Как развиваются страны

Исторические факты дают и другие уроки. Так, в XVIII веке различия между первым и третьим миром были куда менее резкими, чем сегодня. Возникают два очевидных вопроса:

1. Какие страны развились, а какие нет?

2. Можем ли мы выделить какие-нибудь действующие факторы?

Ответ на первый вопрос достаточно ясен. За пределами Западной Европы развились два основных региона – Соединенные Штаты и Япония, то есть два региона, избежавшие европейской колонизации. Иное дело колонии Японии – хотя Япония была жестокой колониальной державой, она не грабила свои колонии, а развивала их, приблизительно с такой же скоростью, как развивалась сама.

А как насчёт Восточной Европы? В XV веке началось разделение Европы: запад развивался, а восток становился прислуживающей ему территорией, изначальным третьим миром. Различия углублялись до начала этого века, когда Россия выпуталась из системы. Несмотря на ужасные зверства Сталина и страшные военные разрушения, советская система всё-таки подверглась значительной индустриализации. Она образует «второй мир», а не часть третьего мира, — или же образовывала до 1989 года.

Из документов для внутреннего пользования нам известно, что до 60-х годов XX века западные лидеры боялись, что экономический рост России будет вдохновлять «радикальный национализм» в других странах, и что другие тоже могут быть поражены недугом, заразившим Россию в 1917 году, когда она не пожелала «служить дополнением для индустриальной экономики Запада» – так престижная исследовательская группа описывала проблему коммунизма в 1955 году. Поэтому западная интервенция 1918 года якобы была оборонительной акцией с целью «защитить благополучие мировой капиталистической системы», которой угрожали социальные изменения в «обслуживающих» регионах. И так её описывали респектабельные ученые.

Логика холодной войны вызывает инциденты в Гренаде и Гватемале, хотя масштаб их настолько несоизмерим с российским, что эти конфликты зажили собственной жизнью. Неудивительно, что с победой более могущественного противника были восстановлены традиционные модели. Также не следует удивляться тому, что бюджет Пентагона остаётся на уровне холодной войны и теперь увеличивается, тогда как международная политика Вашингтона едва ли изменилась: эти факты тоже помогают нам правильно понимать реалии глобального порядка.

Если возвратиться к вопросу о том, какие страны развивались, то довольно-таки ясным покажется один вывод: развитие зависело от свободы от «экспериментов», основанных на «плохих идеях», которые были очень хорошими для разработчиков и тех, кто с ними сотрудничал. Это не гарантия успеха, но это действительно кажется одной из его предпосылок.

Обратимся ко второму вопросу: как преуспели в развитии Европа и те, кто избежал её контроля? Часть ответа опять же представляется ясной: радикально нарушая апробированную доктрину свободного рынка. Этот вывод подтверждается от Англии до восточно-азиатской территории современного промышленного роста, разумеется, включая Соединенные Штаты, лидера в протекционизме с самых его истоков.

Стандартная экономическая история признаёт, что вмешательство государства всегда играло центральную роль в экономическом развитии. Но его воздействие недооценивается из-за слишком узкого фокуса. За одним важным исключением, фундаментом промышленных революций был дешёвый хлопок, преимущественно из США. Он сохранялся дешевым и доступным не из-за действия рыночных механизмов, а в силу его недоступности туземному населению и из-за рабства. Конечно, были и другие производители хлопка. Среди них выделялась Индия. Её ресурсы перетекали в Англию, тогда как её собственная передовая текстильная промышленность была разрушена британским протекционизмом и британскими войсками. Другим примером является Египет, принимавший меры к развитию в то же время, что и США, но блокированный британской армией по вполне ясной причине: Британия не стала бы терпеть независимого развития этого региона. Зато Новая Англия оказалась способной последовать по пути своей метрополии, преградив доступ более дешевому британскому текстилю с помощью очень высоких тарифов, подобно тому, как Британия поступила с Индией. Историки экономики считают, что без таких мер, половина нарождавшейся текстильной промышленности в Новой Англии была бы разрушена, что оказало бы широкомасштабное воздействие на рост индустрии в целом.

