Глава 3. Это была самая настоящая ступа, а внутри нее находилась женщина

Акулина и К°

Это была самая настоящая ступа, а внутри нее находилась женщина. Ее волнистые каштановые волосы были собраны в конский хвост на самой макушке и весело развевались в воздухе, словно с помощью этого хвоста его хозяйка управляла полетом.

Пока Мила стояла с раскрытым ртом, ступа с женщиной аккуратно приземлилась в нескольких шагах от нее. Распахнулась маленькая дверца, прямо как в автомобиле, и женщина вышла из ступы. Она была в светло‑синих джинсах, потертых во многих местах, и в черной рубашке с закатанными на мужской манер рукавами.

– Что за люди! – возмутилась она, словно разговаривая с самой собой. – Ну чего, скажите на милость, нормальным работающим гражданам средь бела дня пялиться на небо? По‑моему, один такой ротозей меня заметил. Это все‑таки неприятность, придется к нему подослать Прозорыча.

Она подняла глаза и увидела Милу. Наклонив голову, женщина глянула на девочку с пристальным вниманием и часто закивала, как будто отнеслась одобрительно к увиденному.

– Ну, здравствуй, Мила, – с улыбкой сказала она.

– Здравствуйте, – выдохнула Мила, а ее глаза почему‑то начали округляться еще сильнее.

– А я – Акулина, – представилась женщина. – Акулина Варивода.

Мусорный бак зашевелился, и оттуда послышалось неразборчивое мычание. Это было хорошо, потому что означало, что Степаныч вовсе не умер от удара по голове. Иначе он был бы не в состоянии мычать.

Акулина задумчиво посмотрела на перевернутый бак и рассыпанные вокруг него отходы, включая пустые стаканчики из‑под йогурта, банановую кожуру и блестящие пакеты от чипсов, а потом махнула на него рукой и снова повернулась к Миле.

– Пусть посидит еще. Ему это не повредит. Ты как считаешь?

Мила растерялась, когда поняла, что Акулина интересуется ее мнением. Но вместо того чтобы ответить – так как в голове у нее все перепуталось, – спросила о другом:

– А кто такой Прозорыч?

Акулина опять махнула рукой, но в этот раз в направлении проспекта.

– Про глухого и немого старика на мотоцикле с коляской слышала?

Мила кивнула.

– Угу.

– Вот это он и есть – Прозор Прозорыч. Это ведь он порубку устроил, чтобы вас где‑нибудь здесь задержать.

Мила подумала, что ей послышалось.

– Что устроил?

– До‑рож‑ну‑ю по‑руб‑ку, – по слогам повторила Акулина.

Мила какое‑то время пыталась представить себе «дорожную порубку», но отчего‑то в голове всплывали картинки одна хуже другой – настоящий фильм ужасов. Она уже было решила, что произошло что‑то жуткое, когда ее наконец осенило, что «дорожная порубка» – это не что иное, как «дорожная пробка».

– Пробку? – воскликнула она. – Дорожную пробку!

– Ну да, да – пробку, – закивала нетерпеливо Акулина. – Хотя я и не понимаю, как обычной пробкой, которой затыкают склянки и пузырьки, можно остановить это полоумное шествие железа.

Склянки? Пузырьки? Женщина, которая летает на ступе и не отличает пробку от порубки, казалась очень подозрительной. Мила не знала, стоит ли ей бояться этой женщины, но на всякий случай спросила:

– А вы что, меня знаете?

– Одну секунду, – Акулина опустила руку в нагрудный карман и извлекла оттуда сложенный лист бумаги. Развернув его, Акулина прочла:

«Госпожа Мила Рудик!

С радостью спешим сообщить Вам, что Вы приглашаетесь для проживания в г. Троллинбург в качестве почетного жителя. Вашим попечителем назначается госпожа Акулина Варивода. Доверяйте ей всецело. С нетерпением ждем вашего прибытия.

