Главная Случайная страница


Полезное:

Как сделать разговор полезным и приятным Как сделать объемную звезду своими руками Как сделать то, что делать не хочется? Как сделать погремушку Как сделать так чтобы женщины сами знакомились с вами Как сделать идею коммерческой Как сделать хорошую растяжку ног? Как сделать наш разум здоровым? Как сделать, чтобы люди обманывали меньше Вопрос 4. Как сделать так, чтобы вас уважали и ценили? Как сделать лучше себе и другим людям Как сделать свидание интересным?


Категории:

АрхитектураАстрономияБиологияГеографияГеологияИнформатикаИскусствоИсторияКулинарияКультураМаркетингМатематикаМедицинаМенеджментОхрана трудаПравоПроизводствоПсихологияРелигияСоциологияСпортТехникаФизикаФилософияХимияЭкологияЭкономикаЭлектроника






Ваганов





 

Лет пятнадцать назад Андрей Викторович Ваганов, окончив училище, получил назначение в ЗабВО, Забайкальский военный округ. Ваганов начинал военную карьеру в ракетных войсках.

В то время командующим округом был престарелый генерал-полковник Белик, у которого было двое сыновей: один вполне добропорядочный инженер, работавший в Иркутске, а другой — Прохор — обыкновенный алкоголик.

Командующий каждое воскресенье летал своим самолетом из Читы в Иркутск, повидать сына-инженера, а тем временем Прохор напивался буквально до потери сознания. Дело в том, что еще с детства он страдал эпилептическими припадками, и так уж случилось, что не один и не два раза Андрей Ваганов «откачивал» Прохора.

Один раз Ваганов обнаружил сына командующего лежащим на улице Ленина и бьющимся в припадке. Ваганов в тот момент ехал в машине, возвращаясь из штаба округа; увидев Прохора, он бросился к нему, просунул между стучащими зубами расческу и, взвалив Прохора себе на спину, усадил в машину и доставил домой, к Белику.

Командующий был чрезвычайно благодарен Ваганову. С тех пор Андрей Викторович подружился с Прохором. Стал вхож в семью командующего.

Возможно, это высокое знакомство сыграло решающую роль во всей его дальнейшей карьере.

Ваганову два раза досрочно присваивали воинские звания. Вскоре он был переведен из холодной Читы в Москву, где поступил в Академию Генштаба. Ваганов был очень молод по сравнению с другими слушателями Академии.

За успешное руководство по дислокации новых советских ракет на Кубе Ваганову было присвоено звание генерал-майора. Он уже считался, негласно правда, крупным специалистом по советскому присутствию за рубежом.

Правда, в семейной жизни Ваганова не все было гладко. Женившись в Чите, он три года наслаждался счастьем, но на четвертый год семейной жизни обнаружилось, что жена не совсем здорова, что у нее начало развиваться психическое заболевание.

Находясь в Чите, Ваганов обращался ко всем светилам в Сибири, специализирующимся в области психиатрии. Возил жену в Иркутск и Красноярск, летал с ней в Москву, но все было безрезультатно. Болезнь прогрессировала. И в конце концов жена Ваганова выбросилась из окна девятого этажа своей квартиры в Чите.

Уже будучи в Москве, Ваганов женился вторично, женился не на ком-нибудь, а на дочери крупного партийного бонзы. Однако после вторичной женитьбы невольный интерес Ваганова к психиатрии не пропал, а, напротив, усилился.

Те несколько лет, пока Андрей Викторович занимался поисками лекарств и методами лечения своей первой жены, он стал настоящим специалистом по психиатрии. Он проштудировал массу книг по тому заболеванию, которым страдала его первая супруга. Читал даже медицинские учебники и диссертации, которые хотя бы отчасти касались данной тематики. Беседовал не с одним светилом психиатрии…

И в Москве, когда надобность в изучении психиатрии отпала, он, к удивлению второй супруги, все так же проявлял интерес к этой области медицины.

В Москве у него появились знакомства с некоторыми сотрудниками закрытого института МВД, Научно-исследовательского института судебной медицины.