Современным аналогом является энергетика, на которой зиждется экономика в развитых странах. «Золотой век» послевоенного развития основывался на дешевизне и изобилии нефти, причём положение сохранялось в значительной степени с помощью угроз или с применением силы. Это продолжается и по сей день. Значительная часть бюджета Пентагона тратится на то, чтобы удерживать цены на нефть на Ближнем Востоке на уровне, который считают подходящим Соединенные Штаты и их энергетические компании. Мне известно лишь одно техническое исследование этой темы: в нем делается вывод, что расходы Пентагона составляют субсидию в 30% рыночной цены нефти; по заключению автора, это показывает, что «современное мнение о дешевизне полезных ископаемых представляет собой сплошной вымысел». Голословные оценки эффективности торговли и выводы, касающиеся экономического здоровья и роста, имеют ограниченную значимость, если мы игнорируем множество таких скрытых стоимостей.

Группа видных японских экономистов недавно опубликовала многотомный обзор японских программ экономического развития, начиная со Второй мировой войны. В нём указывается, что Япония отклонила неолиберальные доктрины своих американских советников, избрав вместо этого форму индустриальной политики, отводившую преобладающую роль государству.

Рыночные механизмы вводились государственной бюрократией и промышленно-финансовыми конгломератами постепенно, по мере роста перспектив коммерческого успеха. Упомянутые экономисты делают вывод, что одним из условий для «японского чуда» стал отказ от ортодоксальных экономических наставлений. Успехи оказались впечатляющими. По сути дела не обладая ресурсами, к 90-м годам XX века Япония развила крупнейшую в мире производящую экономику и стала ведущим в мире источником зарубежных инвестиций, также записав на свой счёт половину чистых сбережений всего мира и финансируя дефициты США.

Что касается бывших японских колоний, то крупнейшее научное исследование Миссии американской помощи на Тайване обнаружило, что американские советники и китайские планировщики пренебрегли принципами «англо-американской экономики» и разрабатывали «государственно-ориентированную стратегию», опираясь на «активное участие правительства в экономической деятельности на острове посредством обдуманных планов и правительственного контроля за их выполнением». Тем временем американская официозная пресса «рекламировала Тайвань как историю успеха частного предпринимательства».

В Южной Корее «предпринимательское государство» функционирует иным путем, но играет роль направляющей руки не в меньшей степени. Только что вступление Южной Кореи в Организацию по экономическому сотрудничеству и развитию (ОЭСР), клуб богачей, было отложено из-за её нежелания полагаться на рыночно ориентированную политику, например, на разрешение передачи власти иностранным компаниям и на свободное движение капитала, – что весьма напоминает её японских наставников, не разрешавших экспорта капитала до тех пор, пока экономика Японии крепко не встала на ноги.

В недавнем выпуске «Research Observer» Международного Банка (август 1996 года) председатель Совета экономических советников при Клинтоне Джозеф Стиглиц извлекает «уроки из восточно-азиатского чуда», среди которых он особенно отмечает тот, что в восточно-азиатских странах, преуспевших на пути экономического развития, «правительство взяло на себя основную ответственность за осуществление экономического роста», отбросив «религию», полагающую, что рынки знают всё лучшее всех, и прибегнув к вмешательству ради улучшения передачи технологий, относительного равенства, образования и здравоохранения, наряду с промышленным планированием и координацией. «Доклад ООН по экономическому развитию человечества за 1996 год» делает акцент на жизненной важности правительственной политики по «распространению опыта и удовлетворению жизненно важных общественных потребностей», отмечая, что такая политика служит «трамплином для длительного экономического роста». Неолиберальные же доктрины — что бы о них ни думать — подрывают образование и здравоохранение, ведут к росту неравенства и уменьшают долю труда в доходах; это невозможно подвергнуть серьёзному сомнению.