Владыка Велемир Мудрый,

Первое лицо Триумвирата,

Глава Научной палаты,

Директор школы Думгрот».

Акулина протянула Миле листок, и Мила еще раз перечитала его. Уж не снится ли ей это?

– А я о таком городе и не слышала, – Мила во все глаза смотрела на письмо, все еще не в состоянии поверить, что это именно ее назвали «госпожой». – Я ничего не понимаю…

– Я тебе все расскажу, – заверила ее Акулина, забирая письмо обратно. – Потерпи немного.

– А?..

– Подожди!

Мила хотела спросить что‑то еще, но Акулина отвернулась от нее и махнула рукой в сторону ступы – так обычно машут собаке, чтоб она ушла. Но ступа не ушла. Она просто исчезла.

– Вот что, – повернувшись к Миле, сказала Акулина, – доберемся другим способом. Не стоит лишний раз привлекать к себе внимание.

Она сделала знак Миле, чтобы та шла за ней. Мила не стала спрашивать, куда они пойдут, но все равно осталась на месте: из глубины мусорного бака по‑прежнему доносилось глухое мычание.

– Ах, да! – воскликнула Акулина, заметив, по какой причине Мила отстала.

Она подошла на несколько шагов и, пристально глядя на бак, звонко хлопнула в ладоши. Бак плавно оторвался от земли, и Мила увидела Степаныча. Пока бак переворачивался и приземлялся чуть в стороне, она со странным чувством рассматривала то, во что превратился ненавистный ей человек.

Его туловище полностью погрузилось в мусор и, судя по всему, он просто не мог выбраться оттуда. На голове красовался головной убор из яблочных огрызков, апельсиновой кожуры и вялой зелени. А с его носа стекал то ли майонез, то ли сметана.

– Хулиганье! – воскликнул Степаныч, и струйка майонеза затекла ему в рот. Яростно отплевываясь, он продолжал угрожать: – Я милицию вызову! Тьфу! Я на вас управу найду! Тьфу! Да я вас палками изобью! Тьфу! Тьфу! Тьфу! Да чтоб тебя…

Акулина, скрестив руки на груди, неодобрительно покачала головой.

– Вы бы, уважаемый, сначала душ приняли, а потом угрожали, – посоветовала она. – А то вид у вас крайне неприличный, – она брезгливо поморщилась. – А запах и того хуже.

Степаныч оторопело уставился на Акулину. Он продолжал мычать, но почему‑то не мог больше произнести ни слова, как будто у него язык к нёбу прилип.

– Некогда нам с вами болтать, – с важным видом сообщила Акулина. – Откопаетесь как‑нибудь сами.

И с этими словами, увлекая за собой растерянную Милу, Акулина развернулась и они пошли прочь.

Выйдя из подворотни, Акулина остановилась и, повернувшись к Миле, спросила:

– Я так думаю, что в детдом тебе не очень хочется?

Мила отрицательно покачала головой, не забыв про себя удивиться тому, что Акулине об этом известно.

– Ясно, – лаконично ответила Акулина. – Значит, главное выяснили, а подробности потом. А вот и Прозорыч…

Мила оглянулась в поисках мотоцикла с коляской, но вместо этого у тротуара, прямо перед желтым «Запорожцем», увидела черный автомобиль: не новый, но и не такая развалюха, как машина у Степаныча. Правда, у автомобиля была немного необычная, старинная форма, и Мила даже засомневалась, стоит ли ей садиться внутрь. Но, когда Акулина открыла перед ней дверцу, в голове пронеслась мысль – а ведь выбора‑то у нее никакого нет! Идти ей было некуда. Мила, вдохнув в себя побольше воздуха, забралась в машину.

Прозорыч был седым старичком с короткими волосами, гладко выбритый и в очках. Он был похож на старого заученного профессора, немножко строгого, но в принципе доброжелательного. И к тому же оказалось, что он вовсе не глухой и не немой.

