Лекция XVIII. Семиотики искусного слова. 365

зывают запросто, а не только в специальных ситуациях. И слушать их может кто угодно. Совсем иначе сообщался рассказ, обладавший маги­ческим значением, т.е. миф, даже в тех случаях, если это не общепле­менная святыня, а миф индивидуальный, нечто вроде словесного лич­ного амулета.

В. Я. Пропп приводит слова исследователя культуры североамерикан­ских индейцев о том, каким образом в начале XX в. индейцы передава­ли амулет преемнику.

«Каждая такая церемония и каждая пляска сопровождались не толь­ко своим ритуалом, но и рассказом о происхождении его. <...> Такие рассказы были обычно личной собственностью держателя или владель­ца узелка или пляски и, как правило, рассказывались немедленно пос­ле исполнения ритуала или во время передач собственности на узелок или на церемонию его следующему владельцу. <...> Таким образом, каждый из этих рассказов был эзотерическим. Вот отчего с величайши­ми трудностями что-либо похожее на этиологический рассказ как це­лое может быть получено. <...> Запрещали и соблюдали запрет не в силу этикета, а в силу присущих рассказу и акту рассказывания маги­ческих функций. Рассказывая их, он (рассказчик) отдает от себя неко­торую часть своей жизни, приближая ее этим к концу. Так, человек среднего возраста однажды воскликнул: "Я не могу тебе сказать всего, что я знаю, потому что я еще не собираюсь умирать". Или, как это выразил старый жрец: "Я знаю, что мои дни сочтены. Моя жизнь уже бесполезна. Нет причины, почему бы мне не рассказать всего, что я знаю"» (Пропп [1946] 1986, 355-356).

Сказки о животных развились из мифов о животных — путем «циклизации повествовательного материала вокруг зооморфного трикстера¹, теряющего сакральное значение» (Костюхин 1987, 54). Как и в истории волшебной сказки, трансформация мифов в сказки о животных состояла в утрате ритуально-магического значения таких рассказов, зато в развитии их эстетических, игровых, по­знавательных функций.

Этиологическая значимость мифа уступала место более про­стому и реальному знанию повадок зверей, за которыми, однако, со временем все более стали просвечивать типы человеческих ха­рактеров (хитрая лиса, жадный и глупый волк, простодушный медведь, болтливая сорока, трусливый заяц и т.д.). Комические мотивы (шутки, насмешки, передразнивание) всегда свидетель­ствуют о позднем характере мифа или сказки. «Классическая» мифология целиком серьезна, комическое возникает лишь на последних этапах перехода мифа в фольклор.

¹ Трйкстер (от англ. trickster 'обманщик, ловкач') — термин фольклористики; в поздних мифах это первобытный плут, он противостоит, неудачно подражает и мешает культурному герою. К таким персонажам восходят Лиса в русских сказ­ках, Ворон и Койот в мифологии американских индейцев.

Былинам верили, сказкам — нет, но их любили и прислушива­лись к их мудрости, более ценной, чем достоверность: Сказка — дожъ, да в ней намек, добрым молодцам урок.

В сказочной традиции складывались специальные показатели неправдоподобия (шутливо-абсурдистского, алогичного характе­ра). Чаще всего они встречаются в присказках-зачинах или в кон­цовках сказок. Ср. зачин русской сказки, записанной в 1930-х гг.: В невкотором царстве, в невкотором государстве, в том, в котором мы живем, под номером сядьмым, иде мы сядим, снег горел, соломой тушили, много народу покрутили, тем дела не ряшили.

132 Фольклорные жанры, восходящие к культо-■ wfc«вым действам и мистериям. В разных религиях инвариантное содержание главных или праздничных ритуалов во славу Бога состоит в воспроизведении (рецитации жрецами/свя­щенниками или разыгрывании участниками мистерии) основно­го мифа традиции. Например, в Древней Индии накануне зимне­го солнцеворота жрецы рецитировали космогонический миф. В Древ­нем Египте и Древней Греции разыгрывали мистерии об умираю­щем и воскресающем божестве (Осирисе в Египте и Дионисе в

Греции).

В средневековой Европе в предрождественских кукольных пред­ставлениях, а потом и в школьных театрах ставили сцены из жиз­ни Христа: вертеп (пещера) в Вифлееме, чудесное рождение мла­денца в воловьих яслях¹, поклонение волхвов, посрамление царя

Ирода.

