Новая жертва

Белка не ошиблась: Берти действительно оказался отходчивым. Уже через пару недель он заговорил с Милой как ни в чем не бывало. Правда, Белка сказала, что на Берти так подействовала головомойка, устроенная ему Фреди; даже Ромка заметил, что Берти стал просто шелковым, хотя и убежденно прогнозировал, что Берти надолго не хватит. Из всего этого Мила сделала вывод, что сдержанный и добродушный Фреди – единственный, кто каким‑то непонятным образом имеет влияние на задиристого и безответственного Берти.

Тем временем у студентов закончились каникулы, и начались учебные будни. Раскачивались долго. Учителя были вынуждены то и дело призывать учеников к вниманию на своих лекциях.

Спустя две недели с начала занятий, после обеда, который прошел в очень живой атмосфере – многие теперь предпочитали проводить весь обед в Дубовом зале, а не в парке, как раньше, – и основательно затянулся, ребята поднимались по лестнице на второй этаж. Они как раз говорили о Берти, как неожиданно Мила на что‑то наступила и чуть не клюнула носом в ступеньку, вовремя подставив руки.

– Ты чего? – спросил Ромка, подавая ей руку и помогая подняться.

Кинув взгляд вниз, Мила увидела, что на левом ботинке у нее развязался шнурок. Она махнула своим друзьям рукой.

– Идите. Догоню.

Шнурок развязался? С чего бы это? С ней такое в последний раз случалось в первом классе. Бабушка как назло всегда покупала ей ботинки только со шнурками, наверное, надеялась, что внучка в один прекрасный день расшибет себе голову. В результате Мила научилась завязывать их так, что смело могла претендовать на первое место в конкурсе «Лучший зашнурованный ботинок года».

Она завязала шнурок и, подняв глаза, увидела на ступеньке выше две ноги в черных туфлях очень большого размера. Мила выпрямилась. Перед ней стояла Амальгама, держа в руках большой поднос с двумя просто гигантскими колбами.

– Я смотрю, вы не спешите на урок, госпожа Рудик, – холодным тоном сказала она, почему‑то довольно улыбнувшись. Кожа на ее лице при этом натянулась, и оно еще больше обычного стало похоже на череп.

Миле эта улыбка показалась подозрительной и она сочла, что благоразумнее будет не отвечать. Промычав что‑то неопределенное, Мила уже хотела обойти Амальгаму, чтобы улизнуть, но ей не дали такой возможности.

– Постойте! – резко воскликнула Амальгама, кладя одну руку на перила и преграждая Миле дорогу. – Так как вы, я вижу, считаете для себя возможным опаздывать на уроки…

– Но я не… – попыталась возразить Мила.

– И перебивать старших к тому же, – вставила Амальгама, жестко глядя на нее своими неприятными, словно сидящими в темных ямах, глазами. – Так я найду для вас более подходящее занятие, чем шататься по школе без дела. Возьмите.

Она сунула Миле поднос с колбами, которые оказались совсем не тяжелыми.

– Следуйте за мной! – приказала Амальгама.

Мила кинула взгляд вверх на лестницу, куда ушли ее друзья, и нехотя пошла вслед за Амальгамой, думая, зачем это она, Мила, ей понадобилась. Ну не затем же, чтоб донести поднос до кабинета? Мила опустила глаза, чтобы посмотреть на свою ношу, и чуть снова не споткнулась, но уже на ровном месте. В одной колбе была странная желтоватая жидкость, которая застывала льдом, и тут же, расходясь трещинами по поверхности, таяла. В другой был какой‑то серый порошок: он поднимался в колбе в виде гриба, потом гриб рассыпался на мелкие песчинки и снова падал на дно.

Мила молча порадовалась, что до третьего курса не придется заниматься алхимией. Она была уверена, что вряд ли полюбит этот предмет.

Когда они прошли мимо двери в лабораторию, Мила поняла, что Амальгама ведет ее в свой класс. Так и есть: Амальгама зашла в кабинет и оставила дверь открытой для Милы.

Мила отнюдь не была счастлива от оказанной ей чести и с тоской оглянулась назад, ища путь к спасению. Тут она заметила, что осторожно приоткрылась дверь лаборатории, и, нагруженный порошками под самый подбородок, оттуда выскользнул профессор Корешок. Мила быстро нырнула в кабинет алхимии, пока он ее не заметил.

В кабинете алхимии было темно и пахло серой. Амальгама стояла, скрестив руки на груди, и глядела на нее прищуренным взглядом. У Милы промелькнуло в голове, что ее племянник Лютов смотрит так же. Только что она размышляла: а не сказать ли Амальгаме, что в ее лаборатории сейчас явно без разрешения побывал профессор Корешок, как мгновенно передумала.

– Поставьте поднос на огонь, – приказала Амальгама, показывая рукой в сторону синего пламени, отрывающегося от странного приспособления в центре широкой кафедры.

Мила повернулась спиной к Амальгаме, скорчив ей рожу, которую она, к счастью Милы, никак не могла видеть. Потом поставила поднос на огонь, кипя от раздражения, но не успела даже отнять руки, как ее охватило какое‑то очень знакомое ощущение, и желтоватая жидкость в одной из колб ожила. Прямо у Милы на глазах из желтой мути появились волосатые лапы, а следом за ними будто сплелось из мелких частичек воздуха огромное паучье тело. Такой мерзости Мила не видела никогда в своей жизни: в пасти у паука была голова еще одного паука, а восемь паучьих глаз смотрели на Милу. Ее всю сковало от омерзения… Прямо над пауком мелькнула чья‑то рука и вонзила в его тело что‑то острое, похожее на меч. Мила в ужасе одернула руки, все еще сжимающие поднос… Поднос слетел с синего пламени… Паук тут же исчез… Раздался лязг ударившегося об пол металлического подноса… звон бьющегося стекла…

БАХ!

Что‑то взорвалось… В воздух взметнулся столб едкого дыма, очень похожий на гриб, и Мила почувствовала, как в тот же миг заслезились ее глаза.

Мила еще смогла догадаться, что у нее только что опять было видение, но это не объясняло, почему колба вдруг бабахнула. В растерянности она стояла, тупо глядя на сероватое облако, растекающееся над кафедрой Амальгамы.

– Что вы там увидели? – раздался вкрадчивый, но очень настойчивый голос.

Мила обернулась, удивленная вопросом не меньше, чем всем произошедшим.

Что она увидела?! А разве не самое время спросить, что взорвалось? Или это Амальгама как раз знает?

– Ничего, – быстро ответила Мила, отступая подальше от облака, а заодно и от Амальгамы.

– Лжете! – гневно воскликнула Амальгама, делая шаг вперед.

«Еще бы…», – подумала Мила, отступая дальше.

– Вы лжете, – повторила Амальгама, но уже ровным и хладнокровным голосом, – и вы только что умышленно разбили лабораторную колбу!

Мила просто онемела.