– Представь, Прозор, этот старик… Ты бы видел… – эмоционально начала Акулина.

– Я знаю, – отмахнулся Прозор Прозорыч. – Все знаю, что у вас тут произошло. Закрывай дверцу. Поедем уже.

– Он всегда все знает, – поделилась с Милой Акулина, выполняя указание, и Мила невольно прониклась к Прозору уважением, хотя и удивилась про себя: как можно все знать?

Когда заработал двигатель машины, Мила подумала, что в голове у нее гудит точно так же, только от самых невероятных мыслей и предположений. Во‑первых, что это за город – Троллинбург? Может быть, это такое специальное место для таких, как она, которым негде жить? И почему ей адресовал письмо некто с необычным именем «Владыка Велемир»? Никого с таким именем она не знала. И еще он написал, чтоб она всецело доверяла Акулине. Все это было невероятно, но Мила почему‑то подумала, что человек, которого зовут Велемир, не может быть плохим.

Мила понимала, что с ее стороны было бы, наверное, разумно бояться незнакомых людей, да к тому же – таких людей, но она почему‑то не могла себя заставить хоть немного испугаться или хотя бы удивиться по‑настоящему. Но, по правде сказать, на это даже времени не было, потому что все происходило очень быстро. Вот и сейчас не успела она подумать о том, куда ее везут, как автомобиль остановился.

Миле казалось, что машина только‑только тронулась с места, а значит, они никуда еще не могли приехать. Но когда она глянула в окно, у нее отвисла челюсть. Машина стояла на узкой асфальтированной дороге. В этом районе Мила была всего пару раз. Это был центр города, но не тот, где всюду были магазины и оживленные широкие проспекты, а район с самыми древними улочками и самыми старинными домами в городе.

– Приехали, – сказала Акулина. – Нужно выйти из машины.

Мила поняла, что это замечание касалось ее, и поспешно открыла дверцу. Машина стояла возле старого темно‑серого дома с угловатыми стенами и небольшими странной формы, окнами. Фасад и столбы террасы были украшены головами декоративных львов и еще какими‑то непонятными существами, похожими то ли на собак с закрученными рогами, то ли на баранов с собачьими мордами. К двери вела округлая лестница с низкими щербатыми ступенями.

– Добро пожаловать в мой дом, – улыбаясь, сказала Акулина.

Мила удивилась. Снаружи дом казался пыльным и обветшалым, как будто в нем давно никто не жил. На клумбах не росли цветы – только сухая потрескавшаяся земля. На стене дома Мила заметила две таблички. На одной значилось: «№ 13», а другая: длинная и узкая – была абсолютно чистой.

– Пойдем, – сказала Акулина, подталкивая Милу к лестнице.

Но только Мила поставила ногу на первую ступеньку, как что‑то произошло. Со стен дома, как будто смытый невидимой волной, сошел слой пыли, и стены засияли чистотой. Заблестели окна. На двери появились венки из зеленых веток грецкого ореха и каких‑то мелких розовых цветков. Точно такими же цветами были засажены клумбы, которые мгновенье назад казались пустыми. К коньку крыши был прибит флюгер в виде черной кошки с угрожающе поднятым хвостом и выгнутой спиной. А на узкой табличке появилась надпись: «Акулина и К°».

Мила так и застыла на лестнице с открытым от удивления ртом. Она обернулась по сторонам, рассчитывая, что несколько прохожих, находящихся сейчас на этой улице, как и она, просто придут в изумление от произошедшего. Но ничего подобного. Худощавый паренек с собакой на поводке был больше увлечен ковырянием в носу и ленивой походкой как ни в чем не бывало плелся по улице дальше. Полная дама со сползшим набок шиньоном, изнемогая от жары, на ходу утирала выступающий на лице пот платком и, тяжело дыша, шла по своим делам, не обращая на дом никакого внимания. То же самое касалось и старика с помятой сигаретой в руках, и мужчины с портфелем, и еще нескольких человек, невозмутимо шагающих мимо. Как будто преображающиеся в одно мгновение дома были для них не в диковинку, или же…

– Они не видят этого, Мила, – улыбнулась Акулина, проследив за ее взглядом. – Это можем видеть только мы.