Ваганов познакомился с младшим научным сотрудником одного из отделов института, Кузьминым Федором Устимовичем. Федор Устимович занимался разработкой новых специфических препаратов. Естественно, он проводил свои изыскания не один, а с целым коллективом коллег. Что разрабатывала лаборатория, в которой работал Кузьмин, являлось, конечно же, секретом для всех, в том числе и для Ваганова.

Через какое-то время Кузьмин, не поладив с сотрудниками, которые не давали ему продвинуться в карьере, воспрепятствовали выйти в заведующие лабораторией, — поссорился с ними и уволился. Его, как медицинского работника МВД, направили заведовать специальным психиатрическим заведением в Ильинском…

Ваганова после Академии Генштаба послали в Германию, но отношения между Вагановым и Кузьминым не прерывались.

Кузьмин, как ученый, не мог, да и не хотел оставить свои прежние изыскания. Конечно, он давал подписку о неразглашении секретных сведений, связанных с научными разработками института, но не давал подписку о том, что не будет в дальнейшем заниматься наукой. И в Ильинском, несмотря на убогость и недостаток аппаратуры, Кузьмин на досуге предавался индивидуальному научному творчеству.

Ваганов, бывавший в Ильинском в гостях у Федора Устимовича, живо интересовался успехами Кузьмина. И даже предлагал помощь. Сначала будто бы шутя, но потом предложение о помощи оказалось совершенно реальным: Ваганов прислал из Германии грузовик со всей уникальной аппаратурой, которую просил главврач Кузьмин.

Врачи в Ильинском менялись чуть ли не каждый год. После разукрупнения психзоны врачей осталось всего трое, по одному на каждое отделение: первым отделением заведовал сам главврач Кузьмин, вторым — Кошкин, третьим — Федя Полетаев.

Тоска в Ильинском была страшная — если не заниматься наукой или каким-нибудь хобби, нормальному человеку выжить просто невозможно. И хобби было у каждого из медиков. Кошкин занимался анатомией. Полетаев, поняв, что его альтруистические порывы терпят фиаско, отчаялся и решил, что, как только закончится срок отработки после мединститута, он тоже, как и остальные, немедленно вырвется из Ильинского. Правда, с появлением психзаключенных, потерявших память, Федя Полетаев немного приободрился. Ему в голову пришла безумная идея — попробовать вылечить их. Но осуществить эту идею было даже технически очень непросто.

Главврач Кузьмин, который, мягко говоря, недолюбливал Полетаева за его прекраснодушие и витание в облаках, потерявших память определял непременно во второе отделение, к Кошкину.

Иван Кошкин на больных психов откровенно плевал, и не составило труда добиться согласия Кошкина на то, чтобы Полетаев немного позанимался болезнью хотя бы одного из «не помнящих родства».

Кошкин согласился, но с условием, что об этом не узнает Кузьмин. А Кузьмин, проводивший все время в своей лаборатории, еще менее Кошкина интересовался пациентами, так что Полетаев и Кошкин были уверены, Кузьмин ничего не узнает.

Федя Полетаев скрывал ото всех, что он очень страдает, страдает оттого, что завидует. В глубине души он считал себя не рядовым «коновалом», он считал, что вполне мог бы принести мировой медицине какую-то пользу. Тем более, что у него перед носом был пример Кузьмина, который сутками ходил хмурый и рассеянный, и если и говорил, то лишь на темы новых соединений барбитуратов, которые у него получились, и сетовал на отсутствие необходимых химических компонентов…

В Ильинском, как и в остальных спецучреждениях страны, было негласное правило: больные, совершившие незначительные преступления типа кражи или небольшого разбойного нападения вследствие приступа болезни, должны «лечиться» не менее трех лет. После совершения более существенных преступлений «лечение» должно быть более продолжительным — не менее пяти лет.