– Вы будете наказаны за это, – угрожающе сощурила глаза Амальгама, продолжая наступать, – и за вашу наглую ложь преподавателю. Сегодня же…

– Что здесь случилось? – раздался чей‑то озадаченный голос, и, обернувшись, Мила увидела в дверях Многолика. – Я проходил по коридору и услышал взрыв, потом крики…

– Эта ученица, – негодующим тоном произнесла Амальгама, – нарочно разбила лабораторное оборудование! И я только что собиралась назначить ей наказание. Вам незачем беспокоиться, профессор Многолик. Я разберусь сама.

Она красноречиво глянула в сторону выхода, но Многолик уходить вовсе не собирался. Он посмотрел на осколки разбитых колб с остатками серого порошка, потом на дым, зависший в воздухе, и сказал:

– Судя по атмосфере в классе, в вашем лабораторном оборудовании была гремучая смесь. Должен сказать, что и мне бы не доставило удовольствия держать в руках… что бы то ни было, если оно грохочет, как десять голодных драконов.

Амальгама набрала полную грудь воздуха и, переигрывая возмущение, спросила:

– Что вы хотите этим сказать?! Что я намеренно дала ученице взрывчатое вещество?!

– Ну что вы, профессор Мендель! – лицо Многолика выражало неподдельное удивление и простодушие. – У меня и мысли подобной не возникало. Могу лишь предположить, что вы просто ошиблись.

Мила увидела, как у Амальгамы округлились глаза, но в этот раз ее возмущение было вполне натуральным.

– Я‑никогда‑не‑ошибаюсь! – делая ударение на каждом слове, высокомерно заявила Амальгама, сверкнув глазами.

Многолик благодушно развел руками.

– В таком случае, уважаемая профессор Мендель, других предположений у меня нет. Вы уж сами выберите, какое вам больше по вкусу. А я, пожалуй, отведу госпожу Рудик на урок. Она уже опоздала, и я собираюсь позаботиться, чтоб ее за это не наказали.

Амальгама не отрывала острого, как лезвие, взгляда от Милы, пока та шла к выходу. Мила даже голову вжала в плечи: у нее было такое чувство, что в ее затылке сейчас появится дырка. Кажется, у Амальгамы были на ее счет свои планы, и Многолик только что эти планы ей расстроил.

– Спасибо, профессор, – сказала Мила, когда они поднимались по лестнице на второй этаж.

Многолик улыбнулся.

– Если откровенно, – сказал он на ходу, – я никогда не любил алхимию. Кстати, у тебя развязался шнурок.

* * *

– Это все провернула Амальгама, – говорила Мила часом позже, когда вместе с Ромкой и Белкой они вышли из Думгрота, – и шнурок, и взрыв. Чем угодно клянусь, что она все это заранее придумала. Она ко мне уже два месяца приглядывалась. Все, наверное, думала, как меня наказать за рыдания Алюмины на концерте Лирохвоста.

– Слушай, – сказал Ромка, – давай я признаюсь, что это была моя работа! Она от тебя отстанет.

– Она тебе ни за что не поверит, – сказала Мила. – Подумает, что ты за меня заступаешься. Лучше ничего не говори. Только хуже будет.

Ромка пожал плечами и задумался.

– Тебе очень повезло, что Многолик тебя выручил, и Амальгама не успела назначить наказание, – взволнованно сказала Белка. – Берти говорит, что после таких наказаний у Амальгамы многие возвращаются кто с руками, разъеденными кислотой, кто с волдырями на лице. А она всегда говорит, что ученики просто были неаккуратны с ингредиентами. Даже Фреди считает, что Амальгама очень опасна.

– Интересно, что она тогда сделает с профессором Корешком, когда узнает, что он тайком бывает в ее лаборатории? – спросила Мила. – Я это уже не первый раз вижу.

– Она превратит его в золото, расплавит и сделает много маленьких золотых Корешков, – со смешком сказал Ромка и, заметив, что Мила все еще думает о случившемся, серьезно спросил: – А что твое видение? Оно тебе о чем‑нибудь говорит?

Мила тяжело вздохнула.

– В том‑то и дело, что нет. В первый раз в котле я видела монстра с хвостом, а потом встретилась с ним на болотах Черной Пади. Если следовать той же логике, то теперь мне придется сразиться с мерзким пауком, который при этом будет лопать другого паука. Может, я найду эту парочку у себя в тарелке и проткну их обоих вилкой?

Ромка засмеялся и, спохватившись, охнул:

– Слушай, Мила, мы же сегодня собирались показать Чёрку монету, которую нашли в камине.

– Точно, – сказала Мила, – я и забыла. Если поторопимся, то, может, еще застанем его в кабинете.

Втроем они поспешили обратно в замок, пробираясь сквозь поток студентов, спешащих по Домам. Однако в кабинете профессора Чёрка уже не было, а любезный Лирохвост, когда они заглянули в учительскую, сказал им, что Чёрк ушел домой. Увидев, как они расстроились, он сжалился и дал им его адрес.

Оказалось, что дом Чёрка находился по дороге из Думгрота в Львиный зев.

* * *

Это был небольшой двухэтажный дом. Калитка была не заперта, и ребята прошли по вымощенной камнем дорожке. На двери не было ни колокольчика, ни молоточка, поэтому Мила просто постучала в дверь кулаком. Наверное, профессор Чёрк находился где‑то поблизости, потому что дверь открыл почти сразу.

– О! Молодые люди! – воскликнул старый профессор. – Вы ко мне по делу?

Мила закивала и, быстро вынув монету из кармана, протянула ее Чёрку.

– Мы хотели спросить вот об этом, профессор.

Профессор взял монету в руки и с интересом повертел ее в скрюченных стариковских пальцах.

– Как интегесно, – картаво пробормотал он себе под нос. – Ну, пгоходите, пгоходите…

Он провел их по коридору мимо ужасно пыльного зеркала и лестницы, которая вела на второй этаж, в кабинет, заваленный огромным скопищем различных предметов. Всюду валялись свитки; стены были завешаны старинными берестяными грамотами, исчерченными письменами глубокой древности; где попало были разбросаны давно сломанные часы, медальоны, шкатулки и другие вещицы с непонятными надписями на крышках. Баночки и солонки с порошками здесь, как и в кабинете тайнописи, стояли повсюду. Пока Белка разглядывала обстановку комнаты, Мила и Ромка нависли над столом, где Чёрк изучал монету.

Поправив указательным пальцем очки, сползающие с носа, профессор задумчиво заявил:

– Кгайне интегесно, кгайне…

Он поднес монету почти вплотную к правому глазу, потом отодвинул подальше и покачал головой.

– По наследству говогите? – заинтересовался он. – Кому же из вас, позвольте полюбопытствовать?

Мила с Ромкой растерянно посмотрели друг на друга, потому что решить, чье именно это наследство, они не догадались.

– А‑а‑а… – протянул Ромка.

– Мне! – быстро воскликнула Мила, пока Ромка еще не успел ничего сказать.

– А от кого? – почему‑то не унимался профессор Чёрк.

– От прабабушки, – не моргнув глазом, солгала Мила.

Профессор Чёрк недоверчиво смотрел на нее секунд пять, потом спросил:

– А у вас что, сгеди пгедков имелись эльфы?

– Эльфы? – Мила уставилась на профессора, пытаясь понять, при чем здесь эльфы. Она растерянно оглянулась на Ромку, но тот по‑совиному округлил глаза и покачал головой, давая понять, что тоже ничего не понимает.

