Глава 17. Возлюбленная Земля, Матерь Миров

Возлюбленная Земля, Матерь Миров! И какой поэт, был ли он осчастливлен ее посещением или нет, не пытался передать тоску человека по своей колыбели… ее прохладные зеленые холмы, гряды облаков, бесконечность океанов, ее чарующее материнское тепло.

Торби впервые увидел легендарную Землю на экране корабля Гегемонии. Капитан Стражи Н'Ганги вошел в салон и показал ему остроконечные очертания египетских пирамид. Торби не знал об их историческом значении и поэтому уставился в другое место. Но он с восторгом наблюдал за планетой из космоса: ему впервые представилась такая возможность.

Время на «Ариэль» проходило довольно скучно. Почтовое судно, предназначенное для перевозки, управлялось командой из трех инженеров и трех астронавигаторов: они то были на вахте, то спали. Приняли его поначалу не лучшим образом, потому что капитан Н'Ганга был раздосадован указанием «принять пассажира», поступившим с «Гидры», – почтовое судно должно двигаться прямиком к цели, никого не беря на борт.

Но Торби зарекомендовал себя прекрасно, он помогал коку, а все остальное время проводил в библиотеке, к тому же они получили указание садиться на поле Галактических Предприятий, а не на Базе Стражи.

Вместо веревочной лестницы, по которой он должен был спускаться (на почтовых нет трапа), Торби увидел, что к люку подъехало подъемное устройство. Торби, которому за все эти недели в узком стальном кубрике так и не удалось помыться, замялся в смущении.

Его встречали восемь или десять человек, среди которых была молодая женщина и двое седовласых, уверенных мужчин. На каждом была одежда, которая стоила не меньше годового заработка Стражника. Особенно бросалась в глаза женщина, которую Торби оценил опытным взглядом Торговца: подчеркнутая скромность ее гардероба так и бросалась в глаза.

Но, с его точки зрения, эффект от ее внешнего вида скрадывался супермодной прической – величественным сооружением, где золото отливало зеленью. Он только моргнул, увидев ее драгоценности; ему доводилось видеть красивых женщин в Джаббул-порте, где из-за климата одежда служила лишь украшением, и разница сразу же бросилась в глаза. Ему с тоской подумалось, что снова придется привыкать к новым обычаям.

Важный мужчина встретил его, когда он вышел из лифта.

– Тор! Добро пожаловать домой, мальчик мой! – Он схватил Торби за руку. – Я Джон Уимсби. Как давно я не держал тебя на коленях! Зови меня дядя Джек. А это твоя кузина Леда.

Женщина с зелеными волосами положила руку Торби на плечо и поцеловала его. Он был изумлен и не ответил ей тем же.

– Как чудесно, что ты дома, Тор, – сказала она.

– Да, спасибо.

– А теперь мы должны поприветствовать бабушку и дедушку, – объявил Уимсби. – Профессор Бредли… и твоя бабушка Бредли.

Бредли – старше Уимсби, высокий и стройный, хотя и с небольшим брюшком; у него была небольшая аккуратно подстриженная борода. Так же, как и Уимсби, он был одет в пиджак и короткую накидку, но не столь изысканного покроя. У женщины было доброе лицо и ласковые голубые глаза; одежда ее не отличалась великолепием, но шла ей. Она расцеловала Торби в обе щеки и сказала:

– Славный мой сын возвратился домой…

Дедушка воздел руки кверху.

– Это чудо, сынок! Ты выглядишь точно, как наш мальчик – твой отец. Не так ли, дорогая?

– Так и есть!

Вокруг Торби стоял гомон. Он был ужасно смущен и с трудом сохранял самообладание: оказаться в окружении этих людей, которые были его плотью и кровью, было для него труднее, чем впервые вступить на борт «Сису». Эти старики – неужели они родители его отца? Торби с трудом мог представить себе это, хотя знал, что так и есть.

К его облегчению, этот человек, Уимсби, который назвался дядей Джеком, сказал с вежливой непреклонностью:

– Пожалуй, нам пора двигаться. Бьюсь об заклад, что мальчик чертовски устал. Поэтому я отвезу его домой. Идет?

