Главные события в истории семиотики 5 page

72 Ч а с т ь пер в а я. ОСНОВНЫЕ ПОНЯТИЯ И ИСТОРИЯ СЕМИОТИКИ

ций, тоталитарно «выпрямленных,> И потому обедненных и «жаждущих власти» над своим адресатом. По мысли Деррида, «объеКIивнаю> интер­претация произведения в принципе невозможна: этому противится при­рода и произведения, и интерпретатора. В хорошем произведении смыс­лы конфликт И неисчерпаемы, а интерпретатор не может быть «объек­тивным'> и «беспристрастным». В любом понимании неизбежны ошибки, провалы, тупики да и бесполезно стремиться к «объективной,> интер­претации. Де конструктивистский критик должен стремиться «избегать внутренне присущего ему, как и всякому читателю, стре?vшения навя­зать тексту свои собственные смысловые схемы, дать ему «конечную интерпретацию,>, единственно верную и непогрешимую. Он должен де­конструировать эту «жаж-ду властю>, проявляющуюся как в нем самом, так и в авторе теста, и отыскать тот «момент'> В тексте, где прослежива­ется его, текста, смысловая двойственность, внутренняя противоречи­вость «текстуальной аргументацию> (Современное зарубежное литерату­роведение 1996, 42-43). Таким образом, деконструкция - это «особая стратегия по отношению к тексту, включающая одновременно и его "де­струкцию", и его реконструкцию,> (Руднев 1997, 75).

В семиотическом плане интересен также предпринятый Дерри­да пересмотр (деконструкция) взаимоотношений двух каналов языковой коммуникации - устной речи и письма (в книгах 1967 г. «О грамматологии», «Письмо И различие»). Вопреки укоренив­шимся представлениям об устной речи как основной, Деррида отстаивал культурный приоритет письменности!.

Умберто Эко {р.19З2}. По-видимому, это самый зна­менитыи семиотик ХХ в. - не только как автор де­сятка книг по семиотике, переведенных в разных странах мира², и генеральный секретарь Международной ассоциации по семи­отическим исследованиям, но и как автор интеллектуальных бест­селлеров «Имя розы» (1980, имеется экранизация), «Маятник Фуко» (1988), «Остров Накануне» (1995). Профессор университета в Болонье и глава первой в мире кафедры семиотики, Эко начи­нал как историк средневековой эстетики (докторская диссерта­ция и книга 1956 г. «Проблема эстетического у св. Фомы Аквин­ского»). Широкие историко-культурологические интересы Эко по-

! Библиография русских переводов из Деррида (12 названий) и характеристи­ка его идей представлены в книге (см.: Скоропанова 1999); о Деррида также мож­но прочитать в работах И.П.Ильина «Де конструктивизм» И «Де конструкция" (см.:

Ильин 1996); Современное зарубе)fJIое литературоведение (1996. - С. 33-43).

2 Важнейшие из них: «Открытое произведение,} (1962), «Отсутствуюшая струк­тура. Введение всемиологию» (1968; 2-е, сушественно переработанное, издание вышло в 1980 Г., имеется русский перевод) (см.: Эко [19681 1998), «Трактат по общей семиотике» (1975), "Семиотика и философия языкм (1984), «Путеше­ствия в гиперреапьность» (1987), «Пределы Интерпретации» (1990), «Поиск со­вершенного языка» (1995).

Лекция 11. ГЛАВНЫЕ СОБЫТИЯ В ИСТОРИИ СЕМИОТИКИ 73

ЗВОЛИJIИ ему едва ли не первым из крупных философов современ­ности обозначить основные коллизии в наступающей интернет­но-компьютерной цивилизации (см.: Эко 1998а). В работах Эко в наибольшей мере терминирована структура семиотики, опреде­лены ее метод и место в кругу наук. Далее перечислены наиболее существенные положения семиотики Эко.

