Нет горшего страданья 1 page

For if you were by my unkindness shaken

As I by yours, you’ve pass’d a hell of time,

And I, a tyrant, have no leisure taken

To weigh how once I suffered in your crime

И если так же от обид моих

Страдал и ты – нет горшего страданья

А для себя я даже не постиг

Как были глубоки мои страданья.

Sonnet 120, Wm. Shakespeare

April 15th, 1812, Wednesday

– Фицуильям?

Голос Джорджианы настойчиво, но тактично долетел до него с противоположной стороны внушительного стола в комнате для завтраков Эреуил Хауса, даже преодолев преграду в виде развернутого листа «Морнинг Пост», возведенную Дарси вполне недвусмысленно между ним и сестрой. Озабоченные интонации в ее голосе слишком живо напомнили ему, с каким выражением лица смотрела она на него во время вчерашнего молчаливого ужина. Да, он теперь дома, но, пожалуй, после бегства из Кента он скорее нуждался в надежном убежище, а не в комфорте и утешении семьи. Коротко говоря, после унизительной сцены в гостиной Хансфорда он хотел только одного – чтобы его все оставили в покое. Даже самое присутствие рядом сестры, не говоря уже о ее заботе и участии, он был не в состоянии выносить долго. Гнев на себя за легкомысленное пренебрежение своим долгом, и на Элизабет за сходное отношение к его гордости безостановочно терзал его мысли, сжимая его грудь словно стальными тисками. Нет, это слишком личное, чтобы делиться этим с младшей сестрой. Может быть, если он помолчит еще немного, она поймет намек и оставит его наконец в покое.

– Братец? – с мягкой настойчивостью повторила она.

Дарси неохотно опустил газету и осторожно заглянул в такие нежные и уважительные, но вместе с тем непреклонные глаза сестры. И, надо сказать, эта двойственность, эта привычная особенность в отношении к нему с ее стороны со времени его возвращения лишь усилилась. Дарси без труда понял, кому он обязан этим, потому что с ее уст без конца слетали фразы типа «лорд Брум сказал так», или «Его светлость полагает этак», причем буквально с той самой минуты, едва он спустился на землю из экипажа у крыльца дома в прошлую субботу. Сейчас была среда, и он уже был сыт этим по горло.

– Да, Джорджиана?

Глухое раздражение в его голосе было столь явным, что она смутилась и потупилась, так что он сразу пожалел о своей несдержанности. Дарси отложил в сторону газету и взял ее за руку.

– Прости меня! – Он вздохнул. – Боюсь, я сам не свой, – ответил он с кривой усмешкой, слегка сжав е пальчики.

– Да, братец, похоже, что так. – Джорджиана с сочувственным любопытством склонилась к нему, – Так досталось от тети Кэтрин?

– Ее светлость… верна самой себе, – неопределенно ответил он, отпуская ее руку и откинувшись в кресле, – или чуть более того, скажем так. Хорошо все же, что ты при этом не присутствовала, – прибавил он растерянно и замолчал. Перед его глазами возникло гневное лицо Элизабет. «Ваше высокомерие, ваше тщеславие и презрение к чувствам других…» О Господи, сколько же можно напоминать себе эти разящие слова? Он прикрыл глаза. Действительно, слава Создателю, что там не было Джорджианы! Он содрогнулся от боли. Ведь только теперь он на своем опыте понял, что такое муки беспрестанных угрызений совести, которые терзали ее после предательства Уикема. Но если у нее, по крайней мере, были оправдания молодости и наивности, то что может сказать в свою защиту разумный и образованный человек, вращающийся в великосветском обществе! Как же так случилось, что он был так ослеплен, так поддался очевидному самообману? Самое же странное, что Дарси не смог бы поручиться, что на будущее он полностью вне опасности в этом отношении.

– Фицуильям? – не отступала она с нарастающей заботой в голосе.

Он смутился. В ней говорит любовь и забота, это очевидно, но то, что его состояние так легко читается по его лицу, огорчило Дарси до глубины души. Борясь с искушением избавиться от ее сочувствия с помощью какой-нибудь грубой фразы, он резко встал из-за стола. Решительно, нынче он никуда негодный собеседник.

– Прошу меня извинить, – бросил он через плечо по пути к двери.

– Но, а как же мистер Лоуренс!

