Главная Случайная страница


Полезное:

Как сделать разговор полезным и приятным Как сделать объемную звезду своими руками Как сделать то, что делать не хочется? Как сделать погремушку Как сделать так чтобы женщины сами знакомились с вами Как сделать идею коммерческой Как сделать хорошую растяжку ног? Как сделать наш разум здоровым? Как сделать, чтобы люди обманывали меньше Вопрос 4. Как сделать так, чтобы вас уважали и ценили? Как сделать лучше себе и другим людям Как сделать свидание интересным?


Категории:

АрхитектураАстрономияБиологияГеографияГеологияИнформатикаИскусствоИсторияКулинарияКультураМаркетингМатематикаМедицинаМенеджментОхрана трудаПравоПроизводствоПсихологияРелигияСоциологияСпортТехникаФизикаФилософияХимияЭкологияЭкономикаЭлектроника






Часть вторая 6 page. Эльв прилежно следовала правилам Уэстфилда





Эльв прилежно следовала правилам Уэстфилда. Не дерзила охранникам, методистам, или как их там. Ходила на групповую психотерапию и делала вид, что слушает. Иногда даже говорила, но осторожно, не раскрывая своих тайн. Она проникла в самые глубины Арнелля. Кто такие демоны, как не потерянные души, вынужденные использовать свои силы для выживания? Она нашла среди них убежище, разорвала путы лоз, растворилась в лесах. Она отыскала сад из черных роз, идеальное место, чтобы прятаться от фей, людей и гоблинов.

Вскоре Эльв научилась находиться в двух местах одновременно. Великий триумф и еще более великое облегчение! Она могла говорить с учителем и в то же время отдыхать в черном саду. Эльв дала себе арнелльскую клятву, которую намеревалась сдержать. Она выстоит и отомстит за то, что с ней сделали. Вместе с демонами она отберет Арнелль у мятежников, которые до сих пор преследовали ее. Феи и их смертные сообщники ловили демонов в сети из бабочек и выпускали в мире яви: в Нью-Йорке, в Париже, даже здесь, в нью-гэмпширских лесах. Все демоны были преданы, как и Эльв, изгнаны и опорочены. Все были бесконечно одиноки.

В брошюре говорилось, что Уэстфилд — лечебно-профилактическая школа-интернат, но насколько Эльв понимала, это место было всего лишь приютом для испорченных малолетних наркоманов с расстройствами личности. Большинство учеников принадлежали к среднему классу. Остальные попали в интернат по решению суда. За них платили родные города, округа или штаты. К концу первого месяца Эльв начала понимать здешнюю философию. Быстро сломить и смешать с грязью. Разрушить и переделать на свой лад. Им нужны были бездумные клоны с печатью Уэстфилда в душе. В психотерапевтических группах детей ругали и били. Весь первый месяц Эльв носила на груди картонку с надписью: «Лгунья». Она соврала учителю, что пропустила урок из-за лихорадки, но температура оказалась нормальной. Просто Эльв терпеть не могла тот предмет. Ладно, пусть она врет, зато делает это виртуозно. Картонки на груди недостаточно, чтобы ее унизить. Слава богу, она не попала в группу, где заставляли раздеваться догола и вставать в круг — способ обнажить свое внутреннее «я». Им пришлось бы сорвать с нее одежду силой, но она все равно бы ничего не открыла.

 

Эльв узнала о самой страшной методике Уэстфилда от своего единственного союзника, Майкла. Парень прибыл из Астории,[9]он обменял срок за угон автомобиля на год в Уэстфилде. Майкл рассказал, как поступают с учениками, которые не идут на поправку и упорно не хотят сотрудничать. Их заворачивают в одеяло и не дают двигаться, невзирая на сопротивление, пока наконец не рождается новое покладистое эго. Это называется вторым рождением, но на самом деле это тотальный контроль. Иногда в одеяле лежат часами. Если Эльв не понравилась смирительная рубашка, то это в тысячу раз хуже. Когда едва хватает воздуха и задыхаешься от ярости и желчи, остается только сдаться. Вот как они перекраивают людей по своим меркам.