А. О структуре семиотики. Эко различает общую семиологию¹ (ВИДЯ в ней философию языка и теорию коммуникации) и частные (или специальные) семиотики, изучающие устройство конкретных зна­ковых систем. В зависимости от области бытования семиотик, а также задач их изучения Эко вьщеляет семuологuческую эстетику, «Т.е. эстетику, изучающую искусство как коммуникативный про­цесс» (Эко 1998,406), семиотическую типологию кулыпур, семио­тику массовой коммуникации, семиотику «риторических И идеоло­гических кодов» (исследования семиотик религии, политики, вос­питания и др.).

Б. О методе семиотики. В работах Эко, как и вообще в семиоти­ке и постструктурализме, общая теория соединяется с разбором конкретных «кодов» И знаковых ситуаций. Так, в книге «Отсут­ствующая структура. Введение всемиологию» (Эко [1968] 1998) отдельные разделы (разные по объему) посвящены архитектуре, музыке, риторике, рекламе, кинематографу, паралингвистиче­ским кодам (жесты, мимика), естественным и формализованным языкам, но вместе с тем в книге имеется и мощный теоретиче­ский компонент, при этом синхронические характеристики от­дельных систем сменяются диахроническим анализом «постуnа­mелыюго движения семиозиса».

Методологическая разноплановость семиотики (синхронный анализ конкретных систем и поиск философско- культурологиче­ских и диахронических закономерностей), по мысли Эко, носит принципиальный характер: «О какой стабильности структур и объективности оформляемых ими рядов означающих может идти речь, если в тот миг, когда мы определяем эти ряды, мы сами включены в движение и принимаем за окончательную всего лишь очередную фазу nроцесса. Построение коммуникативной модели открытого процесса предполагает общий взгляд на положение дел, некоторую тотальную перспективу универсума sub specie сот­ municationis [лат. 'с точки зрения коммуникации'], которая вклю­чала бы также и элементы, оказывающие влияние на коммуника­цию» (там же, 411).

! По соссюровской традиции, у Эко в значении 'семиотика' используется термин семuологuя; в данной книге вне цитирования употребляется термин семио­тика.

2 Это направление Эко связывает с советской семиотикой - работами Ю. М.Лотмана, Вяч. Вс. Иванова, В. Н. Топорова (Эко 1998, 405).

74 Часть первая. ОСНОВНЫЕ ПОНЯТИЯ И ИСТОРИЯ СЕМИОТИКИ

В. Перспективы семиотики. Говоря о месте семиотики в позна­нии, Эко писал, что хотя практическая деятельность людей не­сводима к коммуникации, однако коммуникация пронизывает собою всю практику «в том смысле, что сама практика это гло­бальная коммуникация, учреждающая культуру и, стало быть, общественные отнощения. Именно человек осваивает мир, и имен­но благодаря ему природа непрестанно превращается в культуру» (там же, 416).

Г. Множественность интерпретаций - это обязательный и даже конституирующий признак художественного текста. Ср.: «Поэти­ческое качество я определяю как способность текста порождать различные прочтения, не исчерпываясь до дна» (там же, 432). Ука­занный тезис, вполне созвучный аналогическим мыслям Леви-Стро­са, Деррида, Фуко, перерастает у Эко В идею «бесконечной ин­терпретации», которая выступает в качестве одной из постоян­ных движущих сил в культурно-информационном развитии че­ловечества.

Д. В работе «Открытое произведение» (1962) Эко развивает мысль о возможности такого произведении, которое лишено жесткой фиксации своих строевых компонентов (композиции, сюжета, состава действующих лиц, финала и др.) и может широко варьи­роваться при воспроизведении. Предсказывая, таким образом, распространение всевозможных римейков, Эко видит в этом но­вый тип коммуникации между автором и его адресатом (потреби­телем произведения), порожденный массовой культурой и отра­жающий расщирение свободы индивида, а также двусмысленность и хаос жизни.

