Сморф высвободил одну руку и отпихнул меня на пол. Я почувствовал удар в живот. В глазах потемнело

- Вот только попробуй сдохнуть, сволочь, - процедил сквозь зубы мужчина.

Мои руки были заломаны. В другой руке Сморф держал шприц. Он задрал мой рукав и прикоснулся иглой к моей коже. Почему-то она была настолько холодная, что я дёрнулся, мешая ввести мне препарат.

Вдруг мужчина вздрогнул и навалился на меня всем своим телом. Я почувствовал, что на меня льётся тёплая житкость. Когда она стала капать на пол, я понял, что это кровь.

- Мэттью, малыш...

Я выбрался из-под тяжёлой туши и увидел маму. Шея Сморфа была проколота огромным крюком. Он был мёртв. Пробоина в голове кровоточила фантаном. Мама улыбалась. Она впервые с момента смерти отца искренне обняла меня и поцеловала в лоб.

- Всё закончилось, солнце...

Я просто уткнулся ей в плечо и заплакал. Слёзы сами предательски вытекали из глаз.

- Маа... - я не мог говорить более разборчиво, - там, около стены. Это Лем. Он ранен.

- Ты сам в порядке?

Я энэргично закивал.

- Там машина у ворот. Пойдём вытаскивать этого твоего Лема...

- Мам, у нас же нет машины.

Мама устало улыбнулась.

- Я её угнала.

Волосы падали ей на лицо и я в очередной раз подумал, насколько же она красивая и сильная.

Ошибка

Измазаные кровью, усталые, безобразные мы ехали на угнанной машине, пытаясь придумать, кто может спасти Лема. Он сам лежал на заднем сидении, прижимая к ране скомканый халат. На всякий случай мы забрали из больницы препараты и инструменты. Чтобы меньше нервничать, я игрался с зажимами, цепляя их на пальцы. Сам того не заметив, я задремал.

Мне снова снился сон. Будто все мы при смерти, будто все лежим на мокрой глине и не можем подняться. Единственное, что мы могли - смотреть в бесконечно синее небо. Потом я чувствовал, как трескается почва, как комья земли рассыпаются холодным вулканом. Позже я увидел жуткие челюсти огромного паука, которые вдруг просто поцеловали меня в лоб и я понял, что жив. Всё перестало болеть. Все остальные тоже встали с глины и улыбались... И папа улыбался... И Лем... И Генри, приобнимая Анджелу.

Я проснулся от визга тормозов. Машину качнуло, меня откинуло лбом на радиопанель. Задние колёса занесло - на асфальте темнели два следа от шин. Мама остановила машину и вцепилась в руль.

- Нэлли, что случилось? - спросонья мне очень не понравился мой голос - тихий, немного хриплый...

Мама просто показала пальцем. Я всмотрелся. Совсем рядом с бампером лежала Рэтли. Убедившись, что мы остановили машину, собака запрыгнула на капот и стала истерично лаять. Вязкие слюни летели на лобовое стекло. Я решил выйти, но мама заблокировала двери.

- Мам, она что-то хочет сказать. Что-то случилось... - я пытался уговорить её, но она боялась.

- Мэтт, мне кажется она с ума сошла. Озверела....

Я резко разблокировал машину и всё-таки выскользнул. Рэтли подбежала ко мне и поставила грязные лапы на плечи. Я обнял собаку и она облизала мне лицо.

- Я тоже по тебе скучал, - с улыбкой сказал я Рэтли и потрепал её по холке.

Она очень серьёзно на меня посмотрела и стала наворачивать круги. Иногда она лаяла на меня. Я заглянул в окно машины.

- Мам, я пойду за Рэтли, а вы медленно едьте за нами.

- А как-же Лем? Нам надо найти больницу.

- Найдём. Рэтли знает, что делает, она умная собака...

Осада стоянки джентри была идеальной. Враг не заметил ни одного шёроха до самого заката. Вокруг цветного копошения плотно сомкнулось серое, почти неподвижное кольцо, удерживая каждого джентри как мелкую нечисть в круге соли. Многие нетерпеливо прижимались к земле, напрягали лапы, были готовы к прыжку.

- Мне сейчас прийдётся уйти, - сказала Рэм, - ты пойдёшь туда с кем-то другим.

Она явно беспокоилась за Анджелику, совсем юную, чтобы просто умереть в бою за то, что было слишком давно для того чтобы рассказывать об этом. Кидать ребёнка защищать традиции, о которых она ещё не скоро услышит. Рэм любовалась на Анджелу. Её волосы - серебряные нити, стали чуть темнее, глаза блестели волей и стойкостью.