Бредли пробормотал, что они согласны, и компания пошла к выходу. Остальные, которых ему не представили, двинулись с ними. В проходе их подхватил эскалатор, который все набирал скорость, пока не замелькали стены. По мере приближения к выходу скорость замедлялась – они проехали не меньше мили, прикинул Торби, и – наконец эскалатор остановился, дав им возможность сойти.

Здесь было много народу: потолок возвышался над головой, а стен не было видно из-за толпы. Торби понял, что они находятся на транспортной станции. Молчаливый мужчина, сопровождающий их, освободил им дорогу, и они двинулись по прямой, не обращая внимания на остальных. Несколько человек попытались кинуться за ними, и одному это удалось сделать. Он ткнул в Торби микрофоном и сказал быстро:

– Мистер Рудбек, что вы думаете о…

Охрана оттащила его, и мистер Уимсби торопливо сказал:

– Потом, потом! Звоните мне в контору и вы получите полный ответ.

Со всех сторон, и сверху, и издалека на них были нацелены объективы. Они прошли в другой проход для пассажиров, и двери за ними закрылись. Движущаяся дорожка доставила к эскалатору, который перенес их в маленький закрытый аэропорт. Аэрокар уже ждал их, и, обойдя его плоский блестящий отполированный эллипсоид, мистер Уимсби остановился.

– Вы удовлетворены? – спросил он у миссис Бредли.

– О, конечно! – ответил профессор Бредли.

– Может быть, вас устроит машина?

– Это будет лучше всего. А вас ждет прекрасный перелет.

– Тогда попрощаемся. Я позвоню вам, когда он придет в себя. Договорились?

– Конечно. Мы будем ждать. – Торби получил поцелуй в щеку от бабушки и хлопок по плечу от дедушки. Уимсби, Леда и он заняли места в большом салоне. Командир отдал приветствие мистеру Уимсби, а затем Торби.

Мистер Уимсби остановился в центральном проходе.

– Почему бы вам, ребята, не пройти вперед и не полюбоваться полетом? А мне надо сделать срочный вызов.

– Конечно, дядя.

– Ты простишь, меня, Торби? Дела не могут ждать – а на дяде Джеке лежит забота о шахтах.

– Конечно… дядя Джек.

Леда потащила его вперед, и они заняли места в прозрачном блистере. Аэрокар начал набирать высоту в несколько тысяч футов. Сделав круг над плоской равниной, он устремился прямо на север к горам.

– Удобно? – спросила Леда.

– Очень. Разве что я грязен и все никак не могу прийти в себя.

– Здесь сзади есть душ. Но мы скоро будем дома – так что пусть путешествие доставит нам удовольствие.

– Хорошо. – Торби не хотел отрываться от знакомства с волшебной Землей. Она была похожа, решил он, на Гекату – нет, больше на Вуламуру, не считая того, что ему никогда раньше не приходилось видеть так много зданий. А эти горы…

Он обернулся:

– А что это за белая штука? Мел?

Леда вгляделась:

– Что ты, это же снег. Горы Сангро де Кристос.

– Снег, – повторил Торби. – Замерзшая вода.

– Ты никогда раньше не видел снега?

– Я слышал о нем. Но он не такой, каким я его себе представлял.

– Это в самом деле замерзшая вода – и все же не совсем: он более мягкий. – Она вспомнила предупреждение отца: что бы ни было – не удивляться. – Знаешь, – сказала она, – я научу тебя кататься на лыжах.

Позади осталось немало миль и прошло много времени, прежде чем ей удалось объяснить, что такое лыжи и зачем люди пользуются ими. Торби понял объяснение: это нечто, чем он может в свое время заняться, если будет охота. Леда сказала, что сломанная нога – это все, что может с ним случиться. Так ли это смешно? Кроме того, она упомянула, что может быть холодно. Для Торби холод был связан с голодом, страхом и побоями.

– Может, я и научусь, – с сомнением сказал он, – но не очень верю в это.

– О, конечно, научишься! – Она сменила тему разговора. – Прости мое любопытство, Тор, но у тебя такой забавный акцент.

– Я и не знал, что у меня акцент…

– Я не хотела тебя обидеть.

– Ты и не обидела. Думаю, что приобрел его в Джаббул-порте. Там я жил дольше всего.