– Я, собственно, потому спгосил, что это есть эльфийское письмо, пгичем заколдованное на такой необычный манег, что сгазу не гасшифгуешь.

– Эльфийское? – в один голос переспросили Мила с Ромкой, снова переглянувшись.

Профессор Чёрк убежденно закивал, сотрясая своей козлиной бородкой. Он перевернул монету и снова поднес поближе к глазам, потом достал лупу и долго рассматривал сквозь толстое увеличительное стекло с обеих сторон.

– А вот это опгеделенно кагта, – заключил он, после осмотра. – Думаю, не ошибусь, если скажу, что это кагта какого‑то тайного эльфийского места. Но подгобнее пока сказать не могу. – Он снова ткнул пальцем в дужку очков. – Пожалуй, это очень интегесно, и хотелось бы посоветоваться кое с кем. Есть тут один хогоший кгиптоггаф… Газбигается почти так же хогошо, как и я…

Он как‑то странно посмотрел на Милу с Ромкой, как будто удивился их присутствию в его кабинете, но тут же опомнился.

– Ах, да! – Он отложил лупу в сторону, а монету положил на небольшую стеклянную подставку на столе. – Пгиходите чегез недельку. К тому вгемени все и гасшифгуем.

Профессор Чёрк явно был не расположен беседовать с ними дальше, и ребятам оставалось только попрощаться с ним и покинуть его дом. Когда они вышли на улицу, Мила совсем не была довольна тем, как все прошло. Ей хотелось бы побольше разузнать о монете уже сегодня. А когда профессор сказал, что эта монета эльфийская, Миле ужасно захотелось прямо сейчас показать ее Горангелю. Но монета теперь была у Чёрка, и Миле ничего не оставалось как подождать. Через неделю она все узнает.

* * *

Поздно ночью Мила лежала в темноте и вспоминала все, что произошло за день. Мысли о монете отошли на второй план. Сейчас ее больше всего беспокоила перебранка с Амальгамой и то, чем еще ей может грозить такое пристальное внимание со стороны профессора алхимии.

Не успела Мила обрадоваться, что Алюмина теперь предпочитает обходить ее стороной, а Лютов, судя по всему, уже полмесяца ходит по Думгроту другими коридорами, и их с Милой пути не пересекаются, как вдруг это… А самое неприятное, что Амальгама вполне может оказаться опаснее своего племянника, если судить по сегодняшнему взрыву. Будущее казалось Миле пугающим и мрачноватым. По крайней Мере, таким оно и будет, если Амальгама не оставит ее в покое.

Однако во всем этом было и кое‑что положительное. Мила с улыбкой припомнила, как Многолик спас ее прямо из цепких когтей Амальгамы, и внутри что‑то радостно ёкнуло. Оказывается, это очень приятно, когда кто‑то за тебя заступается.

Профессор Многолик был очень сильным и умным волшебником. Мила подумала, что неплохо было бы стать такой же, как и он: так же владеть собой и с таким же спокойным достоинством уметь ответить неприятелям, вроде Амальгамы или ее племянника Лютова, – стать похожей на него во всем. Тем более что по странной прихоти случая внешне они были очень схожи.

«Да, – засыпая, подумала Мила, – это было бы совсем не плохо…»

* * *

Следующая неделя для Милы прошла спокойно. Новых ухищрений Амальгама не предпринимала, хотя по‑прежнему профессор Мендель при встрече смотрела на нее взглядом, способным испепелить всю Солнечную систему вместе с Солнцем.

К концу января потеплело, но от этого стало только хуже.

Тот день был промозглым, а с неба валил мокрый снег. Ребята шли от замка в Львиный зев, кутаясь в зимние плащи и натянув шапки пониже, на самые глаза. Но, несмотря на погоду, они весело болтали. За этими разговорами Миле постоянно приходилось себе мысленно напоминать, что по пути они с Ромкой и с Белкой должны зайти к профессору Чёрку – узнать насчет монеты.

– Если судить по моим сегодняшним оценкам, то я полный осел, – заявил Мишка, когда они спускались с холма.

– Ну, хоть не тля, – сделала попытку его поддержать Белка и как‑то неуверенно добавила: – Осел более крупное животное.

Мишка кинул на нее свирепый взгляд, а Ромка с Милой, не удержавшись, тихо прыснули со смеху.

– Зато мне пора обзаводиться тремя головами, – похвастался Ромка. – Три Дракона – я уже готов дышать огнем.

– Как тебе это удается? – с завистью спросила Белка. – Ты же почти никогда ничего не учишь!

– Я одарен от природы, – заносчиво сообщил Ромка. – А у тебя как денек?

Белка вздохнула.

– Я вечный мул, – и на ходу пытаясь себя ободрить, добавила: – Усердие очень полезное качество.

– Ага, – согласился Ромка, – за неимением других… – и, не обращая внимания на сопящую от обиды Белку, повернулся к Миле. – А ты как, Мила?

– Альбина считает, что я гиббон. А я, по правде говоря, думаю, что это она еще обо мне хорошего мнения, – ответила Мила. – Профессор Лирохвост ближе к истине. Он влепил мне Рака. Но чего он хочет? Разве можно клешнями играть на музыкальных инструментах?

Ромка, Яшка и Мишка засмеялись, Белка фыркнула.

– А что по метаморфозам? – спросил Ромка. – Я видел, у тебя неплохо получилось.

– Дракон, – ответила Мила, не без удовольствия наблюдая за реакцией друзей.

– Многолик поставил тебе Дракона? – переспросил Мишка.

Мила кивнула.

– Он же почти никогда не ставит больше Удава! – возмутился Мишка.

– Но Мила сегодня очень хорошо исчезла с помощью Маскирующей золы, – вставил Яшка. – Я сидел ближе всех и то почти не отличил ее от стенки. Прямо одно лицо.

Мила со странным чувством попыталась представить себе, что у нее со стенкой одно лицо. Получилось оригинально.

– Яш, ты как скажешь… – качнул головой Ромка и выпустил струю воздуха, создавая вихрь на лбу.

– Но, правда, хорошо получилось! – не понял Ромкиного замечания Яшка.

– А я считаю, – вставила Белка, – что профессор Многолик к Миле относится не так, как ко всем остальным.

– Ты о чем? – не поняла Мила.

– Ну… – неуверенно пожала плечами Белка. – Что в этом странного? У всех учителей есть любимчики.

– Ну да, ну да… – издевательским тоном протянул Ромка. – Особенно у профессора Лирохвоста с его утонченным вкусом.

Мишка громко рассмеялся Ромкиному выпаду, понимая, куда тот клонит.

– Что это ты имеешь в виду? – нахмурилась Белка, но Ромка с невинным видом покачал головой и украдкой переглянулся с Мишкой.

А Мила подумала, что Белка, наверное, права, и профессор Многолик к ней относится с большим участием, чем к другим. Видимо, решила Мила, это потому что они похожи. И Ромка прав: профессор Лирохвост явно выделяет Белку среди других меченосцев, потому что у них тоже есть что‑то общее. В любом случае, Миле было приятно слышать, что другие замечают, как хорошо относится к ней Многолик.