Идея Эко об «открытом произведении» явилась, с одной сто­роны, облагораживающим осмыслением практики римейков, а с другой, - предтечей многочисленных в постмодернистской эсте­тике мотивов «эпистемологической неуверенности» относитель­но природы художественного текста и возможности его интер­претации (концепции «Палимпсеста» (Ж.Женнет), «Смерти Ав­тора» (Р. Барт, М. Бютор), «Пустого Знака» (Р. Барт, Т. Мой), «Бе­совской текстуры» (Р. Барт), «Трансцендентального означаемого» (Ж.Деррида), «Симулякра» (Ж. Батай) и т. п.), противопоставля­емых постмодернистами традиционной гуманитаристике (которая, по хлесткой формуле Деррида, не более чем «онто-тео-телео­фаЛЛО-фоно-логоцентрuзм»).

Позже Эко продолжил идеи «Открытого про изведения» в раз­мыщлениях над гипертекстами и интерактивными романами ком­пьютерного и интернетного происхождения. Ценя «Свободу», свя­занную с «Открытым текстом», мудрый Эко подчеркивал, на­сколько важно понимать границы «Свободы», а этому понима­нию учит как раз «Закрытый текст».

Л е к Ц и я 11. ГЛАВНЫЕ СОБЫТИЯ В ИСТОРИИ СЕМИОТИКИ 75

«Я хочу окончить лекцию панегириком тому конечному и ограничен­ному миру, который открывают нам книги... Будь «Война и мир» на гипертекстуальном интерактивном диске, вы могли бы пере писать сю­жет и создать бесконечное число «Войн и миров»... Но против книги делать нечего. Вам остается принять закон Рока и почувствовать неотвра­тимость Судьбы. Гипертекстуальный и интерактивный роман дает нам свободу и творчество <... > Но «Война И мир» подводит нас не к беско­нечным возможностям Свободы, а к суровому закону Неминуемости. Чтобы быть свободными, мы должны пройти этот.урок жизни И смерти, и только книги способны передать нам это знание» (Эко 1998 [а], 14).

Московско-тартуская семиотическая школа. В пос­ледней (девятой) главе «Русской семиотики» Г. Г. По­чепцов пишет, что «реально именно с данной школы начинается семиотика в СССР» (превращая с помощью такой периодизации 8/9 своей книги из «Семиотики» В 'предсемиотику'). Время Мос­ковско-тартуской семиотики видится автору как «период неза­вершенных текстов и незаконченных судеб» (Почепцов 2001,658, 656). С последней характеристикой трудно согласиться. Верно, что большинство участников Летних школ по «вторичным моделиру­ющим системам» (проходивших под Тарту), как и большинство авторов 25 тартуских выпусков «Трудов по знаковым системам»!, живы. Однако история московско-тартуской семиотики закончи­лась, и не только потому, что умер Ю. М.Лотман.

Генезис Школы. В. Н. Топоров в воспоминаниях о Лот­мане писал о московско-тартуской семиотике как о «семиотическом движении». Действительно, ее феномен выходит за пределы направления или методологии в гуманитарных иссле­дованиях. Московско-тартуская семиотика была филологической фрондой по отношению к тоталитарному государству и его казен­ной учености. Разумеется, как и Театр на Таганке, семиотика не сводилась к фронде, и все же фронда - и в Театре Любимова, и в Школе Лотмана и московских вольнодумцев - была существен­ным компонентом ментальности участников и их имиджа в глазах публики. Впрочем, в сравнении с театром на Таганке, у семиоти­ки была более благоприятная география: в Эстонии (по распро­страненному чувству, - 'наш Запад', 'отдушина') позволялось больше свобод, чем в Москве. В Москве же «семиотика была доз­волена в качестве тартуского импорта» (Иванов 1998, 10).

