Глава 7. Первые несколько миллионов миль Торби пребывал в горестном убеждении, что сделал ошибку

Первые несколько миллионов миль Торби пребывал в горестном убеждении, что сделал ошибку.

Остались позади минуты, когда он лежал недвижимо, вдыхая аромат листьев верги, и он пришел в себя в небольшом одноместном кубрике. Пробуждение было болезненным: тело вызвало к жизни воспоминания о пребывании в тюрьме для рабов, и в первый раз за эти годы он проснулся от ночного кошмара.

Его усталый мозг, затуманенный испарениями листьев, долго старался избавиться от ощущения ужаса.

Наконец проснувшись, он понял, что находится в безопасности на борту «Сису». Печаль по Баслиму уступила место ощущению непривычности того, что его окружало. Он огляделся.

Помещение представляло собой куб на фут выше и шире, чем его собственные размеры. Он лежал на койке, занимающей половину комнаты, а под ним был матрац необыкновенной мягкости из теплого и гладкого на ощупь материала. Он потянулся и зевнул, удивляясь, что торговцы живут в такой роскоши. Затем опустил ноги и встал.

Койка беззвучно поднялась и слилась с перегородкой. Торби не мог понять, как вытащить ее. Наконец он бросил это занятие. Лежать ему больше не хотелось, он должен был осмотреться.

Когда он проснулся, потолок слабо светился, когда же встал, потолок вспыхнул ярче. Но и при свете он не мог понять, где находится дверь. С трех сторон были вертикальные металлические панели, на любой из которых могла быть дверь, но нигде не было знакомых примет отверстия для ключа, петель или тому подобного.

Он прикинул, что, может быть, его заперли, но не ощутил беспокойства. Он просто хотел найти дверь. Будь она закрыта, он бы знал, что Капитан Крауса не будет держать его под замком слишком долго. Но он не мог найти ее.

Он обнаружил шорты и сандалии. Проснулся он совершенно нагим, как обычно и спал. Взяв одежду, он тщательно осмотрел ее, восхищаясь великолепием. Торби решил, что одежда предназначена для него. Для него! Его набедренная повязка исчезла, и Капитан, конечно же, не захочет, чтобы он появился на «Сису» голым. Торби не волновали вопросы моды; разнообразные запреты и табу, существовавшие на Джаббуле, относились, главным образом, к высшим классам. Но как бы там ни было, одежда была необходима. Это была рабочая одежда, какую носила вся команда, тот тип одеяний, который в течение многих столетий на многих планетах носили мужчины и женщины. Но и Соломон на вершине славы не был так счастлив, как Торби! Чувствуя, как ткань нежно ласкает его кожу, он хотел, чтобы кто-нибудь увидел его во всей этой роскоши. Он принялся искать дверь с удвоенным усердием. Шаря руками по панелям перегородки, он почувствовал дуновение легкого ветерка, обернулся и увидел, что одна из панелей исчезла. Дверь вела в коридор.

Молодой человек, одетый так же, как и Торби, прошел мимо по изгибавшемуся коридору. Торби обратился к нему с приветствием на жаргоне Саргонезских торговцев.

Человек моргнул, увидев Торби, и пошел дальше, словно здесь никого не было. Торби был удивлен и немного обижен. Затем он обратился к человеку на Интерлингве. Ответа не последовало, и человек исчез, прежде чем Торби успел перейти на другой язык.

Торби пожал плечами и решил не обращать внимания – бродяга не может позволить себе обижаться – и приступил к исследованиям.

За двадцать минут он выяснил много интересного. Во-первых, «Сису» был гораздо больше, чем он себе предполагал. Раньше ему никогда не приходилось видеть космический корабль вблизи, разве что из трюма для рабов. На расстоянии корабли, садящиеся на поле Джаббулского космопорта, казались огромными, но не до такой степени.