Примерно раз в полгода из института Сербского приезжала комиссия и просматривала карты больных. Если заканчивался трехлетний «срок лечения», то больных уголовников выписывали. Иное дело «диссиденты»: если даже кто-нибудь из них был абсолютно здоров, но не отбыл пяти-семилетний срок «лечения», вырваться из Ильинского ему было невозможно. Комиссия писала заключение, что стойкой ремиссии не наступило, больной опасен и тому подобное.

Первые два года своей работы в психзоне Федя Полетаев, помимо попыток спасения страждущих, надеялся понять и феномен шизофрении.

В мировой психиатрии ведь нет болезни, называемой «шизофрения», этот термин на заре века выдумали немецкие психиатры. А русская психиатрия восприняла традиции немецкой школы, так сложилось исторически…

И почему на Западе галоперидол считается химической «смирительной рубашкой», а в советской психиатрии он признается как оказывающий лечебный эффект?

Но все практические изыскания Полетаева потерпели фиаско. Иных лекарств, кроме галоперидола и сульфазина, в советской психиатрии практически не было.

 

Выспаться Иванову Сергею Сергеевичу на новом месте в своей одиночке не удалось. Как только он увидел первый сон, его разбудили, грубо толкнув в плечо.

А сон был кошмарным. Он мчался по пустынному шоссе в какой-то машине, скорость была сумасшедшая, но его все равно сзади нагоняли две светящиеся фары. Раздалось несколько оглушительных выстрелов, стекла машины покрылись густой сеточкой трещин. Одна пуля обожгла плечо, но это было нестрашно, страшнее оказалось другое. Вторая пуля попала в голову, и его мозг взорвался!..

Турецкий больше обрадовался пробуждению, чем огорчился. Через пять минут заспанный Сергей Сергеевич был уже в кабинете у Кузьмина.

Кузьмин выглядел бодреньким, цвет лица его был розоватый, как у молодого поросенка, карие глаза азартно светились. Главврач с явным удовольствием смотрел на зевающего Сергея Сергеевича Иванова.

Кузьмин показал на белую табуретку, специально для пациентов поставленную в его кабинете. Турецкий сел. Кузьмин же зашел за свой просторный письменный стол и присел на подлокотник кресла.

— Ну что, больной, как настроение? Понравилось вам у нас или в Ташкенте лучше? — с легкой издевкой осклабился Кузьмин.

— В Ташкенте? Не помню… Ничего не помню… — протянул Турецкий.

— Это хорошо, что не помнишь, — хлопнул по колену Кузьмин. — Ну не отчаивайся, вспомнишь обязательно. Так, сейчас полистаем твой медицинский талмуд и назначим тебе новое лечение, гораздо лучшее, чем в Ташкенте.

Кузьмин стал листать пухлую карту больного Сергея Сергеевича…

Сергей Сергеевич Иванов, который последние полгода дышал на ладан, по дороге из Ташкента в Ильинское скончался и был закопан в лесу под Горьким. Но свято место пусто не бывает, военным самолетом из Германии доставлен был новый Иванов, который сейчас и сидел перед главврачом Кузьминым.

Кузьмин не без гордости поглядывал на прибывшего из Германии, так как в венах вновь прибывшего пульсировало его изобретение, его препарат № 9.

— Так, плохо тебя лечили, — протянул Федор Устимович. — Ну да это не важно. Лучше скажи мне, Сергей Сергеевич, помнишь ли ты, как работал на машиностроительном заводе, помнишь, что там делал? Ты ведь слесарем был?

Глаза Турецкого округлились:

— Слесарем? Не помню… Это, наверное, в другой жизни.

— Что-что? О, только не надо мистики! У нас и так в последнее время все газеты пестрят сообщениями о черной и белой магии, о всяких колдунах, инопланетянах и барабашках всяких. Я получаю здесь раз в неделю московскую прессу, читаю — за голову хватаюсь! С этой гласностью все совсем с ума посходили, развели на страницах печати чепуху всякую. Всякие идеи о перевоплощениях толкают!.. Видимо, ты, Иванов, начитался этих газет, не так ли? Из них и взял идею о реинкарнации.