– Джаббул-порт… дай-ка припомнить. Это…

– Столица Девяти Миров.

– Ах, да! Одна из наших колоний, не так ли?

Торби представил себе, как на Саргоне восприняли бы такое предположение.

– Ну, не совсем. Теперь это суверенная империя – и по традиции там считают, что всегда была таковой. Они не хотят признавать, что являются выходцами с Земли.

– Что за странная точка зрения?

Подошел стюард с выпивкой и легкой закуской. Тор осторожно отхлебнул напиток и попробовал поджаренный торт.

– А что ты там делал, Тор? – спросила Леда. – Ходил в школу?

Торби вспомнил терпеливые поучения папы и подумал, что она имеет в виду нечто совсем другое.

– Я нищенствовал.

– Что?

– Я был нищим.

– Простите?

– Нищим. Дипломированным попрошайкой. Лицом, которое просит милостыню.

– Я так и не поняла твои слова, – ответила она. – Я знаю, что такое нищий, я читала об этом. Но прости меня, Тор, я же всего лишь домашняя девочка – поэтому я и изумилась.

Она была отнюдь не «домашней девочкой», а умной женщиной, вполне отвечающей своему окружению. После того как умерла его мать, она стала хозяйкой в отцовском доме и умела, не теряя достоинства, разговаривать с людьми с разных планет на трех языках, поддерживая светскую болтовню больших званых обедов. Леда умела ездить верхом, танцевать, петь, плавать, кататься на лыжах, великолепно вести дом, разбираться в математике, читать и писать, если приходилось, и отдавать необходимые распоряжения. Она была умной, обаятельной современной женщиной, так сказать культурным вариантом супер-женщины – толковой, собранной и башковитой.

Но этот странный, пропавший и нашедшийся кузен был для нее новой пташкой.

– Прости мое невежество, – медленно сказала она, – но у нас на Земле нет ничего подобного. Я с трудом могу понять… Это, наверное, страшно неприятно?

Мысленно Торби вернулся в прошедшие годы: в позе лотоса он сидел на Площади рядом с папой, болтая с ним.

– Это было счастливейшее время в моей жизни, – просто сказал он.

– О! – Это было все, что она могла сказать в ответ.

Но папочка оставил их, чтобы она могла приняться за работу. И, кроме того, заставить человека говорить о себе самом всегда доставляло ей удовольствие.

– А как все началось, Торби? Я хотела бы знать все с самого начала.

– Видишь ли, меня продали с торгов и … – он подумал, как объяснить ей, кем был для него папа, и решил, что с этим придется подождать, – меня купил старый бродяга.

– Купил тебя?

– Я был рабом.

Леде показалось, что она рухнула в холодную воду. Скажи он «каннибал», «вампир» или «насильник», она не испытала бы большего потрясения. Она приподнялась, чтобы перевести дыхание.

– Тор, прости меня, если я буду невежлива, но нас очень интересует это время, когда ты был потерян. Господи, прошло почти пятнадцать лет! И если ты не хочешь отвечать, так и скажи. Ты был симпатичным маленьким мальчиком, и я просто обожала тебя – но только, пожалуйста, не лупи меня, если я скажу что-то не то.

– Ты мне не веришь?

– А что мне остается делать? Мы уже столетие не знаем рабства.

«Лучше бы мне никогда не покидать „Гидры“», – подумал Торби. Будучи в Страже, он уже понял, что работорговля – это то, о чем многие фраки внешних миров и не слышали.

– Ты знала меня, когда я был маленьким? Почему я не помню тебя? Я не помню ничего из того, что было раньше… Я не помню Землю.

Она улыбнулась.

– Я была на три года старше тебя. В последний раз я видела тебя, когда мне было шесть лет – это я помню, – а тебе было три, так что ты забыл.

Торби понял, что ему представилась возможность выяснить свой собственный возраст.

– Сколько тебе сейчас лет?

Она смущенно улыбнулась.

– Сейчас мне столько же лет, сколько и тебе, и так будет до тех пор, пока я не выйду замуж. Смени тему, Торби; когда ты задаешь бестактные вопросы, я не могу обижаться на тебя. На Земле ты не должен спрашивать у леди, сколько ей лет; ты должен исходить из того, что она моложе тебя.