Во-вторых, он был удивлен, обнаружив столько людей. Он знал, что линейщики Саргона, курсирующие между двумя мирами, обычно обслуживались командой в шесть-семь человек. Но здесь он уже за первые несколько минут насчитал людей обоего пола и разных возрастов в несколько раз больше.

В-третьих, его привело в уныние, что на него не обращали внимания. На него не смотрели, не отвечали, когда он заговаривал; все проходили мимо него так, что порой ему приходилось отпрыгивать. Единственная, с кем ему удалось установить отношения, была маленькая девочка, малыш, которая посмотрела на него спокойными серьезными глазами в ответ на его попытку заговорить – но ее тут же подхватила женщина, которая даже не взглянула на Торби.

Торби было знакомо подобное обращение; так благородные относились к людям из касты Торби. Благородные не видели их, потому что те как бы и не существовали – даже милостыня подавалась им через рабов.

Но знай он заранее, что население «Сису» будет вести себя как благородные, он бы никогда не взошел на его борт, тайком или открыто. Такого он не ожидал. Капитан Крауса, как только получил послание Баслима, сразу же проявил к нему грубовато-отеческое отношение. И Торби предполагал, что команда «Сису» отнесется к нему так же, как и ее капитан.

Он шел по стальному коридору, чувствуя себя приведением среди живых, и, наконец, с грустью решил вернуться в каюту. Но тут он обнаружил, что заблудился. Торби решил пойти обратно по своим же следам – и запутался; он снова пустился в путь, не без колебаний решив, что найдет он свое помещение или нет, но ему необходимо поскорее отыскать, где тут скрывается туалет, даже если для этого придется сграбастать кого-нибудь и тряхнуть.

Он ткнулся в дверь, за которой его встретил вопль женского возмущения, и торопливо ретировался.

Вскоре после этого его едва не сбил с ног спешащий человек, который заговорил с ним на Интерлингве: «Какого черта ты тут бродишь и тыкаешься куда попало?»

Торби почувствовал прилив облегчения. Даже оскорбление было лучше полного невнимания.

– Я заблудился, – покорно сказал он.

– Почему ты не оставался там, где должен быть?

– Я не знал, что был должен… простите, благородный сэр… да и там не было никакого туалета.

– А! Но он как раз напротив твоей каюты.

– Я не знал, благородный сэр.

– М-м-м… скорее всего. Я не «благородный сэр». Я Первый Помощник Главного Энергетика – и смотри, чтобы ты это запомнил. Идем. – Схватив Торби за руку, он потащил его сквозь толкучку и, остановившись как раз перед тем коридором, который озадачил Торби, провел рукой по шву на металле. – Вот твой кубрик. – Панель отошла в сторону.

Повернувшись, человек сделал то же самое и с другой стороны.

– Здесь туалет для холостяков команды. – Увидев, что Торби смутился при виде странных приспособлений, он, не скрывая презрения, помог ему, затем проводил обратно в каюту. – А теперь оставайся здесь. Поесть тебе принесут.

– Первый Помощник Главного Энергетика, сэр?

– Да?

– Могу ли я поговорить с Капитаном Крауса?

Человек удивился:

– Ты думаешь, что Шкиперу нечего больше делать, как говорить с тобой?

– Но…

Собеседника перед ним больше не было, Торби обращался к металлической панели.

Еду принес молодой человек, который вел себя так, словно поставил поднос в пустой комнате. Торби приложил все усилия, чтобы на него обратили внимание; он вцепился в поднос и заговорил с юношей на Интерлингве. Его поняли, но ответом ему послужило одно короткое слово: «Фраки!» – и Торби уловил презрение, с каким оно было выплюнуто. Фраки была маленькая бесформенная полу-ящерица, питающаяся падалью, с Альфа Центавра Прим III, одной из первых планет, заселенных людьми. Это было безобразное, безмозглое создание, чей образ жизни вызывал отвращение. Ее мясо мог есть только вконец изголодавшийся человек. К коже ее было противно притрагиваться, и она издавала неприятный запах.

