XIV. Рмтуапьно-репигиозные семиотические системы 281

ведением животных в гнезде и/или стае. К знакам биологически мотивированным — формам ритуалов можно отнести позу адора­ции (воздетые кверху руки), поцелуй, поклон и некоторые дру­гие близкие к ним формы выражения покорности и подчинения¹.

Как было показано в п. 55, план выражения древнейших зна­ков был основан на движениях тела, конечностей и мышц лица человека. Люди начинали связывать с определенными телодвиже­ниями определенные смыслы (функции, значения); в результате движения приобретали выразительность, что превращало их из «просто» движений в жесты и мимику. Жестикуляция и ми­мика — эти самые близкие к природе из семиотик человека — лежат в основе таких языков человечества, как ритуал, а затем танец и игра актера. Таким образом, ритуал является древнейшей из семиотик человечества, а самый древний компонент в ритуале —-это физическое движение, получившее значимость.

В ритуале есть три обязательных компонента разной семиоти­ческой природы: 1) ритуальное (символическое) действие (над определенными предметами или с помощью предметов); 2) ми­фологическое представление о значении совершаемого действия; 3) сопровождающие действие словесные формулы.

В древности ритуал, будучи главным выражением культа выс­шей силы, т.е. ее почитания, умилостивления, жертвоприноше­ния ей, выступал как основной семиотический механизм сплоче­ния племени, регулятор и стабилизатор его жизни. Семантиче­ский инвариант ритуала состоит в воспроизведении миропоряд­ка; назначение ритуала — в стабилизации жизни, в том, чтобы обеспечить воспроизведение сложившихся норм в будущем.

Основные темы древнейших ритуалов — это сотворение кос­моса (миропорядка) из хаоса, природный круговорот жизни и смерти, зимы и лета, дня и ночи. Таковы, в частности, мотивы ритуальных тайных действ (мистерий) в честь умирающих и вос­кресающих божеств: в Древнем Египте они посвящались богу пло­дородия и царю подземного царства Осирису; у древних греков и римлян — богу плодородия, виноградарства и вина Дионису (Ба­хусу); у народов Передней Азии (в Месопотамии, Сирии, Пале­стине, у шумеро-аккадских племен) — богу плодородия, стражу небесных врат Таммузу (Думузи). В мистериях разыгрывалось (однако с верой в священный смысл представления), как бы за­ново воссоздавалось то, что происходило при сотворении мира, при рождении, драматической жизни, смерти и воскресении бо­жества. Обязательным и кульминационным моментом ритуала было жертвоприношение.

¹ О знаке адорации см. 20; об утилитарном и семиотическом компонентах в содержании поцелуя, а также об аналогах поцелуя в мире животных см. п. 24.

Ритуальные темы главных и древнейших мифов в преобразо­ванном, иногда ослабленном и даже не вполне осознаваемом виде присутствуют во всех ритуалах, связанных с жизненным циклом и хозяйственной деятельностью людей. Психологической основой этого переноса было уподобление, которое в мифологиче­ском сознании сливается с отождествлением. Постройка дома уподоблялась сотворению мира, свадьба — священному браку, бо­лезнь — борьбе добрых и злых духов, похороны — уходу в иной мир для последующего воскрешения.

Все важные и критические события в жизни первобытного кол­лектива и каждого человека не просто сопровождались некоторы­ми ритуалами, но переживались (проживались) путем совершения обряда. Обряды сопровождали встречу и проводы вре­мен года (а это значимые вехи аграрного цикла); сев, жатву, мо­лотьбу (дни, которые, по пословице, год кормят); рождение, пе­реход (посвящение) подростка в группу взрослых (обряд инициа­ции), свадьбу, смерть (похороны)... Обряды помогали социуму про­тивостоять засухе или болезни, переживать опасные, трудные дни (такими, например, считались дни солнцестояния, стык старого и нового года, иногда новолуние), облегчали переход из одной фазы жизненного цикла в другую, задавали должную очередность действий при убое скота, отёле или переселении пчел. Многочис­ленные в древности праздники предназначались отнюдь не для отдыха, а для отправления главных ритуалов своей мифологии.

С внешней стороны ритуал состоял в совершении в установ­ленном порядке, всегда прилюдно и с распределением «ролей», ряда символических действий. Ритуал обычно включал и речевые действия — восхваления божества или духа (гимны, славословия), молитвы, призывы, пожелания, обещания.

Восточнославянский обряд, связанный с переселением в новый дом¹, восходит ко времени индоевропейского единства (примерно до середи­ны II тысячелетия до н.э.). О древности ритуала свидетельствует такое установление: в новый дом вначале пускали животных — овцу, корову, лошадь, потом — человека. По-видимому, это поздний и «смягченный» след жертвоприношения (Вяч.Вс. Иванов), и эти животные были строи­тельной жертвой.