Задумавшись, Мила чуть не свернула не туда. Они только что прошли развилку: одна дорога вела в Львиный зев, другая – к дому профессора тайнописи. Потянув Ромку за рукав, Мила показала взглядом, что им в другую сторону. Ромка остановился, ровно как и Белка, заметив, что друзья остались позади.

– Вы чего стали? – обернувшись, спросил Мишка.

– А нам… э‑э‑э… надо к Чёрку зайти, – сказала Мила.

– Зачем это? – подозрительно глянул на нее Мишка.

Мила покосилась на Ромку, глазами умоляя, чтоб он ее выручал.

– Ну‑у‑у… это… Да вот Белке нужно дополнительное занятие, – нашелся Ромка. – Она же у нас отстающая.

– А‑а‑а… – протянул Мишка и понимающе усмехнулся. – Понятно. Ну ладно. Мы тогда пошли.

Когда Мокронос и Берман отошли на безопасное расстояние, Белка яростно зашипела на Ромку:

– Ты что, совсем!? Что они теперь обо мне подумают?

– Не волнуйся, – отмахнулся Ромка, – ничего нового не подумают.

Белка покраснела как вареный рак, но Ромка проявил черствость характера и этого не заметил.

– У меня есть предложение, – шмыгнув носом, сказал он. – Давайте зайдем в «Слепую курицу». Кто «за»?

– Сейчас? – удивилась Белка. – Мы же в двух шагах от дома Чёрка.

– Вот именно! – живо отозвался Ромка. – Он, между прочим, гостеприимством не отличается. В прошлый раз даже чая не предложил. Не мог дождаться, когда мы уйдем. А я сейчас если чего‑нибудь горячего не выпью – околею. Вы хотите моей смерти?

Ромка поглядывал в сторону окон «Слепой курицы», которые выглядели очень заманчиво. Мила, ежась от сырости, была с ним солидарна.

– Ты говоришь, как Берти! – с осуждением заметила Белка.

– Знаю, – парировал Ромка. – Так и было задумано. Ну, так как, я сегодня чай пить буду?

– Знаете, что, – Мила, не долго думая, направилась к кафе, – согреться – это действительно мысль. Погода просто мерзкая. А Чёрк никуда не денется.

В «Слепой курице» почти никого не было. Наверное, в такую слякоть все сидели по домам, грелись у потрескивающих каминов и кутались в теплые пледы. Только за столиком в дальнем темном углу сидели две кикиморы – костлявые, ростом ниже гнома, желтоглазые ведьмы, которые при виде ребят заметно оживились. Курица на полотне сегодня не бегала, а еле плелась из стороны в сторону, почти безболезненно натыкалась на раму и шла обратно.

Когда ребята уселись подальше от кикимор за столик возле окна, к ним подошел Шинкарь. Мила с Ромкой заказали горячий сладкий чай. Белка заказ делать не стала, а ограничилась тем, что, сняв перчатки, стала дышать на руки в надежде их согреть.

– Так намного лучше, – сказал Ромка через пару минут, отпивая из чашки. – Уже почти чувствую себя человеком.

– Вы думаете, Чёрк уже разгадал надписи на монете? – спросила Белка.

Мила посмотрела в окно. Дом профессора Чёрка отсюда был виден как на ладони.

– Должен, – ответила она. – К тому же он говорил, если что – с кем‑нибудь посоветуется.

– Конечно, должен, – согласился Ромка, у которого кровь прилила к щекам от избытка тепла, – целая неделя прошла.

Мила заметила, что кикиморы, склабясь, захихикали в их сторону хриплым смехом, обнажая острые, как у акул, мелкие зубы. Их косые глаза сновали по лицам ребят. Эти существа не вызывали у Милы симпатии, впрочем, не только у нее. Шинкарь, заметив оживление ведьм, неодобрительно покачал головой.

– А вдруг профессора Чёрка нет дома? – спросила Белка.

– Должен быть дома, – сказала Мила.

– Если только он не любитель бродить под мокрым снегом, – вставил Ромка.

Мила глотнула еще сладкого чая и повернулась к окну. Ей показалось, что двери профессорского дома приоткрылись. Этого еще не хватало! Если Чёрк сейчас уйдет из дома им придется вылавливать его завтра целый день.

Но Мила ошиблась. Из дома вышел высокий человек в темном зимнем плаще с капюшоном, накинутым на голову. Это был не Чёрк. Его старческую трясущуюся походку она бы ни с чем не спутала.

– Эй, смотрите! – сказала Мила, привлекая внимание друзей к окну.

– Кто‑то был у Чёрка в гостях, – заметил Ромка.

Гость Чёрка тем временем спустился по лестнице и неспешной походкой пошел вдоль изгороди в сторону Главной площади.

– Хорошо, что мы сюда зашли, – обеспокоенным тоном сказала Белка. – Сейчас были бы некстати. Нехорошо получилось бы, если бы помешали.

– Значит, – едко поинтересовался у Белки Ромка, – теперь это уже совсем не плохо, что я говорю как Берти, поскольку из этого вышел толк, так?

Мила быстро опрокинула в себя остатки чая. Что‑то знакомое показалось ей в этом человеке, покинувшем только что дом Чёрка. Поднимаясь со стула, она сказала:

– Мне кажется, нужно к нему все‑таки зайти. И прямо сейчас. Пока новые гости не нагрянули.

Расплатившись за чай, ребята вышли на улицу и мгновенно съежились от налетевшей на них стаи мокрых и холодных снежных хлопьев. Они быстро перешли улицу и оказались рядом с домом Чёрка. Открыв калитку, прошли по заснеженной дороге, на которой отчетливо виднелись свежие следы того, кто только что покинул этот дом, – остальные уже замело снегом.

Поднявшись на порог, они дружно постучали ногами об пол, сбивая снег с обуви. Сокрушаясь про себя, что у Чёрка нет колокольчика, Мила протянула руку и постучала замерзшими костяшками в дверь. Но не успела она постучать как следует, как дверь подалась даже без толчка и со скрипом отворилась.

– Открыто, – удивленно сказала Мила, заглядывая вовнутрь.

– Забыл закрыть, что ли? – сказал Ромка, открывая дверь шире.

Они зашли в коридор, но дальше идти не решались, и Мила еще раз постучала в уже открытую дверь. Постояли секунд десять – в доме ничего не шелохнулось.

– Профессор Чё‑о‑орк! – громко позвал Ромка.

Никто не отозвался.

Медленно, нерешительно, переглядываясь и недоуменно пожимая плечами, они пошли по коридору в сторону кабинета, где Чёрк принимал их в прошлый раз. Пройдя мимо зеркала в прихожей, Мила заметила, что пыли на нем за неделю только прибавилось.

«Если к Чёрку за консультациями ходят на дом так часто, – подумала Мила, – то заботиться о зеркалах ему и впрямь некогда».

Она вспомнила пожилую даму, с которой Чёрк появился на премьере Лирохвоста, скорее всего – его мать. Судя по количеству пыли, матушка Чёрка наведывалась сюда редко.