Но слово «фраки» означало куда больше. В культуре Старой Земли почти каждое наименование животного служило целям оскорбления: свинья, собака, корова, акула, вошь, скунс, червяк – список был бесконечен. Но ни одно из выражений не несло в себе большего оскорбления, чем «фраки».

Внезапно его потянуло в сон. Но хотя он уже мог повторить жест, при помощи которого открывалась дверь, он так и не смог найти комбинацию толчков и поглаживаний, опускавших кровать, и ночь провел на полу. Завтрак его появился на следующее утро, но теперь он не посмел обратиться к тому, кто его принес, боясь, что снова натолкнется на оскорбление. Он встретился с другими юношами и молодыми людьми в ванной, что была по другую сторону коридора; пока на него по-прежнему не обращали внимания, он усвоил одну вещь – здесь он может устраивать постирушки. Ему так понравилось бывать здесь, что он забегал в душевую по три раза на дню. Кроме этого, ему вообще нечего было делать. Следующую ночь он опять спал на полу.

Торби сидел, скорчившись, на полу своей каюты, чувствуя тоску и режущую боль при воспоминании о папе и жалея, что оставил Джаббул, когда кто-то поскребся в его дверь.

– Разрешите войти? – на плохом саргонезском спросил мягкий голос.

– Войдите! – ответил Торби и вскочил на ноги. Он увидел женщину средних лет с приятным выражением лица.

– Прошу вас, – сказал он на саргонезском и отступил в сторону.

– Благодарю вас, вы так любезны, – она запнулась и быстро спросила. – Вы владеете Интерлингвой?

– Конечно, мадам.

Она пробормотала на Системном Английском:

– Слава богу хоть за это… саргонезский меня вымотал, – а затем перешла на Интерлингву. – Тогда поговорим на этом языке, если вы ничего не имеете против.

– Как вам будет угодно, мадам, – ответил Торби на том же языке и добавил на Системном Английском, – если вы не предпочитаете другие языки.

Она не могла скрыть изумления:

– На скольких же языках вы говорите?

Торби подумал.

– На семи, мадам. И еще в нескольких я разбираюсь, но не могу утверждать, что говорю на них.

Изумление ее росло прямо на глазах, и она медленно сказала:

– Может быть, я ошиблась. Но – поправьте меня, если я ошибаюсь, и простите мое невежество – мне было сказано, что вы сын нищего из Джаббул-порта.

– Я сын Баслима Калеки, – гордо сказал Торби, – дипломированного нищего милостью Саргона. Мой последний отец был ученым человеком. Его мудрость была известна от одного конца площади до другого.

– Я верю. И… неужели все нищие на Джаббуле так хорошо разбираются в языках?

– Что вы, мадам! Большинство из них говорит только на мусорном жаргоне. Но отец не разрешал мне пользоваться им… разве что только в профессиональных целях.

– Да, конечно, – она моргнула. – Хотела бы я встретиться с вашим отцом.

– Спасибо, мадам. Не хотите ли вы присесть? Простите, что не могу предложить ничего, кроме пола… но все, чем я владею, в вашем распоряжении.

– Спасибо, – она села на пол, сделав это куда с большим усилием, чем Торби, который провел тысячи часов в позе лотоса, напрягая легкие в криках о подаянии.

Торби задумался, не стоит ли прикрыть двери, хотя эта леди – по саргонезским обычаям он воспринимал ее как «миледи», но ее дружеская манера держаться делала ее статус неясным – может быть, оставила их открытыми специально. Он тонул в море неизвестных обычаев, то и дело сталкиваясь с ситуациями, совершенно новыми для него. Он нашел выход из положения, основываясь на здравом смысле и просто спросил:

– Вы предпочитаете оставить дверь открытой или закрыть ее?