– Вот как? – Торби задумался над этим любопытным обычаем. Среди Людей женщины старались прибавить себе лет, что повышало их статус.

– Да, вот так. Например, твоя мать была обаятельной женщиной, но я никогда не знала, сколько ей лет. Может, ей было двадцать пять, когда я знала ее, может, сорок.

– Ты знала моих родителей?

– О, конечно! Дядя Крейтон был такой милый, и у него был такой низкий голос. Он всегда совал в мою потную маленькую ручонку кучу долларов, чтобы я могла накупить себе конфет. – Она нахмурилась. – Но я не могу припомнить его лица. Разве это не глупо? Но не обращай внимания, Тор; спрашивай обо всем, что захочешь. И я буду очень рада, если ты ничего не будешь утаивать.

– Я не утаиваю, – ответил Торби, – но не помню, как нас захватили. Мне помнится только, что у меня никогда не было родителей. Я был рабом, менявшим места и хозяев, – пока не попал в Джаббул-порт. Там меня снова продали, и это было самым счастливым событием, выпавшим на мою долю.

С лица Леды сползла светская улыбка. Она тихо сказала:

– Ты в самом деле так думаешь? Или мне показалось?

Торби охватило древнее чувство, знакомое всем путешественникам, возвращающихся из странствий.

– Если ты думаешь, что рабства не существует… им охвачена вся огромная Галактика. Хочешь, я закатаю брюки и покажу тебе?

– Что ты покажешь мне, Тор?

– Мое клеймо раба. Клеймо, которое при сделке ставит фабрика на свою собственность. – Он закатал левую штанину. – Видишь? Вот дата, когда я получил вольную, – она на саргонезском, это что-то вроде санскрита, и я сомневаюсь, что ты можешь прочесть.

У нее округлились глаза.

– Какой ужас! Это действительно ужас!

– Зависит от хозяина, – сказал Торби, опуская штанину. – Это-то и плохо.

– Но почему никто ничего не делает?

Он пожал плечами.

– Это не так просто.

– Но… – она остановилась, потому что показался ее отец.

– Привет, ребята. Ну, как тебе полет, Тор? Нравится?

– Да, сэр. Виды просто восхитительные.

– Скоро мы будем дома. – Он указал пальцем: – Видишь? Это Рудбек.

– Этот город называется Рудбек?

– Когда здесь стояла деревушка, она называлась Джонсонова Дыра или как-то так. Но я говорю не о городе Рудбек: я имею в виду наш дом – твой дом – «Рудбек». Видишь башню над озером… а за ней вершина Великий Титан. Самое потрясающее зрелище в мире. Ты Рудбек из Рудбеков и Рудбеков… «Рудбек в кубе», как говорил твой отец. Он вошел в нашу семью после женитьбы, и имя его не очень волновало. А мне оно нравится; оно звучит как раскат грома, и это просто великолепно, что Рудбек возвращается в свою резиденцию.

Торби блаженствовал в ванной под тугими струями душа и в бассейне, стенки которого массировали его тысячами теплых сильных пальцев. В конце концов он чуть не захлебнулся, потому что никогда не умел плавать.

У него никогда не было камердинера. Он отметил, что в доме Рудбеков снуют десятки людей; в огромном помещении для всех было место, но он начал понимать, что большинство из них были слугами. Данный факт не очень удивил его: он знал, какое количество слуг было в богатых домах Джаббул-порта; но он не знал, что на Земле иметь живых слуг было вершиной изысканного вкуса, больше, чем портшез на Джаббуле, и куда больше, чем широкое гостеприимство на Встречах. Камердинер заставлял испытывать его чувство неловкости, тем более, когда вокруг него собралась команда из трех человек. Торби отказался от их помощи во время купания, он только разрешил побрить себя, потому что здесь пользовались классическими опасными бритвами, а его собственная электрическая не работала от сети в доме Рудбеков. Кроме того, он покорно выслушал советы, касающиеся не совсем знакомых одеяний.

Одежда, ждавшая его в гардеробе, не подходила ему по размерам; старший камердинер торопливо перекроил и снова склеил ее, бормоча извинения. Он разглаживал последние складки на слишком тугом жабо, когда появившийся дворецкий объявил:

– Мистер Уимсби шлет свои приветствия Рудбеку и ждет его в большом холле.