Миле показалось странным то, как Акулина произнесла это «мы». Словно хотела сказать, что их троих что‑то объединяет. Мила не стала спрашивать, что Акулина имеет в виду, хотя сердцебиение у нее участилось от неясного предчувствия.

Акулина тем временем поднялась по лестнице и открыла настежь дверь, пропуская Милу вперед. Мила вошла и огляделась. Дом был обставлен очень просто: старинные комоды на коротких резных ножках, посередине большой обеденный стол, возле стены плита с четырьмя котелками на конфорках, над плитой развешаны вязки с чесночными головками и красными стручками горького перца. Мила сначала решила, что ей показалось, но, присмотревшись внимательнее, поняла, что длинные деревянные ложки в котелках мерно помешивают содержимое без всякой посторонней помощи.

Она застыла посреди комнаты с открытым ртом, не в силах отвести взгляд от котелков, пока Акулина не подтолкнула ее к стулу и не усадила за стол.

– Присаживайся, – гостеприимно сказала она. – Сначала обед. Потом все остальное.

Мила, честно говоря, чувствовала, что ей совсем не хочется обедать: у нее было слишком много вопросов. Но она решила, что с ее стороны будет невежливо отказаться, поэтому не стала спорить.

Напротив, на стене, она увидела картину – лист пожелтевшей и обтрепавшейся по краям старинной бумаги в рамке под стеклом. На ней была изображена черная кошка с хвостом, раскрашенным цветными полосами, и кольцами в ушах и в носу.

«Странное место», – подумала Мила и спросила:

– А что означает «Акулина и К°»?

– Это агентство. Но не совсем обычное агентство. Мы выручаем тех, кто попал в беду. Вот сегодня, к примеру, нужно было тебя выручить. Твоя бабушка отослала тебя в детдом, а тебе там делать нечего. Ты уж поверь мне.

– А вы всем помогаете?

– Ну… Вообще‑то, нет, – уклончиво ответила Акулина.

Мила вдруг вспомнила о мусорном баке и поспешила поблагодарить:

– Спасибо, что вы спасли меня от Степаныча.

– Я? – удивилась Акулина.

– Ну да, – кивнула Мила, – это же вы сбросили мусорный бак.

Акулина отрицательно покачала головой.

– Ничего подобного. Ничего я не сбрасывала. И, честно говоря, даже не додумалась бы до такого. Вышло забавно: злой уродливый старик в яблочных огрызках и в вялой петрушке… Жуткое зрелище.

Мила растерялась.

– Подождите… – она озадаченно посмотрела на Акулину. – Но кто тогда сбросил этот бак?

– Там, кроме тебя и меня, никого не было, – рассудительно заметила Акулина, – верно?

– Верно, – согласила Мила.

– В таком случае, если это сделала не я, значит, ты. Очень просто. Как дважды два.

Акулина отвернулась к своим котлам, следя за тем, чтоб их содержимое не выбегало, а большие деревянные ложки продолжали его помешивать.

– Но я ведь ничего не делала… – неуверенно запротестовала Мила и вспомнила, как ей очень захотелось, чтоб мусорный бак упал Степанычу на голову. Неужели это возможно? И как это понимать?

Мила уже открыла рот, чтобы решительно заявить, что она такого совершить никак не могла, но в этот момент в дверь уверенно постучали.

– Открыто! – крикнула Акулина.