– Что? Это неважно. Хотя лучше оставьте ее открытой; здесь живут холостяки, а я располагаюсь в той части корабля, где живут незамужние женщины. Но я пользуюсь некоторыми привилегиями и независимостью, как… ну, как домашняя собачка. Я фраки, которую терпят. – Последние слова она сказала со смущенной улыбкой.

Торби не уловил сути основных понятий.

– «Собачка»? Это что-то похожее на волка?

Она внимательно посмотрела на него.

– Выучили этот язык на Джаббуле?

– Я никогда не был нигде, кроме Джаббула – кроме того времени, когда я был совсем маленьким. Простите, если я выражаюсь не совсем правильно. Может, вы предпочитаете Интерлингву?

– О, нет. Вы прекрасно говорите на Системном Английском… земной акцент у вас лучше, чем у меня. А я никак не могу научиться правильно произносить гласные. Хотя я стараюсь, чтобы меня понимали. Но разрешите представиться. Я не из Торговцев; я антрополог, они разрешили мне попутешествовать вместе с ними. Меня зовут доктор Маргарет Мадер.

Торби кивнул и сложил ладони вместе.

– Я польщен. Меня зовут Торби, сын Баслима.

– Мне очень приятно, Торби. Зовите меня Маргарет. Мой титул здесь не имеет никакого значения, потому что он не относится к корабельным званиям. Вы знаете, что значит быть антропологом?

– Ну… простите, мадам… то есть, Маргарет…

– Антрополог – это ученый, который изучает, как люди живут в сообществе.

Торби с сомнением посмотрел на нее:

– Разве это наука?

– Порой и я в этом сомневаюсь. Но в сущности, Торби, это достаточно сложная наука, потому что количество способов, при помощи которых люди могут сосуществовать, бесконечно. Вы понимаете, что это значит?

– Что-то вроде поисков икса в уравнении, – смущенно сказал Торби.

– Правильно! – с удовольствием согласилась она. – Мы изучаем эти иксы в человеческих уравнениях. Этим я и занимаюсь. Я изучаю образ жизни Свободных Торговцев. Они, вполне возможно, решили самую старую задачу трудной проблемы: как остаться человеком и выжить в любом обществе. Они уникальны. – Она беспрестанно двигалась по каюте. – Торби, вы не против, если я сяду на стул? Я не могу сгибаться так легко, как вы.

Торби покраснел.

– Мадам… но у меня нет ни одного. Я…

– Один как раз за вами. А другой за мною. – Она повернулась и притронулась к стенке. Панель скользнула в сторону, и из открывшегося пространства появился стул.

Взглянув, какое выражение приняло его лицо, она спросила:

– Разве вам не показывали? – и проделала то же самое и с другой стеной; появился еще одни стул.

Торби присел с осторожностью, затем опустился на сиденье всем весом и постарался привыкнуть к нему. По его лицу расплылась широкая улыбка.

– Ух!

– Вы знаете, как открывается ваш рабочий столик?

– Столик?

– Боже небесный, неужели они вам ничего не показали?

– Ну… здесь как-то была кровать. Но я потерял ее.

Доктор Мадер что-то пробормотала про себя, а затем сказала:

– Я должна была догадаться об этом. Торби, я восхищаюсь этими Торговцами. Я даже люблю их. Но они могут быть и самыми туполобыми, самовлюбленными, самоуверенными – хотя я не должна критиковать наших хозяев. Вот. – Вытянув обе руки, она прикоснулась к двум точкам на стене, и исчезнувшая кровать опустилась. Вместе с двумя стульями кубрик превратился в тесное обиталище для одного человека. – Лучше я верну ее в прежнее положение. Вы видели, что я делала?

Она показала Торби всю обстановку, встроенную в, казалось бы, совершенно голые стены: два стула, кровать, шкафчик для белья. Торби выяснил, что он имеет две пары рабочей одежды, две пары мягкой судовой обуви и много чего еще, что казалось Торби достаточно странным: книжная полка, фонтанчик для питья, лампа над кроватью, часы, зеркало, комнатный термостат и прочие приспособления, бесполезные для него, так как у него не было необходимости ими пользоваться.