Торби припомнил путь по анфиладам комнат.

Дядя Джек ждал его вместе с Ледой, на которой было… Торби растерялся: цвет ее платья так неуловимо менял оттенки, что порой казалось, что его вообще нет. Но выглядела она прекрасно. Теперь ее прическа отливала всеми цветами радуги. Среди ее драгоценностей он заметил большой камень с Финстера и подумал, что он мог быть доставлен «Сису» и, вполне возможно, что он сам отбирал его.

– Итак, ты здесь, мальчик мой! – весело сказал дядя Джек. – Освежился? Ты не должен был переодеваться к столу: это просто маленький семейный обед.

За обедом присутствовали двенадцать человек, и он начался в большом холле, где неслышно скользившие по паркету слуги под звуки музыки разносили напитки; то и дело представляли вновь прибывших.

– Рудбек из Рудбеков, леди Уилкс – это твоя тетя Дженнифер, мальчик, и она прибыла из Новой Зеландии, чтобы приветствовать тебя. Рудбек из Рудбеков, судья Брадер и миссис Брадер; судья – наш Старший Советник… – и так далее. Торби откладывал в памяти имена, связывая их с лицами гостей, думая, как это похоже на Семью – разве что тут семейные отношения не имели столь четких дефиниций, и ему было не так просто определить место каждого гостя в семейной иерархии.

Но ему было ясно, что он член большого клана. Его статуса никто не называл, так, как он сам не мог себе представить статуса остальных присутствующих. Две юные женщины присели перед ним в реверансах. Он было подумал, что первая споткнулась, и рванулся ей помочь. Но когда и вторая повторила то же движение, он ответил им приветствием в виде сложенных ладоней.

Чувствовалось, что женщины в годах ждут от него почтительности. Место судьи Брадера он не смог определить. Он не был представлен в качестве родственника – но ведь то был семейный обед. Судья оценивающе смерил Торби с головы до ног и буркнул:

– Рад, что вы вернулись домой, молодой человек. Так и должен поступать Рудбек из Рудбеков. Твои каникулы причинили нам немало хлопот – не так ли, Джон?

– Больше, чем немало, – согласился дядя Джек, – но теперь все наладилось. Не надо спешить. Дайте мальчику придти в себя.

– Конечно, конечно. Не гнать волну.

Торби подумал, что бы это могло значить, но подошла Леда и положила свою кисть ему на локоть. Она повела его в банкетный зал; остальные последовали за ними. Торби сел по одну сторону большого стола, а дядя Джек занял место по другую: слева от него была тетя Дженнифер, а справа – Леда. Тетя Дженнифер стала его расспрашивать. Поведав, что он только что расстался со Стражей, Торби выслушал ее сожаление по поводу того, что он не офицер. Он постарался ничего не говорить о Джаббул-порте – Леда уже предупредила его. Впрочем, предупреждение не имело смысла: он сам стал задавать вопросы о Новой Зеландии и выслушал лекцию о достопримечательностях острова.

Затем Леда повернулась от судьи Брадера и заговорила с Торби, а тетя Дженнифер обратила свое внимание на мужчину справа.

Стол был изысканный, особенно паштет из языков и мясо на вертеле. Но ложки были ложками и вилки вилками, и, поглядывая краем глаза на действия Леды, Торби справлялся со своими обязанностями. Сервировка его не особенно смущала, потому что он бывал на приемах у Бабушки; да и с правилами поведения за столом был знаком по ехидным урокам Фрица.

Но незадолго до конца обеда он попал в затруднительное положение. Мажордом поставил перед ним большую чашу, плеснул в нее жидкость и застыл в ожидании. Леда тихо сказала:

– Попробуй, кивни и отставь.

Он так и сделал, а когда мажордом удалился, она шепнула ему:

– Не пей, это джин. Кстати, я говорила папочке, чтобы не было тостов.

Наконец с обедом было покончено. Леда снова помогла ему, сказав: «Вставай». Он встал, и все остальные последовали его примеру.

