Полезное:
Как сделать разговор полезным и приятным
Как сделать объемную звезду своими руками
Как сделать то, что делать не хочется?
Как сделать погремушку
Как сделать так чтобы женщины сами знакомились с вами
Как сделать идею коммерческой
Как сделать хорошую растяжку ног?
Как сделать наш разум здоровым?
Как сделать, чтобы люди обманывали меньше
Вопрос 4. Как сделать так, чтобы вас уважали и ценили?
Как сделать лучше себе и другим людям
Как сделать свидание интересным?
Категории:
АрхитектураАстрономияБиологияГеографияГеологияИнформатикаИскусствоИсторияКулинарияКультураМаркетингМатематикаМедицинаМенеджментОхрана трудаПравоПроизводствоПсихологияРелигияСоциологияСпортТехникаФизикаФилософияХимияЭкологияЭкономикаЭлектроника
|
Лекция X. Сложные знаки и новые ступени семиозиса 187значение 'массивы зеленых насаждений; парки, скверы', ср. русск. легкие города, англ. the lungs of London и т.п. Понятно, что в современном сознании живет не миф, а его метафорические модели мировосприятия, сохраненные в стертых языковых метафорах. Б. Суть метонимии и синекдохи состоит в фиксации близости явлений по их смежности или связи целого и части. Это настолько плавные шаги сознания, что в сравнении с метафорой они как бы менее заметны. Метонимия — это более «ползучий» (потому и «плавный»), менее дискретный, чем метафора, и потому еще более естественный и органичный поворот «того же» содержания в несколько иной плоскости. Что более обычно, чем слово вода для обозначения реки и глотка воды? Только слово хлеб для обозначения зерна, теста, буханки, краюшки. Названные метонимические значения (хлеб как 'зерно', как 'посевы хлеба', как 'тесто для выпечки хлеба' и т.д.) отмечены в толковых словарях, но они настолько сами собой разумеются, что, кажется, их и отмечать не стоило. В. Метафора и метонимия за пределами языка. Античная номенклатура тропов (метафора, олицетворение, метонимия, синекдоха, гипербола, литота, ирония), дополненная такими схемами семантической деривации, как расширение, сужение, конкретизация (исходного значения), перенос по функции и некоторых других, не исчерпывает всего разнообразия реально наблюдаемых в языках путей семантической деривации (ср., например, более дифференцированное представление о семантической (см.: Апресян 1974) и поэтической деривации (см.: Поэт 1973; Общая риторика 1986). Вообще неизвестно, как определить разумный предел в детализации описаний. Ценность античного учения о тропах состоит в том, что в нем были увидены крупные (выходящие за границы языка) и универсальные (общечеловеческие) способы развития значений. Метафора и метонимия выступают как два организующих центра в наборе тех моделей (схем), по которым сознание «умеет» образовывать производные значения и знаки. Одни тропы тяготеют к метафоре (олицетворение, функциональные уподобления, гипербола, литота, ирония1); Другие основаны на механизмах метонимии (синекдоха, расширение или сужение исходной семантики). Более того, термины метафора и метонимия, несмотря на свою живую связь с учением о тропах и фигурах, по сути дела (т.е. с точки зрения семиотики и когнитологии), — это своего рода на-
188 Часть третья. КЛАССЫ ЭЛЕМЕНТАРНЫХ ЗНАКОВ...