– Профессор Чёрк! – еще раз позвал Ромка, когда они проходили мимо лестницы на второй этаж, и, не дождавшись ответа, неопределенно хмыкнул: – Умер он, что ли?

Они зашли в пыльный и неубранный кабинет Чёрка. Никого.

– Где он? – начиная нервничать, спросила Белка.

В этот момент Мила увидела какое‑то странное пятно на полу и тут же поняла, что пятно движется. Похоже, за столом что‑то разлили на пол. Она шагнула вперед, чтобы посмотреть, и в ужасе остолбенела.

– Вот он.

Профессор Чёрк лежал на полу в огромной луже. Густая красная жидкость растекалась от его тела, превращаясь в темно‑синие и изумрудные ручейки, змейками скользящие по комнате. Маленькие очки сползли: одна дужка зацепилась за картофелину носа, а по стеклу размазаны красноватые потеки. Кудрявые седые волосы на откинутой назад голове, лежащей в луже, окрасились в розовато‑бордовый цвет. Глаза закрыты, а на груди – ЧЕРНАЯ МЕТКА ГИЛЬДИИ.

– Кровь! – на высокой ноте произнесла позади Милы Белка и тихо заскулила.

– Нет, – возразил Ромка, растерянно озирая комнату. – Разноцветные чернила.

Он показал в сторону, где на полу, возле окна, были разбросаны пустые чернильницы. На деревянные доски пола с их краев падали последние капли.

– Снова Черная Метка, – пробормотала Мила, пятясь назад, и почему‑то рука сама потянулась к шее, на которой висела точно такая же.

– Он… он живой? – прошептала Белка, сама еле живая от страха.

Ромка, не замечая, что ступает ботинками прямо в лужу, слегка наклонился к Чёрку и сказал:

– Он дышит. Нужно срочно кого‑нибудь позвать. Пошли.

Мила не могла оторвать взгляда от черного сургуча на груди Чёрка, и Ромке пришлось сильно дернуть ее за руку.

– Угу, – очнувшись, промычала она и внезапно кое‑что вспомнила. Ее взгляд быстро переместился на стеклянную подставку на столе, куда Чёрк неделю назад положил монету. Подставка была пуста. Монеты не было.

– Быстрее! – крикнул Ромка, и, больше не задерживаясь, все трое ринулись вон из дома.

До Львиного зева они добежали так быстро, словно за ними кто‑то гнался. Альбина была у себя в башне. Даже не постучавшись, они открыли дверь и прямо с порога, сбиваясь и перебивая друг друга, заговорили:

– Профессор Ледович… – задыхаясь, начал Ромка, – там профессор Чёрк…

– Что случилось? – Альбина вышла из‑за письменного стола, за которым сидела.

– Метка! – выпалила Мила, с трудом сдерживая сумасшедший пульс, стучащий в голове, и срывающийся голос. – Черная Метка… Профессор Чёрк… Дома… В гостиной… В луже на полу…

Глаза Альбины чуть расширились, но в целом лицо осталось невозмутимым. Она решительно сняла с вешалки плащ, вытолкала их за дверь и ледяным тоном приказала:

– Вы остаетесь здесь. Держите языки за зубами. Никому ни слова. Чтобы никакой паники в Доме, – короткими предложениями отчеканила она. – Ясно вам?

Ребята согласно закивали, но только Альбина вышла на улицу, как Мила подбежала к двери и открыла ее. Она проследила, как профессор вышла за калитку и, не успев даже хорошенько подумать, ринулась следом.

– Ты куда?! – крикнул ей вслед Ромка.

– Монета! – на ходу обернулась Мила, морщась от липких мокрых снежинок. – Эльфийская монета у Чёрка.

Ромка тихо выругался и выскочил за дверь.

– Что вы делаете? – в панике воскликнула Белка. – Альбина сказала оставаться здесь!

Но ее уже никто не слушал. Белка, разрываясь от ужаса и сомнений, прикусила костяшки пальцев и, застонав от отчаяния, побежала следом за друзьями.

* * *

– Я не понимаю. Чего ты добиваешься? – спросила Белка дрожащим голосом, когда они шли по заснеженной дороге в сторону дома Чёрка. – При чем здесь монета?

– Я просто знаю, что ее нужно забрать, – решительно ответила Мила.

– Забрать!? – в ужасе воскликнула Белка. – Как забрать?!

– Не хочешь же ты сказать, что собираешься забрать ее сегодня!? – подключился Ромка.

– Если получится, – ответила Мила.

– Ты спятила… – ошарашенно глядя на Милу, промямлила Белка, – окончательно спятила.

Мила не могла сказать, почему это казалось ей таким важным, но отсутствие монеты там, где она видела ее в последний раз, почему‑то ее очень обеспокоило. Повинуясь какому‑то внутреннему чутью, она решила, что по возможности нужно попытаться отыскать монету в доме Чёрка сегодня. Если, конечно, она все еще там.

Дойдя до развилки, они остановились. Альбина как раз входила в дом Чёрка. Прислонившись к стене одного из домов, ребята стали ждать. Спустя какое‑то время к дому прибыла госпожа Мамми в сопровождении знахарей. Потом появился Орион. Приблизительно через десять минут Ромка не выдержал.

– Пойдемте хотя бы в кафе, – сказал он, стуча зубами от холода. – Оттуда можно спокойно понаблюдать.

Мила и Белка так замерзли в ожидании, что молча приняли предложение Ромки.

Ребята зашли в кафе. Шинкарь глянул на них с недоумением, не понимая, чего это они к нему зачастили, но ничего говорить не стал, а молча принес еще по чашке сладкого чая. Ребята сели за тот же столик и, поглядывая на дом Чёрка, стали ждать.

Две кикиморы сидели все там же и, судя по количеству чашек на их столике, прикладывались к чаю как минимум в десятый раз.

Наклонившись над столом так, чтоб их никто не слышал, Мила прошептала:

– Там, где Чёрк положил монету, ее не было. Я специально посмотрела.

– Может, он ее переложил в какое‑нибудь другое место? – в надежде, что Мила одумается, предположила Белка.

– Может быть.

– Ты уверена, что это необходимо? – дрожа от испуга, прошептала Белка. – Может, просто сказать Альбине, что у Чёрка наша монета? – И тут же с сомнением добавила: – Хотя, вообще‑то, она не наша…

– Послушай, – упрямо сказала Мила, – мы же просто зайдем и поищем монету, когда там уже никого не будет. Что в этом такого?

И, предвидя дальнейшие возражения Белки, добавила:

– Здесь лучше об этом помалкивать. – Мила демонстративно скосила глаза на кикимор. – Могут услышать.

Белка, может, и хотела что‑нибудь еще возразить, но, глянув на кикимор, промолчала. Удивительно было, что она вообще была в состоянии что‑то говорить. После того как они увидели Черную Метку Гильдии, Белка все еще была бледной, а в глазах застыл страх.

Мила и сама еще не поняла, почему не хочет никому говорить о монете. В конце концов она решила, что они просто заберут из дома Чёрка то, что они же туда и принесли, а в этом нет ничего предосудительного.