Культовые действа (мистерии и рецитации), их диалогичность и событийность дали начало нескольким диалогическим фольк­лорным жанрам — драме (что засвидетельствовал еще Аристо­тель²), загадкам (см. пп. 132.1), некоторым духовным стихам и сказ­кам (пп. 132.2).

¹ Отсюда восточнославянские народные названия кукольного театра — бат-
лейка, вертеп, яселъки.

² В IV главе «Поэтики» говорится, что трагедия и комедия «возникли с само­
го начала путем импровизации», «первая — от зачинателей дифирамба, вторая —
от зачинателей фаллических песен, употребительных еще и ныне во многих го­
родах» (Аристотель 1957, 51). В дионисийских мистериях дифирамбы распевались
ватагой, изображавшей козлоподобных сатиров (входивших в свиту Диониса),
поэтому их куплеты назывались трагедиями (греч. tragodia дословно 'козлиная
песнь'). Словом комедия называли песни, которые пел хор деревенских жителей,
чествующих бога виноделия и всего растущего Диониса (от греч. коте 'деревня,
село; поселяне'; komos 'веселая процессия поселян во время дионисийских праз­
днеств с музыкой, пением и плясками'; komodia дословно 'песня веселых посе­
лян (в дионисийской процессии)'). Усиление элементов драмы в дионисийских
мистериях связано с выделением из хора отдельных актеров и ростом диалогич-
ности в песнопениях обоих ватаг.

366 Часть пятая. ЗНАКОВЫЕ СИСТЕМЫ КУЛЬТУРЫ

132.1 Древнейшие загадки как мифологический катехизис¹. В отличие от современных загадок самые древние загадки не были отдыхом, игрой, забавой, развлече­нием, необязательным балагурством, шуткой или насмешкой. Как показали культурологические разыскания В.Н.Топорова, Вяч.Вс. Иванова, Т. Я. Елизаренковой (в свою очередь связанные с идеями А.Н. Веселовского, О.М.Фрейденберг), древнейшие загадки brahmodya (дословно 'произнесение священных истин⁵) составляли словесную партитуру особой магии и ритуала. В веди­ческой традиции (XV—XI вв. до н.э.) этот ритуал, включавший диалог в виде обмена загадками, совершали жрецы в пред­новогоднюю ночь. Неделя самых длинных ночей в году пережива­лась как критическая точка годового цикла, когда жизнен­ные силы мироздания как бы истончаются, «срабатываются», Хаос побеждает Космос, и неизвестно, возродится ли свет, «и только особый ритуал перехода может заново воссоздать Космос со все­ми этапами его становления» (Елизаренкова, Топоров 1984, 30).

В ведийском ритуале встречи нового года, в жреческих загадках и от­гадках воспроизводились космогонические представления древних индийцев. Согласно мифологии, творение мира происходило по воле (слову) бога Брахмы: отделяются земля и небо, первоначально слитые в мировом яйце; мир создается из огромного тела первочеловека и первожертвы Пуруши, с множеством глаз, голов, рук, ног. Части тела Пуруши становятся элемен­тами мироздания: его дух стал луной, глаз — солнцем, дыхание — вет­ром, пуп — воздушным пространством, голова — небом, ноги —- землей, уста — священной рекой Индрой и огнем и т.д. Из частей тела Пуруши был сформирован также социальный организм: его рот стал брахманами (жрецами), руки — воинами, бедра — земледельцами, ноги — самым низшим сословием (о Пуруше см.: Топоров 1992[а]).

Вот эти мифопоэтические отождествления элементов мира и элемен­тов тела первочеловека и были содержанием древнейших индоевропей­ских загадок и отгадок. Так в сознании участников обряда и, шире, на­рода устанавливалась и воспроизводилась сакральная иерархия главных сущностей ведического Космоса. При этом отгадки отнюдь не были «ра­циональным» или интуитивным решением задачи, т.е. действитель­ным отгадыванием. Отгадки существовали как данность, в качестве ком­понента сакрального знания о мире. Цепь загадок — другая половина этого знания; и все вместе в урочный час звучит у алтаря, дабы про­длился миропорядок, отображенный в ритуальных формулах.

Ниже приводится фрагмент ведийских ритуальных загадок и отга­док в переводе авторов исследования (см.: Елизаренкова, Топоров 1984, 19-20).

¹ Катехизис (греч. katechesis 'устное наставление') — 1) книга, содержащая краткое изложение христианского вероучения в форме вопросов и ответов; 2) из­ложение основ какого-либо учения по вопросам и ответам.