С. С. Аверинцев так раскрывал диалектику «образа» и «смысла» в символе: «Предметный образ и глубинный смысл выступают в структуре символа как два полюса, немыслимые один без другого, но и разведенные между собой и порождающие символы. Переходя в символ, образ становится "прозрачным": смысл "просвечивает" сквозь него, будучи дан именно как смысловая глубина, смысловая перспектива» (Аверинцев 1983, 607). Однако далеко не каждый образ переходит в символ. В отличие от бессчетного множества «мысленных образов» (см. п. 58), символов в конкретной культуре относительно немного. Это связано с тем, что в своем социуме (для его репрезентативного большинства) символы должны быть понятны и престижны. «Непонятный символ» означает 'чужой, незнакомый знак', т.е. не символ. Символ, содержание которого теряется в привлекательности и престижности, перестает быть символом (в данном социуме). С другой стороны, понятно, что массовое не бывает престижным. Поэтому количество актуальных в данной культуре символов невелико. ££ Л Н. Д. Арутюнова о различиях между символом и зна-w I ■ ком в наивной семиотике1. Представления о том, что такое 'символ', 'образ', 'сигнал', 'знак', 'сравнение', 'метафора' и некоторые другие семиотические феномены, существуют не только в относительно специальном знании (философии, эстетике, семиотике, психологии), но и в общем (обиходном) сознании. Реальность «наивной семиотики», т.е. наличие в обиходном сознании представлений о разных видах знаков, подтверждается тем, что соответствующие слова (символ, знак, образ, сигнал, сравнение, метафора) имеются в общих (неспециальных) лексиконах и даже без пометы спец. Н.Д.Арутюнова в ряде работ 1990-х гг. (см.: Арутюнова 1998) путем анализа обычного (неспециального) употребления таких слов выявила, в чем, по представлениям говорящих, состоят различия между метафорой и сравнением, символом и знаком, образом и метафорой, знаком и образом и некоторыми другими парами семиотических концептов. Ср. фрагмент 1 В семиотике понятие «знак» имеет предельно широкий объем; все виды элементарных и сложных знаков (включая символы как подкласс сложных знаков) — это «знаки». Однако в наивной семиотике в оппозиции «символ — знак» слово знак означает 'элементарный знак'; такое терминологическое употребление близко к общепонятному (нетерминологическому) значению слова знак, как оно определяется в толковых словарях, ср.: Знак — это 'предмет, изображение, метка и т.п., служащие для обозначения чего-либо, указания на что-либо; изображение с известным условным значением; движение (обычно рукой или головой), выражающее волю, желание кого-либо, предупреждающее о чем-либо и т.п.' (MAC, I, 615). вторичных (производных) значений и знаков. Метафорическая модель деривации использовалась и используется всюду, где имеет место образная аналогия; метонимический путь деривации объединяет в себе образное обобщение, образные индукцию и дедукцию. Термин «образный» здесь понимается как 'чувственно-наглядный (картинный), непосредственный, интуитивный, живой, методологически нестрогий', в отличие от абстрактного, рационального, выверенного в логико-математическом плане. Понимаемые таким образом метафора и метонимия — это пути к инсайту, озарениям, гипотезам; то, что в данной терминологии им противостоит, — это доказательства и верификация знания, увиденного благодаря метафорам и метонимиям. Символы1. В своем происхождении символы, по-ви-■ димому, производны от образов. «Образы», чтобы стать «символами», должны развить в себе некоторые новые черты. В отличие от индивидуальной субъективности образа символы принадлежат коллективному сознанию (определенной культуры, социума); символы всем известны, в них есть «объективное» (релевантное для всех) значение. Например, всем известно, что «белый голубь» — это символ мира, «крест» — символ христианства, «Ромео и Джульетта» — символ любви, а «Титаник» — символ катастрофы. При этом содержание символа не так тесно связано со своей формой, как это имеет место в образе. Изображения голубя (как символа мира), христианского креста или «Титаника» могут достаточно широко варьироваться — так что у голубя мира, например, может даже не быть оливковой веточки в клюве (в память о той веточке, с которой он прилетел к Ноеву ковчегу сообщить о конце всемирного потопа). В отличие от образа, которому как бы «противопоказана» глубина мысли (отсюда маловероятность сочетания *понять образ, см. об этом выше, в п. 58), символ как раз направлен на глубину, однако удерживая при этом и главное в формальном представлении своего содержания (пусть не подробности формы, но ее «идею» — пусть голубь мира «без веточки в клюве», но это голубь мира, а не * чайка мира). 1 Термин символ в контексте лекции о сложных знаках (т.е. при различении таких когнитивных категорий, как «образ», «эмблема», «аллегория», «концепт», «конструкт») ближе к обычному (в естественном языке) значению слова символ (хотя и не тождествен ему). То терминологическое значение, о котором пойдет речь в данном пункте, необходимо отличать от особого «пирсовского» значения: символ как 'элементарный знак с конвенциональной (немотивированной) связью означающего и означаемого в отличие от мотивированных индексов и икониче-ских знаков' (о мотивированности см.: лекции V—IX). 