Пустые ведра, выстрел полет и кот Рубль

У каждого охотника нашей деревушки есть свои тайны. Порой этих тайн набирается много, одни из них принадлежат всем, другие – сугубо личные. Но без этих скрытных и общедоступных секретов, наверное, еще никогда не состоялось то необычное таинство, которое мы коротко называем охотой.

Пожалуй, выбирать из добытого зверька помятую, уже поработавшую дробинку придумали еще старики. Они бережно хранили эту малую щепоть кривобоких свинцовых шариков до новой охоты, сосредоточенно делили ее на равные части и осторожно добавляли один, два старых катышка в новый заряд.

Наверное, это правило родилось еще тогда, когда заряд был дорогим, когда сегодняшние расточительные двустволки казенного заряда еще только–только набирались опыта в руках богатого стрелка, а вместо них редко, но метко попахивали по тайге кремневые шомполки. Дробь, собранная из добытого зверька, была тогда прежде всего подспорьем, еще одним выстрелом, и к тому же дармовым.

Сейчас костяные рожки для пороха, которыми отмеряли толику заряда через дульный срез шомполки, и аккуратные холщовые мешочки для дорогой тогда дроби забылись, но правило – хранить выковыренные из тушки свинцовые горошинки – осталось. И мы так же раскладываем их по гильзам, добавляем к полновесному заряду дроби, а может быть, еще и верим где‑то в себе, что эта верная дробина обязательно принесет счастье, хотя и редко помним, какой именно заряд был освящен немудреной лесной приметой.

Вместе со счастливой дробиной по привычке хранится и таинство снаряжения гильзы. Разве только пустой человек да случайный стрелок примутся среди сутолоки пацанов и женской возни по дому готовить заряды. У таких людей рвутся ружья, дуются гильзы и нередко выпадают те самые опрометчивые осечки, что по некоторым местам создали славу сельскому охотнику как человеку неаккуратному и небрежному.

Нет, снаряжать патроны положено в тишине, покое. С полки достается ящик, запретный даже для рук жены, негромко поцокивают друг о друга латунные гильзы, и, глухо ворча, пересыпается в мешочке дробь. Потом тяжелые от заряда гильзы выстраиваются в патронташе. Заворачиваются обратно в масленую тряпицу, берегутся до следующего раза капсюли центрального боя, перевязывается тугой тесемкой оставшаяся дробь – и ящик опять возвращается на свое старое место. И кто посторонний видел, кто знал, какой заряд пороха, сколько дроби пришлось в этот раз на один выстрел?

Прославлять себя, хвалиться, что отыскал зверя не хуже собаки, как‑то не принято в наших местах. Вот и приходится порой объяснять свой успех то тайным зарядом, то безотказным ружьем. Тайна заряда? Да какая там тайна – старательное снаряжение патронов в угомонившейся избе. А вот безотказное ружье – это, пожалуй, уже что‑то от искусства…

Вряд ли кто из наших охотников, приобретая ружье, прикидывал, удобна ли ложа, не косит ли срез стволов – ружье доставляется к нам посылторгом, подбирается где‑то на базе посторонним человеком, и первая оценка будущему оружию дается по той сумме, которая определяет цену двустволки. А дальше, когда долгожданная посылка придет к вам, и начинается «обучение» ружья.

«Обучить» ружье, пожалуй, сложней, чем собаку. Собака обычно сама наталкивается на дичь еще малолетним щенком – ведь без собак нет у нас дороги ни на озеро за рыбой, ни на выкосы за сеном, ни на выпас к стаду. Срабатывает та сила породы, которая перешла к щенку от матери и отца, с каждым разом вчерашний кутенок все шире ищет по тайге, все громче подает голос – и, глядишь, к снегу вдруг да увяжется по–настоящему за куницей. Ну а если ходить щенку в лес с матерью, то будьте спокойны – новый помощник вам будет готов еще раньше. Так и ведется у нас – учат собаки друг друга, а от хозяина приходят к Шарику или Зиме лишь забота, пища да строгое требование понимать охотника с полуслова. И не нужны для такой собаки ни удлиненные поводки, ни прочие премудрости дипломированного дрессировщика. Но вот для «обучения» ружья кой–какой арсенал все‑таки необходим.

Приобретенное ружье перво–наперво выносят стрелять за огороды. Стреляют из него старым, проверенным на прежнем оружии зарядом. Шагов с пятидесяти дробь третьего номера должна разнести в щепки спичечный коробок.

Если первая наука усвоена хорошо, то наступает очередь проверки на пулю. К пятидесяти шагам прибавляется еще пятьдесят, а на двери старого амбара рядом с полинявшими, давно пробитыми мишенями выводится еще один черный кружочек с донышко стакана. Пуля, приготовленная на лося или медведя, должна накрыть кружочек с первой попытки.

Возможно, теория стрельбы из гладкоствольного оружия, а вместе с ней и родившая баллистику теория вероятностей возмутятся столь варварским обращением с академическими законами – как же так, разве можно по одному, двум выстрелам оценить эффект поражения цели? – для этого необходима длительная пристрелка на специальном стенде зарядами разных навесов… Но что делать, если не может допустить промысловик пустого выстрела. Пустой выстрел может стать и позором, и причиной того, что медведь, пошедший наверх, то есть бросившийся на охотника, не будет остановлен.

Пустой выстрел можно простить дрогнувшей руке, моргнувшему глазу, худому заряду, сырому пороху, лежалому капсюлю, но только не ружью. Ружье обязано стрелять, и если оно плохо показало себя по спичечному коробку и угольному кружку, то на помощь приходят обычная русская печь, а следом за ней и бархатный подпилок…

На печи новые стволы могут лежать долго, и старик – лекарь оружия, который, конечно, не знает ни технологии металлов, ни хитростей металлургических процессов, просто верит и ждет, что тепло «подлечит» ружье, как верит, что нет лучшего лекарства от простуд, усталости и других болезней, чем жаркая русская баня.