Дверь со скрипом отворилась, и на пороге появился очень странный человек с густой короткой бородой и нелепым головным убором зеленого цвета, сильно смахивающим на носок, натянутый на голову. Выходя на середину комнаты, он кряхтел и пыхтел, как будто ему было тяжело идти. И только тогда Мила обратила внимание, что одна нога у него была длинной непропорционально туловищу, а вместо второй болталось только полноги с подвязанной внизу штаниной.

Ковыляя на костыле, человек первым делом подошел к котелкам и с любопытством заглянул в один из них.

– Ну, чем будешь кормить, Акулина? – спросил он густым хрипловатым басом. – Устал я чёй‑то сегодня. Бегемота бы съел, ей‑богу!

– Что это с тобой!? – воскликнула Акулина, неодобрительно оглядывая костыль. – Ты что это опять натворил, Коротышка Барбарис?

Мила подумала, что Акулина явно погорячилась, назвав Барбариса коротышкой. Он был ростом выше ее, а судя по целой ноге, его можно было бы даже назвать долговязым.

– Эх! – устало вздохнул Барбарис, усаживаясь на ближайший стул. – Не поверишь, что за оказия со мной приключилась. Купил я по дороге палку колбасы. К обеду. Дай, думаю, спрячу в штанину. Там и места много, и надежно, опять‑таки. А тут, откуда ни возьмись, свора собак. До чего ж наглые животины! Кинулись на меня – колбасу учуяли, ясное дело. Не успел я оглянуться, как от колбасы осталось только воспоминание. А вместе с колбасой эти живодеры и ногу мою левую утащили.

Рассказывая, Коротышка Барбарис подвернул штанину на правой ноге и, размотав тряпки и бинты, вытащил нечто, напоминающее деревянную ногу от ступни до колена. Потом развязал узел под второй ногой и спрыгнул со ступа на пол, на свои короткие, но вполне целые и настоящие ноги. Теперь он был Акулине чуть выше пояса, и Мила поняла, почему его звали Коротышкой.

– И зачем им моя нога понадобилась, понять не могу! – посетовал Барбарис и вдруг заметил Милу. – Ух ты! А это еще что за существо жуткой окраски?

Он окинул Милу тяжелым, хмурым взглядом. Обидеться на «жуткое существо» ей даже в голову не пришло.

– Это наша Мила, – ласково сказала Акулина, поворачиваясь к Барбарису.

Тот, не переставая хмуриться, удивленно поднял бровь и сказал, косясь на Милу:

– Ущипни меня химера! С таким буйным цветом, скажу я вам – добра не жди, – он критически покачал головой и повернулся к Акулине. – И как прошло?

Акулина во всех подробностях поведала Барбарису происшествие с мусорным баком и Степанычем. Барбарис угрожающе сдвинул брови, и Мила подумала, что, несмотря на его рост, вид у него в этот момент был довольно пугающий.

– Ну и тип! – хрипло пророкотал Барбарис. – Сроду о таком не слыхивал… Гарпию ему в печень!

– Барбарис! – одернула его Акулина.

Тот слегка смутился и снова глянул на Милу.

– Ну, ты это… – басовито пробормотал он, – отдыхай. Нелегкий, поди, денек выдался? А я пойду с Прозором парой слов перекинусь. Пусть мне новую ногу наворожит, а то мне самому делать – морока одна.

Он спрыгнул со стула и, тяжело ступая своими короткими ногами, пошел по лестнице на второй этаж, куда еще до его появления ушел Прозор Прозорыч.

– А он кто? – спросила ошарашенная Мила.

– Он гном, если ты об этом, – ответила Акулина. – А фальшивые ноги ему нужны, чтобы больше быть похожим на человека. С ногами он просто обычный старик и меньше привлекает к себе внимание.

Гном?! Мила, широко распахнув глаза, повернулась обратно к лестнице. Это же надо! Она только что видела настоящего гнома!