— Может быть… Верно. Я помню…

Федор Устимович поджал губы и прищурил один глаз:

— Ну-ну, почему же не рассказываешь, что помнишь, я ведь спрашиваю!

— Помню, грибы собирали…

— Где?

— В лесу, где же еще.

— И что дальше?

— Кажется, потом «летающая тарелка». Может быть, она меня каким лучом шарахнула? — жалобно спросил Турецкий.

— Когда грибы собирали, много выпили? — усмехнулся Кузьмин.

— Не знаю…

— Очень хорошо, Сергей Сергеевич. А сейчас давай повторим курс, оголи локоть, сейчас мы тебя немного подкрепим витаминами. — И Кузьмин, открыв маленький белый сейф, стоявший в углу, вынул из него небольшую медицинскую бутылочку с плотно притертой пробкой, на которой значилось: «№ 9».

Он посмотрел с улыбкой на Турецкого, взболтал жидкость, затем, вытащив из сейфа шприц, стал наполнять его содержимым из бутылочки.

Когда Кузьмин воткнул иглу в вену Турецкого, в дверь кабинета постучали и, не дождавшись приглашения, вбежал Кошкин:

— С наступающим, Федор Устимович! Помешал, кажется? Я только что из села, шампанским затарился, как просили, вам две или три бутылки?

— Подожди, Ваня, не говори под руку. Видишь, больного мучаю. — Кузьмин, опустошив шприц, выдернул иглу. — Еще не все, еще выпьем за Новый, 1992 год!

— Я не пью… — сухо ответил Турецкий.

— Как это не пьешь, пил же раньше, — удивился Кузьмин.

— А теперь — нет! — чуть ли не вскричал Сергей Сергеевич и поднялся с белого табурета, зажимая маленькую дырочку на сгибе локтя пальцем.

— У тебя что, идиосинкразия выработалась? — удивился Кузьмин. — Но это даже хорошо, видимо, инстинктивно еще помнишь шок?

— У него был шок? От чего? В истории болезни, кажется, не записано, — удивился Кошкин.

— Не суй нос, куда не просят, — строго сказал Кузьмин. — Этот препарат я еще не запатентовал. Но если буду запатентовывать, то только на Западе, когда-нибудь… Может, уже скоро, — задумчиво добавил Федор Устимович.

— А что ему давать, Федор Устимович, седативное что-нибудь требуется? — подобострастно спросил Кошкин, глядя на Турецкого.

— Да брось ты! Ничего не надо, только приглядывай за ним, Ваня, и раз в неделю ему нужно обязательно повторять курс этих инъекций. Но это буду делать только я.

— А когда я выздоровею? — спросил Турецкий.

— Потрясающий эффект! — воскликнул Ваня Кошкин. — Только впрыснули, а больной уже «критику» наводит…

— Да какая тут критика, — махнул рукой Кузьмин. — Ты помнишь, Сергей Сергеевич, какой сейчас год у нас наступает?

— Конечно, только что говорили, что девяносто второй, — ответил Турецкий.

— Надо же, соображает… Так что присматривай за ним, Кошкин. — Кузьмин нажал кнопку звонка, и в кабинет вошли два санитара-контролера в грязно-белых халатах.

Взяв Турецкого под руки, они вывели его из кабинета. Все трое долго шли по длинному, извилистому коридору, на стенах которого висели выцветшие, пожелтевшие репродукции картин Питера Брейгеля.

Турецкий с некоторым страхом и удивлением смотрел на чудовищные картины на стенах, думая о том, как он попал в этот девяносто второй год и у кого бы узнать, где он, в конце концов, находится и, самое главное, — кто он?!

Как говорил врач, он рабочий, слесарь. Но почему-то совсем не верилось, что он слесарь, тогда кто же он?

Но ответ на этот вопрос по-прежнему скрывал туман, клубившийся в голове. Турецкий не был собой, он был никем, каким-то Сергеем Ивановым. Но это имя ему пока ни о чем не говорило…

 

* * *

 

Новогодний праздник в Москве прошел не слишком радостно.