Говорят, что демоны жестоки, но демоны так не поступили бы. Они позвали бы по имени, обняли, пожаловались на жизнь, выслушали и забрали с собой. Мера человеческой жестокости не переставала удивлять Эльв. Чтобы выжить в этом месте, нужно сделать вид, что сдался. Чем отчаяннее сражаешься, тем сильнее тебя ломают. Нужно спрятаться. Она это понимала. Однажды она уговорила гоблина отпустить ее на свободу. Она щебетала так сладко, что гоблин развязал ее, отвернулся и вышел за стаканом воды. Окно было открыто. Даже в одиннадцать лет Эльв знала, что второго шанса не бывает.

 

Первые три месяца у Эльв был начальный уровень привилегий — никаких телефонных звонков и визитов. Ей поручили мыть уборные, чтобы сломить дух. Это была грязная, противная работа. Эльв не жаловалась. Она ни за что не вернется в изолятор. Каждый день она брала швабру и ведро мыльной воды и шла работать. В туалетах бегали жуки. Эльв должна была опрыскивать их инсектицидом, но не делала этого. Вот бы засунуть их в конверт и отправить Мег! «Спасибо, что предала меня», — написала бы она в записке. Подобно героине сказок, она принималась мыть и чистить с первым проблеском зари, вот только у нее росли шерсть, зубы и крылья. Она легко вставала в половине шестого. Ей нравился темно-синий цвет неба в этот час. Она ценила чувство полного одиночества. «Ты поплатишься за то, что сделала со мной».

Девочки в Уэстфилде не любили Эльв. Обычное дело. Люди завистливы, мелочны и злы. Плевать. Все равно она одинока. Ее начала преследовать вздорная девица по имени Кэйти, обзывать и толкать. Эльв чертовски хотелось дать сдачи, но она придерживалась плана. Подыгрывай и, может быть, получишь то, что хочешь. Пусть сильные считают, будто ты на их стороне.

— Тебе кто-нибудь говорил, что ты сука? — спросила Кэйти.

Она затаила зло на Эльв, потому что на групповой терапии та предположила, что Кэйти не умеет владеть собой.

Эльв уже решила, что чем больше шума поднимет Кэйти, тем лучше. Когда Эльв, уходя, повернулась, Кэйти схватила со стола администратора стеклянную вазу и бросила ей в голову. После этого случая все вазы заменили на пластмассовые. Стекло разлетелось на сотни колючих осколков. Стеклянные крошки не одну неделю выметали с мусором.

Методисты, вбежавшие в комнату, чтобы разнять девочек, сразу поняли, кто жертва. Осколки вазы застряли у Эльв в волосах и сверкали, точно ледяные бусинки на тонких нитках крови. Лицо ее было белым, глаза закрыты. Она оставалась в саду в Арнелле, пока ее несли в кабинет медсестры. «Ничего не открывай, ничего не говори и в конце концов получишь что хочешь».

Кэйти немедленно перевели в изолятор. Эльв, напротив, освободили от мытья туалетов. Ей хотелось прыгать и визжать от радости. Но она только тихо и серьезно поблагодарила:

— Большое спасибо за доверие и поддержку.

Она выучила наизусть язык самопомощи. Рассказывала на групповой терапии скорбные истории, которые всех приводили в ужас. Она лгала, даже когда говорила правду — о том, как ее держали на хлебе и воде и связывали. Она плакала стеклянными слезами, которые разбивались о пол. Никто не замечал подделки, все считали слезы настоящими. Как будто она станет оплакивать прошлое!

Эльв знала, что сотрудники ее полюбили. Они жалели ее. Думали, что дома с ней жестоко обращались, что ее испортили развод родителей и их общая тайна, но теперь она стремится к новой жизни. Эльв была примерной ученицей и вскоре завоевала сердца учителей. Она посещала все уроки, хотя это было напрасной тратой времени. Достаточно было прийти, и дело в шляпе. В Уэстфилде любили хвастаться, что дипломы получают сто процентов учеников, но никто ничего не знал. Сплошная показуха для родителей.