Год спустя после того, как экономике стран Азии был нанесен тяжёлый удар из-за финансовых кризисов и рыночных крахов, Стиглиц — теперь главный экономист Всемирного Банка – повторил свои выводы (отчётный доклад, исправленный вариант, Ежегодная конференция Всемирного банка по экономике развития 1997, Всемирный Банк 1998, Ежегодные Лекции для широкой публики 2, 1998). «Текущий кризис в Восточной Азии не является опровержением восточно-азиатского чуда», – писал он. «Остаются основные факты: ни в одном другом регионе земного шара никогда не было столь драматического роста доходов и избавления от бедности такого большого числа людей за столь короткое время». «Изумительные достижения» иллюстрируются десятикратным ростом доходов на душу населения в Южной Корее за три десятилетия – беспрецедентный успех «с весомыми дозами правительственного вмешательства», в нарушение Вашингтонского консенсуса, но в согласии с экономическим развитием США и Европы, — вежливо добавляет он. «Далеко не опровергая восточно-азиатское чудо, — заключил Стиглиц, — серьёзная финансовая суматоха в Азии может частично быть результатом того, что там отошли от стратегий, которые очень хорошо служили этим странам, включая хорошо регулируемые финансовые рынки», – имеется в виду широкомасштабный отказ от успешных стратегий как ответ на давление Запада. Другие специалисты выражали аналогичные взгляды, зачастую более убедительно.

Поражает сравнение Восточной Азии с Латинской Америкой. Латинская Америка имеет наихудшие в мире результаты по неравенству, Восточная Азия — среди лучших. То же касается образования, здравоохранения и общих показателей социального благополучия. Импорт в Латинскую Америку сильно перекошен в сторону потребления для богатых, а в Восточной Азии — в сторону производственных инвестиций.

Утечка капиталов из Латинской Америки приближается по уровню к её сокрушительным для экономики долгам; в Восточной Азии до самого последнего времени она подвергалось жёсткому контролю. В Латинской Америке богатые, как правило, освобождены от социальных обязательств, в том числе — от налогов. Как подчеркивает бразильский экономист Брессер Перейра, главная проблема Латинской Америки состоит не в «популизме», а в «подчинении государства богачам». Восточная Азия резко от неё отличается.

Экономика латиноамериканских стран также была более открытой для иностранных инвестиций, чем экономика Восточной Азии. Как сообщают аналитики Комитета ООН по торговле и развитию (УНКТАД), начиная с 1950 года, зарубежные мультинациональные корпорации в Латинской Америке «контролировали значительно большие доли промышленного производства», чем в успешно развивавшихся странах Восточной Азии. Даже Всемирный Банк допускает, что приветствуемые им иностранные инвестиции и приватизация в Латинской Америке «имели тенденцию заменить прочие потоки капитала», передавая контроль зарубежным странам и отправляя прибыли за границу. Банк также признает, что цены в Японии, Корее и на Тайване больше отклонялись от рыночных, чем в Индии, Бразилии, Мексике, Венесуэле и в так называемых интервенционистских странах, тогда как наиболее интервенционистское и искажающее цены из всех правительств в мире, китайское, является любимым и быстрее всех растущим заёмщиком денег у того Банка. А исследования Всемирного Банка скрывают тот факт, что национализированная меднодобывающая промышленность служит основным источником экспортных доходов для Чили — и это лишь один из многих примеров.

Похоже, что открытость международной экономике дорого стоила Латинской Америке, – как и её неспособность контролировать капитал и богачей, а не просто труд и бедняков. Разумеется, отдельные секторы населения получают выгоду, как в колониальную эпоху. И тот факт, что они так же преданы доктринам неолиберальной «религии», как и иностранные инвесторы, не следует считать неожиданным.

Роль государственного управления и государственной инициативы в странах с успешно развивавшейся экономикой должна стать общеизвестной. Аналогичный вопрос: как третий мир стал таким, каков он сегодня. Вопрос рассмотрел видный историк экономики Пол Бейроч. В недавнем важном исследовании он подчёркивает, что «нет сомнений, что экономический либерализм, навязанный третьему миру в XIX столетии, является важнейшим элементом в объяснении задержки его индустриализации», и в весьма показательном случае с Индией объясняет «процесс деиндустриализации», превративший мировую промышленную мастерскую и центр мировой торговли в глубоко обнищавшее аграрное общество, страдающее от резкого падения реальной зарплаты, недопотребления продовольствия и недоступности прочих простейших товаров потребления. «Индия оказалась только первой жертвой в очень длинном списке», замечает Бейроч, включающем «даже политически независимые страны третьего мира, которые заставили открыть свои рынки для западных продуктов». Тем временем общества Запада предохраняли себя от рыночных порядков и развивались.