При восклицании Джорджианы он замер уже в дверях, почтительно распахнутых слугой. Черт возьми! Ведь они должны сегодня осмотреть готовый портрет Джорджианы. Встреча была назначена еще до его отъезда в Кент. Он повернулся к ней.

– В два часа, не так ли? – она утвердительно кивнула.

– Я зайду за тобой в четверть второго.

И с кратким поклоном он бросился прочь в свое Святилище, в свой кабинет, где он мог без помех предаваться гневу и отчаянию.

Подходя к кабинету, Дарси услышал за дверью топот прыжков и стук когтей, вынудившие его сгруппироваться перед неминуемым нападением. Так скоро? Но ведь он только позавчера велел Хинчклифу доставить его сюда! Он осторожно приоткрыл двери и заглянул в щель; однако представьте, вместо трехцветного мохнатого пушечного снаряда, готового сбить с ног, он увидел своего любимца Трафальгара, почтительно присевшего на задние лапы в ожидании хозяина; и только сдержать широчайшую наивную песью улыбку его любимец был явно не в состоянии.

– Так ты уже здесь, неужели? – И Дарси расплылся в первой искренней улыбке за последнюю неделю, любуясь своим псом. – И чему мы обязаны такими изысканными манерами, мое Чудище? – Пес подпрыгивал на месте, но все же пока еще сдерживался. Дарси с изумлением наблюдал эти танталовы муки, прорывавшиеся из пасти зверя приглушенным повизгиванием. Судя по звукам, собачьи мучения грозили стать вскоре просто непереносимыми.

– Да ради всего святого, погладь же беднягу! – Рука Дарси замерла над головой собаки, и только тут он обнаружил в кабинете Брума, в вальяжной позе облокотившегося на камин в его кабинете.

– Дай! – с упреком в голосе воскликнул Дарси, выпрямляясь. Как же это он просочился мимо Уитчера незамеченным? Трафальгар тоже коротко оглянулся, но потом опять уставился на хозяина молящими глазами. Душераздирающие звуки становились все громче.

Брум тоже распрямился и подошел к собаке.

– Не приходится удивляться, что у него были такие разнузданные манеры. Ты же просто мучитель собак, Дарси. Мне едва удалось привести его кое-как в норму за время нашего путешествия!

– Это ты привез его сюда? – удивленно уставился на друга Дарси, но, спохватившись, добавил, – И я вовсе не дразню его!

Но скулеж тем временем уже грозился перейти в самый что ни на есть вульгарный лай.

– Так приласкай же скорее беднягу, пока он окончательно не опозорился!

И Брум без приглашения растянулся в одном из шикарных кресел.

Припечатав нахала к месту гневным взглядом, Дарси склонился к собаке, лаская лобастую голову и шелковые уши своего питомца.

– Ах ты Чудище! – Не смог он сдержать своих искренних чувств, как и его пес, лизавший в ответ на ласку руки хозяина. Посмеиваясь, Дарси поднялся и, в сопровождении счастливого Трафальгара, перебрался в кресло напротив Брума. Пес немедленно занял место у его ног и оттуда посматривал на недавнего своего попутчика с выражением, подозрительно напоминающим презрительное превосходство фаворита.

– Ха! – отозвался Брум на такое явное предательство. – Вижу, мне указали на мое место – как той гувернантке, чьи подопечные удостоились чести похвастаться папеньке своими успехами!

Но на обиженное брумовское «Стыдно!» пес только презрительно фыркнул, а на убийственное «Подлиза!» широко зевнул и подвинулся поближе к ногам Дарси.

– Так это ты привез его из Пемберли? – Снова жестко повторил Дарси, прерывая его своеобразную перебранку с собакой. – С чего бы это тебе пришло в голову так утруждать себя?