– Ты на Коротышку не обижайся, – произнесла Акулина, поднося ко рту ложку, чтобы попробовать содержимое одного из котелков; потом отложила ложку и добавила: – И не думай, что он всегда такой неприветливый и хмурый. Барбарис – на самом деле добряк, вы еще подружитесь. Ну а сейчас самое время обедать.

Как оказалось, в каждом из котелков варилось первое блюдо: суп из фасоли, суп из фрикаделек, борщ и щи из щавеля. Все это Акулина выставила на стол, а когда все уселись, каждый наливал себе то, что ему больше по душе. Барбарис оказался большим любителем фрикаделек, а Миле Акулина налила полную тарелку борща. Мила прежде никогда не бывала в гостях и думала, что ей будет неловко есть в чужом доме. Но, как ни странно, сейчас она чувствовала себя так, как будто она дома.

Во время обеда Мила сидела рядом с Коротышкой Барбарисом и даже не думала, что ест, находясь под сильным впечатлением от одного только факта, что сидит рядом с настоящим гномом.

– Вам, наверное, неудобно с поддельными ногами? – вежливо поинтересовалась Мила, стараясь завоевать расположение Барбариса. Ей очень хотелось увидеть, какой он на самом деле добряк, как сказала Акулина.

И судя по всему, Мила попала в точку. Смущенно заулыбавшись в бороду, Барбарис доброжелательно ответил:

– На деревянных ходить, конечно, трудновато. Но я уж пообвык.

Было совершенно очевидно, что Барбарис только делает вид, что он такой грозный. Он почти все время хмурился, но когда улыбался, глаза его были похожи на две маленькие лодочки, брови приподнимались домиком, и Барбарис становился очень добродушным гномом.

Обед был замечательным, но все это время Мила ни на минуту не переставала спрашивать себя: что она здесь делает и что должна рассказать ей Акулина…

* * *

Три керосиновые лампы тускло освещали комнату, создавая круглые островки света. В одном из них, за столом, друг против друга, сидели Мила и Акулина. На столе стоял графин, наполненный квасом. Тихо постукивали ходики старинных часов.

– Скажи, Мила, ты когда‑нибудь спрашивала себя, почему твоя бабушка всегда держалась от тебя на расстоянии, как будто она тебе чужая? – спросила Акулина.

Мила мигом припомнила свою бабушку, с брезгливой миной отстраняющуюся от нее каждый раз, когда внучка была поблизости.

– Я думала об этом, – сказала Мила, пожав плечами. – Наверное, она меня просто не любит.

– А старый родственник твоей бабушки никогда не давал тебе покоя, преследовал тебя и при каждой возможности старался обидеть – это никогда не казалось тебе странным?

Мила покачала головой.

– Нет, никогда, – и тут же засомневалась: – Но, наверное, это странно.

Акулина понимающе посмотрела на Милу.

– Знаю. Тебе не повезло. Он просто ужасный – этот ваш родственник.

Помолчав немного, Акулина продолжила:

– На самом деле они так к тебе относились, потому что боялись тебя, Мила.

Миле показалось, что она ослышалась.

– Боялись? Меня?

Это было невероятно.

– Как они могут меня бояться? Я ведь ничего не могу… ну, то есть я хочу сказать: с чего бы им вдруг меня бояться?

– Ну, вообще‑то, все совсем не так, как тебе кажется. Правильнее было бы сказать, что это раньше ты ничего не могла. Но с тех пор как тебе исполнилось тринадцать лет, очень многое изменилось, поверь мне.

– Что… – голос Милы осип, она прокашлялась и спросила: – Что изменилось?

– Все, – энергично качнула головой Акулина. – Все, все, все. И твоя бабушка знала об этом. Именно поэтому она отослала тебя в детский дом.

Мила, чувствуя, что мысли начинают кувыркаться в голове, потрясла ею, и поспешно спросила:

– Почему «поэтому»? И что знала бабушка?