Дядю Джека удавалось видеть только за обеденным столом, да и то не всегда. Он оправдывал свое отсутствие словами: «Кто-то же должен поддерживать огонь в камине. Дела не могут ждать». Как торговец Торби понимал, что Дело есть Дело, но он ждал долгого и серьезного разговора с дядей Джеком, а вместо этого ему приходилось принимать участие в светских развлечениях. Леда сочувствовала ему, но помочь не могла, потому что сама ничего не знала.

– Папа жутко занят. У него самые разные компании и дела. Для меня это слишком сложно. Поторопись, нас ждут остальные.

Остальные всегда ждали. На танцы, для катания на лыжах – Торби нравилось это ощущение полета, но он решил не злоупотреблять лыжами, особенно когда влетел в сугроб, едва не снеся дерево, – для игры в карты, на обеды в компании молодых людей, где он занимал место на одном краю обеденного стола, а Леда – на другом, снова танцы, полеты в Йеллоустоунский парк, где они кормили медведей, ужины далеко за полночь, вечеринки в саду. Хотя поместье Рудбеков размещалось у подножия горного пика, на вершинах которого лежал снег, в усадьбе был огромный тропический сад со столь прозрачным огромным куполом, что Торби не догадывался о его существовании, пока Леда не показала ему. Друзья Леды от души веселились, и постепенно Торби стал привыкать к их небрежно-изысканной болтовне. Молодые люди предпочитали называть его Тор вместо Рудбек. Они обращались с ним с фамильярным уважением и не скрывали интереса к тому факту, что он служил в Страже, посетил много миров, но не затрудняли его вопросами личного характера. Сам же Торби не изъявлял желания беседовать на эти темы, предпочитая больше слушать.

Но от этого беспрерывного веселья он начал уставать. Встречи – прекрасное дело, но тот, кто привык работать, предпочитает рано или поздно взяться за дело.

Эта идея все настойчивее посещала его. Однажды, когда дюжина его спутников выписывала виражи на снегу, Торби остался один на склоне для новичков. Кто-то сделал вираж и остановился, взметнув вихрь снежной пыли. Круглые сутки в поместье крутились люди, и вновь прибывшего звали Джоэл де ла Круа.

– Привет, Тор.

– Привет, Джоэл.

– Я бы хотел поговорить с тобой. У меня есть одна идея, и я хотел бы обговорить ее с тобой до того, как ты начнешь заниматься делами. Можем ли мы увидеться, чтобы вокруг тебя не крутились две дюжины секретарш?

– А когда я начну заниматься делами?

– Сейчас или позже – как ты сам решишь. Я хотел бы поговорить с боссом; но ты ведь, кроме всего прочего, и наследник. И мне бы не хотелось говорить с Уимсби… если даже он и захочет повидаться со мной. – Джоэл был встревожен. – Мне нужно всего лишь десять минут. Или даже пять, если я не заинтересую тебя. Слово Рудбека. А?

Торби попытался понять все сказанное. Заниматься делами? Наследник?

– Я не хотел бы пока давать никаких обещаний, Джоэл, – осторожно сказал он.

Де ла Круа пожал плечами:

– Ладно. Но подумай об этом. Уверяю тебя, что дело прибыльное.

– Я подумаю, – согласился Торби. Он оглянулся в поисках Леды. Застав ее в одиночестве, он рассказал ей о предложении Джоэла.

Она слегка нахмурилась:

– Пока ты ничего не обещал, ничего страшного. Джоэл – прекрасный инженер. Но лучше поговорить с папой.

– Что он имел в виду, говоря «заниматься делами»?

– Ну как же, рано или поздно ты займешься ими.

– Какими делами?

– Самыми разными. Ведь ты Рудбек из Рудбеков.

– Что значит «самыми разными»?

– Ну как тебе сказать… – Она обвела рукой и горы, и озеро, и Рудбек-сити под ними. – Всем этим, Рудбек. Дел хватит. Лично твоих дел, как, например, твое овечье ранчо в Австралии и дом на Майорке. И прочее. Ассоциация Рудбек занимается самыми разными вещами. И здесь и на других планетах. Я даже не могу описать их. Но они «твои», или, точнее, «наши», потому что ими занимается вся семья. Но ты Рудбек из Рудбеков. Как сказал Джоэл, наследник.