Вскоре Эльв разрешили гулять по территории. Она поискала косточки малиновки, сверкающие переливчатые осколки, но листьев было слишком много. Она ничего не нашла. Эльв лежала на листьях и слушала подземный зов. Она ненавидела себя за слезы, пусть даже и поддельные. Здесь и сейчас она решила избавиться от всех человеческих черт. Они ничего ей не дали и привели сюда. В Арнелле именно она освобождала демонов из сетей. Ее славили как спасительницу. В их мире она кое-что значила. В их мире она была королевой.

 

Мать прислала Эльв подарок на День благодарения — черный кашемировый свитер. «А то настали холода», — написала Анни. Она серьезно? Мать никогда не хотела знать правду. Ей нравилось верить, что все хорошо — никакой кожи и костей, никаких гоблинов, никаких правил. В Уэстфилде ученикам запрещали носить свою одежду. Эльв отдала свитер Джули Хаген, методисту по распределению работы. Эльв приходилось носить уродливые джинсы и зеленую футболку, как и всем. Какая разница? Хотя ее пленили в Уэстфилде, она пряталась в Арнелле. Эльв шла по коридору в столовую и вдыхала аромат гипнотических черных роз. Она чувствовала, как сквозь кожу пробиваются крылья, перышко за перышком, косточка за косточкой. Она не знала, что будет так больно.

 

В разгар зимы, когда снега выпало на три фута и березы сливались с белыми полями, Эльв получила право ухаживать за лошадьми. Она из кожи вон лезла ради работы, которая давала наибольшую свободу. Клялась, что перевозбуждается от сахара, и отдавала десерты Джули Хаген, новой владелице черного кашемирового свитера. Мисс Хаген отличалась доверчивостью, поэтому Эльв болталась у ее кабинета под предлогом одиночества. Она начала выполнять мелкие поручения мисс Хаген и быстро стала ее любимой игрушкой и историей успеха. В конце концов это воздалось сторицей. Мир накрыло снежным одеялом, и смеркалось уже в четыре, однако Эльв получила теплое местечко, о котором мечтала.

Другие ученики могли бояться лошадей. Могли лениться убирать навоз или вставать рано утром и брести по заснеженным полям еще до завтрака. Но Эльв обожала свою новую работу. Она ценила время, проведенное в одиночестве. Она отправлялась в конюшню ни свет ни заря и проводила там большую часть дня, не считая нескольких часов учебы. На рассвете можно было полюбоваться на сов, которые сидели на высоких деревьях после ночи полета. Однажды на снегу появилась лиса. Эльв тихонько дышала морозным воздухом и завороженно разглядывала рыжую хищницу. Вот кому на редкость повезло. Она могла бродить где угодно: по пустоши, болоту, огороду.

Анни звонила каждую неделю, но Эльв не подходила к телефону. Когда она простудилась, чай и прохладное полотенце на лоб ей принесла мисс Хаген. На праздники пришла всего одна открытка — от Клэр. Эльв села на кровать, чтобы прочесть ее. Открытка была вырезана в форме бассета, похожего на соседского Претцеля, и гласила: «Жизнь без тебя просто собачья!»

«Вернись, — написала Клэр. — Nom brava gig».

Клэр писала каждую неделю. Эльв жадно читала ее письма, но не отвечала. Если бы в машине сидела Эльв, она не стала бы смотреть, парализованная страхом, как ее сестру тащат в тюрьму. Она бы постаралась их остановить. Но Клэр не знала того, что знала Эльв, и слава богу. Она не умела быть злобной, кусаться, бороться за жизнь.

Эльв не ответила сестре, но положила открытку под подушку. От всех остальных домашних вещей она избавилась.

 

Анни приехала навестить дочь без предупреждения. Ее не ждали и не хотели видеть. Она решила, что это единственный способ достучаться до Эльв. Еще не поздно все исправить, если сесть и поговорить по душам. Дочь снилась ей всю прошлую неделю. В последнее время она боялась спать. Они жили, как будто ничего не случилось, по крайней мере, так казалось. Анни с девочками завтракали, после чего Мег и Клэр шли в школу. Анни бросила работу. Она решила посвятить себя семье. Ее сбережений должно было хватить. Анни стремилась себя чем-то занять, хотя бы вождением. Она готовила замысловатые ужины, научилась делать суши, пробовала вязать. Помогла девочкам перекрасить спальню в цвет яичного желтка в надежде прибавить света на третьем этаже.

По ночам, однако, все становилось ненормальным. По дому гуляло эхо. Ветки выбивали по крыше странный мотив. Иногда Анни снилось, как она везет Эльв в Уэстфилд; те же повороты на шоссе, тот же листопад, тот же ужасный миг: Эльв выглядывает в окно и понимает, куда они приехали. Все советовали подождать. Придет время, и дочь напишет или позвонит. Все уверяли, что Эльв изменится и вернется к ней. Но сколько можно ждать?

Однажды, после того как Клэр и Мег ушли в школу, Анни села в машину и поехала в Нью-Гэмпшир. Она так отчаянно стремилась в Уэстфилд, что даже не послушала прогноз погоды. Когда она добралась до границы штата, снег валил так сильно, что дорога выглядела незнакомой. Анни завернула в магазин, собрала продукты для передачи и поехала дальше. Она все больше и больше терялась и несколько раз останавливалась, чтобы спросить дорогу. Район вокруг Уэстфилда был загадкой — с плохо расставленными дорожными знаками, возникающими внезапно поворотами. Все было белым, леса тянулись бесконечно. Сплошные пихты, дубы и крошащиеся каменные стены, которые вились по бывшим фермерским полям. Анни остановилась на обочине, окончательно заблудившись. Вокруг лежала дикая холмистая местность, и Анни несколько раз наехала на бревна. Она умудрилась пропустить поворот на Уэстфилдскую школу.

Подъехала полицейская машина. Анни чувствовала, что вот-вот заплачет. Она надела солнечные очки. Полицейский обошел машину и постучал в окно.

— Все в порядке? — спросил он, когда Анни опустила стекло.

Он смотрел на нее с любопытством.

— Я не заметила поворот на Уэстфилдскую школу. Там учится моя дочь.

— Разворачивайтесь, — разрешил полицейский. — Я послежу за дорогой.

Было ясно, что он ее пожалел. Она уже видела это выражение на лицах соседей и друзей.

— Школа будет слева через четверть мили. Посидите, отдохните немного, прежде чем ехать, — предложил полицейский. — Я подожду. Спешить некуда.

Анни немного постояла на обочине, развернулась и покатила по асфальтобетону. Полицейский помахал ей вслед. Похоже, он единственный на свете знал, что она еще жива. Снег повалил гуще. Анни пробиралась вдоль обочины и по-прежнему ничего не видела. Она ехала очень медленно и щурилась сквозь крупные пушистые снежинки. В белой мгле проступили ворота Уэстфилда. На этот раз она не пропустила поворот.

Передача для Эльв лежала на заднем сиденье. Фрукты, печенье и растение в горшке. Анни припарковалась и забрала купленное. Она не стала снимать очки и обмотала голову шарфом. В снегопад школа выглядела незнакомой, заключенной в стеклянный снежный шар. Кампус казался далеким, точно русские степи. Мать Анни всегда говорила, что ее московское детство прошло зимой. Когда родители Наталии приехали в Париж, первым делом они купили фруктов. Раньше им редко перепадало что-либо вкуснее пары побуревших яблок. Именно Наталия привила Эльв любовь к абрикосам. Фрукты — лучший подарок, твердила бабушка внучкам. Это прекрасно знают те, кто никогда их не пробовал.

Анни шла по обледенелой тропинке к зданию администрации и слушала хруст льдинок под ногами и свое дыхание. В высоких пушистых сорняках кто-то мелькнул, не то опоссум, не то енот. Зверь внимательно смотрел, как она изо всех сил старается не поскользнуться. В вестибюле болтали два охранника. При виде Анни они замолчали.

— Я хочу увидеть свою дочь, — сообщила она.

Никто не ответил, и Анни запаниковала. Они что, не знают собственных учеников?

— Свою дочь, — повторила она. — Элизабет Стори. Эльв. Она здесь учится.

— Вам назначено? — спросил охранник.

— Мне что, нужно спрашивать разрешения на встречу с собственным ребенком?