1 «Труды по знаковым системам» (вып. 1-25) выходили в 1964-1992 П. как очередные (трехзначные) номера «Ученых записок Тартуского университета» с подзаголовком «Серия L1jflЕtШtLКТР>. «Библиографический указатель изданий по се­миотике Тартуского университета (1964-1992),> с предисловиями Ю. М.Лотмана и авторским именным указателем опубликован (см.: Лотман 1994, 496-547).

76 Часть первая. ОСНОВНЫЕ ПОНЯТИЯ И ИСТОРИЯ СЕМИОТИКИ

Однако московско-тартуская семиотика не была той оппози­цией, которая «приходит К власти» «после победы». Школа при­надлежит советскому прошлому, ее история закончилась вместе с советской властью!.

Исследовательские истоки Школы связаны с вершинами оте­чественной филологии первой половины ХХ в. - ленинградским литературоведением и московской лингвистикой. Ленинградская составляющая школы - ЭТО то (по словам Б.А. Успенского) «бле­стящее литературоведение», которое представлено такими име­нами, как Эйхенбаум, Жирмунский, Томашевский, Пумпянский, Бахтин, Фрейденберг, Пропп, Тынянов, гуковский. Лотман, вы­пускник Ленинградского университета и выдающийся историк русской литературы и культуры, оказался самым знаменитым на­следником этой высокой традиции.

Лингвистические корни семиотики - это прежде всего школа «формальной» грамматики Ф.Ф.Фортунатова (который в 1875­1902 ГГ. преподавал в Московском университете), Московский линг­вистический кружок (1915-1924) и К3...Т<: «связующая нить» между идеями 20-х гг. и поисками, которые в годы «оттепельной» либе­рализации после 1956 г. постепенно становились легальными, ­В. Н. Сидоров, П. С. Кузнецов, А. А. Реформатский, С. К. Шаумян, М. В. Панов, а затем ранний московский структурализм конца 50-х - начала 60-х ГГ., когда в лучших университетах открылись отделения структурной и прикладной лингвистики, а в трех инсти­тутах АН СССР - три структурных сектора: в Институте языкозна­ния (под рУКОВОДСТВОМ АА Реформатского), в Институте русского языка (под руководством)

С. К. Шаумяна) и в Институте славяно­ведения (под руководством В. Н. Топорова). В декабре 1962 г. В Ин­ституте славяноведения (sicJ, еще без балканистики) состоялся зна­менитый «Симпозиум по структурному изучению знаковых сис­тем»; этот симпозиум:, вместе с одноименным сборником тезисов докладов, можно считать нача.i'10М московской семиотики. За ним последовало Тартуские летние школы (первая в 1964 г.).

I О завершенности Школы и одновременно об огромном интересе к ее участ­никам и идеям говорит поток мемуаров о Школе. В 1993-1994 гг. в р.ло (ЖУРНaJl «Новое Литературное Обозрение,» печатаются воспоминания участников; в числе авторов - Дм.Сегал, Ю.Н.Левин, Г.А.Лескис, С.Д.СеребряныЙ, Т.В.Цивъян, В. Н. Топоров, А. М. Пятигорский, Л. H~ Столович, Б. Ф. Егоров, М. Л. Гаспаров (последний - из «не-участников», поэтому его текст называется «Взгляд из угла», Т.е. 'одинокого и стороннего'). См.: А.мелuн Г. Г. [составитель] Из истории Московско-тартуской семиотической школы // нло. - 1993. - NQ 3. - С. 28-87; Егоров Б. Ф. У истоков Тартуской школы // нло. - 1994. - NQ 8. - С. 78-98; Столовuч л.н. А.Ф.Лосев о семиотике в Тарту // нло. - 1994. - NQ 8. - С. 99­104. См. также последующие мемуарно-аналитические издания: Ю. М.Лотман и тартуско-московская семиотическая школа. - М., 1994; Московско-тартуская семиотическая школа. История. Воспоминания. Размышления. - М., 1998.