Когда печь недостаточно помогает, порой вмешивается и подпилок. Он осторожно проходит несколько раз по срезам стволов и нередко доводит оружие до ума.

Сейчас можно остановиться и подробно объяснить, что в таком «лечении» ружья нет ни шарлатанства, ни тайных деяний… Косые срезы ствола портят выстрел, разносят дробь, и подпилок умело устраняет дефект производства… А русская печь?.. Долгое, ровное тепло, наверное, все‑таки помогает снять кой–какие внутренние напряжения в металле, оставшиеся после тяжелого труда над стволами станков и инструментов, помогает стали обрести «лучшую форму»… Но об этом проще спросить мастеров–оружейников – ведь дедка Афоня никогда не рассматривал под микроскопом структуру оружейной стали.

Начальное «обучение» ружья закончилось. Теперь ему положено приняться за работу, немного погреметь над еловыми вершинами, помокнуть на сырых болотах, померзнуть в холодном коридоре избы, набраться опыта, немного повзрослеть, а то и постареть – и только тогда уже неприглядные с виду стволы станут тем безотказным оружием, что принесет хозяину заслуженную славу. И при таком верном оружии ты уже не очень боязливо ждешь по вечерам в избушке – будет или не будет выстрел полена в печи, и не так робко встречаешь по пути в лес пустые ведра…

Ох как не хочется встретить на пути к лесу пустые ведра, да еще в руках человека, знакомого с дурной славой. Может, поэтому и уходим мы в лес еще с ночи, в темноте, не оповещая никого из соседей о скорой дороге в тайгу.

А там, у небольшой печи, сложенной из угластых камней, перед каждой новой тропой за зверем как хочется дождаться, чтобы еловое полено вдруг выстрелило в избушку громким горящим углем.

Вслед за выстрелом полена пообещать удачную охоту может кружка, твоя кружка, обязательно оставленная на столе перед уходом в тайгу с хорошим глотком недопитого чая. Такая кружка, не опростанный от ухи котелок, ложка рядом с куском сухаря будут ждать обратно, звать к себе доброй памятью о тепле и уюте лесного жилища, и очень может быть, такая память заставит собрать последние силы и все‑таки хоть ночью, да добрести до избушки через пургу и вой зимнего леса.

Кроме общеизвестных тайн и секретов каждый из нас уносит с собой на долгое зимовье и что‑то свое личное… Мне нравится брать в избушку очень старый, совсем сто–ченный нож–складник. Нож давно надо бы оставить дома на притолоке в избе, давно надо бы сменить на другой, что пока полеживает в заветном ящике рядом с дробью и капсюлями, но я просто не могу не видеть в руках потемневшую пластмассовую рукоять, тонкое после многих брусков лезвие того самого ножа, вместе с которым первый раз ушел в лес за белкой.

Старый нож, лезвие которого давно не запирается и нет–нет да и переломится и заденет руку, – это еще полбеды. Хуже, когда приходится тащить с собой в тайгу всклоченного вороватого кота.

Кот достался Ваське Спицыну по случаю. Не было во всей деревне более пакостливой скотины, чем это драное животное. Прежний хозяин наконец изловил своего мучителя, завернул в мешковину и нанял соседских ребятишек за рубль отнести зверюгу подальше в лес. И надо же было такому случиться – тайная дорога пацанов прошла как раз мимо Васькиного дома.

Сердобольный владелец двух котов, трех кошек и многочисленной армии подрастающих котят и щенят перехватил мальчишек, заплатил им еще один рубль, забрал «несчастное» животное себе.

Все Васькины коты и кошки преотлично уживались со сворой доморощенных собак. Но наглое животное, которому добрый человек вернул за полновесный рубль прежнюю разбойную жизнь, признавать покладистых псов отказался. В доме закипели страсти. Собаки пытались застать ворюгу на месте неприглядного промысла и примерно наказать, а кот, получивший вполне материальную кличку Рубль, каждодневно доказывал, что его прежний владелец, человек удивительно жадный, не зря раскошелился первый раз в жизни.

Наказывать кота было пустым делом – он не признавал ни словесных запретов, ни угроз, не действовали на него и длительные заключения в подполе или в пустом сарае. Невозможно было и расстаться с ним – его новый хозяин был слишком мягок для такого решительного шага. А тут еще прошла денежная реформа, Рубль соответственно подорожал, и Василий совсем смирился с вредным характером кота. И отступился от несговорчивой твари.

Но вот беда – кот сам не желал отступать от человека. Почувствовав слабину хозяина, Рубль придумал следовать за Васькой по пятам, и, когда настало время идти на зимовье, кот опередил охотника на тропе и, поуркивая на собак, доплелся до избушки.

Возвращать обратно привязчивую скотину не было времени, и кот остался на все время промысла. Он также задирал собак, так же отгонял их от мисок и исправно проверял все в избушке, что могло представлять хоть малую ценность для охотника.

Добрался Рубль и до выправленных шкурок, и Василию, во избежание искушения отнести кота в тайгу и оставить там на съедение кому‑нибудь из благодетелей, пришлось отложить охоту, взять в руки топор и прирубить к избушке чулан для пушнины.

С тех пор каждый год и отправлялся кот вместе с охотником на зимовье. Отправлялся так же исправно, как мой старый нож, и пожалуй, без этого Рубля Василий и не представляет себе вечернего чая, метельных ночей и всего того таежного таинства, которое мы коротко называем охотой и которое, как и положено всякому любимому делу, обставляется у нас своими загадками, секретами, правилами и привязанностями…