– Она знала, что ты, как и ее мать, обладаешь волшебными способностями и будешь колдуньей.

– Колдуньей? – повторила Мила; слово звучало очень непривычно и даже чуточку нелепо, хотя все, что она сегодня видела, Мила про себя так и называла – волшебство.

– Да, – подтвердила Акулина. – Твоя бабушка знала, что ты уже стала самой собой и скоро это может как‑то проявиться. А ее страх перед магией был слишком велик. Тебя она боялась и ненавидела так же сильно, как когда‑то ненавидела свою мать. Конечно, мы знали об этом, но разлучать тебя с бабушкой было нельзя.

– Почему?

– Видишь ли, после смерти твоей мамы твоя волшебная сила могла перейти к тебе только от бабушки. Она как будто бы носила ее в себе. Правда, воспользоваться ею никак не могла.

– А почему она не могла, а я могу?

– Потому что ты колдунья, а она нет. Ты такая же, как твоя прабабушка. Она была знатной колдуньей. Ее имя известно всем волшебникам, потому что… Но, наверное, нужно рассказать все по порядку.

Акулина взяла графин и наполнила стаканы квасом. Один подвинула ближе к Миле, а от другого отпила пару глотков.

– Итак… В этом году, Мила, тебе исполнилось тринадцать лет. Именно в тринадцать лет твоя сила должна была проснуться… Ты, как и твоя прабабушка, – колдунья. Теперь в этом нет никаких сомнений. Но этого могло и не случиться, такое бывает: иссякает сила и прерывается род чародеев. Вот еще одна причина, по которой я и не могла прийти за тобой раньше. Видишь ли, мы должны скрываться от обычных людей, нельзя, чтобы о нас знали.

– Но почему? – спросила Мила.

– Потому что от этого одни неприятности. Волшебники веками скрываются от посторонних глаз, тут уж ничего не поделаешь. Вот и нам приходилось держать от тебя в тайне твое происхождение. Но все эти тринадцать лет мы были поблизости и, как могли, старались отгонять от тебя всякие беды и напасти.

Мила вдруг сделала ошеломляющее открытие.

– Так это вы спасли меня от наезда грузовика, когда мне было шесть лет? – воскликнула она. – А потом он врезался в газетный киоск. И еще, когда я упала на уроке физкультуры, и… – Мила невольно задержала дыхание, вспомнив, что произошло перед ее днем рождения. – И «чертово колесо» вы остановили!?

– Да уж, – улыбнулась Акулина. – Устроила ты нам работенку. Никогда прежде не видела, чтоб одному человеку доставалось столько почти смертельных случаев. Честное слово, ты просто притягиваешь неприятности.

Акулина поднялась из‑за стола и, не сказав ни слова, вышла из комнаты. Мила слышала, как она поднимается по лестнице вверх, и думала, что теперь она понимает, почему Степаныч хотел от нее избавиться. Но она решила: не стоит, наверное, говорить Акулине о том, что это были вовсе не случайности, как она и сама прежде полагала. Акулина может не поверить ей – а в это и правда было трудно поверить – и решит, что Мила ее нарочно обманывает, вроде как жалуется на то, что ее не забрали раньше. Себя же Мила в этот момент пыталась убедить в том, что ее бабушка ничего не знала о намерениях Степаныча.

Вскоре Акулина вернулась, и в ее руках Мила заметила шкатулку темно‑коричневого цвета с золотистыми металлическими уголками.

– Вот, – сказала она и, усаживаясь, поставила шкатулку рядом с собой.

– Что это? – заинтересовалась Мила; шкатулка была очень красивая и, судя по всему, древняя.