– Я решил, что так лучше. – Брум перевел взгляд с Трафальгара на Дарси. – Как я понял из твоего письма к мисс Дарси, ты решил вернуться в субботу, причем почти тайком. А так как мне пришлось сократить мой визит в Шотландию, намеченный еще до того, как ты продлил свое пребывание в Кенте, – тут он бросил на Дарси ехидный взгляд, который тот просто проигнорировал, – то я решил приехать как раз к твоему возвращению. Поэтому я и спросил твою сестру, не могу ли я услужить чем-либо по пути. Мисс Дарси намекнула, что по возвращении ты наверняка пошлешь за своим питомцем. Так что, с ее и Хинчклифа одобрения и обещания помалкивать о сюрпризе на обратном пути из Шотландии я и завернул в Пемберли за мистером Трафальгаром. – Тут Брум откинулся на спинку кресла. – Да, знаешь ли, мы очень плодотворно провели в пути время. И уж поверь, Дарси, такое прозвище, как «Чудище» ему вполне подходит. Ведь теперь, благодаря выходкам этого оболтуса, моя хорошая репутация в «Сердце и Короне» по Северной дороге погибла безвозвратно.

Дарси прикусил губу, продолжая трепать Трафальгара по буйной голове, однако кроме выходок его пса, оставались неулаженными более важные претензии и вопросы.

– Должен поблагодарить тебя за неустанную заботу о сестре. Ты удивительно прилежно исполнял мою просьбу, как вижу; ведь от Джорджианы со дня своего приезда я только и слышу, что о тебе.

– А, я понял. – Поставив локти на ручки кресла, он оперся подбородком на переплетенные пальцы рук, внимательно изучая выражение лица Дарси. – Ты не одобряешь мое внимание к мисс Дарси? Мне казалось, ты будешь рад моему содействию ее успеху в обществе.

– Это было бы просто глупостью с моей стороны, спокойно отвечал Дарси, – но она еще так молода, Дай, а ты для нее слишком галантный и неотразимый кавалер.

Лицо Дая внезапно потемнело.

– Так ты считаешь, что я склонен шутить чувствами мисс Дарси?

– Вовсе нет. – Дарси пристально взглянул на друга. – Я лишь напоминаю, что она еще очень молода, и потому не забывай, как легко девушки внушают себе, что они влюблены по уши.

Тут Брум вскочил на ноги и в явном волнении удалился в противоположный конец комнаты. Дарси удивленно проследил за ним глазами. Потом тот замер на минутку спиной к Дарси, а когда повернулся к нему лицом, Дарси увидел приклеенное к физиономии друга знакомое по многочисленным застольям беспечное выражение.

– Конечно, ты вправе, и даже должен предупредить меня, Дарси! Намек принят, и я позабочусь о том, чтобы мисс Дарси ничего подобного не пришло в голову. Уверяю тебя, ей ничего не угрожает ни в моем присутствии, ни от меня лично – и вот тебе в том моя рука!

Дай протянул ему руку, которую Дарси крепко пожал с видимым облегчением.

– Но только я со своей стороны считаю необходимым тоже дать тебе один полезный совет, приятель.

– Вот как? – осторожно отозвался Дарси.

– Мисс Дарси просто воплощение достоинств. Она, конечно, делает честь своему опекуну и воспитателю; но, друг мой, она уже не ребенок. Поостерегись обращаться с ней, как с несмышленышем. Не стоит недооценивать ее проницательность и силу характера, иначе как бы не пришлось тебе пожалеть об этом.

– Значит, – высокомерно протянул Дарси, – потренировавшись на моей собаке, потом на моей сестре, ты теперь принялся поучать меня?

При слове «собака» и движении хозяина в его сторону Трафальгар тоже поднялся на ноги и встал рядом с Дарси, вперив в него взгляд с не меньшей надменностью.

– Не смею и мечтать об этом, старина, – рассмеялся Дай. – Из этого ничего не выйдет!

В эту минуту часы отбили час пополудни, и все три пары глаз уставились на циферблат.

– Сегодня вам предстоит осмотр завершенного портрета мисс Дарси, не так ли? – спросил Дай, едва замер мелодичный перезвон часов. – Я бы счел за честь сопровождать вас, признаюсь, я очень хотел бы увидеть его.

Наконец-то он остался один! Дарси прислушался к звукам хлопочущего за дверью гардеробной Флетчера, но потом и там все стихло, когда слуга удалился к себе в комнату. Едва захлопнулась за ним дверь, Дарси почувствовал такое облегчение, словно ему наконец-то позволили сделать бесконечно долго сдерживаемый выдох. Недолгая передышка, непродолжительная легкость и расслабленность тела и мыслей. Всего на минуту. А потом она пришла, как приходила каждую ночь с момента его возвращения, едва он оставался в полном одиночестве; и как во всякую другую ночь, гремучая смесь гнева и тоски мучительной борьбой отражалась на его лице.