Меркулов Новый год встречал в кругу семьи, Грязнов — тоже. Только ночью, часам к трем, он подъехал поздравить Меркулова. Они полчаса посидели за столом, стараясь не вспоминать о Турецком, но поминутно мысли каждого возвращались к пропавшему в Германии сослуживцу и другу.

Первым не выдержал Грязнов:

— Есть идея, Костя. Надо поставить такой ультиматум: арестовать счета «Славянского банка» и, пока не вернут Турецкого, прикрыть всяческую их деятельность.

Меркулов, глядя в беззвучно работавший телевизор, протянул:

— Исключено.

— Я не верю контрразведчикам, как не верю и немецкой полиции. Мы сами должны что-то предпринять!

— Давай лучше не будем, Новый год все-таки, — вздохнул Меркулов.

Появилась из кухни жена Кости, дочка сразу после встречи Нового года убежала к своим подружкам, а Костина лучшая половина принесла на блюде домашний торт «Наполеон».

— Слава, прошу оценить мою стряпню. Жалко, что Турецкого нет, когда мы все вместе соберемся?

— Будет Турецкий, и соберемся! — решительно сказал Грязнов, поднимаясь из-за стола.

— Что такое, ты уже уходишь? — удивился Меркулов.

— Да, посидели — и достаточно. А кусочек торта я домой отвезу, если дадите…

 

В Ильинском Новый год встречали каждый по отдельности. Кузьмин встречал его вместе с женой и десятилетним сыном, пригласили на Новый год, естественно, начальника охраны спецзоны Зарецкого и еще двух контролеров. Конечно, был и Кошкин.

Полетаев встретил Новый год в одиночестве. Почти в одиночестве…

Лишь только Кремлевские куранты пробили двенадцать, Федя Полетаев, совсем не жаждавший праздновать встречу вместе с давно надоевшими Федором Устимовичем и Иваном, немного выпил и в час ночи отправился в зону поздравить своих пациентов, кто не спал, конечно, и заглянуть к новенькому, к Иванову.

Полетаев посоветовался с Кошкиным: что, если попробовать шоковую терапию, которая пусть хоть и редко, но применяется в случаях потери памяти — электрошок, химическая шоковая дубинка… На это Кошкин сказал, состроив таинственную физиономию, что особым лечением потерявших память занимается сам Кузьмин. Кошкин сказал, что как раз застал его в момент, когда главврач вводил пациенту свое новое достижение в фармакологии.

«Любопытную дрянь он синтезировал, — говорил Ваня Полетаеву. — Но только ты смотри, Федя, средство еще не запатентовано… Так что я тебе ничего не говорил, понял?!»

Федор Полетаев пообещал, что он никому не проболтается. А в душе снова страшно позавидовал талантливому Кузьмину, который раньше когда-то работал аж в закрытом институте в Москве!

И сейчас, когда Новый год и все бывшие советские люди празднуют и веселятся кто как может, а он в одиночестве, ему захотелось пообщаться с Ивановым и посмотреть, не произошли ли изменения после введения нового лекарства.

Контролеры пили в своей комнате, на полную громкость орал телевизор, а больные — Полетаев заглянул в несколько квадратных окошечек в дверях, ведущих в палаты, — все спали. Так что поздравлять практически оказалось некого.

У Полетаева был ключ от всех палат своего отделения, но ключ, который подходил ко всем дверям во втором отделении, где находился Сергей Иванов, у него отсутствовал. Но Федя знал, что за исключением особых палат, например той, где содержался Василий Найденов, один ключ подходит ко всем дверям, на которых не амбарные, а тюремные замки.

Полетаев решил не обращаться к контролерам, чтобы не вызывать лишних вопросов. Он поднялся на второй этаж и, подойдя к двери с надписью, выведенной масляной краской, «18», вставил свой ключ в замок, повернул, и дверь открылась, противно визгнув несмазанными петлями.

— Да-да, войдите, — послышалось из камеры, освещенной тусклой лампочкой под высоким потолком.

Это был голос Сергея Сергеевича. Оказывается, он не спал.