В этот момент из дома вышли знахари, неся на носилках профессора Чёрка. Двое из них оседлали метлы и, подхватив с обеих сторон носилки, сверху прикрытые навесом, укрывающим Чёрка от мокрого снега, поднялись в воздух. Следом за ними из двери выплыла большая ступа и на порог вышла госпожа Мамми. Забравшись в ступу, она полетела следом за носилками.

– Там остались Альбина и Орион, – сказал Ромка.

– Еще подождем.

Пока они ждали, незаметно исчезли кикиморы, оставив после себя заставленный пустыми чашками стол. Ребята слышали, как Шинкарь, обнаружив, что посетители растворились в воздухе, негодующе заворчал:

– Ах, негодные обманщицы! Сколько раз себе говорил: нельзя им верить! Опять исчезли и не заплатили за чай! Безобразие! Ну, пусть только появится еще кто из этих бестий у меня на пороге, я им покажу бесплатный чай!..

Мила только подумала, что кикиморы явятся сюда нескоро, потому что напились чаю на год вперед, когда увидела, что открылись двери дома профессора Чёрка. Сквозь пелену мокрого снега ребята распознали Альбину и Ориона, которые очень быстро вышли за ворота и торопливо направились в сторону Думгрота.

* * *

Уже во второй раз за сегодняшний день они входили в дом Чёрка. В этот раз было немного не по себе, особенно Белке – она шла последняя и все время вздрагивала и икала от страха, пока Ромка на нее не шикнул. Чернильное пятно в гостиной исчезло: наверное, Альбина убрала колдовством.

– Видите, ее нет, – сказала Мила, показывая на стеклянную подставку на столе. – И как нам ее найти?

Мила даже растерялась. Она знала, что ей зачем‑то нужно найти монету, но как это сделать – об этом она не подумала.

Ромка, на ходу доставая из кармана палочку, вышел на середину комнаты и осмотрелся.

– Белка, – не глядя, обратился он, – ты обычно каждый абзац по сто раз перечитываешь, должна помнить – на каком расстоянии действует заклинание Захвата?

Белка, затравленно поглядывая туда, где недавно лежал Чёрк, и содрогаясь при этом всем телом, механически ответила:

– Около трех саженей во все стороны, вверх и вниз в том числе… А что?

– Сейчас проверим, – сказал Ромка, поднимая руку с палочкой к потолку.

Он обвел оценивающим взглядом помещение, словно прикидывая на глаз его размеры, и громко воскликнул:

– Аннексио монета!

От Ромкиной палочки в разные стороны потянулись волнообразные зеленоватые канатики с петлями на концах. Они были похожи на прозрачные безразмерные лассо. Ударившись о стены, канатики словно просочились сквозь них и исчезли.

– Ничего себе… – пробормотала Мила, оторопев от неожиданности: они не раз использовали это заклинание, с тех пор как овладели им, но никаких лассо прежде не было.

– Наверное, когда указываешь на конкретный предмет, он просто летит в руки, – предположил Ромка, который и сам не ожидал подобного эффекта. – А если говоришь, что тебе нужно, но не видишь этого перед глазами, то заклинание начинает искать. В данном случае монету.

– И долго оно будет искать? – спросила Белка, с опаской поглядывая на стены, за которыми исчезли лассо.

– Понятия не и… – начал Ромка и замолк на полуслове, потому что дом профессора Чёрка вдруг заходил ходуном, – …мею.

Постукивали ящики комода, в коридоре что‑то шлепало, вне всякого сомнения – коврик для обуви, а многочисленные баночки с порошками начали отбивать своеобразную чечетку в крайне нервной манере.

А в следующее мгновение понеслось… Изо всех углов комнаты, со стороны лестницы, ведущей на второй этаж, из столовой – отовсюду неслись маленькие сияющие комки. Яркими вспышками они устремлялись прямо к Ромке, ударяясь об него, как о стену. Ромка, вскинув руки, безуспешно пытался прикрываться от неожиданного нападения.

– Ай! Ох! Уф! Ой! – стонал и вскрикивал Лапшин, махая руками, как мельничными лопастями.

Белка пригнулась за ближайшим креслом, остерегаясь того, что и ей может перепасть. Мила плотнее вжалась в угол между стеной и шкафом из тех же соображений.

– Ух!.. Блин!.. Да что же!.. Черт!.. Хватит!.. Хватит, говорю, леший вас возьми с вашим золотом! – не выдержал Ромка, срываясь на яростный крик. Судя по нечеловеческому рычанию, он был готов возненавидеть все золото мира, потому что напало на Ромку именно золото. А точнее – монеты, как он и просил.

Вместе с его воплем возмущения прекратилось и нашествие монет. Самая последняя под занавес хорошенько огрела его по лбу.

– О‑о‑ой… – простонал Ромка, потирая то лоб, то колени по очереди.

У его ног образовалась очень даже приличная горка монет, правда, как заметила Мила, далеко не только золотых. Блестело и серебро, и бронза, и медь, и латунь.

– Он что, не мог деньги в одном месте хранить? – пожаловался Ромка и тут же страдальчески добавил: – Где‑нибудь в другом… ох… месте…

Белка с Милой покинули свои укрытия и приблизились к Ромке.

– Здесь, наверное, все, что есть в доме, – сказала Белка.

Мила поспешно опустилась на колени перед горой монет и сказала:

– Давайте искать нашу монету. Если только она в доме, то в этой куче должна быть непременно…

Чего они только не обнаружили. Здесь были современные троллинбургские тролли и маленькие грязноватые монеты Внешнего мира; были какие‑то старинные, большие, похожие на медали с изображением лохматой человеческой головы с пробивающимися рожками; были вообще не круглые – в форме дельфинов, тоже очень древние, судя по надписям.

Одним словом, в коллекции профессора Чёрка были всевозможные монеты. За исключением одной.

– Ее здесь нет! – расстроившись, сказала Мила, когда они просмотрели все до единой.

– И что? – Белка с интересом вертела в руках двух золотых дельфинчиков. – Что теперь?

– Это совсем не хорошо, что монеты нет, – сказал Ромка. Болезненно искривив рот, он все еще держался рукой за лоб. – Как‑то уж слишком совпало: Чёрк с Меткой Гильдии на шее, а эльфийская монета исчезла. Может, конечно, и не стоит беспокоиться. Мы ведь толком даже не знаем, для чего она нужна – эта монета.

– Если бы мы раньше знали, что она эльфийская – отнесли бы ее прямо Горангелю, – посетовала Мила, жалея, что вообще оставила ее у Чёрка, а не забрала, как только он сказал, что она эльфийская. Жаль, что ее видения не подсказывают ей правильных решений.

– А по‑моему, и сейчас не поздно, – подумав, сказал Ромка.

– В смысле? – тупо уставилась на него Мила, и впрямь не понимая, какой в этом толк.

– Да ты только подумай, – кривясь и потирая затылок, на котором явственно проглядывалась отменная шишка, простонал Ромка, – много ли таких монет может быть? Не думаю. Там есть карта. Об этом мы и без Чёрка догадались, хоть и не сумели прочесть. Она должна указывать на какое‑то место, что‑то вроде клада. Эльфийское сокровище. – Ромка скептически покачал головой. – И я очень сомневаюсь, что эльфийские клады в этих местах лежат под каждым кустом. Я думаю, таких монет – раз‑два и обчелся. Они обязательно где‑нибудь упоминаются, и Горангель как эльф, пусть даже и нечистокровный, должен об этом знать.