Плотно завернувшись в халат, Дарси опустился в ближайшее к камину кресло. Все же еще был только прохладный апрель, так что к ночи огонь в камине был необходим, и он с наслаждением протянул ноги в тапочках к пышущим жаром углям. Господу должно быть ведомо, хмыкнул язвительно Дарси, что в нем никакого пылу-жару просто быть не может. Откуда – ведь, как считает мисс Элизабет Беннет, он просто хладнокровный негодяй, для которого первое в свете удовольствие – это губить достойных молодых людей да лишать всех надежд на счастье тех юных дев, на которых упадет его взгляд! Он перевел взгляд на второе кресло у камина, зная, что, стоит ему закрыть глаза, как он увидит ее там. И он усмехнулся, медленно покачав головой. «Нет уж, мисс Беннет, я не имею ни малейшего желания выслушивать ваш перечень моих недостатков».

Его взгляд упал на графин с бренди лишь на расстоянии протянутой руки. Нет и нет, это соблазнительно легкий способ согреться изнутри, несущий к тому же еще более желанное забытье; только черта с два он позволит тоске по ней превратить его жизнь в пошлый пьяный фарс. Его жизнь! Это была вполне достойная жизнь до того рокового момента, когда Чарльзу Бингли пришло в голову снять себе дом в провинции, а потом еще и упросить его помочь другу успешно превратился в заправского землевладельца. Почему вообще он клюнул на это? Сочувствие? Скука? Если бы он не уступил его уговорам, он нипочем бы не оказался в Хардфордшире той осенью. Никогда бы не встретил… ее. Неужели и сейчас он предпочел бы никогда не знать о существовании первой, и, может, единственной на свете женщины, равным образом влекущей к себе и его душу, и его тело – Элизабет, способной отважно противостоять ему в споре и в то же время возбуждать в нем желание и восхищение в равной степени?

– Элизабет, – простонал Дарси, уткнувшись лбом в ладони.

Насколько же обманчиво благосклонной к нему она представлялась ему в Кенте. Столь оживленная при появлении в Розингсе, и столь приветливая с ним. Да, конечно, поддразнивала его временами, но не более чем обычно. И ведь на его реплику о том, что она любит делать неожиданные заявления, в которые сама не собирается верить, она ответила лишь изумленным смехом, но никак не отрицанием. Он и сейчас уверен, что попал в самую точку. И потом, их прогулки: они были совершенно пристойными. Немного они разговаривали, это верно; но многое при этом подразумевалось, и ни разу она не дала ему понять, что он заблуждается в своих ожиданиях на ее счет.

Дарси откинулся на спину кресла, протирая усталые глаза и приглаживая пальцами непокорные волосы, безуспешно пытаясь свести все концы с концами в головоломке по имени Элизабет Беннет. Но по крайней мере теперь ей не в чем упрекнуть его в истории с Уикемом. В своем письме он опроверг все ее обвинения. Пусть даже оно не примирило ее с ним самим, все же утешительно осознавать себя реабилитированным до некоторой степени, правда? Он наклонился вперед, опершись локтями на колени, пристально вглядываясь в огонь. А если бы Элизабет знала всю правду об Уикеме, если бы она приняла его безмолвные извинения за пренебрежительное к ней отношение с его стороны при первой их встрече, повлияло бы это на ее мнение о нем, как о последнем мужчине на свете, за которого она согласилась бы выйти замуж? Господи помилуй, эти слова и по сей день разят его, словно смертельно острым клинком! Для нее он последний на всем белом свете, а для него, похоже, она все равно та единственная. Мог ли он ожидать подобного поворота в своей судьбе, такой насмешки над собой с ее стороны?

Дарси выбрался из кресла. Угли в камине догорали, значит, остывали и те в жаровне, что согревали его постель. Пора в кровать, иначе от холода он не уснет вовсе. Сбросив халат, он вытащил жаровню и скользнул под покрывала. Итак, если бы Элизабет знала правду, что бы это изменило? Дарси закрыл глаза, оказывается, только для того, чтобы узнать горький ответ: нет, ничего не изменило бы, ведь он «разрушил надежды на счастье» ее любимой сестры! Дарси застонал, повернувшись на бок и утопив лицо глубоко в подушку. Довольно… на сегодня хватит с него! Единственная надежда оставалась на сон безо всяких сновидений, однако и тут ему была дарована Судьбой лишь череда сумбурно-изматывающих, но тем не менее дивных видений на грани сна и бодрствования.