Л е к Ц u я 11. ГЛАВНЫЕ СОБЫТИЯ В ИСТОРИИ СЕМИОТИКИ 77

Был ли У московско-тартуской семиотики свой метод? Еще в 1989 г. Б.М. Гаспаров в статье «Тартуская школа 1960-х ГОДОВ как семиотический феномен» (Wiel1er Slawistischer A1manach, Bd. 23) доказывал, что Школа объединя­лась не столько концепцией и методом, сколько семиотически значимым поведением интеллектуальной ОППОЗИIIИИ, не выходя­щей, впрочем, за установленные советской властью рамки. Ю.И.Левин считает, что был «флаг единой структурно-семиоти­ческой идеологии», но реально была, скорее, «анархистская воль­ница, - хотя и были, может быть, слабые попытки единственно­го, на мой ВЗГЛЯД, действительного "семиотического утописта", Ю. М.Лотмана, обуздать ее» (нло. - 1993. - NQ 3. - С. 44). В. Н. То­поров указывает на две уравновешивающие друг друга черты ме­тода Школы: «полет теоретической мысли» И «почти маниакаль­ную страсть к предельной точности и строгости метода, также, видимо, во многом далекой от реальных возможностей ее дости­жения, но свято чтимой и взращиваемой отдельными рыцарями сверхакрибии» (там же, 73). По мнению А. М. Пятигорского, це­лостность семиотического подхода была принципиально времен­ной, преходящей, потому что две основные темы в семиотичес­ких исследованиях Школы - а это, во-первых, семиотика куль­туры (Лотман) и, во-вторых, семиотика истории (Топоров) - в перспективе вели к отказу от семиотики, поскольку «семиотика В ее наивно-номиналистических предпосылках не могла долго ужи­ваться ни с культурологическим онтологизмом, ни с историкософ­ской аксиологией». Роль семиотики в Школе выходила за границы методологии, итоги этой экспансии Пятигорский резюмирует так: «Семиотика не смогла стать философией языка и пыталась заме­нить собою философию культуры» (там же, 79).

Основные постулаты московско-тартуской семио­тики. Ниже представлены ключевые идеи Школы, которые разделяли и развивали ее ведущие авторы.

А. Концепция вторичных моделирующих систем, согласно ко­торой естественные языки, мифологии, религии, литература и искусства, а также социоэтические нормы (запреты и предписа­ния) представляют собой знаковые системы, которые о т о б р а­ж а ю т (моделируют) определенные фрагменты реальности и в результате функционирования пор о жд а ю т произведения (зна­ковые последовательности, т. е. тексты, в семиотическом смысле слова), реализующие коммуникативно-познавательные возмож­ности отдельных семиотик. Легко иметь, что в данной концепции соссюровская оппозиция «язык - речь» распространяется на куль­турные феномены, отличные от языка и превосходящие его по сложности строения и богатству содержания. По преданию, тер-

78 Часть первая. ОСНОВНЫЕ ПОНЯТИЯ И ИСТОРИЯ СЕМИОТИКИ

мин вторичные моделирующие системы (слегка эзотеричный и иг­ровой, в смысле 'игры в прятки с цензурой') предложил матема­тик В.А. Успенский; при этом язык понимался как первичная се­миотика (порождающая и моделирующая), а остальные - как вто­ричные (поскольку они содержательно зависят от языка, создаются с его участием и интерпретируются с его помощью).