Торби смотрел на Леду, чувствуя, как у него пересыхают губы. Он облизнул их и сказал:

– Почему мне никто ничего не говорил?

Леда расстроенно посмотрела на него:

– Тор, дорогой! Мы хотели дать тебе возможность освоиться. Отец не хотел тебя беспокоить.

– Ну что ж, – сказал он. – Теперь я уже начал беспокоиться. Лучше я поговорю с дядей Джеком.

С Джоном Уимсби он встретился за обедом, но вокруг было много гостей. Когда они остались наедине, Уимсби отозвал Торби в сторону.

– Леда сказала мне, тебя что-то волнует.

– Не совсем. Но я хотел бы кое-что понять.

– Ты хотел бы… то есть я могу предположить, что ты уже отдохнул. Тогда зайдем ко мне в кабинет.

Они вошли. Выставив секретаршу, Уимсби обернулся к Торби:

– Итак, что же ты хочешь узнать?

– Я хотел бы знать, – медленно сказал Торби, – что значит быть Рудбеком из Рудбеков.

Уимсби развел Руками:

– Все… и ничего. Теперь, поскольку твой отец мертв, ты титулованный глава дела… если твой отец в самом деле погиб.

– Есть какие-то сомнения на этот счет?

– Я думаю, что нет. Но так или иначе, мы нашли тебя.

– Если он в самом деле мертв, то, что представляю собой я? Леда, кажется, думает, что мне принадлежит все. Что она имеет в виду?

Уимсби улыбнулся:

– Ты же знаешь девушек. Их голова не предназначена, чтобы заниматься делами. Права собственности нашего предприятия огромны, и большинство предприятий принадлежит нам. Но, если твои родители мертвы, ты с определенной суммой акций входишь в Ассоциацию Рудбек, которая, в свою очередь, имеет интересы – порой чисто контрольные – в самых разных областях. Я не могу сейчас описать тебе все. Я организую специальный штат людей для этой цели – я практичный человек, который взвалил на себя груз принятия решений, и не могу ломать себе голову, кому принадлежит каждая доля. Но ты заставил меня вспомнить… у тебя же не было возможности тратить деньги, а, наверное, тебе хотелось этого. – Уимсби открыл ящик письменного стола и вынул оттуда пачку. – Здесь мегабак. Если тебе не хватит, дашь мне знать.

Торби взвесил пачку на ладони. Необходимость иметь дело с земной валютой не беспокоила его. О кредите в сто долларов он думал как о буханке хлеба, и этой штуке его научил суперкарго: тысяча кредитов – суперкредит, а тысяча суперкредитов – это мегабак. Так Люди привыкли переводить валюты одна в другую.

Каждая бумажка из пачки была в десять тысяч кредитов… а здесь было сто банкнот.

– Это… мое наследство?

– О, да это тебе просто на траты. Ты можешь разменять их в банке или магазине. Знаешь, как это делается?

– Нет.

– Пока ты не сунешь бумажку в щель выдающего устройства, старайся не оставлять отпечатков пальцев на чувствительном участке банкноты. Попроси Леду показать тебе – если бы эта девочка зарабатывала деньги так, как она умеет их тратить, ни тебе, ни мне не пришлось бы работать. Но, – продолжил Уимсби, – коль скоро мы уж начали… – Он открыл папку и протянул несколько листков. – Хотя это не очень сложно. Просто подпишись в конце каждой страницы, приложи отпечаток пальца, и я позову Бета, чтобы он заверил их. Вот тут, ниже последней строчки. Я лучше придержу их, а то листы скручиваются.

Уимсби протянул один лист для подписи. Торби помедлил, а затем вместо того, чтобы подписать, потянул документ из рук Уимсби. Тот не давал:

– В чем дело?

– Если мне нужно подписывать, я хочу прочитать его. – Он вспомнил, как тщательно изучала документы перед подписью Бабушка.

– Это самые обычные дела, которые судья Брадер подготовил для тебя. – Уимсби сложил документы вместе, подровнял пачку и закрыл папку. – В них сказано, что я должен делать то, что я и так делаю. Кто-то же должен заниматься рутинной работой.

– Почему я должен их подписывать?

– Это мера предосторожности.