По-видимому, нужно. Охранника позвали в кабинет администратора. Анни оставалось только ждать. Тем временем проверили передачу и одобрили только фрукты. Растение в горшке конфисковали и выдали список разрешенных и запрещенных к передаче вещей. Анни вспомнила о кашемировом свитере, подарке на День благодарения. Она столько часов выбирала идеально подходящий, не слишком роскошный или вычурный!

Эльв возвращалась с обеда из столовой и заметила мать в вестибюле. Она убежала к себе в комнату и закрыла дверь. Ее сердце лихорадочно билось. Мать превратилась в незнакомку в черном зимнем пальто. На ней были солнечные очки, хотя на улице шел снег. Эльв ощутила прилив печали. Она вспомнила, как сидела в огороде с матерью, когда младшие сестры спали в колыбельках. Эльв одна помогала собирать помидоры и горох. Мать поднимала ее повыше, чтобы она могла достать до самых верхушек ползучих побегов и сорвать голубовато-зеленые стручки. В воздухе висела пыльца, солнце сияло сквозь листву боярышника и планки шпалеры, мать хохотала над тем, как Эльв срывает стручки целыми горстями.

Эльв пошла в туалет и сунула пальцы в горло. Когда пришла Джули Хаген с особым разрешением на семейную встречу, Эльв рвало на полу туалета. Мисс Хаген вернулась в вестибюль и сообщила Анни, что визит придется отложить. Ее дочь больна, не лучшее время для первой встречи. Волноваться не о чем, наверняка простая желудочная инфекция. Анни пришлось уехать, хотя она и пыталась протестовать.

Эльв подошла к окну, чтобы посмотреть, как мать выезжает с парковки. Машина медленно катила прочь, словно во сне, и остановилась в конце длинной подъездной дорожки. Что-то встрепенулось в груди Эльв. Затем машина снова тронулась с места. Она проехала через ворота и исчезла. Чувства бесполезны. Эльв находилась под таинственной защитой, как будто жила в арнелльском замке из камней и палочек. Словно колючая проволока ограждала ее от зла. Оставленную матерью передачу Эльв держала в комоде, пока фрукты не сгнили. Желтые яблоки, красные апельсины и мандарины вскоре стали одинаково черными и ядовитыми. В конце концов она выкинула фрукты в окно, чтобы их склевали птицы.

Эльв лежала клубочком на кровати и думала о другом мире. Один из демонов потянул ее за рукав. Крохотное потерянное создание с крылышками цвета крови. Смертные были жестоки с демонами, как и с Эльв. Она жалела демонов и жалела себя. Если бы ее не украли у настоящих родителей, она могла быть счастлива. Эльв позволила бедняжке демону прилечь рядом. Впустила его к себе под кожу.

 

Эльв делала уроки Майкла в обмен на сигареты. Она собиралась лишь пролистывать назначенные книги, но вскоре начала вчитываться всерьез. В последнее время она читала «Алую букву». Роман оказался на удивление хорошим. Эльв помнила его в руках у Мег. Она думала, что сестра напрасно тратит время, но теперь ей нравилось, что Готорн, похоже, был на стороне Тестер Прин. Эльв знала, каково носить клеймо. Она смотрела в зеркало на свои татуировки и воображала себя такой же отверженной, как Тестер: разоблаченной и опустошенной, выставленной напоказ.

Лишь в конюшне Эльв не ускользала в другой мир. Ей нравилось ухаживать за лошадьми. Вот почему она никому об этом не говорила, даже мисс Хаген, которая обычно была на ее стороне. Она боялась, что, если кто-то узнает, ее лишат последней радости. Лошадей звали Маргаритка, Пышка, Сэмми и Джек. Хозяин поместья бросил их, когда обанкротился и продал имение школе. Он отдал лошадей вместе с постройками и мебелью, как будто они были всего лишь золотыми рыбками в пруду. Маргаритка и Пышка были молодыми и горячими. Но Эльв больше любила Сэмми и Джека. Сэмми, миниатюрный паломино,[10]робел перед незнакомыми людьми. Джек был старым, огромным, величавым, с мощными копытами. Лошади прекрасно знали Эльв и ждали ее, как бы рано она ни пришла.

Наступило Рождество. На ужин подали индейку, после чего Эльв сбежала в конюшню. Зима становилась все темнее, короткие дни пролетали быстро. Норт-Пойнт-Харбор словно находился на другом конце земли. Эльв похудела, но окрепла от работы с лошадьми. Таскать тюки сена и чистить стойла нелегко. В январе и феврале было так холодно, что на лошадей приходилось надевать шерстяные попоны. С клубами пара из ноздрей они напоминали паровые машины. Эльв любила возиться с лошадьми, ей нравился запах сена. Она вспоминала Центральный парк и лошадь, которая сбежала с ее сестрой. Лучше умереть, чем быть рабыней смертных, связанной, с железными удилами во рту.

Джек бился о стойло и оглушительно ржал, когда Эльв пришла в конюшню в то утро. Девушка свистнула, и конь подбежал к ней, как огромный ученый пес. Иногда Эльв сидела на соломе в стойле Джека и просто разговаривала с ним. Он смотрел на нее большими темными глазами, и ей хотелось плакать не крокодильими слезами, а настоящими. Возможно, она сбежит вместе с ним. Или оставит его стойло открытым, чтобы он сумел удрать на свободу. Лошади не судили Эльв по внешности и не понимали, что она отмечена и погублена. Им было все равно, что с ней случилось дурное и никто ее не понимал. Им было все равно, что она носила уродливую одежду, тушила сигареты о кожу, сидела на сене и плакала при мысли о том, как долго Клэр ждала ее на углу — весь день, пока не опустилась темнота и в воздухе не закружились мошки. Клэр плакала много часов подряд, ее горячее лицо было в потеках слез. Эльв пришлось ее утешать.

Иногда Эльв и Майкл прятались за конюшней и курили сигареты, которые ему контрабандой проносил брат. Эльв уже делала за Майкла все уроки, даже математику. В последнее время она пропускала вечерние занятия ради «Алой буквы». Иногда даже предпочитала книгу Арнеллю. Эльв ненавидела Димсдейла и хотела, чтобы он понес заслуженное наказание. Это придуманная история, так что мерзкий смертный получит по заслугам, а погубленная им девушка повернется и уйдет.

 

Однажды ветреным днем Эльв возвращалась из конюшни, когда Майкл выходил из здания администрации. Благодаря Эльв он стал отличником и получил право видеться с родными наедине. Его навещал только брат из Нью-Йорка. Эльв стояла в высокой траве, которая уже стала светло-зеленой. Весна вступала в свои права, земля была грязным месивом, а воздух — холодным и свежим. Эльв провела в Уэстфилде шесть месяцев. Внешний мир словно перестал существовать. Она с трудом могла представить мамино лицо, не распечатывала ее письма. Жизнь до Уэстфилда слилась в единое пятно. Эльв была готова принять будущее. Она ждала новой жизни.

Она сбросила куртку, как только солнце стало припекать, хотя воздух еще был холодным. Жители Нью-Гэмпшира с нетерпением ждали весны, и Эльв вместе с ними. Она носила безразмерные джинсы и свитер поверх зеленой футболки. Эльв знала, что кошмарная одежда призвана стереть ее индивидуальность. В Уэстфилде все были равны в своем уродстве. На Эльв были резиновые сапоги, забрызганные грязью. Длинные черные волосы — единственное, что осталось от нее прежней. И все же, стоя в высокой траве, она была полна надежд. Где-то должен быть другой мир. Там ее поймут без слов.

Майкл рассказывал брату об их бывшем соседе, которого только что замели, но Лорри не слушал. Ему исполнилось двадцать пять, и он был сам себе хозяин. Между братьями пролегала пропасть в восемь лет, и они были совершенно разными людьми. Майкл — хвастун, а Лорри — выдумщик. Майкл угонял машины, жадно хватал все, до чего мог дотянуться, и неизменно попадался. Лорри убеждал людей отдать ценности по доброй воле. Он был худым и высоким, темноволосым, с тяжелыми веками и сверхъестественной способностью читать мысли. Женщины говорили, что у него убийственная улыбка и перед ним трудно устоять. Все соглашались — он мог заговорить кого угодно и своими речами отвести от себя любую беду. В городе его узнавали по татуировкам. На одной его кисти был терновый венец, на другой — венец из роз. Над венцами сияли черные звезды. Тыльная сторона руки — одно из самых болезненных мест для татуировки, кожа на ней тонкая, как бумага, но Лорри это не остановило. Он решил, что любая стоящая история имеет свою цену. Татуировки расскажут историю за него, если ему не хватит времени, сил или мужества.

Он увидел, как из конюшни вышла девушка и остановилась в траве. За ее спиной летели волосы. В воздухе висела пыльца, все было туманным и зеленым.

— Кто это? — спросил он брата.

— Да так, одна провинциальная потаскушка. Родители решили, что она неуправляема. Я заставляю ее делать мои домашние задания. — Майкл любил прихвастнуть перед братом. — Она для меня что угодно сделает.

Лорри засмеялся. В отличие от младшего брата ему незачем было хвастать. Он просто знал, чего хочет.

— Уже нет.

Эльв увидела Майкла и его гостя, но решила, что ее не заметили. Она полагала себя невидимой. Она была в Арнелле, далеко от грязной, едва зеленой весны. Гуляла по полю с фиалками размером с капусту и ядовитыми черными помидорами — «яблоками любви», которые словно вопрошали: «Осмелишься нас попробовать?» Эльв отправлялась туда всякий раз, покидая конюшню. В Нью-Гэмпшире она была никем, камешком в траве, но ее демоническая свита захватила другой мир. Демоны преследовали фей-предательниц, которые малодушно хотели заключить сделку с людьми. Они построили дома из грязи и соломы и окружили их черными камнями мести, проклятием для любого, кто попытается причинить им вред.

Эльв решила, что красавчик направляется к парковке за полем. Она никогда не видела брата Майкла, но была наслышана о его подвигах. Он вроде волшебника, рассказывал Майкл. Может раздобыть деньги, наркотики, свободную квартиру, машину с полным баком бензина, когда меньше всего ждешь. Эльв внезапно поняла, что парень идет прямо к ней. Пришлось вернуться из Арнелля. У нее закружилась голова. Как будто из нее что-то вырвали. Раздался хруст, словно воздух трескался на части. Эльв перенеслась в реальный мир. Ее сердце бешено колотилось.

— Таким красавицам здесь не место, — произнес Лорри.

Его первые слова пронзили ее насквозь. Уродливо одетая, она стояла в нью-гэмпширской траве. Эльв убрала волосы с лица, чтобы получше разглядеть незнакомца.

— Зря тебя сюда засадили. — Он словно продолжал беседу.

Казалось, он лучше всех знает Эльв. Он был даже слишком красив, точно киноактер, который по ошибке забрел на нью-гэмпширский луг. Эльв понравилось и то, как он одет — черная куртка, джинсы, ботинки, черные кожаные перчатки, — и высокий рост. Ей даже пришлось задрать голову, иначе было не разглядеть его лица. Еще никто не говорил с ней так откровенно. С другим мужчиной Эльв стала бы заигрывать, а в плохом настроении просто ушла бы. Но этот ее заворожил. Она вздернула подбородок, точно ребенок, бросающий вызов, и попыталась стряхнуть чары.

— Спорим, ты даже не знаешь, как меня зовут?

Он прищурился сквозь зеленую пыльцу.

— Тебя зовут Эльв.

Она впервые сочла красивым собственное имя. Чары стали еще сильнее.

— Идем.

Текучая энергия Лорри поработила ее волю. Он схватил Эльв за руку и повел мимо конюшни в лес. Воздух был холодным, но трава уже зеленела. Травинки прилипали к одежде. В лесу густо росли березы и сосны. Раскручивались улитки папоротников, зеленел водяной шпинат с крупными листьями и затхлым запахом. В столовой уже начинался обед, но Эльв никто не хватится. Она часто оставалась с лошадьми до начала уроков, а порой возвращалась лишь к ужину. Джули Хаген исправно снабжала ее освобождениями. В конце концов, она была игрушкой мисс Хаген, легкоуправляемой перевоспитанной девочкой, и умела должным образом себя вести в ожидании побега.

По дороге Лорри начал рассказывать историю своей жизни. Он вырос в Квинсе, но родители бросили его и брата. С десяти лет он полагался только на себя. Он научился выживать без чьей-либо помощи. Внезапно он остановился посередине предложения, так что Эльв налетела на него. Лорри усмехнулся и поддержал ее за талию. Его прикосновение разлилось по ее телу жаром.

— Может, хватит на сегодня? — спросил Лорри.

— Рассказывай! — Эльв переполняли чувства. Большинство людей такие скучные! Она мгновенно затыкала им рот. Но только не ему. Она охотно его слушала. — Нельзя обрывать историю на середине.

— Это не мамина сказочка на ночь, — предупредил Лори. — Это страшная история.

Он говорил взволнованно, и Эльв задумалась. Иные истории невозможно стереть из памяти.

И все же Эльв осталась непреклонна.

— Тем лучше.

Очарованный, Лорри засмеялся. Потрясающая девочка, замечательно упрямая и красивая. Что ж, он сможет ее приручить. Не будет торопиться и подождет, пока она сама к нему придет.

— Давным-давно… — начал он, и оба засмеялись.

На соснах раскричались вороны. Лорри немного подождал, и шумные птицы вскоре улетели. Он рассказал Эльв, что жил один, с тех пор как последние приемные родители попытались избить его до смерти. Раньше тоже бывало несладко. В одной семье его выставили под проливной дождь, и он заработал пневмонию. В другой держали на хлебе и воде. В третьей клали монетки на веки, словно мертвецу, и он должен был спать всю ночь, не шевелясь. Но последняя семья была хуже всех. Когда он приходил из школы, его запирали в крошечной каморке, которую называли спальней. На самом деле это была душная кладовка, в которой копился мусор и старая обувь. В конце концов его терпение лопнуло, и он украл нож в школьной столовой. Той ночью он разрезал веревки.

— Тебя связали? — спросила Эльв, совершенно завороженная его рассказом. Она прижала ладонь к груди, чтобы сердце билось потише. Ее тайное заклинание неожиданно стало явью. Веревка, железо, вода, хлеб.

— Так поступают только слабаки. Для них это единственный способ взять верх. У них внутри пустота, вот почему они стремятся связать, пленить. Я решил, что с меня хватит.

Он вылез в окно и навсегда изменил свою жизнь. Как-то раз холодной ночью он испугался, что замерзнет до смерти, но нашел тайную лестницу за железными воротами на Тридцать третьей улице. Все свои сокровища он находил случайно, не прилагая никаких усилий. Как сегодня нашел Эльв.

Эльв обдумала слово «сокровище» и попросила продолжать. Лорри потянул ее вниз, и они сели рядышком. Солнце запускало яркие иглы сквозь кроны деревьев.

Лорри открыл железные ворота и спустился по длинной-длинной лестнице, у подножия которой увидел рельсы. Он не верил собственным глазам.

В воздухе летали комары, но Эльв ничего не замечала. Она дышала часто-часто.

— Ты жил под землей?

— Будет время, расскажу. — Лорри пожал плечами. — Это долгая история.

— Нет, — взмолилась Эльв. — Сейчас.

Лорри знал, что она у него в руках. Он пообещал рассказать в следующий раз. Эльв внезапно поняла, что давно звонят на ужин. Она останется голодной, если не поспешит. А еще ее ждет одно из наказаний Уэстфилда: или изолятор, или унижение. Они провели в лесу несколько часов. Наступило время полевок — ястребы уже расселись по деревьям, но совы еще не отправились на охоту. Небо любимого цвета Эльв — приглушенного темно-синего — пеплом сыпалось на землю.

— Я не хочу, чтобы у тебя были неприятности, — произнес Лорри.

Он шел за ней и на мгновение остановился прикурить. У него были вредные привычки, но он умел себя контролировать, в отличие от большинства знакомых идиотов.

Date: 2015-07-25; view: 287; Нарушение авторских прав; Помощь в написании работы --> СЮДА...



mydocx.ru - 2015-2024 year. (0.006 sec.) Все материалы представленные на сайте исключительно с целью ознакомления читателями и не преследуют коммерческих целей или нарушение авторских прав - Пожаловаться на публикацию