Б. Концепция искусства как одной из разновидностей модели­рующих систем: искусство и игра. Сопоставляя искусство с таки­ми разновидностями моделирования, как игра и научное позна­ние, Ю. М.Лотман показывает сущностное своеобразие и вместе с тем черты сходства названных видов деятельности. Ср. некото­рые ключевые тезисы: «Игра подразумевает реализацию особого ­"игрового" поведения, отличного и от практического, и от опре­деляемого обращением к моделям познавательного типа. Игра под­разумевает одновременную реализацию (а не последовательную сме­ну во времени!) практическоro и условного поведения. <... > Уме­ние играть заключается именно в овладении этой двуплановостью поведения»l. «Искусство обладает рядом черт, роднящих его с иг­ровыми моделями. Восприятие (и создание) произведения искус­ства требует особого - художественного - поведения, которое имеет ряд черт общности с игровым. Важным свойством художе­ственного поведения является то, что практикующий его одно­временно реализует два поведения: он переживает все эмоции, какие вызвала бы аналогичная практическая ситуация, и, одно­временно, ясно сознает, что связанных с этой ситуацией дей­ствий (например, оказания помощи герою) не следует соверщать². Художественное поведение подразумевает синтез практического и условного» (там же, 224). И однако: «Искусство не есть игра. Реально зафиксированный этнографией факт генетической связи искусства и игры, равно как и то, что выработанная в игре дву­(много-)значность стала одним из основных структурных призна­ков искусства, не означает тождества искусства и игры. Игра пред­ставляет собой овладение умением, тренировку в условной ситуа­ции, искусство - овладение миром (моделирование мира) - в условной ситуации. Игра - 'как бы деятельность', а искусство -

1 Лотман Ю.М. Тезисы к проблеме «Искусство в ряду моделирующих сис­тем» 11 Труды по знаковым системам. - Вып. 3. - Тарту, 1967. - С. 130-145. Далее цит. по: Поэтика: Труды русских и советских поэтических щкол 1 сост. Д.КираЙ, А.Ковач. - Bиdapest, 1982. - С. 218-219.

2 Лотман поясняет данный тезис следующим комментарием пущкинской строчки «.•. Над вымыслом слезами обольюсь: Блестящая характеристика двойной природы художественного поведения: казалось бы, сознание того, что перед нами вымысел, должно исключить слезы. Или же обратное: чувство, вызывающее сле­зы, должно заставить забыть, что перед нами - вымысел. На деле оба эти ­противоположные - типы сосуществуют одновременно и одно углубляет дру­гое» (там же, 224).

Лекция 11. ГЛАВНЫЕ СОБЫТИЯ В ИСТОРИИ СЕМИОТИКИ 79

'как бы жизнь'.... Соблюдение правил в игре является целью. Це­лью искусства является истина, выраженная на языке условных правил» (Лотман [1967] 1982, 227).

В. Отношение к знаку, семиозису и информации может быть основой для построения типологии культур. Как писал Умберто Эко, разработка типологии культур более всего характерна имен­но для советской семиологии (см.: Эко 1998,405). К семиотичес­кой типологии культур обращались Ю. М.Лотман (см.: Лотман 1969, Лотман 1973, Лотман 1992, Лотман' 1992[а]), Вяч. Вс. Ива­нов и В. Н. Топоров (Иванов 1978, Иванов и Топоров 1965), Н. И. Толстой (Толстой 19631), Б.А. Успенский (Успенский 1976, Успенский 1985), Пятигорский (Мамардашвили и Пятигорский [1984] 1999). В семиотических работах Лотмана 1970-1980-х гг. тема типологии культур становится ведущеЙ².

Приводимые ниже вьдержки из работы Ю. М.Лотмана «Несколь­ко мыслей о типологии культур» (1987)3 позволяют не только уви­деть взаимосвязь разных информационно-семиотических процес­сов (в системе социума), но и почувствовать своеобразие семио­тического способа мышления в культурологии - степень его де­дуктивной «выстроенности» И абстрактности, виды доказательств, богатство культурно-исторических ассоциаций и словаря.

Основная мысль статьи заключается в том, что оппозиция куль­тур по наличию - отсутствию письменности входит в более общее противопоставление, охватывающее главные аспекты информа­ционно-образовательной организации социума, - содержание его коллективной памяти, виды искусств, жанры словесности, меру традициональности, отношение к индивиду и др.