Едва послышалась музыка, как он наконец-то увидел ее, благоухающую свежестью, прилетевшей вслед за ней прямо из весенних садов Пемберли. Это впечатление подчеркивалось украшавшими ее волосы лентами изящнейших цветов, обрамляющих дорогое ему лицо. Ее одеяние состояло из нескольких слоев полупрозрачного шелка, откликавшегося на каждый ее вздох и каждый шаг ответным волнующим движением, подчеркивающим каждый изгиб ее тела. О Боже, как же она была чарующе прекрасна!

Ее глаза блуждали по залу, зажигая его ревностью ко всякому, будь то мужчина или женщина, кому она улыбалась той своей мгновенно вспыхивающей прелестной улыбкой, о которой ему только приходилось мечтать. Он затаил дыхание, пока она искала кого-то взглядом в толпе гостей. Вдруг их глаза встретились, и ее губы дрогнули в той улыбке, что сводила его с ума желанием завладеть этими губами.

Он не понимал, как это случилось, но в следующий миг он уже был на другом конце комнаты прямо перед ней; а потом обмен краткими поклонами, и вот уже он утонул в ее сияющих манящих глазах, в которых трепетали сдержанные смешинки над его смущением. Потом она кивком головы приглашает его на паркет, где под музыку уже несколько пар кружат в незнакомом танце. Он кивнул, принимая ее протянутую руку, но вдруг замер. Эта музыка! Завораживающий ее ритм не подходил ни для одного из известных ему танцев. Он взглянул на скользящие по паркету пары и обомлел, осознав, что они буквально сливаются во взаимных объятьях, не отрываясь друг от друга в плавном скольжении в плену у чарующей музыки. Он бросил на нее быстрый взгляд, желая оценить то впечатление, что произвела на нее эта картина. Легкая краска на ее щечках только подогрело его желание заключить ее в объятия и последовать примеру остальных, кружащихся в этом дивном танце. Он поощрительно улыбнулся ей, слегка пожав ее пальчики, а она в ответ слегка склонила голову в знак согласия. Притянув ее к себе, он осторожно положил руку ей на талию, и с благодарностью почувствовал тяжесть ее руки у себя на плече. Невероятное вдохновение охватило его, едва он увлек ее во вращение, подчиняясь тактам чарующего вальса, пульсирующие движения которого давали им минуты такого неслыханного единения и близости, словно они были здесь одни во всем зале. Он неотрывно смотрел ей с глаза, скользя кругами по паркету и находил в них тот ответ, о котором так страстно мечтал эти бесконечно долгие месяцы.

– О, Элизабет, – только и смог он прошептать, почти касаясь губами ее волос буквально за мгновение до того, как она исчезла в небытие, оставив его стоять в отчаянии одиночества посреди зала.

Когда же Флетчер ранним утром вошел в комнату раздвинуть в стороны шторы, Дарси разрывался между желанием послать его к черту за жестокий возврат к действительности, или же воздать хвалу за избавление от мучительной фантасмагории сновидений. Отбросив оба соблазна с непривычным для него колебаниями, он сел в постели и спустил ноги на пол, щурясь от непривычно яркого света. Откуда столько солнца? Это Лондон, или нет? Скривившись, он ужаснулся тому кавардаку, что он учинил в своей постели за эту бурную ночь. Горничные подумают, что тут всю ночь продолжалась драка не на жизнь, а на смерть. Дарси, подняв глаза, заметил, что Флетчер взирает на эту картину, приоткрыв рот в прямом смысле этого слова.

– Я… прошу прощения, сэр, – пробормотал он в растерянности, заметив, что Дарси смотрит на него. – Желаете ли побриться тотчас, сэр? – спросил он, старательно отводя взгляд в сторону от постели.

– Да, полагаю…, – выдохнул Дарси. Его голос увял, едва он представил себе день грядущий. Для начала – испытание нервов на прочность завтраком с Джорджианой. Вчерашний ужин прошел в крайне напряженной атмосфере, Дарси поминутно внутренне напрягался при любых знаках внимания к нему. В итоге Джорджиана застыла в напряженной позе, лишь временами бросая на него озабоченные взгляды на протяжении всего ужина, к которому он к тому же почти не притронулся. И, откровенно говоря, повторно испытывать эту муку у него не было никакого желания.

