Влияние прошлых действий

Подобно морфогенетическим полям, моторные поля задаются морфическим резонансом от прошлых подобных систем. Детали строения животного и орга­низация колебательной активности его нервной систе­мы обычно подобны таковым у него самого более, нежели у какого-либо другого животного. Таким обра­зом, наиболее специфическим морфическим резонан­сом, действующим на данное животное, будет резонанс от его собственной формы в прошлом (ср. раздел 6.5). Следующий наиболее специфический резонанс будет от генетически подобных животных, которые жили в тех же условиях, и наименее специфический — от живот­ных других пород, живущих в других условиях. В «до­линной» модели хреоды {рис. 5] последний стабили­зирует общую форму, тогда как более специфический резонанс определяет детали топологии дна этой долины.

Рис. 27. Схематическое изображение глубоко канализиро­ванной хреоды (А) и хреоды, слабо канализированной на на­чальных стадиях (В)

«Контуры» долины хреод зависят от степени подо­бия между поведением родственных животных той же породы или вида. Если их модели движения варьиру­ются слабо, морфический резонанс порождает глубо­кие и узкие хреоды, представленные долинами с кру­тыми краями {рис. 27 А). Такие хреоды оказывают сильное канализирующее действие на поведение по­следующих индивидуумов, которые по этой причине будут стремиться вести себя весьма сходным образом. Стереотипные модели поведения, обусловленные та­кими хреодами, на низших уровнях проявляются как рефлексы, а на высших уровнях — как инстинкты.

С другой стороны, если подобные друг другу живот­ные достигают конечных форм своих моторных полей различными способами движения, хреоды не будут столь четко определены {рис. 27 В); поэтому здесь диа­пазон индивидуальных различий в поведении больше. Но после того как отдельное животное достигло цели своего поведения собственным путем, его последую­щее поведение будет канализироваться по тому же пу­ти вследствие морфического резонанса с его же собст­венными прошлыми состояниями; и чем чаще такие действия повторяются, тем сильнее становится эта ка­нализация. Такие характерные индивидуальные хрео­ды проявляют себя как привычки.

Таким образом, с точки зрения гипотезы форма­тивной причинности между инстинктами и привычка­ми разница лишь в степени: и те и другие зависят от морфического резонанса, первые — с бесчисленными предшествовавшими индивидуумами того же вида, а вторые — преимущественно с прошлыми состояния­ми того же индивидуума.

Этим мы не хотим сказать, что рефлексы и инстинк­ты не зависят от весьма специфически организованно­го морфогенеза нервной системы. Очевидно, что такая зависимость существует. Мы не хотим также сказать, что в процессах обучения не происходят физические или химические изменения в нервной системе, кото­рые облегчают повторение данного вида движения. Возможно, в простой нервной системе, осуществляю­щей стереотипные функции, потенциал для таких изменений может быть уже «встроен» в систему «про­водов» таким образом, что обучение происходит квазимеханически. Например, было обнаружено, что у улитки Aplysia строение нервной системы почти оди­наково у разных особей, вплоть до мельчайших дета­лей расположения возбуждающих и ингибирующих синапсов на отдельных клетках. Очень простые виды обучения встречаются в связи с рефлекторным втяги­ванием жабер во впадину под покровной пластинкой, а именно привыкание к безвредным и приобретение чувствительности к опасным стимулам; при этих про­цессах функционирование отдельных возбуждающих и ингибирующих синапсов, действующих на индиви­дуальные клетки, определенным образом изменяется[205]. Конечно, простое описание этих процессов само по се­бе не выявляет причин таких изменений; в настоящее время можно лишь строить предположения на этот счет. Одно из них состоит в том, что эти модификации химического происхождения и связаны, вероятно, с изменениями в фосфорилировании белков[206]. Но как возникла эта тонкая специализация структуры и функ­ций нервов и синапсов? Проблема переносится в об­ласть морфогенеза.

Нервные системы высших животных значительно больше варьируются от индивидуума к индивидууму, чем у беспозвоночных типа Aplysia, и они гораздо слож­нее. Очень мало известно о том, каким образом сохра­няются заученные способы поведения[207], но накоплено уже достаточно сведений, чтобы утверждать, что здесь не может быть простого объяснения на уровне специ­фически локализованных физических и химических «следов» в нервной ткани.

Многочисленные исследования показали, что у мле­копитающих привычки, образовавшиеся при обучении, часто сохраняются после значительного повреждения коры и участков подкорки головного мозга. Более того, когда происходит потеря памяти, она не является тесно связанной с местонахождением таких повреждений, но зависит, скорее, от общего количества поврежден­ной ткани. К. С. Лэшли суммировал результаты сотен экспериментов следующим образом:

«Невозможно продемонстрировать изолированный участок как след памяти где-либо в нервной системе. Ограниченные области могут быть существенными для обучения или сохранения определенной активнос­ти, но в таких областях их части в функциональном отношении эквивалентны» [208].

Подобный же феномен был продемонстрирован на беспозвоночном — осьминоге: наблюдения сохранения приобретенных привычек после разрушения различ­ных частей вертикальной доли мозга привели к кажу­щемуся парадоксальным выводу, что «память находится везде одновременно и нигде в частности»[209].

С механистической точки зрения эти результаты сильно озадачивают. В попытках найти им объяснение было высказано предположение, что «следы» памяти каким-то образом распределены в мозгу способом, аналогичным тому, который используется при сохранении информации в виде интерференционных картин в голограмме[210]. Но это пока не более чем неопределенное соображение.

Гипотеза формативной причинности дает альтер­нативное объяснение, в котором сохранение приобре­тенных привычек, несмотря на повреждение мозга, выглядит гораздо менее загадочно: привычки зависят от моторных полей, которые вообще не сохраняются в мозгу, но приходят непосредственно от его прошлого состояния путем морфического резонанса.

Некоторые приложения гипотезы формативной причинности применительно к проблемам инстинкта и обучения рассматриваются в следующих разделах, а в главе 11 предлагаются способы, с помощью кото­рых можно экспериментально отличить предсказания, вытекающие из этой гипотезы, от предсказаний меха­нистической теории.