1 Имеется в виду предложенное Н. И. Толстым в докладе на У Международном съезде славистов (София, 1963) различение двух типов книжно-письменной куль­туры в зависимости от метода нормализации литературного языка и методов его усвоения. Традициональному и закрытому типу письменной культуры (в Средние века) соответствует нормализация литературного языка путем филологической обработки канонических текстов (в этом, в частности, заключалась суть исправле­ния книжного, или книжной справы в Московской Руси ХV1-ХVП вв.) и овла­дение языком путем многократного прочитывания и заучивания определенного корпуса канонических текстов (простое прuлежное читание). Это более древний способ нормализации и усвоения языка (Толстой назвал его т е к с т о л о г и­ч е с к и м), в отличие от более позднего г р а м м а т и ч е с к о г о, связанного с пе­реходом к открытой и мобильной культуре Нового времени. Грамматика нормали­зует язык на основе пр а в и л, которые позволяют строить и вводить в культуру н о в ы е тексты (а не только воспроизводить прежде созданные образцы). Ориен­тация культуры на порождение новых текстов делает ее открытой и динамичной.

2 Тема типологии культур настолько важна в его творчестве, что статья о Лотмане в философской энциклопедии открывается словами: «русский культу­ролог, семиотик, филолог,) (ВЭФ, 579).

3 Первая публикация в сборнике статей «Языки культуры И проблемы пере­водимости» (М., 1987). Ниже цитируется по публикации: Лотман 1992.

80 Ч а с т ь пер в а я. ОСНОВНЫЕ ПОНЯТИЯ И ИСТОРИЯ СЕМИОТИКИ

Привычное нам отношение к памяти подразумевает, что запомина­нию подлежат (фиксируются механизмами коллективной памяти) ис­ключительные события, т. е. события единичные или в первый раз слу­чившиеся, или же те, которые не ДОЛЖНЫ были произойти, или такие, осуществление которых казалось маловероятным. Именно такие события попадают в хроники и летописи, становятся достоянием газет. Для памя­ти такого типа, ориентированной на сохранение эксцессов и происше­ствий, письменность необходима. Культура такого рода постоянно умно­жает число текстов: право обрастает прецедентами, юридические акты фиксируют отдельные случаи - продажи, наследства, решения споров, причем каждый раз судья имеет дело с отдельным случаем. Этому же закону подчиняется и художественная литература. Возникает частная пе­реписка и мемориально-дневниковая литература, также фиксирующая «случаю> И «происшествия,>. <... > Но представим себе возможность дру­гого типа памяти - стремление сохранить сведения о порядке, а не его нарушениях, о законах, а не об эксцессах. <... > Здесь на первый план выступят не летопись или газетный отчет, а календарь, обычай, этот порядок фиксирующий, и ритуал, позволяющий все это сохранить в кол­лективной памяти. Письменность здесь не является необходимой. Ее роль будут выполнять мнемонические символы - природные (особо приме­чательные деревья, скалы, звезды и вообще небесные светила) и создан­ные человеком: идолы, курганы, архитектурные сооружения - и ритуа­лы, в которые эти урочища и святилища включены (Лотман 1992, 103).

Мир устной памяти насыщен символами. Может показаться парадок­сом, что появление письмецности не усложнило, а упростило семиоти­ческую структуру культуры. Однако представленные материальными пред­метами мнемонико-сакральные символы включаются не в словесный текст, а в текст ритуала. Кроме того, по отношению к этому тексту они сохраняют известную свободу: материальное существование их продол­жается и вне обряда, включение в различные и многие обряды придает им широкую многозначность. Само их существование подразумевает на­личие обволакивающей их сферы устных рассказов, легенд и песен... (там же, 106).