«Да он еще и шутник, этот Иванов», — подумал, усмехнувшись, Федя.

— Извините, что разбудил вас, — улыбнулся Полетаев.

— Да я и не спал. Думал…

— Думали? О чем же? Мечтаете, как бы в новом году вылечиться?

— Нет, не мечтаю. Я пытаюсь вспомнить…

— Не стоит слишком напрягаться, Сергей Сергеевич, — мягко сказал Полетаев, присаживаясь на грязно-коричневое одеяло, которым прикрывался Турецкий. — Ничего не вспомнили?

— Пожалуй, нет, — вздохнул Турецкий.

— Надеюсь, трудотерапия поможет. У нас днем все пациенты шьют рабочие халаты, перчатки, верхонки. Но есть и один слесарный станок. Вы же слесарь? Вот когда главврач разрешит, вы сможете приступить к работе. Тогда, надеюсь, — рефлексы обычно не забываются — вы вспомните, как точили детали, как стояли за станком. А за рефлексом, будем надеяться, потянутся и воспоминания. Как думаете?

— Я раньше был слесарем? — хмуро спросил Турецкий.

— Естественно. Да вы посмотрите на свои руки. — Полетаев вытащил из-под одеяла руки Турецкого.

Но руки больного были на удивление тонкими, можно даже сказать, холеными.

Полетаев ничего не сказал, лишь положил руки Турецкого на одеяло.

Очень странно, но руки больного были совсем не похожи на руки слесаря. А может быть, он вообще не слесарь? Может быть, этот мужик даже и не Иванов?! Тогда кто он?!..

Федя Полетаев почувствовал, как сердце в груди забилось не хуже чем Кремлевские куранты. Он понял: с этим Ивановым что-то не чисто. Федя Полетаев понял наконец-то… наконец-то он выяснил для себя, зачем он здесь, в Ильинском, нужен! Зачем здесь торчит, в этой страшной, угнетающей и таинственной психзоне!

Нет, он, Федор Полетаев, здесь не для того, чтобы отрабатывать положенное после мединститута. Он здесь для того, чтобы раскрыть эти многочисленные странности, которые за последний год стали расти, словно снежный ком…

Странные люди без памяти… Странные занятия Кошкина, его подозрительная любовь к патологоанатомии и гипнозу… Странные и, мягко говоря, таинственные, а если быть более точным — засекреченные увлечения Кузьмина…

«Только тайна дает нам жизнь, только тайна!» — подумал Полетаев, вспомнив строчки Гарсия Лорки. И даже выдохнул едва слышно:

— Да, только тайна…

— Тайна? — спросил Турецкий. Он хотел подняться, сесть на кровати, но Полетаев попросил его не беспокоиться.

— Я говорю, что я люблю всяческие тайны… А вы, Сергей Сергеевич?

— Я тоже, — бодро ответил Турецкий.

— Скажите, а что вы любите вообще… ну, допустим, читать вы любите? Или какие фильмы любите, какие герои больше нравятся?

— Я люблю книги… Люблю читать про следователей. Кинофильмы — тоже, — ответил Турецкий.

— Надо же, как у нас совпадают интересы. Значит, про следователей?

— Да, именно. Я, видимо, сам когда-то хотел стать следователем, но не получилось, — вздохнул Турецкий.

— Ну ничего страшного, получится когда-нибудь. А кинофильм «Любимая женщина механика Гаврилова» вам не нравится? Там Гурченко играет. Не помните?

— Кажется, видел. Нет, не помню.

— Ясно, — вздохнул Федор Полетаев. — Жена, дети у вас есть или нет? Тоже не помните?

— Нет.

— Ну ничего, дорогой, обещаю, что займусь тобой, — вставая, похлопал по руке Турецкого Федор Полетаев. — Еще раз поздравляю с Новым годом. Мы тебя обязательно вытащим. Только если ты будешь помогать мне, помогать вспомнить…

— Помогу, если смогу, — хмуро ответил Турецкий. — Значит, уже Новый год? И давно?