– Флетчер, – окликнул он слугу из гардеробной, – вели принести сюда поднос из кухни. Я буду завтракать сегодня у себя.

– Очень хорошо, сэр, – дежурной фразой ответил тот, но Дарси прекрасно знал, какую волну любопытства вызовет его приказ среди домочадцев, а, докатившись до его сестры, еще и заслуженное ее возмущение. Но лучше ее гнев на расстоянии, чем выражение муки и жалости в ее глазах по другую сторону стола. Он перебрался в свое кресло для бритья в гардеробной, надеясь хотя бы расслабиться на время привычных манипуляций Флетчера. По крайней мере, эта рутина не требовала от него ничего, кроме подчинения тихим указаниям слуги. И, как последний штрих, мягкое успокаивающее тепло пушистых полотенец на свежевыбритых щеках. Господи, но он совершенно разбит! Дарси прикрыл глаза, ожидая возвращения Флетчера. Неприкаянность, апатичность, безразличие – вот что он чувствовал в любой из комнат собственного, ставшего чужим и ненужным, еще недавно такого родного дома. Не мог он ни читать, ни писать, даже не мог просто получать удовольствие от музыки, мгновенно вызывавшей в нем мучительные и бесплодные ассоциации. «И недоволен всем, что мне дано в удел…»,* пробормотал он себе под нос.

– Прошу прощения, мистер Дарси?

Так, Флетчер уже здесь. Насколько же он стал рассеян, если даже заговаривается в присутствии слуги!

– Шекспир, Флетчер. Ты, конечно, слышал это имя, – желчно выдавил из себя Дарси, подставляя подбородок под помазок.

– Да, сэр, двадцать девятый сонет, я полагаю, – спокойно отвечал тот, методично покрывая пеной лицо и шею хозяина. Дарси закрыл глаза, мечтая о том состоянии транса и полной прострации, в которое слуга был мастер отправлять его монотонностью своих движений.

– Но… – слово одиноко повисло в воздухе. Дарси открыл глаз, наблюдая за слугой: бритва в одной руке, ремень в другой.

– Но? – повторил он заинтересовано, пока Флетчер четкими движениями правил лезвие на ремне.

– «Но», – повторил со значением Флетчер, – я напомню вам о следующих строчках, сэр. – Он мягким движением приподнял его подбородок и сделал первую дорожку вдоль щеки. – «Но», верно, так в начале строки! А потом, к счастью, следует те, что начинаются словом «Возможно». И это уже меняет смысл сонета кардинальным образом. Что весьма обнадеживающе.

Дарси, уставившись в потолок, только проворчал нечто невразумительное в ответ на мудрствования Флетчера. Чем же себя сегодня занять? Вчера Хинчклиф с самой серьезной миной указал ему на портфель со стопкой ожидающей его корреспонденции. Он пытался приступить с делу, и не раз, но так и не смог ни запомнить одного факта, ни вникнуть в важность этих важных дел. Можно заглянуть в «Будл», он не появлялся там с тех пор, как уехал в этот… Нет, проявлять какой-то интерес к клубной жизни нынче за пределами его сил. Единственным для него спасением была бы хорошая встряска в седле, скачка до изнеможения; и вот тогда он бы посмотрел, явилась бы мисс Элизабет ему ночью в сновидении или нет! Но он в Лондоне, а это не место для Нельсона, пусть себе обхаживает свой гарем в Дербишире. Значит, и этот способ разрядки для него заказан. Чем же еще можно изгнать из себя это, это – а что это, собственно? От чего конкретно он так страдает?

Когда, унижен миром и судьбой… Слова сонета всплыли снова в его памяти. Над участью своей я плачу в тишине… Унижен? Он несколько секунд раздумывал, так ли это, и решительно отверг даже возможность такого приговора. Именно так он выглядит в ее глазах, возможно, но это не делает мнение одного человека, пусть даже ее мнение, истиной! Сонм глупцов в мире изрекает полчища укоров и приговоров, однако грош им цена. Но – тут Дарси запнулся на слове, которое Флетчер произносил с таким нажимом и значением, и мельком глянул на слугу. Но, тем не менее обвинения Элизабет терзали его по-прежнему. «Если бы вы вели себя так, как подобает джентльмену». Унижение со стороны того, кто так дорог тебе; более того, женщины, с которой ты мечтал прожить всю жизнь, справедливо оно, или нет – это все равно удар сокрушительной силы.