Развитие орнамента и отсутствие надписей на скульптурных и архи­тектурных памятниках в равной мере является характерным признаком устной культуры. Иероглиф, написанные слово или буква и идол, кур­ган, урочище - явления, в определенном смысле полярные и взаимоис­ключающие. Первые обозначают смысл, вторые напоминают о нем, первые являются текстом или частью текста, причем текста, име­ющего однородно-семиотическую природу. Вторые включены в синкре­тический текст ритуала или мнемонически связаны с устными текста­ми, приуроченными к данному месту и времени. Антитетичность пись­менности и скульптурности прекрасно иллюстрируется библейским эпи­зодом столкновения Моисея и Аарона (Исход 32, 5 - 20), скрижалей первого, призванных дать народу новый механизм культурной памяти (<<завет»), и синкретического единства идола и ритуала (пляски), вопло­щающих старый тип хранения информации (Лотман 1992, 106).

Лекция N. ГЛАВНЫЕ СОБЫТИЯ В ИСТОРИИ СЕМИОТИКИ 81

Юрий Михайлович Лотман (1922-1993). Студентом филологического факультета Ленинградского универ­ситета Ю. М.Лотман был в 1939 г. мобилизован в армию. Он был на фронте и вернулся в университет, пройдя всю войну; с 1950 г. работал в Тарту; в 1960-1977 гг. заведовал кафедрой русской ли­тературы в Тартуском университете. Был вице-президентом Все­мирной ассоциации семиотики (ВЭФ, 579); член-корреспондент Британской академии, член академий Норвегии, Швеции, Эсто­нии, лауреат Пушкинской премии РАН. В Германии в Рурском университете (г. Бохум) исследовательский Институт русской куль­туры носит имя Лотмана.

В истории московско-тартуской семиотики Ломан был глав­ным генератором идей. Ниже представлены некоторые из них (в дополнение к тому, о чем говорилось в п. 17.3).

А. Концепция семиосферы (семиотического универсума) как пространства, в котором реализуются коммуникативные процес­сы и вырабатывается новая информация!. Семиосфера образует коммуникативно-семиотическую cnhernehs ноосферы (области жизни, организуемой сознанием человечества, от греч. noos - 'ра­зум'); если понятие ноосферы охватывает с о Д е р ж а н и е созна­ния и его воздействие на реальность, то семиосфера - это систе­ма знаковых опор сознания, Т.е. носителей и передатчиков значения, каналов и способов передачи информации.

Лотман называет ряд существенных черт семиосферы, в кото­рых раскрывается ее природа и закономерности функциониро­вания. Во-первых, семиосфера отграничена от внесемиотическо­го или иносемиотического пространства (не-семиотическое про­странство фактически может оказаться пространством другой се­миотики) и включает множество относительно отдельных семио­сфер (со своими внутренними и внешними границами); таким образом, семиосфера - это «ансамбль семиотических образова­ний» (там же, 19); во-вторых, семиосфера имеет уровневую (иерархическую) и внутренне неравномерную организацию и динамику (оппозиция ядра и периферии, симметрии и асиммет­рии, старого и новообразований, синусоидная смена интенсив­ности и затухания BpeMeHHblx процессов); в-третьих, процессы порождения информации и семиозиса возможны только в усло­виях взаимодействия, «диалога» разных (т.е. «разноязычных») семиотических образований; диалоги возникают «на границах», потому что природа границы - двуязычна; в-четвертых, «семио-

! Термин семиосфера (аналог терминам В.И.Вернадского биосфера и ноосфе­ра) был предложен в работе: Лотман Ю.М О семиосфере / / Труды по знаковым системам. - Вып. 17: Структура диалога как принцип работы семиотического механизма (Уч. зап. Тартуского ун-та, NQ 641). - Тарту, 1984. Далее цитируется новая авторская редакции статьи в издании: Лотман 1992.

82 Ч а с т ь пер в а я. ОСНОВНЫЕ ПОНЯТИЯ И ИСТОРИЯ СЕМИОТИКИ

сфера имеет диахронную глубину, поскольку она наделена слож­ной системой памяти и без этой памяти функционировать не может» (там же, 20).