190 Часть третья. КЛАССЫ ЭЛЕМЕНТАРНЫХ ЗНАКОВ... в реальных и, что важно, в естественных и обычных (неспециальных, нетерминологических) контекстах, т.е. в реальной жизни знаков. Эмблемы1. В наивной семиотике (т. е. в обыденном со-■ знании) эмблема — это изображение какого-либо предмета либо сам предмет как выражение какого-либо понятия. О том, что слово эмблема может называть не только изображения, но и предметы, говорят контексты, приводимые в ССРЛЯ (Т. XVII, 1853—1854): Голубь с незапамятных времен служит эмблемою чистоты, кротости и любви (С. Аксаков); [В доме] поселился сапожник; пара лихих яловочных сапог, эмблема ремесла, торчала в окне (Л. Леонов). Во многих контекстах слова эмблема и символ легко заменяют друг друга: Черная роза — эмблема (символ) печали, красная роза — эмблема (символ) любви. Иногда эмблема понимается как предмет или изображение, выступающие как символ2. Чем дольше и шире известна эмблема, чем больше смыслов и ассоциаций (в одном семантическом русле) с ней связано, тем ближе она к символам. Так, в США профиль индейца на 5-центовой монете стал ассоциироваться с образами идеализированного прошлого Америки, игрой в индейцев, через которую проходят все американские мальчишки, с эмблемой популярного спортивного клуба «Redskeen» ('краснокожий') и др. В итоге эмблема вырастает в символ: профиль индейца стал одним из неофициальных гербов Америки. Таким образом, в жизни граница между семиотическими явлениями 'эмблема' и 'символ' (и в употреблении слов эмблема и символ) может не просматриваться, а главное, в конкретных случаях передвинуться. Однако в специальных семиотических работах подчеркивается полярность, антитетичность эмблемы и символа. Так, В.В.По-хлебкин писал: «Отличия эмблемы от символа разительны и бросаются в глаза уже чисто визуально (символ — абстрактный знак, эмблема — изображение конкретного объекта), так что путать эмблему с символом, мягко говоря, довольно странно. <...> [Эти знаки] являются историческими антиподами абстрактного и конкретного, знаками духа, философии, с одной стороны, и изображениями конкретно-исторических объектов — с другой» (Похлеб- кин 1995, 10). Ю. М. Лотман, видя в эмблеме и символе «враждебные полюсы культурного пространства», так объяснял различие между ними: «Эмблема подразумевает адекватный перевод с одного языка (например, словесного) на другой язык (например, графический). 1 Греч. етЫёта 'вставка; выпуклое (рельефное) украшение'. 2 Ср. толкование в MAC (T. IV, 759): «Эмблема, предмет или изображение этой наивной семиотики о различиях между символом и знаком (см.: Арутюнова 1998). 1. Знак и символ относятся к разным сферам жизни и к разным типам деятельности. «Символ <...> определяет программу действий и создает модель поведения; он всегда поднят над человеком; знак же служит в руках человека орудием коммуникации и регулирования практических действий» (там же, 345). Знаку соответствует внешнее по отношению к человеку побуждение, символу — внутреннее нравственное убеждение. 2. «Символ (как и образ) создает общую поведенческую модель, знак — регулирует конкретные действия. Поэтому говорят о дорожных знаках, но не о * дорожных символах. <...> Знаками регулируют движение по земным, водным и воздушным путям, символы ведут по дорогам жизни. <...> смысл знака, в отличие от символа, должен быть не только конвенциональным, но и конкретным. Это естественно. Иначе содержащаяся в знаке инструкция не может быть выполнена. Утрачивая ясность, знак становится знамением. Знаки требуют понимания, символы и знамения — интерпретации» (там же, 342). Поэтому «знаки конвенциона-лизируются; символы канонизируются» (там же, 344).
3. «<...> Символ безадресатен и некоммуникативен. Он редко входит в семиотическую систему. <...> Символ и даже образ ближе к мышлению — художественному, мифическому, религиозному, знак — к общению» (там же, 344). 4. «Знак и символ способны на разные "преступные" действия: знак может солгать, символ — обмануть. В символе можно обмануться, в знаке — ошибиться. Знак не может быть произвольно фальсифицирован: реакция адресата программируется им достаточно однозначно. Символ мощен, но беззащитен. Его, как и образ, легко фальсифицировать. В символе, а не в знаке, зарождается демагогия. В знаке же может проявиться только этикетное лицемерие» (там же, 344). 5. «Стать символом значит приобрести <...> функцию, властно диктующую выбор жизненных путей и моделей поведения» (там же, 338), и тем определять жизнь человека или коллектива людей. «Увеличение "властности" идет в ущерб содержанию символа. Оно становится общим и туманным». Однако в сравнении со знаком символ в меньшей мере ориентирован коммуникативно: «Символ влиятелен, но не коммуникативен» (там же, 339). Представленный фрагмент наивной семиотики обладает безусловной познавательной ценностью. Он значим не только для наивной картины мира, но и в значительной мере — для научной. В силу природы гуманитарного знания содержательное расстояние между «наивной» и «ученой» семиотиками существенно короче, чем расстояние между наивной и научной картиной мира в знаниях о природе (допустим, в астрономии или биологии). Во всяком случае, наивная семиотика позволяет представить основные классы знаков в их наблюдаемых сходствах и различиях, 192 Часть третья. КЛАССЫ ЭЛЕМЕНТАРНЫХ ЗНАКОВ... Лекция X. СЛОЖНЫЕ З НАКИ И Н ОВЫЕ СТУПЕНИ СЕМИОЗИСА <|Q3