– А это что? – спросил он наконец.

– Скорее всего микрофон, связанный с каютой Главного Офицера. Но не беспокойся; на этом корабле почти никто не говорит на Системном Английском. Они общаются на их «секретном языке» – но только в нем нет никаких тайн, это обыкновенный финский язык. Каждый корабль Торговцев пользуется своим собственным языком – точнее одним из земных языков. А с другими Свободные Торговцы общаются на Интерлингве.

Торби слушал в пол-уха. Он просто был очень рад ее обществу, да и, кроме того, ее отношение к нему так отличалось от того, что его окружало.

– Маргарет… почему они не хотят ПОГОВОРИТЬ с человеком?

– Что?

– Вы первый человек, который заговорил со мной!

– Ах вот как! – Она не смогла скрыть своего огорчения. – Я должна была догадаться об этом. На вас не обращают внимания.

– Ну… они меня кормят. Они и с вами не разговаривают?

– Теперь иногда разговаривают. Но для этого потребовался прямой приказ Главного Офицера и много терпения с моей стороны. – Она нахмурилась. – Торби, каждая замкнутая клановая культура – а я не знаю другой, которой были бы так свойственны черты клановости, – каждая такая культура имеет в своем языке определенное ключевое слово… и это слово – «человек», по крайней мере, как они его понимают. Оно включает в себя их самих. «Я и моя жена, сын Джон и его жена – нас четверо и никого больше». Они отсекают свою группу от всех прочих и отрицают право других считаться человеком. Вам доводилось уже слышать слово «фраки»?

– Да. Я не знаю, что оно здесь означает.

– Фраки – безвредное, но достаточно отвратительное маленькое животное. Но когда они произносят это слово, то имеют в виду «чужой».

– Так оно и есть – я ведь чужой для них.

– Да, но в то же время это означает, что вы никогда не будете никем иным. Это означает, что и вы, и я – недочеловеки, которые находятся вне закона – их закона.

Торби был ошарашен.

– Значит ли это, что я должен буду вечно оставаться в этой комнате и даже не смогу никогда ни с кем поговорить?

– Господи! Я не знаю. Но ведь я же говорю с вами.

– Спасибо!

– Давайте посмотрим, к чему я пришла. Они не жестоки; они просто тупоголовы. Тот факт, что вы способны чувствовать и ощущать, ничего не значит для них. Я поговорю с Капитаном, так как получила приглашение на встречу с ним, как только корабль ляжет в свободный полет. – Она взглянула на свой ножной браслет. – Господи, сколько уже времени! А зашла поговорить относительно Джаббула, и мы еще ни словцом не перекинулись о нем. Могу ли я зайти еще и поговорить с вами на эту тему?

– Я хотел бы еще вас увидеть.

– Отлично. Культура Джаббула неплохо исследована, но я думаю, что вряд ли у кого-то была возможность взглянуть на нее с точки зрения профессионального нищего. Исследователи, которым разрешалось жить там, пользовались гостеприимством высших классов. И это заставляло их рассматривать предмет… ну, например, жизнь рабов они видели снаружи, а не изнутри. Понимаете?

– Думаю, что да, – ответил Торби. – Если вас интересуют рабы, то я один из них.

– Вы были?..

– Теперь я свободный человек. Я должен был сказать вам об этом, – неловко добавил он, опасаясь, что его новообретенный друг, узнав из какого он класса, отнесется к нему с презрением.

– Это неважно, но я прямо вне себя от счастья, что вы сказали об этом. Торби, да вы прямо кладезь сокровищ! Послушайте, дорогой мой, я должна бежать, а то я и так припозднилась. Но могу ли я забежать к вам снова?

– А как же, конечно, Маргарет. – И он честно добавил: – Ведь мне так и так больше нечего делать.