* * *

На следующий день в Думгроте царила паника. Реакция на Черную Метку была противоположной первому разу. Все говорили и говорили громко, не прячась по углам, как будто страх не удерживался ни у кого внутри и в панике вырывался наружу.

Когда утром ребята зашли на урок антропософии, профессор Мнемозина уже была там и слезно жаловалась как всегда бесстрастной Альбине, что после известия о второй Черной Метке Гильдии не могла уснуть всю ночь – боялась, что придут и за ней.

Позже Мила своими ушами слышала, как уже старик Орион возмущенно шептал все той же Альбине: «Куда смотрит милиция Троллинбурга? Почему до сих пор не найден пособник Гильдии? Почему предатель – змея, которую мы пригрели на своей груди, – все еще не разоблачен?»

По дороге в Дубовый зал во время обеденного перерыва ребята невольно подслушали разговор профессора Лирохвоста и профессора Корешка, идущих впереди них. Лирохвоста будто прорвало: он говорил быстро, глотая окончания предложений. То ли эта говорливость напала на него от страха, то ли от чего другого, но он буквально по пятам преследовал профессора Корешка, чтобы обсудить последние события. Очевидно, Корешок остался единственным, кого профессор Лирохвост в этот день еще не успел заговорить до смерти.

– Вы только представьте себе, Ардальон, я‑то ведь вчера приходил к профессору Чёрку. Еще до того как его нашли… По поводу одной вещицы… э‑э‑э… Приобрел на днях на блошином рынке волшебную музыкальную шкатулку. У нее на крышке какие‑то иероглифы – я в них ничего не понимаю. А так открывать не решился. Мало ли что? Вдруг там Смертоносный Реквием? Такое уже было… Один мой знакомый… Исключительно талантливый был музыкант… Подарили ему такую шкатулку, он ее открыл и… Тут же скончался. Наверняка завистники… Талант всегда от зависти страдает.

Корешок сочувственно кивал головой и на каждом втором шагу спотыкался о свой передник. Вид у него был еще более взбудораженный, чем обычно, а лицо косило, как в нервном припадке. Он выглядел напуганным и, по всей видимости, не слышал ни слова из того, что ему говорил профессор Лирохвост.

Правда, одно слово он все‑таки услышал, потому что подскочил как ужаленный и шарахнулся от Лирохвоста в сторону со словами:

– Скончался? Кто скончался? Где скончался? – его глаза были наполнены ужасом.

– Чёрк мне все любезно разгадал, – не обращая на него внимания, продолжал профессор Лирохвост. – Это, оказывается, Ноктюрн для роста волос.

Профессор Лирохвост изящно тряхнул своими белокурыми локонами. Белка восхищенно заморгала, моментально забыв о какой‑то там Черной Метке, а у Ромки перекосило лицо от чувства, которое ничего общего не имело с восхищением.

– И после этого на него совершили покушение! – Лирохвост начинал срываться на фальцет. – Это просто не укладывается у меня в голове! Уже вторая Метка… Поневоле начинаешь думать: что же дальше?..

Белка под влиянием слов Лирохвоста мгновенно вспомнила о Черной Метке и побелела как снег. Возможно, она упала бы в обморок, но в этот момент профессора разошлись в разные стороны: Лирохвост направился в сторону своего кабинета, а Корешок зашел в лабораторию алхимии, споткнувшись по пути о порог. Последние реплики Лирохвоста в тот день Мила слышала еще по крайней мере раз двадцать от разных людей. Мила и сама удивлялась, почему она не присоединяется ко всеобщей панике. Наверное, все дело было в том, что, кроме Черной Метки, она не могла не думать и о пропавшей эльфийской монете. В конце концов Мила твердо решила поговорить с Горангелем.

На следующий день она встречала его на переменах дважды, но оба раза он был со своей девушкой Лидией. Проходя мимо Милы, Горангель кивнул ей головой и спросил, как у нее дела. Конечно, Мила могла бы воспользоваться моментом и сказать, что хочет поговорить с ним. Но она почему‑то не хотела ничего рассказывать в присутствии Лидии и только, испытывая странную неловкость, ответила, что нормально. Она не очень хорошо понимала, почему ей не нравится Лидия, но ничего не могла с собой поделать.

Во время обеда она только и думала о том, что после уроков обязательно нужно решиться, даже если Лидия будет рядом. То, что нашлась, а затем пропала эльфийская монета, касалось Горангеля непосредственно. Ведь он был единственным в Троллинбурге эльфом и, наверное, хотел бы об этом знать.

На обеденном столе зачем‑то материализовалась небольшая вазочка, наполненная овсяным печеньем и, глядя на нее, Мила вспомнила, что давно не навещала Ригель.

– Ты больше не будешь? – спросила она у Яшки, который как раз откусывал кусок от печенья.

– А… нет, наверное, – смущенно пробормотал Яшка, видимо, решив, что его подозревают либо в жадности, либо в обжорстве.

– Хорошо, – сказала Мила и одним махом высыпала печенье в свой рюкзак.

Ромка вскинул брови, но ничего не сказал.

– Хочу сходить к Ригель, – пояснила Мила, ответив на немой вопрос.

После уроков Мила Горангеля не встретила Она уже отчаялась поговорить с ним сегодня и решила отложить это на завтра. Расставшись с друзьями у главного входа в Думгрот, Мила спустилась с холма. Обойдя ворота «Конской головы», Мила прошла вдоль забора и оказалась возле незагороженной части территории, где находились псарни и конюшни.

Ригель спала на толстой серой шкуре, положив морду на лапы. При появлении Милы она открыла глаза, дружелюбно завиляла драконьим хвостом и радостно подскочила. Мила открыла рюкзак и принялась выискивать разбросанное поверх книг и конспектов печенье.

– Держи, – сказала она, кидая псине ее овсяное удовольствие.

Ригель тут же принялась жевать, а Мила продолжала выуживать печенье со дна рюкзака, где все теперь было усеяно овсяными крошками. Достав последнее, Мила бросила его Ригель и застегнула рюкзак, потом стряхнула крошки с перчаток и почесала псину за ушами.

– Здесь кто‑то есть? – раздался голос позади нее и, обернувшись, Мила увидела в дверях Горангеля, хотя узнала его еще по голосу.

– Это я, – ответила она, поднимаясь с корточек и выходя на свет. – Пришла Ригель навестить.

Горангель улыбнулся, и Мила невольно улыбнулась следом, настолько эта улыбка была заразительной. Мила решила, что, вероятно, во всех эльфах есть такое волшебство, которое заставляет чувствовать себя радостным безо всякой причины.

– А я смотрю: дверь открыта… Хочешь прогуляться?

Мила быстро кивнула, обрадованная тем, что все так удачно сложилось, и теперь она сможет поведать Горангелю то, что собиралась. Спасибо печенью, которое так кстати появилось сегодня на столе во время обеда.