— Да сегодня наступил, — улыбнулся Полетаев. — Не забыл, какой по счету?

— Нет, — в ответ улыбнулся Турецкий. — Это не забыл. А как называется больница? Я ведь болен, значит, я в больнице?

— Да, ты, конечно, болен, но ты не совсем в больнице. Ты совершил уголовное преступление, из-за того что был нездоров. Ты немного порезал ножом своих товарищей, а потом хотел перерезать себе вены стружкой от деталей, которые вытачивал на заводе. Но обошлось. Товарищи, на которых ты кидался с ножом, остались почти невредимы… А тебя, как видишь, откачали… — Полетаев вновь взял руку Турецкого и посмотрел на запястья. Обе руки были чистые, без шрамов, без малейшего намека на порез…

«Дурак ты, Полетаев, — подумал Федя. — Только круглый дурак мог раньше не догадаться обо всем!»

— А имя Сергей тебе нравится, Серега? — спросил врач.

— Нет.

— Тебе не нравится, как тебя зовут?

Турецкий прикрыл глаза и неопределенно ответил:

— Нет, пожалуй, не очень.

— Ясно… Ну держись, мужик, мы тебя постараемся никому не отдать… Только у меня просьба будет. Ты сны видишь? Запоминаешь сны, если видишь?

— Кажется, да.

— Пожалуйста, постарайся запомнить все, что тебе приснится, потом расскажешь мне.

— Договорились, — улыбнулся Турецкий.

Полетаев еще раз похлопал по руке лежащего Сергея Сергеевича и, тихонько скрипнув дверью, вышел из палаты-камеры.

А Турецкий вдруг вспомнил! Вспомнил, что забыл спросить, в какой местности находится это заведение, в котором оказался. Он вскочил с постели и бросился к двери:

— Постой! Подожди!

Полетаев, обеспокоившись, что на крик Турецкого придут контролеры, быстро открыл дверь:

— Тише! Что еще надо?

— Скажи, где наше заведение находится? В Германии?

— Почему это в Германии? — удивился Федор.

— Не знаю, мне так показалось…

— Нет, мы в Смоленской области, неподалеку от села Ильинского. Тебе это о чем-нибудь говорит?

— Кажется, ни о чем, но что-то очень знакомое, — протянул Турецкий.

— Ладно, если кажется, что знакомое, то закажи себе сон, чтобы приснилось то, что тебе хоть немного знакомо. Попробуешь?

— Попробую, спасибо тебе, товарищ…

— Зови меня просто Федя. Федор я, — улыбнулся Полетаев и зачем-то протянул Турецкому руку.

Турецкий пожал протянутую крепкую ладонь Федора Полетаева, и от этого рукопожатия ему передалась спокойная уверенность.

— Я буду надеяться, что ты меня вылечишь.

— Только не ори тут ночью, понял, а то санитаров накличешь. И не говори никому, что я приходил к тебе, все понял? Не забудешь?

— Уж это-то не забуду, — кивнул Турецкий.

Полетаев осторожно закрыл дверь на ключ и, никем не замеченный, вернулся через свое третье отделение к выходу. Распрощался с контролерами и отправился домой.

«Надо будет завтра поздравить Кошкина и Кузьмина с Новым годом и хорошенько подпоить. Завтра же надо их расколоть… Попробовать, по крайней мере», — думал, шагая по скрипящему под ногами снежку, врач-психиатр Федя Полетаев.

Неподалеку, слева, стали палить в воздух из пистолетов. Это контролеры салютуют в честь Нового года. На выстрелы ему идти не хотелось, пошел к себе, нет, не спать, сопоставить многочисленные и разрозненные факты, которые случились в последние полгода…

 

Date: 2015-07-24; view: 272; Нарушение авторских прав; Помощь в написании работы --> СЮДА...



mydocx.ru - 2015-2024 year. (0.006 sec.) Все материалы представленные на сайте исключительно с целью ознакомления читателями и не преследуют коммерческих целей или нарушение авторских прав - Пожаловаться на публикацию