В эту ночь Торби спал в своей чудесной новой постели. Все утро он провел в одиночестве, но больше не тосковал, так как у него появилось много новых игрушек, с которыми он мог забавляться. Он извлекал предметы и заставлял их прятаться снова, восхищаясь, как продуманно, с минимальной затратой места все устроено. Он уже в шестой раз открывал кровать, когда чуть не выскочил из сандалий от пронзительного воя. Это была общесудовая сирена, сзывавшая всех по своим местам, просто сирена, но Торби не знал этого. Когда сердце вернулось на место, он открыл двери и выглянул наружу. Люди неслись по коридору с головокружительной скоростью.

Вскоре коридор полностью опустел. Вернувшись в свою каюту, он стал ждать, пытаясь понять, что происходит. Внезапно его острый слух уловил отсутствие мягкого шуршания вентиляционной системы. Но ему ничего не оставалось больше, как ждать. Может быть, он должен был оказаться в каком-нибудь отдаленном помещении вместе с детьми и другими, кто не принимал участия в боевой тревоге, но он не знал, как это сделать.

Поэтому просто ждал.

Снова раздался сигнал тревоги, к которому прибавился на этот раз и звук рога, и снова коридор наполнился топотом бегущих людей. И снова сигнал повторился; команда отрабатывали Поражение Ходовой Рубки, Пролом Борта, Отказ Энергосистемы, Воздушную Опасность, Радиационную Опасность и так далее – судно тщательно проверяло свою боевую готовность. А когда исчезло освещение, Торби испытал ужасное мгновенное ощущение свободного падения, словно отключилось поле искусственного тяготения корабля.

Эта непонятная кутерьма длилась довольно долго, наконец он услышал успокаивающий звук отбоя и возвращающийся шорох вентиляции. Никто не позаботился зайти взглянуть на него; та старая женщина, которая опекала всех незанятых по боевой тревоге, не заметила отсутствия фраки, хотя она считала по головам даже домашних животных на борту.

И сразу же после окончания тревоги Торби вызвали к старшему Офицеру.

Человек, открывший двери, схватил его за плечо и выволок наружу. Торби сделал в таком положении несколько шагов и воспротивился – подобным обращением он был сыт по горло.

Приемы грязного боя, которым он был вынужден обучиться, чтобы выжить в Джаббул-порте, не знали правил. А этот человек изучал в школе боевое искусство, построенное на хладнокровии и знании научных основ. Торби нанес ему сильный удар, а затем оказался прижатым к палубе с едва не сломанной левой кистью.

– Прекрати эти глупости!

– А ты не тащи меня за шиворот!

– Я сказал – прекрати эти глупости. Ты должен предстать перед Старшим Офицером. Не доставляй мне хлопот, фраки, иначе я засуну твою же голову тебе в рот.

– Я хочу видеть Капитана Краусу!

Человек ослабил зажим и сказал:

– Ты увидишь его. Но Старший Офицер сказала доставить тебя, и она не может ждать. Ты успокоишься? Или мне придется доставить тебя по частям?

Торби решил успокоиться. Выкрученная кисть, да еще в комбинации с давлением на нерв между косточек ладони, обладала своей грубоватой логикой.

– Вот этот фраки, Старший Офицер.

– Спасибо, Третий Палубный Мастер. Вы можете идти.

Торби понял только «фраки». Взяв себя в руки, он осмотрелся и выяснил, что находится в комнате намного больше, чем его собственная. Самой внушительной из обстановки в ней была величественная кровать, но покоящаяся на ней маленькая фигурка господствовала над всем окружающим. И только после того, как увидел ее, Торби заметил, что Капитан Крауса молча стоит рядом с кроватью, а по другую сторону ее – женщина примерно его же лет.

Старая женщина на ложе излучала решительность и величие. Она была в богатых одеяниях – один только шарф, прикрывавший ее истончившиеся от возраста волосы, стоил больше денег, чем Торби видел за всю свою жизнь.