- Вообще-то жди здесь, - человеческим лицом с неестественно вытянутой челюстью и носом Рэм поцеловала девочку, - лечить будешь, кого принесём. Хотя-бы воды давать...

Рэм явно не договорила до конца. Она просто мелькнула серой лентой в осоке и скрылась из вида. Анджела пыталась взять след, но его у Рэм не было. Небо над стоянкой затягивалось тонкими струйками дыма, будто вся осада разом закурила трубки или кальяны. Дымчатые столбы сплетались в подобие витиеватой клетки. Рэм стояла рядом со своим братом. Он обнял её и поцеловал, кстати, совсем не как брат. Тогда сестра тоже встала в стойку нападения. Он махнул рукой и все сорвались со своих мест и кинулись под купол, исчезая в дыму, пахнущем горящим вереском.

Я бежал рядом с Рэтли. Мама с Лемом ехали за нами на машие. Из-за кровопотери Лем постоянно засыпал, но Нэлли будила его. Он ни разу не показал, что ему больно, он спокойно улыбался, но по непроизвольно проявляющейся ложбинки между бровей было понятно, что он просто держится за любую нитку, связывающую его с реальностью. Иногда он в бреду начинал петь песни, которые пели почти что всем детям в нашей местности:

Огоньками белый снег

Нас поманет до моста...

Будем белыми мышами

В лапах снежного кота...

Нас развесят по-кусочкам

Как гирлянды под окном...

Но как звери-одиночки

Мы к себе вернёмся в дом...

Тёплый дом...

Странный дом....

Я тоже помнил эту песню, потому, когда тоже садился в машину я гладил растрёпаные чёрные кудри и подпевал ему:

В доме ждёт нас пустота,

Деревянная кровать...

В зеркалах закрытых фетром

Можно сладко задремать...

В зеркалах закрытых фетром

Можно бабочку поймать,

Засмеяться и летать...

В высь летать...

В свет летать...

Лема стало лихорадить. Ледяная оспарина появилась на лбу, он дрожал, когда он пытался напевать мотив, у него стучали зубы. Держа меня за руку и смотря куда-то в сторону, отрешённо, будто просто пьян или задумчив. Напевал он как-бы про себя, но с каждой строчкой всё сильнее зжимал мою руку, будто боялся куда-то упасть, а губы в полуулыбке всё равно шевелились, силы покидали его и потому он пел совсем тихо:

И над домом пролететь

Нам ни кто не запретит...

Мы как выпавшие перья,

Что упали на гранит...

На граните имена,

Цифры - дочери луны...

Ждёт нас в доме тишина

И забычивые сны...

Просто сны...

Мы просто сны...

Через некоторое время Рэтли залаяла. Дороги, как таковой уже не было, мы ехали по ложбине, где не было ни деревьев ни валежника. Мама оглядывалась вокруг. Машина шла очень тяжело, колёса вязли в грязи. Выйдя из машины я снова увидел Рэтли. Она посмотрела на меня как-то странно и рванула в лес какой-то своей собачей тропой. Я растеряно глядел по сторонам, но не мог определить, в каком направлении убежала собака.

Нэлли вышла из машины и тут же оказалась по щиколотку в вязкой глине. - Ты решил убить его? - спросила она кивая на заднюю дверь автомобиля, за которой медленно умирал Лем.

Я смотрел в сторону, куда убежала Рэтли растерянным взглядом. Я понимал, что Рэтли - собака, но не понимал, как она может вот так завести полуживого человека в лес и бросить умирать.

- Я дам задний ход, - сказала мама и мы опять сели в машину.

При каждом нажатии на педаль машина вязла в грязи всё сильнее. У Нэлли растрепались волосы, будто у только что проснувшейся школьницы. Лем стал дышать ещё тяжелее. Иногда его губы шевелились, пытаясь что-то произнести, но не получалось. Я сидел рядом с ним, вдыхая запах его крови, его волос, пропахшего сигаретами дыхания.

- Мэтт, - он сильно сжал мою руку, голос его был будто уже с того света, - вам лучше уходить куда-нибудь, оставьте меня...

Нэлли всё сильней жала на газ, но безуспешно. Я наклонился над Штальманом и облизал его сухие губы. Они были горькими, как ранняя рябина, выдыхаемый воздух обдавал мои замёрзшие руки горячей волной.

Я положил голову на его дрожащее плечо, потёрся щекой о тёплый, медленно пульсирующий висок...

- Разве мы можем тебя оставить, - мне было даже обидно, что он мог подумать, что я буду рад спасти свою шкуру, оставив его медленно умирать, - если тебе будет невыносимо плохо, я могу тебя просто усыпить...