Между эмблемой и ее значением существуют отношения взаимной переводимости. <...> Эмблема логична по своей природе. Символ также основывается на идее перевода, однако перевод мыслится здесь как нечто парадоксальное. Символ подразумевает перевод знаков с одного языка на другой, но при этом оба языка находятся в состоянии взаимной непереводимости». Поэтому «символ со своим значением находится в отношениях принципиальной неоднозначности и неполной предсказуемости»; «такого рода соотношение неизменно обнаруживает подлинный смысловой взрыв» (Лотман 1997, 417). В сравнении с символом эмблема — это более простой и потому более логичный знак. Семантика эмблемы не так глубока, как содержание символа. Если символов не бывает много, то количество и разнообразие специальных эмблем может быть любым. Например, в XVIII—XIX вв. в европейских армиях у каждого полка, а иногда и у батальона бывали индивидуальные отличительные значки, или нашивки, — так называемые арматюры (в русской терминологии гербики), помещаемые на головных уборах, рукавах, петлицах, пуговицах и т.д. (см.: Похлебкин 1995, 20 — 25). Понятно, что подобных корпоративных знаков в синхронном срезе культуры может быть множество, однако не приходится говорить об их известности или тем более общезначимости (что обязательно для символов). К эмблемам (как классу сложных знаков) относятся торговые марки (в особенности их графико-изобразительные компоненты), логотипы и т. п. Аллегории1 и иносказания. В аллегории некоторая ■ отвлеченная идея на основе четкой социальной конвенции воплощается в визуальный или вербальный образ. Например, «правосудие» аллегорически изображалось в виде женщины с завязанными глазами (в знак «нелицеприятности»), которая держит в руках весы (в знак «справедливости»). По своему замыслу аллегории очень условны, их с трудом можно назвать «уподоблениями»: какое сходство, какая иконичность может быть между абстрактной идеей правосудия и женской фигурой или даже между идеей царственной силы и львом2? О значении аллегории надо заранее договориться — и при изображении, и при восприятии аллегории: если Геракл, то должна быть палица и львиная шкура, если Гермес, то обязательны крылатый шлем, сапожки с крылышками и жезл вестника-парламентера и т.д., причем знание, необходимое для «прочтения» аллегории, — это школьное, искусственное знание, оно не подсказано природой. Первоначально аллегории были визуальными знаками (скульптурные, живописные или графические изображения «важных идей»). Позже возникли их словесные аналоги, а затем и независимые от изображений иносказания (басни, притчи, моралите). Аллегорическое художественное мышление дидактично; оно характерно прежде всего для искусства Средних веков, Возрождения, маньеризма, барокко, классицизма. Одни черты аллегорий объединяют их с символами, другие — с эмблемами. В аллегориях, как и в символах, запечатлены важные смыслы, однако, в отличие от смысловой глубины и сложности символа, смысл аллегории однозначен и включает прямую оценку «идеи». В истории символов сильнее сказывается стихийное культурное начало. Рассудочностью своего конструирования аллегории ближе к эмблемам. Знаки-конструкции: формула, сюжет, компози-■ ция. Определяющая черта знаков данного класса состоит в структурном представлении своего содержания через экспликацию состава его компонентов и их взаимного расположения — пространственного, временного, логического или иерархического. Своеобразие знаков данного класса состоит в их аналитичности и диаграмматической иконичности; при этом в искусственных семиотиках диаграмматичность сочетается с высокой кон-венциональностью. Примеры: графы (например, схема метрополитена); деревья зависимостей (например, при схематическом изображении синтаксических связей, образующих структуру предложения); структурные формулы полимеров; блок-схема (графическое представление структуры управляющей программы или алгоритма)1; матричные модели (для исследования взаимосвязей между экономическими показателями); таблицы как средство выявления конфигурации объекта или соотнесенности элементов в некоторой системе; гистограммы (столбчатые диаграммы) распределения статистических данных; знаковые средства графического вычисления; карты, топографические планы, чертежи, схемы и многое другое. В истории математики и естествознания есть множество свидетельств того, как поиски удачного графического представления информации приводили к радикально более глубокому пониманию фактов, т.е. к от-
1 От греч. allegoria — иносказательная речь, аллегория. 2 То, что «все» знают, например, что «лев — царь зверей» — это вербализо 1 На схеме 2 показаны стандартные блоки (элементарные компоненты) блок-схемы; на схеме 3 изображен алгоритм вычисления наибольшего общего делителя для двух чисел в виде блок-схемы (см.: МЭС 1988, 810). М
|