– Вот оно как! Немало беспокойств доставила бы мне эта история, поверь я в нее, Старший Сын. – Она говорила на финском.

– Мать Моя, послание подлинное.

Она фыркнула.

С упрямой настойчивостью Капитан Крауса стоял на своем.

– Послушайте его сама, Мать Моя. – Он повернулся к Торби и сказал на Интерлингве: – Повтори письмо своего отца.

Почувствовав облегчение при виде друга Баслима, ничего не понимая, Торби покорно повторил затверженные наизусть слова. Старая женщина внимательно прослушала его, а затем повернулась к Капитану Краусу:

– Что это? Он говорит на нашем языке! Какой-то фраки!

– Нет, Мать Моя, он не понимает ни слова. Это голос Баслима.

Снова повернувшись к Торби, она обрушила на него водопад финских слов. Он вопросительно взглянул на Капитана Краусу. Она сказала:

– Пусть повторит еще раз.

Капитан отдал приказ. Торби, смутившись, покорно повторил. Она лежала молча, и остальные, как Торби понял, ждали ее решения. Наконец она выдохнула:

– Долги надо платить!

– И я так думаю, Мать Моя.

– Но почему эти помои обрушились на нас? – гневно ответила она.

Капитан промолчал. Она продолжала более спокойно:

– Послание подлинное. Хотя я была уверена, что оно поддельное. Но, Старший Сын, как бы ни был ты глуп, правда на твоей стороне. И долги надо платить. – Ее сын продолжал молчать, и она гневно добавила: – Ну же! Говори! Какой монетой ты собираешься расплачиваться?

– Я думал об этом, Мать Моя, – медленно сказал Крауса. – Баслим просит, чтобы мы определенное время заботились о мальчике… пока не сможем доставить его на военное судно Гегемонии. Как долго нам придется ждать? Год, два года? И мы сталкиваемся с проблемами. Кроме того, у нас есть и прецедент – женщина-фраки. Семья приняла ее – да, не без ворчания, но они привыкли к ней и даже рады ее присутствию. Если бы Мать Моя таким же образом вмешалась в судьбу этого юноши…

– Чушь!

– Но, Мать Моя, мы обязаны. Долги надо…

– Молчание!

Крауса замолчал.

Она продолжила тихим голосом:

– Разве ты не слышал слова о той ноше, которую Баслим возложил на тебя – «поддержать его в трудную минуту и дать совет, словно это твой собственный сын». Кем был Баслим для этого фраки?

– Но как же, он говорил о нем, как о приемном сыне. Я думал…

– Тебе не надо думать. Если ты занимаешь место Баслима, кем ты становишься? И можно ли по-иному понимать эти слова?

Крауса встревожился. Старуха продолжала:

– «Сису» всегда платила свои долги сполна. Не обвешивала и не обмеривала – сполна! Фраки должен быть усыновлен… тобой.

Крауса побледнел:

– Но, Мать Моя, каково будет решение Семьи…

– Семья – это я! – Внезапно она повернулась к другой женщине. – Жена Старшего Сына, пришли ко мне всех моих старших дочерей.

– Да, Мать Мужа, – она поклонилась и вышла.

Старший Офицер мрачно смотрела поверх их голов, а затем еле сдержала улыбку:

– Это не так плохо, Старший Сын. Что будет с Людьми на следующей Встрече?

– Нас будут благодарить.

– Одним «спасибо» не загрузишься. – Она облизала тонкие губы. – Люди будут в долгу перед «Сису»… и это может привести к тому, что статус судна изменится. Мы ничего не потеряем.

Крауса медленно усмехнулся:

– Вы всегда были хитроумной, Мать Моя.

– Хорошо, что у «Сису» есть я. Возьми этого мальчишку-фраки и подготовь его. Мы должны поторапливаться.