще тяжелее моих. Собаки Юхансена, которых мы считали самыми слабыми, оказались довольно выносливыми. Рысаками их нельзя было назвать, однако не было случая, чтобы они отстали. Видно, их лозунгом было: «Сегодня не поспеем – завтра доберемся». Эта упряжка вернулась на базу в полном составе.

Мы рассчитывали, что обратный путь будет легким – сел и поехал. Но из этого ничего не вышло. Хочешь не хочешь, а топай сам. Собаки только-только справлялись с пустыми санями.

Пройдя за день 48 километров, мы оказались там, где оставляли ящик с пеммиканом, и разбили лагерь. Погода мерзкая, холодная (-32°). Она совсем доконала моих собак. Вместо того чтобы отдохнуть, они всю ночь продрожали. Сердце кровью обливалось, как посмотришь на них. Утром пришлось силком ставить их на ноги, сами они не могли подняться. Потом немножко размялись, согрелись и как будто ожили. Во всяком случае, они кое-как поспевали за другими.