Исследователи отмечают обычай бросать в дом через раскрытую дверь клубок ниток: держась за нитку, семьяне входили в дом по старшинству. Сходные процедуры переходов в «неосвоенное пространство» встреча­ются в родильной и свадебной обрядности. То, что в новый дом входят

¹ В словаре Даля приводится несколько соответствующих обозначений: вла- зины, переходимы, переходки, переборка, перебор (от перебираться). Обряд частично сохранился, частично известен в записях этнографов. Далее его сокращенное описание представлено по монографии А. К. Байбурина (см.: Байбурин 1993, 169-172).

282 Часть пятая. ЗНАКОВЫЕ СИСТЕМЫ КУЛЬТУРЫ

Пе кция XIV. РИТУАЛЬНО-РЕЛИГИОЗНЫЕ СЕМИОТИЧЕСКИЕ СИСТЕМЫ 283

«по старшинству», согласуется с представлениями о смерти первого во­шедшего. Само пространство дома получает явно мифологическое осмыс­ление: это инсценировка путешествия в иной мир. Для его оживления и освоения надо было перенести в этот мир — т. е. в новый дом — значи­мую часть (символическую «долю») прежнего жилья, воплощенную, например, в огне прежнего очага, в домашнем соре, в навозе. Это быва­ло так: «Хозяйка последний раз затапливает печь в старом доме, варит кашу, заворачивает горшок в чистое полотенце и, кланяясь во все сторо­ны, говорит [домовому]: Хозяин-батюшка, со жоной, со малымиробятами, поди в новый сруб, поди в новый дом, ко старой скотинушке, ко старым людям. Затем печь гасится, горшок с кашей переносится в новый дом, там зажигают впервые огонь в новой печи, и в ней доваривается прине­сенная каша». Обращение к домовому бывало и более ритуализовано: «переходя в новый дом, хозяин ночью входит в старый дом, кланяется на все четыре стороны и приглашает домового пожаловать в новый дом: Домовой, домовой, не оставайся тут, а иди с нашей семьей. В новом доме в подызбице или же на чердаке ставится и угощенье домовому: хлеб с со­лью и чашка водки». Заполнение внутреннего пространства нового дома — ритуальный аналог наполнения мира вещами после его создания. Первы­ми вносятся предметы, имеющие высший символический статус: домаш­ний огонь, хлеб, соль, квашня с затворенным тестом, иконы.

Переход в новый дом (как, впрочем, и любой другой обряд) завер­шается ритуальной трапезой в красном углу. В такой трапезе представле­ны основные мотивы ритуала: собирание (членов семьи, продуктов, ут­вари); приготовление целого (хлеба или каши) из частей; раздел целого на части между участниками обряда (символическое наделение каждого частью общей доли семьи, перешедшей в новый дом). Горшок из-под каши нередко разбивали и закапывали в переднем углу — еще один об­раз жертвы высшим силам. Обряд в целом был призван «оживить» и «освоить» (освятить) дом как специфически человеческий «малый мир», мыслимый по образу «большого мира» (мироздания), созданного Твор­цом (Байбурин 1993, 173).

В древности обряды буквально заполняли собой всю жизнь человека, жизнь его семьи и его селения (см. специально статьи «Время», «Календарь народный» С.М.Толстой: СлДр 1995; СлДр 1999). Ритуал был закрепленной в действиях и словах картиной мира и вместе с тем правилами поведения людей в самых разных жизненных обстоятельствах, но в первую очередь — в об­стоятельствах ответственных, критических, переходных из од­ной жизненной фазы к следующей: к взрослой жизни (в ритуале инициации), к семейной жизни (ритуалы смотрин, ухаживания, сватовства, свадьбы), к статусу отца/матери (ритуальные предпи­сания и запреты во время беременности, крестины) и т.д. При этом «действенная» (поведенческая, «исполнительская») сторона ритуала оказалась более устойчивой во времени, чем стоящие за ритуалом мифологические представления.

В Новое время архаические ритуалы (иногда еще языческие, чаще христианско-языческие) не столько утрачивались, сколько превращались в обычаи с «забытой» мотивацией. Характерно, что ритуалы, связанные с отошедшими или сильно изменивши­мися видами деятельности (прядение и ткачество на дому; куз­нечное дело, постройка дома; знахарство и т.д.), утрачены в боль­шей мере, чем ритуалы, связанные с «непреходящими» обстоя­тельствами жизни (рождение ребенка, свадьба, болезни, смерть и т.п.)¹. Ритуалы с полузабытой или забытой фидеистической моти­вацией, трансформируясь в обычаи и безотчетные поведенческие стереотипы, продолжают жить в поведении современных сооб­ществ (см. п. 109). Максимально устойчивы те из архаических риту­алов, которые так или иначе совпали с христианской обрядно­стью или были переосмыслены на ее основе (например, обряды, связанные с рождением ребенка, и крестины).

В эволюции ритуала типологически значимы три основные на­правления: 1) фидеистическое: развитие мифолого-религиозных представлений и новых ритуалов; формирование религий (см. п. 107);

2) светское и поведенческое: по мере ослабления (вплоть до утра­ты) фидеистической мотивированности обрядов они станови­лись обычаями, стереотипами бытового поведения (см. п. 109);

3) выделение из ритуала художественных семиотик — искусств (см. лекции XV - XVIII).