Горангель прошел мимо Милы в глубь псарни. Приблизившись к Ригель, он щелчком пальцев создал из воздуха большой бумажный пакет и собрал в него печенье. Потом обернулся к Миле и вручил ей этот пакет.

– На прогулке покормишь, – сказал он и негромко присвистнул, подзывая Ригель к выходу.

На улице, выдыхая пар из ноздрей, стояла Беллатрикс, поджидая Горангеля. Когда он подошел, она с укоризной посмотрела на него своими золотистыми глазами из‑под припорошенных снегом ресниц. Горангель на ходу погладил морду лошади, и Беллатрикс тут же сменила гнев на милость, уткнувшись губами в его ладонь.

– Она скучает по полетам, – сказал Горангель. – Но сейчас подниматься в воздух рискованно – можно просто окоченеть.

– Горангель, – начала Мила, – я хотела тебе кое‑что рассказать.

– Рассказать? – удивился он и с интересом посмотрел на Милу. – О чем?..

И Мила принялась рассказывать все с самого начала. Пока она говорила, они прогуливались по мягкому хрустящему снегу, оставляя на снежной целине пять разных цепочек следов: след лошадиных копыт, два человеческих, еще один – собачий и странноватые следы крупной рептилии. Правда, последние два следа то дополняли цепочку вытоптанными на снегу кругами – когда Ригель останавливалась, чтобы пожевать печенье, – то были смазаны заметающим их драконьим хвостом.

– Золотая монета с эльфийским письмом? – переспросил удивленно Горангель, когда Мила закончила свой рассказ.

– И картой, – добавила Мила.

– Неужели это действительно правда? – взволнованно спросил Горангель, а в его глазах на какую‑то долю секунды сверкнули созвездия. Миле сначала показалось, что он ей не верит, но потом она поняла, что это не так – он казался очень заинтересованным. – А ты ничего не путаешь?

Мила отрицательно покачала головой.

– Профессор Чёрк сказал, что это эльфийская монета. Но это все, что он сказал. А теперь мы даже не знаем, где она и что на ней было написано.

Горангель кинул взгляд в сторону леса. Где‑то там, в чаще, скрывалась Черная Падь – владения водяного дракона. Сейчас лес был укрыт туманом – серым и угрюмым. Туман как будто умышленно скрывал все тайны леса, не позволяя взгляду проникнуть сквозь чащу. Но Горангель словно что‑то увидел там, в самом сердце этого леса, потому что, повернувшись к Миле, он сказал:

– Если это та самая монета, то мне не нужно расшифровывать текст. Я и так знаю, что на ней написано. Я уже рассказывал тебе историю о Чаше Лунного Света…

– Я помню, но ты сказал, что это только легенда…

– Я и сам так думал. Откровенно говоря, я не верил в старинные предания, но теперь, когда нашлась монета… «Средь множества поддельных солнц есть лишь одно, которое укажет путь. Но место, где оно хранится, от всех сокрыто. Лишь провидение даст ключ к разгадке. Тогда свершится воля предков». Солнце, которое укажет путь – это эльфийская монета. Место, где оно хранится, было скрыто от всех – кто бы мог подумать, что монета может оказаться в камине Львиного зева? А то, как монета была найдена… Тут совершенно очевидно не обошлось без провидения. Наверняка даже ваш домовой, который хранил это золото много веков подряд, не знал всего о своем сокровище. Древние эльфы верили в неминуемость. То, что должно случиться – нельзя остановить. Случится все: и доброе, и злое. И то, что найдена монета, должно означать, что скоро должна быть найдена Чаша.

– Но ведь это хорошо… наверное… – неуверенно предположила Мила.

Горангель улыбнулся и покачал головой.

– Ты забыла про карту, – сказал он. – На монете есть карта. Она должна указывать путь к Эльфийскому Асфоделу. Так называется место, где спрятана Чаша Лунного Света. Без карты его найти невозможно.

Ригель, насытившись, почувствовала себя на подъеме: в качестве развлечения она принялась ловить синим языком снежинки и, забегая вперед, сбивать мощным драконьим хвостом сугробы. Беллатрикс только снисходительно взирала на нее сверху вниз, грациозно погружая тонкие ноги в толщу снега.

– Горангель, послушай, – сказала Мила, – ты говорил, что, попав в плохие руки, Чаша сделает человека всемогущим. Ты имел в виду только волшебников или…

– Любое разумное существо, обладающее собственной волей, – быстро ответил Горангель, как будто ответ у него уже давно был готов. – Человек, не имеющий силы мага, – обретет ее, стоит ему только захотеть этого. Чем сильнее будет его желание – тем сильнее он будет становиться. Правда, человек, далекий от магии, вряд ли может вообразить себе, что значит – быть всемогущим. Чаша даст ему только ту силу, которую он в состоянии представить. А вот если Чаша попадет в руки того, кто уже обладает собственной силой, и, что еще хуже, если эта сила значительна, то тогда… Ну, об этом не стоит говорить. Если монета у Гильдии – они никогда не получат Чашу. В манускриптах написано, что только эльф может забрать Чашу из тайного места, где она теперь хранится. А ни один эльф, ни под каким предлогом, не пойдет на сделки с Гильдией, даже если другие волшебники вполне способны служить им, что уже бывало.

Миле стало стыдно за «других волшебников», к которым она тоже относилась. Уже не в первый раз она с досадой подумала, что те предатели, которые сдавали Гильдии своих, – худшие на свете люди. А хуже всего, что то же самое происходит и сейчас.

Внезапно Миле показалось, что у нее над головой кружит какая‑то тень. Она подняла глаза и увидела черную птицу, величественно парящую в небе. Птица была довольно крупной с большим размахом крыльев и пушистым воротником из перьев. Сначала Мила подумала, что она просто летит мимо, но потом поняла, что птица кружит над их головами, как будто провожает их или следит за ними.

– Кто это? – вырвалось у Милы.

– Это Бетельгейзе, – ответил Горангель, проследив за взглядом Милы, – черный гриф Ориона.

– Ориона? – переспросила с недоумением Мила.

Немудрено, что она была удивлена. Ригель была наполовину собакой, наполовину драконом; Беллатрикс имела крылья, что для лошадей было не таким уж заурядным делом, а этот гриф был обыкновенным. Великолепным и грозным – да, но все же обыкновенным.

Наверное, Горангель прочитал мысли Милы, потому что улыбнулся ее недоумению и сказал:

– Бетельгейзе – самое загадочное из всех волшебных существ Ориона. Она только кажется обычной, а на самом деле никто, даже, наверное, сам Орион, не знает всех ее тайн.

– И что же в ней волшебного? – недоверчиво поинтересовалась Мила, наблюдая за тем, как черный гриф делает очередной круг высоко над их головами.

Горангель пожал плечами, поднял голову и посмотрел на птицу.

– Ну, например, она знает, о чем мы говорим. Прямо сейчас слышит каждое наше слово.

– На такой высоте? – не поверила Мила, решив, что Горангель попросту ее дурачит. – Ну и уши же у нее должны быть!

– В том‑то все и дело, – сказал Горангель, пытаясь скрыть улыбку, – что слышит она не ушами…