Следующие строки теперь понять было нетрудно. Над участью своей… Да, участь отверженного он ощущал теперь в полной мере – отринутому Судьбой не дарованы радости и покой. Завидуя с отчаяньем скупого всем благам ближнего… Ничто сегодня не радовало его, и ничто завтра не принесет ему надежду. Он с трудом подавил готовый вырваться из груди стон. Надежда – роскошное, наполненное смыслом и звучание слово – как насмешка теперь над ним. Откуда же прилетит надежда? Его кузену хватает очередного смазливого личика для излечения от вчерашнего разочарования. Его же в жар бросало при одной только мысли о новых поисках той, что могла бы изгнать боль из его души. Нет, это не для него. Никем не сможет он заменить Элизабет. Чтобы понять это, ему вполне хватило приключений в Норвике. Пожелать блага ближнего своего? Это же смешно, он совершенно не годится для этого.

– Полотенца, сэр? – завершающий священнодействие штрих.

Дарси кивнул, но потом задержал слугу – пусть-ка сам выскажется по поводу предложенных им же слов. Он был в таком состоянии, что готов был ухватиться даже за соломинку.

– «Но» – что ты имел в виду в этом случае, Флетчер?

– Не только «но», а и «возможно», сэр. – Флетчер, пряча взгляд, укладывал приборы на подносе. – «Но» кардинально меняет смысл сонета. Безнадежность остается позади, и, в разгар самобичевания поэта у него появляется надежда на то, что не все для него потеряно безвозвратно.

– Х-м-м, – фыркнул разочарованно Дарси, – надежда на возможность надежды: романтические мечтания поэта там, где остальной трезвый мир видит только скупую прозу жизни.

– Вы были бы абсолютно правы, сэр, если бы эти счастливые «возможности» не существовали на самом деле.

– «Возможность»? Случайная? – безрадостно произнес Дарси.

– Веление Судьбы, если руководствоваться метафорой Барда, поправил его Флетчер. – Надежду способно пробудить к жизни всего лишь одно слово; но это слово ведет поэта от отчаяния к радости.

«Возможно, вспомню, жизнь моя, я о тебе» и «напрасные мольбы» сменяются торжествующим «я гимн пою судьбе», – закончил он уже почти что вздохом.

– «Это фантазии, не более», – оборвал его Дарси с нескрываемой горечью и скептицизмом.

– Нет, сэр, не фантазии, а Промысел свыше. Не прикажете ли теперь полотенца, сэр?

Флетчер заботливо поднес к лицу Дарси исполненные ароматным паром аксессуары. Одобрительно кивнув, Дарси откинулся на спинку кресла, защищая прикрытыми веками глаза от пара. Но вдруг жаркое полотенце шлепнулось ему на лицо, а слуга потрясенно выдохнул:

– Мисс Дарси!

Дарси мигом сбросил полотенце и вскочил на ноги.

– Джорджиана! – Никогда еще сестра не появлялась в его комнатах без приглашения! Он даже не помнил, когда вообще она тут появлялась в последний раз; уж во всяком случае ни разу не видела его одетым таким неподобающим образом.

– Я…, я прошу прощения, Фицуильям, – запинаясь, проговорила она под его потрясенным взором.

Она была взволнована, но твердо выдержала его взгляд, лишь мельком глянув на потерявшего дар речи Флетчера.

– Что-то, э-м-м, случилось? – Похоже, он все еще туго соображал.

– Завтрак, – просто ответила она.

Причина ее появления здесь была не менее обескураживающей, чем сам этот факт. Он знал, что ее огорчит его решение. Выходит, более чем огорчило, раз она решила сама вытащить льва из пещеры за хвост. Дарси растерянно провел руками по своим свежевыбритым щекам, прежде чем встретиться с ее любящим, но отважным взглядом. Он мгновенно вспомнил их мать. Что же, пусть будет так, вздохнул он про себя. Как он мог противиться той женщине, в которую его сестра превращалась на его глазах?