Иоаннов огонь

Жил-был бедный поденщик, который, несмотря на честную работу, никак не мог выбраться из бедности. Никак не мог он принести на стол достаточно еды для своей жены и семерых детей, а зимой холодный ветер свистел и в лохмотьях, которые они носили на своем теле, и в щелях хижины, в которой они жили.

Ганс, так звали поденщика, еще ребенком слышал, что в одном из близлежащих ущелий, почти заросшем густыми кустами, в старые времена были зарыты сокровища; что некоторые люди уже пытались их достать, однако никому еще не посчастливилось этого сделать. В ночь накануне праздника Иоанна можно было найти это проклятое место, потому что в эту ночь сокровища из-за их подземного горения были заметными на земле. Однако даже если кому-нибудь удавалось дотронуться до сокровищ, но он не мог их удержать в руках, тогда сосуд с горящим золотом и искрящимися драгоценностями в мгновение ока проваливался в глубокие бездны земли и забирал несчастного искателя клада вместе с собой в вечную тьму.

В конце концов огромная нужда заставила Ганса отважиться. Вечером накануне Иванового дня спустился он с лопатой и киркой в ущелье совсем один и робко блуждал там в сумерках. Неожиданно на одной маленькой поляне он натолкнулся на мужскую фигуру в темной одежде. Приблизившись, он узнал старика, которого все в селе считали чужаком и избегали его. О нем ходили слухи, что он водится с нечистым, но никто ничего не знал наверняка. Только соседка Ганса утверждала, что ее маленький ребенок заболел в то мгновение, когда чужак посмотрел на него. Ребенок уже несколько недель боролся со смертью.

Старик дружелюбно поздоровался и спросил Ганса, не хочет ли тот ему помочь поднять сокровища. Сегодня как раз та самая ночь, и можно стать неизмеримо богатым.

Ганс испугался так, что холод пробежал по спине, но он сказал, что хочет. Тогда Темный объяснил ему, что нужно подождать за кустами, пока он не услышит как трижды прокричит неясыть. После этого он должен незамедлительно выйти и сделать все, что ему будет сказано. При этом ни в коем случае нельзя ни молиться, ни креститься, иначе все будет потеряно.

Полный ужаса, Ганс чувствовал, что охвачен силой, которая уводит его с верного пути, но подавил внутренний голос, предостерегающий его, и при третьем крике неясыти вышел на поляну. Была полночь, и в одном месте на поверхности земли он увидел внутреннее тление. Чужак хлопотал вокруг, произнося заклинания на непонятном языке и делая таинственные знаки руками. Он казался внешне очень напряженным.

Неожиданно он вытянул старый меч, вложил его в руку Гансу и сказал: «Когда что-нибудь появится из земли, тотчас же без размышлений проткни его. Это всего лишь пустое привидение. После этого возникнет и сосуд с немыслимыми сокровищами. Хватай его, он твой».

И тут появился над землей совсем маленький ребенок, и Ганс узнал в нем сына соседки. Он витал над землей на высоте одной ступни. Только хотел Ганс проткнуть его мечом, как ребенок открыл глаза и послал Гансу луч бесконечной любви. Ганс почувствовал, что любовь ребенка согревает его с головы до ног. Он опустил меч и тут же услышал голос чужака: «Коли, это ведь лишь привидение. Триста лет я жду этого момента. Мы оба пропадем, если ты этого не сделаешь».

Но любовь ребенка была сильнее, чем приказ колдуна. Со всей силой Ганс отбросил меч далеко-далеко от себя.

Вдруг земля разверзлась, и Ганс увидел, как чужак головой вниз, как стрела, полетел вниз. Ганс увидел под ним лишь бездонную, темную пропасть.

Глубочайшее сочувствие овладело Гансом, и, не успев что-либо подумать, он бросился за ним во тьму, чтобы спасти его. В падении он вытянул руки вперед, и им владело лишь одно желание — догнать колдуна до того, как тот упадет в последнюю пропасть, из которой уже нет возврата.

Наконец-то он схватил падающего и почувствовал внутреннее горячее пламя чужака и посмотрел в его темно-горящие глаза. Ганс держал его в своих руках, с невыразимой благодарностью понимая, что их общее падение замедлилось и в конце концов совсем прекратилось. Он почувствовал твердые скалы под ногами и с удивлением заметил, как темнота вокруг них стала немного светиться, потому что чудесные кристаллы вокруг сверкали нежно-серебряным светом. Чуть позже он заметил, что в каждом кристалле чуть заметно проявляется, как будто заколдованный в него, образ маленького ребенка. И каждый образ казался более мерцающим, нежели ясным, действительно живым.

Ганс положил тогда свои руки на ближайшие кристаллы, чтобы согреть детское существо в его внутренней жизни. Но кристаллы были слишком холодными, и он скоро понял, что тепла его рук не хватает. Тогда он попросил своего товарища, который был внутренне столь горяч, помочь ему. Но детские образы внутри кристаллов болезненно корчились, когда тот дотрагивался до них. Тогда Ганс сказал ему, чтобы он дотрагивался своими руками не до кристаллов, а до самого Ганса. И Ганс в своем собственном сердце превращал темный огонь своего товарища в настоящее тепло и поэтому мог пробудить к жизни многие детские фигуры. Они выходили из своих кристаллов на волю, и казалось, что его действия становятся все сильнее: много маленьких деток собиралось вокруг Ганса, одетые в рубашечки, сверкающие серебром, и пели доселе неслыханные песни.

Когда, наконец-то, их было так много, что и не видно сколько, хрустальные скалы начали подниматься с мелодичным звуком и поднимали за собой Ганса и его товарища. Нельзя сказать, дотрагивались ли детские ножки до скал и камней, или они просто так свободно летели по воздуху.

Когда они вышли на поверхность земли, уже светало. Маленькие дети собирались в чудесные, разнообразные и переплетающиеся формы хороводов. Танцуя и подпевая себе при этом серебряными голосами, они незаметно поднимались к небу с первыми солнечными лучами. На небе появилось облако, ранее невиданное. Это было совсем неземное облако. Ганс узнал: это светящееся теплом облако — сама Божественная Доброта. И эта Божественная Доброта с ее теплым свечением с любовью приняла в себя бело-серебряных сверкающих деток.

Когда Ганс, оставаясь стоять на земле и наблюдая все это, оглянулся на своего товарища, то нашел его лежащим на земле и мертвым. С первым лучом солнца тот испустил дух. Ганс отнес его на сельское кладбище, а когда священник спросил его, был ли вообще этот мрачный чужак христианином, Ганс на мгновение заколебался, но потом твердо ответил: «Он умер как христианин».

Маленький соседский мальчик, который так долго был смертельно болен, этой ночью выздоровел. А внимательные матери замечали, что дети, родившиеся в этот день или вскоре после него, имели совсем особый свет в своих глазах.