– Не понимаю.

Уимсби вздохнул:

– Это точно, в делах ты еще не разбираешься. Но никто этого и не ждет от тебя; у тебя не было возможности изучать их. Поэтому я и должен надрываться над ними, лезть из кожи вон; дела ждать не могут. – Он помедлил. – Это самый простой путь. Когда твои отец и мать отправились во второе свадебное путешествие, они должны были оставить кого-нибудь, кто в их отсутствие вел бы дела. Выбор, само собой, пал на меня, потому что я уже давно управлял и их делами, и делами твоего другого дедушки – он умер до того, как стало ясно, что они пропали. Я занимался ими во время их увеселительной прогулки. О, я не жалуюсь, хотя нет ничего веселого в том, что исчезает член семьи. К сожалению, они не вернулись, а я остался вести дела ребенка.

Но теперь ты вернулся, и мы должны убедиться, что все в порядке. Первым делом необходимо официально объявить, что твои родители мертвы – и сделать это надо перед тем, как ты вступишь в права наследования. Это займет некоторое время. Но есть я – управляющий твоими делами и менеджер всей семьи тоже – и нет необходимости, чтобы ты мне говорил, что и как делать. Все сказано в бумагах.

Торби потер подбородок:

– Если я еще не вступил в права наследования, почему вам что-то нужно от меня?

Уимсби улыбнулся:

– Я и сам спрашивал себя. Судья Брадер считает, что так будет лучше всего. И с тех пор, как ты обрел законный возраст…

– Законный возраст? – Торби никогда не слышал этого выражения; у Людей человек считался взрослым настолько, насколько он мог принимать участие в том или ином деле.

Уимсби объяснил:

– Со дня твоего восемнадцатилетия ты вошел в законный возраст, после чего дела значительно упрощаются – это означает, что в суде тебя не должен больше представлять опекун. У нас есть подтверждение твоих родителей, теперь к нему добавиться твое – и тогда уже не имеет значения, сколько времени займет у суда признание факта смерти твоих родителей или утверждение их завещания. И я, и судья Брадер, и остальные, кто занимается делами, могут вести их дальше без остановки. Тем самым нам удастся избежать провала во времени… который может обойтись нам, делу во много мегабаков. Теперь ты понимаешь?

– Думаю, что да.

– Отлично. Так что давай покончим с этим. – Уимсби начал открывать папку.

«Бабушка всегда говорила: прежде чем подписать – прочитай», – подумал он.

– Дядя Джек, я хотел бы прочесть.

– Ты ничего не поймешь.

– Может быть, и нет. – Торби взял папку. – Но я попробую разобраться.

Уимсби потянул папку к себе:

– В этом нет необходимости.

Торби почувствовал прилив упрямства:

– Разве вы не говорили, что судья Брадер подготовил это для меня?

– Да.

– Поэтому я хотел бы взять бумаги к себе и попытаться разобраться в них. Если я в самом деле Рудбек из Рудбеков, я хочу знать, что я делаю.

Уимсби помедлил и потом пожал плечами:

– Валяй. Ты просто поймешь, что я старался делать то, что я всегда делаю.

– И все же я должен понять, что я делаю.

– Очень хорошо! Спокойной ночи.

Торби читал, пока его не сморил сон. Казуистический язык порой озадачивал его, но бумаги были именно тем, о чем говорил дядя Джек, – инструкции Джону Уимсби продолжать привычную работу, которая состояла из достаточно сложных комбинаций. Он заснул с головой, полной таких терминов, как «полномочный советник», «все виды деятельности», «получение и выплата доходов», «действительно при устной договоренности», «необходимость личного присутствия», «полностью доверяем и вручаем» и «доверенность на голосование на всех собраниях акционеров или совещания директоров»…

Уже засыпая, он понял, что так и не видел доверенности на ведение дел, выданной его родителями.

Ночью порой ему грезилось, что он слышит нетерпеливый голос Бабушки: «…а прежде хорошенько подумай! Если ты не понимаешь сути документа и не знаешь законов, по которым они будут претворяться в жизнь, не подписывай – независимо от того, какой ты можешь получить доход. Большая жадность, так же, как большая лень, могут погубить Торговца».

Он устало потянулся во сне.