– Это история, которую ты должна знать. История, которую я тебе расскажу, – Акулина взволнованно провела ладонью вдоль крышки шкатулки, как будто сметала с нее пыль, и, вздохнув поглубже, заговорила: – Пятьдесят пять лет назад была создана Гильдия. Тайное общество. Люди, состоявшие в нем, расправлялись с волшебниками. Это была охота. Охота на ведьм. Бороться с Гильдией было трудно: они слишком хорошо изучили волшебный мир. Они знали о нас все. Подстерегали, устраивали ловушки и убивали по одному.

Акулина поставила шкатулку на середину стола.

– Первой, – сказала она, не отнимая от шкатулки Рук, – погибла твоя прабабушка. Именно поэтому ее имя помнят все.

Она осторожно приподняла крышку и все, что увидела внутри Мила, – был перехваченный сине‑красной лентой свиток и какой‑то круглый черный предмет под ним. Акулина отложила свиток в сторону и достала этот предмет. Она протянула его ближе к Миле и положила на стол. Теперь Мила смогла разглядеть получше…

Это была неправильной круглой формы сургучная печать: на редкость толстая и большая. К тому же в нее была словно впаяна тонкая веревочка, которую, похоже, заливали еще жидким сургучом. Мила знала, что такими печатями раньше скрепляли письма. Но эта показалась ей очень странной и даже страшной – она была черного цвета, и что‑то было выдавлено на ней, какой‑то рисунок. Мила наклонилась, чтобы рассмотреть…

– Сова, – объяснила Акулина. – Сова, в грудь которой вбит кол, – вот что изображено на этом старом куске черного сургуча.

Несчастная птица на печати как будто падала вниз, раскинув крылья, а из ее груди торчала толстая заостренная палка. Эта вещь вызвала у Милы очень неприятное чувство, и ей захотелось отодвинуть ее подальше. Но, постеснявшись, она этого не сделала.

– Такую метку они оставляли на груди очередной жертвы. Таким образом, мы точно знали, что Гильдия продолжает действовать. Эту печать мы назвали Черной Меткой Гильдии.

Акулина взяла со стола печать и вернула ее в шкатулку, аккуратно и тщательно закрыв крышку.

– Тринадцать лет назад Гильдия похитила детей из семей волшебников – только тех, кто родился в тот год. Их родители и их друзья… Мы все… Мы сплотились, как никогда до того и, к сожалению, как никогда после… Детей мы спасли. Среди них была и ты. А с Гильдией было покончено.

Акулина грустно вздохнула и ненадолго отвернулась от Милы.

– Это было сложное задание и для многих оно стало последним. Но в тот день, когда вас спасли, мир По‑Ту‑Сторону наконец‑то смог вздохнуть свободно. Мы помним этот день, как день «Пяти спасенных».

Пяти спасенных, повторила про себя Мила. Ей казалось таким невероятным, что ее когда‑то похитили, а потом спасли. И, оказывается, она одна из пяти спасенных. Странно что‑то пережить и совсем этого не помнить.

– А мои родители? Что случилось с ними? – спросила Мила. – Они тоже были волшебниками?

– Твоя мать не была волшебницей, – отрицательно покачала головой Акулина. – Думаю, и отец тоже не был, хотя мы о нем почти ничего не знаем. Но на войне так часто бывает, что погибают даже те, кто в ней не участвует.

Мила опустила голову. Значит, ее родители умерли, и бабушка ее не обманывала на этот счет. А она, по правде говоря, все‑таки надеялась, что хотя бы ее отец жив. Правда, надежда была слабой, поэтому сейчас она не очень расстроилась.

– А что это за мир – По‑Ту‑Сторону?

– Этого я тебе не стану говорить, – Акулина загадочно улыбнулась, и ее глаза тоже улыбались. – Ты это увидишь сама.

После чего Акулина вынула свиток. Она потянула двумя пальцами за ленту, и раскрытый лист упал на стол перед Милой.

– Это тоже принадлежало твоей прабабушке.

– Что это? – Мила осторожно заглянула в свиток, ожидая и там увидеть что‑нибудь неприятное.

– Прочитай.

И Мила прочла: