Под редакцией А. Н. Леонтьева, А. А. Пузырея и В. Я. Романова

ХРЕСТОМАТИЯ ПО ВНИМАНИЮ

ИЗДАТЕЛЬСТВО МОСКОВСКОГО УНИВЕРСИТЕТА 1976

Данная хрестоматия представляет собой учебное пособие по курсу общей психологии психологических факультетов университетов. Хрестоматия позволяет составить представление как об истории, так и о современном состоянии проблем и исследований в области психологии внимания. Она может быть полезна также аспирантам и исследователям, работающим в области психологии.

Печатается по постановлению Редакционно-издательского совета Московского университета

Рецензенты:

доктор психологических наук, профессор Н. Ф. ДОБРЫНИН и доктор психологических наук, профессор В. П. ЗИНЧЕНКО

Издательство Московского университета, 1976 г.

предисловие Трудно, по-видимому, найти другое понятие, столь же привычное для обыденного сознания и вместе с тем имеющее столь же сложную и драматическую судьбу в психологии, как понятие внимания. Трудно найти другие понятие, история которого изобиловала бы столь резкими <взлетами> и падениями>, столь крутыми поворотами в трактовке его содержания, а также его места и значения в ряду других психологических понятий, когда оно то на время ставилось в самый центр системы психологии, то вдруг, напротив, объявлялось <фикцией> и источником псевдопроблем и полностью устранялось из психологии. Пожалуй, только еще одна проблема имела такую же исключительную судьбу в психологии: проблема сознания. И это, конечно, не случайно. Именно тесная связь с проблемой сознания делала проблему внимания камнем преткновения (но также и <пробным камнем>) почти для каждой новой психологической концепции, и именно она придает истории психологии внимания особый интерес и поучительность. Пожалуй, ни в одной другой области психологических исследований значение истории проблем не оказывается настолько важным для понимания современного ее состояния и перспектив развития. Ни одна другая область современной психологии не обнаруживает с такой беспощадностью всей справедливости мысли о том, что незнание истории вынуждает бесконечно ее повторять (причем, добавим мы, также и в части однажды уже осознанных и доже преодоленных тупиков и ошибок). Получить достаточно связное, представление об истории проблемы внимания, поэтому, - одна из первых задач, встающих перед каждым, кто обращается. к изучению этого раздела психологии. Данная хрестоматия является, конечно, прежде всего учебным пособием; она призвана облегчить студентам-психологам освоение соответствующего раздела университетского курса общей, психологии, восполняя отчасти тот дефицит литературы, по данной теме, который до сих пор существует на русском языке. Это прежде всего учебное назначение хрестоматии, а также сравнительно небольшой ее объем заставляют ограничиться при отборе текстов только теми работами, которые обозначают собой переломные точки в истории психологии вни-3 мания или же наиболее выпукло представляют ее основные современные направления. Хрестоматия состоит из четырех крупных разделов. Первый из них отведен работам классиков эксперемен-тальной психологии конца XIX-начала XX в.: В. Вунд-та, Э. Б. титченера, В. джемса Т. Рибо и Н. Н. ланге. Предмет психологии внимания формировался в рамках ассоцианистской интроспективной психологии. Прежде всего работы основателя экспериментальной психологии В. Вундта определили общую стратегию исследований внимания о конце прошлого и в первые, два десятилетия нынешнего века. В лице Э. Б. Титченера мы. находим одного из наиболее последовательных и верных сторонника вундтовской психологии. Новым по сравнению с концепцией Вундта является здесь представление об уровнях сознания, а также попытка наметить генетические отношения между отдельными формами. внимания. Влияния вундтовской психологии не избежал и такой, во многом самостоятельный мыслитель, как В. Джемс. Интересным в его учении о внимании является прежде всего попытка последовательно провести функциональную точку зрения на сознание, выделить специфические задачи, решаемые произвольным вниманием, а также своеобразное представление о <развитии> объекта внимания. Идея селективности внимания, высказанная Джемсом, стала одной из отправных точек для ногих современных исследователей, в своих работах прибегающих к теоретико-информационным представлениям. Приспособительный характер внимания, его моторные механизмы. подчеркиваются в учении Т. Рибо. Здесь же впервые высказывается важная мысль о социальной природе высших форм внимания. Как известно, русский психолог Н. Н. Ланге свое исследование внимания выполнил также в лаборатории Вундта. Его работа, однако, знаменует решительный поворот в трактовке внимания, открывая, по сути, целую эпоху в истории этой проблемы в психологии. Не случайна поэтому сразу же после своего появления работа Ланге привлекла пристальное внимание самых крупных психологов того времени. Однако, пожалуй, только сейчас, в перспективе почти столетней "истории проблемы внимания, становится возможным оценить подлинное значение этой уникальной работы. Чем дальше мы отстоим от времени ее написания, тем все большее удивление мы испытываем перед поразительной меткостью оценок и характеристик основных направлений психологии внимания. оригинальностью и глубиной высказанных в ней идей, остротой и современностью постановки проблем. Нужно признаться, что во всей последующей истории психологии мы не име-4 ем исследования, равного работе Ланге по глубине и фунда ментальности. Хотя, пожалуй, именно в наше время потребность в такой работе является особенно острой и насущной. Второи раздел хрестоматии включает главным образом работы представителей гештальтпсихологии, точка зрения которой на проблему внимания формировалось в опозиции к интроспективной психологии (смотри в этой связи реплику в адрес титченеровской концепции внимания в работе К. Коффки <Восприятие: введение в гештальттерапию > ликованной в хрестоматии по ощущению и восприятию под редакцией Ю. Б. Гиппенрейтер и М. Б. Михалевской). Как своеобразный документ истории психологии внимания чрезвычайно интересны публикуемые в хрестоматии тезисы, доклада. Э. Рубина на IX психологическом конгрессе (1925). В развернутом виде гештальтистская трактовка внимания впервые была дана в <Принципах гештальтпсихологии> Коф-фки, подборка отрывков из которых также публикуется в хрестоматии. Работа В. Келера и П. Адамс представляет собой интересную попытку экспериментального исследования внимания в рамках гештальтпсихологии. Наконец, составители хрестоматии, сочли целесообразным включить в нее небольшой отрывок из работы, французского исследователя феноменологического направления М. Мерло-Понти, в проблеме внимания во многом примыкающего к гештальтпсихологии. Следующий раздел хрестоматии открывает работа французского психолога Г. Рево д Аллона, в которой делается попытка указать особую роль схем в организации внимания, что уже вплотную подводит нас к учению о роли схем и, более широко, - знака в организации внимания, т. е. к проблеме, ставшей одной из центральных в работах советских психологов школы Выготского (А. Н. Леонтьев, П. Я. Гальперин.), которые также включены в хрестоматию. Наряду с этим здесь публикуются работы С. Л. Рубинштейна и. Н. Ф. Добрынина, представляющие собой первые попытки разработки проблемы, внимания в рамках марксистского представления об общественно-исторической и деятельностной природе психики. В работе Д. Н. Узнадзе представлена оригинальная концепция внимания, сформулированная в замках теории устоновки. Наконец, последний раздел хрестоматии содержит статью Д. Бродбента, подводящую итог больному циклу исследований внимания в современной психологии. Особое место в ней занимает работа У. Найсера, в которой разрабатывается важная для современной психологии идея двух уровней в организации внимания <так называемого "предвнимания", или процессов бдительности, и внимания "фокального"). Более подробно с многочисленными современными исследованиями внимания читатель может познакомиться, обратив-5 шись к обзорным работам Н. Ф. Добрынина (<О новых исследованиях внимания> - <Вопросы психологии>, 1973, # 3, стр. 121-128) и Д. Нормана (<Внимание и память>, в сборнике <Зрительные образы: феноменология и эксперимент>. вып. И. Душанбе, 1973).

В хрестоматии совершенно не представлено психофизиологическое направление в исследованиях внимания. Представляется целесообразным посвятить этому направлению (в последние два десятилетяя чрезвычайно распространенному в психологии) отдельный сборник, который в настоящее время готовится к печати кафедрой медицинской психологии психологического факультета МГУ. К тому же в последние годы на русском языке появился ряд обзоров, специальна посвященных психофизиологии внимания (укажем хотя бы на работы. Е. Д. Хамской (<Мозг и активация>. М., 1973) и В. Блока (<Уровни бодрствования и внимание>, н сборнике <Экспериментальная психология> (под ред. П. Фресса и Ж. Пиаже), вып. З. М.. 1970, стр. 97-147). Каждый текст предваряется кратким вступительным очерком жизни и творчества автора, а также соответствующим библиографическим указателем. В заключение мы хотели бы выразить глубокую признательность профессорам П. Я. Гальперину, А. Н. Леон-тьеву, А. Р. Лурии и Н. Ф. Добрынину за ценные советы и консультации, а. также за помощь в подборе литературы. Мы хотим поблагодарить наших переводчиков и редакторов В. Любимова, В. Лучкова и В. Мишина за их добросовестный и трудоемкий труд. Большую помощь в технической подготовке рукописи оказали нам Т. Ерохи-на, М. Соколова, Т. Федорова и особенно С. Ж и- г а л к о.

А. Л. ПУЗЫРЕП. В. Я. РОМАНОВ

6 Вундт (Wundt) Вильгельм (16 августа 1832-31 августа 1920) - немецкий философ и психолог, один из основателей экспериментальной психологии. С 1851 по 1856 г. изучал медицину в университетах Гейдель-берга, Тюбингена и Берлина. С 1864 г. - экстраордниарный профессор физиологии ц Гейдельберге, в 1874 г.-профессор философии в Цюрихе, с 1875 г.-профессор филосо-фин Б Лейпциге, где в 1879 г. организовал первую в мире лабораторию экспериментальной психологии, преобразованную вскоре в институт, который долгие годы был важнейшим международным центром и единственной в своем роде школой экспериментальной психологии для исследователей из многих стран Европы и Америки. В 1883 г. Вундт основал первый в мире журнал экспериментальной психологии \Philosopilische Studicn> (<Философские исследования>).

Ранние работы Вундта были посвящены анатомии нервной системы, физиологии органов чувств и общей физиологии. Выдвигая задачу превращения психологии в экспериментальную дисциплину, образец научного исследования Вундт усматривал в современном ему естествознании. Соответственно вундтовскому пониманию естественнонаучного метода всякое научное исследование должно удовлетворять ряду основных требований. Во-первых, подлежащее наблюдению явление должно некоторое время находиться в поле ясного и отчетливого восприятия наблюдателя. Поскольку же психические явления сложны и текучи, а время формирования ясного и отчетливого восприятия конечно и часто соизмеримо со временем протекания самого наблюдаемого процесса, то должна существовать. далее, возможность многократного воспроизведения явления при тождественных условиях. Это предполагает выяснение существенных условий возникновения данного явления, что, в свою очередь, может быть достигнуто, только если существует возможность систематического варьирования условий его протекания. Как считал Вундт, реализация этих требований в психологии предполагает прежде всего смену самого объекта изучения. Если со времен Д. Локка в качестве такого объекта признавался исключительно мир <внутреннего опыта> человека (так называемой рефлексии), то Вундт потребовал обратиться к анализу всей сферы переживаний, всего <непосредственного> опыта, безразлично внутреннего или внешнего, противопоставляя его опыту <опосредствованному>, миру предметов и идеальных значений, который хотя и открывается человеку <посредством> его переживаний, но сам уже является объектом изучения не психологии, а других наук (физики, химии, биологии и т. д.). Доступ к сфере непосредственного опыта должно давать, по Вундту, <правильно поставленное> самонаблюдение, которое (в силу приведенных выше соображении) становится научным, только будучи включено в эксперимент. Поскольку интроспек-7 тивный эксперимент осуществим лишь в отношении <низших> психологических процессов, Вундт вынужден был признать наряду с экспериментальной (и физиологической) психологией низших психических процессов необходимость существования и совсем иной, описательной и исторической, психологии высших психических процессов и образований (так называемой <психологии народов>). методом которой является анализ проявлений человеческого духа в формах культуры (в языке, обычаях, мифах и т. д.). Объект изучения психологии виделся Вундтом сквозь призму его представлений об основных элементах сознания и их связях, а также его учения о структуре поля сознания, в рамках которого и разрабатывается Вундтом проблема внимания.

Сочинения: <Лекции о душе

человека и животных>, 1865-1866, 1894; <Основы физиологической психологии>, вып. 1-2, 1880- 1881: <Этика>, тт. 1 -2, 1887- 1888; <Система философии>, 1902; <Очерк психологии>. М., 1912; <Введение в (философию>; <Введение в психологию>. М., 1912; <Естествознание и психология>. СПб., 1914; <Мировая катастрофа и немецкая философия>. СПб., 1922; <Logib. Berlin 1880-1883; <Volkerpsychologie>, Bd.

1-10. Leipzig, 1900-1920.

Литература: О. Кюльп е. <Современная философия в Германии>. М., 1903; К. А. Рамуль. <Вильгельм Вундт как психолог>. <Вопросы психологии>, 1971, №!.

В хрестоматию включена глава <Сознание и внимание> из книги Вун-дта <В ведение в психологию> (М., 1912).

Вильгельм Вундт

СОЗНАНИЕ И ВНИМАНИЕ

На вопрос о задаче психологии примыкающие к эмпирическому направлению психологи обыкновенно отвечают: эта наука должна изучать состояния сознания, их связь и отношения, чтобы найти в конце концов законы, управляющие этими отношениями. Хотя это определение и кажется неопровержимым, однако оно до известной степени делает круг. Ибо, если спросить вслед за тем, что же такое сознание, состояние которого должна изучать психология, то ответ будет гласить: сознание представляет собою сумму сознаваемых нами состоянии. Однако это не препятствует нам считать вышеприведенное определение наиболее простым, а поэтому пока и наилучшим. Ведь всем предметам, данным нам в опыте, присуще то, что мы, в сущности, можем не определить их, а лишь указать на них: или, если они сложны по природе своей, перечинить их свойства. Такое перечисление свойств мы, как известно, называем описанием, и к вышеприведенному вопросу о сущности психологии мы всего удобнее подойдем, если попытаемся возможно более точно описать во всех его свойствах сознание,

8 состояния которого являются предметом психологического исследования.

Рис. 1 В этом нам должен помочь небольшой инструмент, который хорошо знаком каждому, сколько-нибудь причастному к музыке че-ловеку,-метроном. В сущности, это не что иное, как часовой механизм с вертикально поставленным маятником, по которому может передвигаться небольшой груз для того, чтобы удары следо"- вали друг за другом через равные интервалы с большей или меньшей скоростью. Если груз передвинуть к верхнему концу маятника, то удары следуют друг за другом с интервалом приблизительно в 2 секунды: если переместить его возможно ближе к нижнему концу, то время сокращается приблизительно до 1/3 секунды. Можно установить любую степень скорости между этими двумя пределами. Однако можно еще значительно увеличить число возможных степеней скорости ударов, если совсем снять груз с маятника, причем интервал между двумя ударами сокращается до 1/4 секунды. Точно так же можно с достаточной точностью установить и любой из медленных темпов, если имеется помощник, который вместо того чтобы предоставить маятнику свободно качаться, раскачивает его из стороны в сторону, отсчитывая интервалы по секундным часам. Этот инструмент не только пригоден для обучения пению и музыке, но и представляет собой простейший психологический прибор, который, как мы увидим, допускает такое многостороннее применение, что с его помощью можно демонстрировать все существенное содержание психологии сознания. Но чтобы метроном был пригоден для этой цели, он должен удовлетворять одному требованию, которому отвечает не всякий применяющийся на практике инструмент: именно сила ударов маятника должна быть в достаточной мере одинаковой, так, чтобы, даже внимательно прислушиваясь, нельзя было заметить разницу в силе следующих друг за другом ударов. Чтобы испытать инструмент в этом отношении, самое лучшее изменять произвольно субъективное ударение отдельных ударов такта, как это показано наглядно на следующих двух рядах тактов \см. рис. 1). В этой схеме отдельные удары обозначены нотами, а более сильные удары-ударениями, поставленными над нотами. Ряд А представляет поэтому так называемый восходящий, а ряд В- нисходящий такт. Если окажется, что в ударах маятника мы по произволу можем слушать то восходящий, то нисходящий такт, т. е. можем слышать один и тот же удар то подчеркнутым более сильно, то звучащим более слабо, то такой инструмент будет при-9 годным для всех излагающихся ниже психологических экспериментов.

Хотя только что описанный опыт должен был служить лишь для испытания метронома, однако из него "можно уже сделать один заслуживающий внимания психологический вывод. Именно при этом опыте замечается, что для нас в высшей степени трудно слышать удары маятника совершенно равными по силе, иначе говоря, слышать их не ритмически. Мы постоянно впадаем вновь в восходящий или нисходящий такт. Мы можем выразить этот вывод в таком положении: наше сознание ритмично по природе своей. Едва ли это обусловливается каким-либо специфическим, лишь сознанию присущим свойством, скорее это явление находится в тесной связи со всей нашей психофизической организацией. Сознание ритмично потому, что вообще наш организм устроен ритмично. Так, движения сердца, дыхание наше, ходьба ритмичны. Правда, в обычном состоянии мы не ощущаем биений сердца. Но уже дыхательные движения воздействуют на нас как слабые раздражения, и прежде всего движения при ходьбе образуют ясно различаемый задний фон нашего сознания. Ноги при ходьбе представляют собой как бы естественные маятники, движения которых, подобно движениям маятника метронома, обыкновенно следуют друг за другом ритмически, через равные интервалы времени. Когда мы воспринимаем в наше сознание впечатления через одинаковые интервалы, мы располагаем их в аналогичной этим нашим собственным внешним движениям ритмической форме, причем особый вид этой ритмической формы в каждом данном случае (хотим ли мы, например, составить ряд из нисходящих или из восходящих тактов) в известных границах остается предоставленным нашему свободному выбору, как это бывает, например, при движениях ходьбы и их видоизменениях-в обычной ходьбе, в беге, в прыганье и, наконец, в различных формах танцев. Наше сознание представляет собою не какое-нибудь отдельное от нашего физического и духовного бытия существо, но совокупность наиболее существенных для духовной стороны этого бытия содержаний.

Из вышеописанных опытов с метрономом можно получить и еще один результат, если мы будем изменять длину восходящих или нисходящих рядов тактов. В приведенной выше схеме каждый из рядов А и В состоит из 16 отдельных ударов или) если считать повышение и понижение за один удар, 8 двойных ударов. Если мы внимательно прослушаем ряд такой длины при средней скорости ударов метронома в 1-172 секунды и после короткой паузы повторим ряд точно такой же длины, то мы непосредственно заметим их равенство. Равным образом, тотчас же замечается и различие, если второй ряд будет хотя бы на один удар длиннее или короче. При этом безразлично, будет ли этот ряд состоять из восходящих или нисходящих тактов (по схеме А или В). Ясно, что такое непосредственное воспризнание равенства последующего ряда с пред-10 шествующим возможно лишь в том случае, если каждый из них был дан в сознании целиком, причем, однако, отнюдь не требуется, чтобы оба они сознавались вместе. Это станет ясным без дальнейших объяснений, если мы представим себе условия аналогичного воспризнания при сложном зрительном впечатлении. Если посмотреть, например, на правильный шестиугольник и затем во второе мгновение вновь на ту же фигуру, то мы непосредственно познаем оба впечатления как тождественные. Но такое воспризна-ние становится невозможным, если разделить фигуру на многие части и рассматривать их в отдельности. Совершенно также и ряды тактов должны восприниматься в сознании целиком, если второй из них должен производить то же впечатление, что и первый. Разница лишь в том, что шестиугольник, кроме того, воспринимается во всех своих частях разом, тогда как ряд тактов возникает последовательно. Но именно в силу этого такой ряд тактов как целое имеет ту выгоду, что даст возможность точно определить границу, до которой можно идти в прибавлении отдельных звеньев этого ряда, если желательно воспринять его еще как и целое. При этом из такого рода опытов с метрономом выясняется, что объем в 16 следующих друг за другом в смене повышений и понижении (так называемый 2/8 такт) ударов представляет собою тот maximum, которого может достигать ряд, если он должен еще сознаваться нами во всех своих частях. Поэтому мы можем смотреть на такой ряд как на меру объема сознания при данных условиях. Вместе с тем выясняется, что эта мера в известных пределах независима от скорости, с которой следуют друг за другом удары маятника, так как связь их нарушается лишь в том случае, если или вообще ритм становится невозможным вследствие слишком медленного следования ударов друг за другом, или же в силу слишком большой скорости нельзя удержать более простой ритм \ такта, и стремление к связному восприятию порождает более сложные сочетания. Первая граница лежит приблизительно около.2"/2, последняя-около 1 секунды. Само собою разумеется, что, называя наибольший, еще целиком удерживаемый при данных условиях в сознании ряд тактов <объемом сознания>, мы разумеем под этим названием не совокупность всех состояний сознания в данный момент, но лишь составное целое, воспринимаемое в сознании, как единое. Образно выражаясь, мы измеряем при этом, если сравнить сознание с плоскостью ограниченного объема, не саму плоскость во всем ее протяжении, но лишь ее поперечник. Этим, конечно, не исключается возможность многих других разбросанных содержаний, кроме измеряемого. Но, в общем, их тем более можно оставить без внимания, что в этом случае благодаря сосредоточению сознания на измеряемом содержании все лежащие вне его части образуют неопределенные, изменчивые и по большей части легко изолируемые содержания. Если объем сознания в указанном смысле и представляет собою при соблюдении определенного такта, например 2/8, относи-11 тельно определенную величину, которая в указанных границах остаются неизменной при различной скорости ударов маятника, зато изменение самого такта оказывает тем большее влияние на объем сознания. Такие изменение отчасти зависит от нашего произвола. В равномерно протекающем ряде тактов мы можем с одинаковым успехом слышать как 2/8 такта, так и более сложный, например Такой ритм получается, когда мы вводим различные степени повышения, например ставим самое сильное из них в начале ряда, среднее по силе - в середине и каждое из слабых - посредине обеих половин всего такта, как это показано на только что приведенной схеме (рис. 2), в которой самое сильное повышение обозначено тремя ударениями, среднее-двумя и самое слабое-одним. Помимо произвольного удара, однако, и этот переход к более сложным тактам в высокой степени зависит от скорости в последовательности ударов. Тогда как именно при больших интервалах лишь с трудом возможно выйти за пределы простого 2/8 такта, при коротких интервалах, наоборот, необходимо известное напряжение для того, чтобы противостоять стремлению к переходу к более сложным ритмам. Когда мы слушаем непосредственно, то при интервале в 1/2 секунды и менее очень легко возникает такт вроде вышеприведенного 4/4 такта, который объединяет восемь ударов в один такт, тогда как простой 2/8 такт содержит в себе лишь два удара. Если теперь измерить по вышеуказанному способу объем сознания для такого, более богато расчлененного ряда тактов, то окажется, что еще пять 4/4 такта, построенных по приведенной выше схеме, схватываются как одно целое, и если их повторить после известной паузы, они воспризнаются как тождественные. Таким образом, объем сознания при этом более сложном ритмическом делении составляет не менее 40 ударов такта вместо 16 при наиболее простой группировке. Можно, правда, произвольно составить еще более сложные расчленения такта, например 6/4 такта. Но так как это усложнение ритма со своей стороны требует известного напряжения, длина ряда) воспринимаемого еще как отдельное целое, не увеличивается, но скорее уменьшается. При этих опытах обнаруживается еще дальнейшее замечательное свойство сознания, тесно связанное с его ритмической природой. Три степени повышения, которые мы видели в вышеприведенной схеме \/4 такта, образуют именно maximum различия, который нельзя перейти. Если мы причтем сюда еще понижения такта. то четыре степени интенсивности исчерпают все возможные градации в силе впечатлений. Очевидно, что это количество степеней определяет также и ритмическое расчленение целого ряда, а вместе с тем и его объединение в сознании, и, наоборот, ритм движений такта обусловливает то число градаций интенсивности, кото-12 рое в расчленении рядов необходимо в качестве опорных пунктов для объединения в сознании. Таким образом, оба момента находятся в тесной связи друг с другом: ритмическая природа нашего сознания требует определенных границ для количества градаций в ударении, а это количество, в свою очередь, обусловливает специфическую ритмическую природу человеческого сознания. Чем обширнее ряды тактов, объединяемых в целое при описанных опытах, тем яснее обнаруживается еще другое весьма важное для сущности сознания явление. Если обратить внимание на отношение воспринятого в данный.момент удара такта к непосредственно предшествовавшим и, далее, сравнить эти непосредственно предшествовавшие удары с ударами объединенного в целое ряда, воспринятыми еще раньше, то между всеми этими впечатлениями обнаружатся различия особого рода, существенно отличные от различий в интенсивности и равнозначных с ними различий в ударении. Для обозначения их всего целесообразнее воспользоваться выражениями, сложившимися в языке для обозначения зрительных впечатлений, в которых эти различия равным образом относительно независимы от интенсивности света. Эти обозначения-ясность и отчетливость, значения которых почти совпадают друг с другом, но все-таки указывают различные стороны процесса, поскольку ясность более относится к собственному свойству впечатления, а отчетливость-к его ограничению от других впечатлений. Если.мы перенесем теперь эти понятия в обобщенном смысле на содержания сознания, то заметим, что ряд тактов дает нам самые различные степени ясности и отчетливости, в которых мы ориентируемся по их отношению к удару такта, воспринимаемому в данный момент. Этот удар воспринимается всего яснее и отчетливее; ближе всего стоят к нему только что минувшие удары, а затем чем далее отстоят от него удары, тем более они тер

яют в ясности. Если удар минул уже настолько давно, что впечатление от него вообще исчезает/то, выражаясь образно, говорят, что оно погрузилось под порог сознания. При обратном процессе образно говорят, что впечатление поднимается над порогом. В подобном же смысле для обозначения постепенного приближения к порогу сознания, как это мы наблюдаем в отношении давно минувших ударов в опытах с маятником метронома, пользуются образным выражением потемнения, а для противоположного изменения-прояснения содержаний сознания. Пользуясь такого рода выражениями, можно поэтому следующим образом формулировать условия объединения состоящего из разнообразных частей целого, например ряда тактов: объединение возможно до тех пор, пока ни одна составная часть не погрузилась под порог сознания. Для обозначения наиболее бросающихся в глаза различий ясности н отчетливости содержаний сознания обыкновенно пользуются в соответствии с образами потемнения и прояснения еще двумя наглядными выражениями: о наиболее от-13 13 четливо воспринимаемом содержании говорят, что оно находится в фиксационной точке (Blickpunkt) сознания, о всех же остальных-что они лежат в зрительном поле (Blickfeld) сознания. В опытах с метрономом, таким образом, воздействующий на нас в данный момент удар.маятника каждый раз находится в этой внутренней точке фиксации, тогда как предшествующие удары тем более переходят во внутреннее зрительное поле, чем далее они отстоят от данного удара. Поэтому зрительное поле можно наглядно представить себе как окружающую фиксационную точку область, которая непрерывно тускнеет по направлению к периферии, пока, наконец, не соприкоснется с порогом сознания. Из последнего образного выражения уже ясно, что так называемая точка фиксации сознания, в общем, обозначает лишь идеальное сосредоточие центральной области, внутри которой могут ясно и отчетливо восприниматься многие впечатления. Так, например, воздействующий на нас в данный момент удар при опытах с метрономом, конечно, находится в фиксационной точке сознания, но только что перед ним воспринятые удары сохраняют еще достаточную степень ясности и отчетливости, чтобы объединяться с ним в более ограниченной, отличающейся от остального зрительного поля своею большею ясностью области. И в этом отношении психические процессы соответствуют заимствованному из сферы зрительных восприятий образу, где также один из пунктов так называемого зрительного поля является точкой фиксации, кругом которой может быть ясно воспринято еще значительное количестао впечатлений. Именно этому обстоятельству обязаны мы тем, что вообще можем в одно мгновение схватить какой-либо цельный образ например прочесть слово. Для центральной части зрительного поля нашего сознания, непосредственно прилегающей к внутренней фиксационной точке, давно уже создано под давлением практических потребностей слово, которое принято и в психологии. Именно мы называем психический процесс, происходящий при более ясном восприятии ограниченной сравнительно со всем полем сознания области содержаний, вниманием. Поэтому о тех впечатлениях или иных содержаниях, которые в данное мгновение отличаются от остальных содержаний сознания особенной ясностью, мы говорим, что они находятся в фокусе внимания. Сохраняя прежний образ мы.можем поэтому мыслить их как центральную, расположенную вокруг внутренней фиксационной точки область, которая отделена от остального, все более тускнеющего по направлению к периферии зрительного поля более или менее резкой пограничной линией Отсюда сейчас же возникает новая экспериментальная задача дающая важное добавление к вышеизложенному измерению всего объема сознания. Она заключается в ответе на возникающий теперь вопрос: как велик этот более тесный объем внимания?

Насколько удобны ритмические ряды, в силу присущего им расчленения, для определения всего объема сознания, настолько же

14 малопригодны они, в силу того же самого свойства, для разрешения второй задачи. Ибо ясно, что как раз вследствие той связи, которую ритм известного ряда тактов устанавливает между фокусом внимания и остальным полем сознания, точное разграничение между обеими областями становится невозможным. Правда, мы замечаем с достаточной ясностью, что вместе с непосредственно Бездействующим ударом такта в фокус внимания попадают также и некоторые предшествующие ему удары, но сколько именно-это остается неизвестным. В этом отношении чувство зрения находится, конечно, в более благоприятных условиях. В чустве зрения именно можно наблюдать, что физиологические условия зрения, взятые сами по себе, независимо от психологического ограничения нашего ясного восприятия ограничивают восприятие протяженных предметов, так как более ясное отличие впечатления ограничено так называемой областью <ясного видения>, окружающей фиксаци-онную точку. В этом легко убедиться, если твердо фиксировать одним глазом на расстоянии 20-25 см центральную букву О на прилагаемой таблице (рис. 3), а другой глаз закрыть. Тогда можно, направляя внимание на расположенные по краям точки зрительного поля, воспринимать еще буквы, лежащие на периферии этого круга из букв, например верхнее h или находящееся справа i. Этот опыт требует известного навыка в фиксации, так как при естественном, непринужденном зрении мы всегда бываем склонны направлять на тот пункт, на который обращено наше внимание, также и нашу оптическую линию. Бели же приучиться направлять свое внимание на различные области зрительного поля, в то время как фиксационная точка остается неизменной, то такие опыты покажут, что фиксационная точка внимания и фиксацион-ная точка поля зрения отнюдь не тождественны и при надлежащем управлении вполне могут отделяться друг от друга, ибо вни-15 мание может быть обращено и на так называемую непрямо видимую, т. е. находящуюся где-либо в стороне, точку. Отсюда становится в тоже время ясным, что отчетливое восприятие в психологическом и отчетливое видение в физиологическом смысле далеко не необходимо совпадают друг с другом. Если например, фиксировать среднюю букву О в вышеприведенной фигуре, в то время как внимание обращено на лежащую в стороне букву n, то располо-жннные вокруг n буквы f, q, s, i воспринимаются отчетливо, тогда как находящиеся вокруг О буквы h, t, r, n отступают в более тёмное зрительное поле сознания. Нужно только сделать эту таблицу из букв такой величины,чтобы при рассматривании её с растояния в 20-25 см она приблизительно равнялась объёму области ясного видения,причём за критерий последнего принимается возможность отчётливо различать буквы такой величины, как шрифт этой книги. Поэтому только что упомянутые наблюдения сейчас же показывают нам,что объём фокуса внимания и области отчётливого видения в физиологическом смысле также настолько далеко расходятся друг с другом, насколько отчётливое видение в физиологическом смысле при выше указанных условиях, очевидно,охватывает гораздо большую область,чем объём фокуса внимания. Помещенная выше фигура содержит 95 букв. Если бы мы должны были все физиологически отчётливо видимые предметы отчётливо воспринимать также и в психологическом смысле,то, фиксируя букву o,мы схватили бы все буквы таблицы. Но это отнюдь не бывает,и в каждый данный момент мы всегда различаем лишь немногие буквы,окружающие внутреннюю фиксацион-ную точку внимания,будет ли она совпадать с внешней фикса-ционной точкой зрительного поля,как при обычном зрении,или же при нарушении этой связи лежать где-либо эксцентрически.

Хотя уже и эти наблюдения над одновременным восприятием произвольно сгруппированных простых обьектов,например букв,с достаточной определённостью указывают на довольно тесные границы объёма внимания,однако с помощью только их нельзя решить вопрос о величине этого объёма вполне точно,т.е. выразить его в числах,подобно тому,как это оказалось возможно при определении объёма сознания посредством опытов с метрономом. однако эти опыты над зрением можно без сложных приборов видоизменить таким образом,что они будут пригодны для разрешения этой задачи,если только не упускать из виду,что непосредственные результаты естественным образом и здесь имеют значение лишь при допущении особых условий. Для этой цели скомбинируем несколько таких таблиц букв,как вышеприведённая,каж-дый раз с новым расположением элементов. Кроме того,нужно изготовить несколько большую по размерам ширму из белого картона с маленьким чёрным кружком посредине. Этой ширмой s закрывают выбранную для отдельного опыта фигуру a и просят экспериментируемое лицо,которому фигура неизвестна,фиксиро-вать находящийся в центре маленький чёрный кружочек,причём

другой глаз остается закрытым. Затем с большой скоростью сдвигают ширму на мгновение в сторону и вновь возможно быстрее закрывают ею фигуру. Скорость при этом должна быть достаточно большой для того, чтобы в то время, как фигура остается открытой. не произошло ни движения глаза, ни отклонения внимания за поле зрения ". При повторении опыта необходимо точно так же каждый раз выбирать таблицы букв, так как в противном случае отдельное моментальное впечатление будет дополняться предшествовавшими восприятиями. Чтобы получить однозначные результаты, нужно найти такие условия опыта, при которых влияние прежних впечатлений отпадало бы и задача, следовательно, сводилась бы к вопросу: как велико число простых, вновь вступающих в сознание содержаний, которые могут попасть в данный момент в фокус внимания? Относительно постановки вопроса можно было бы, конечно, возразить против нашего метода проведения опытов, что буква является не простым содержанием сознания и что можно было бы выбрать еще более простые объекты, например точки. Но так как точки ничем не отличаются друг от друга, то это вновь. в высшей степени затруднило бы опыт или даже сделало бы его невозможным. С другой стороны, в пользу буквенных обозначений говорит их привычность, благодаря которой буквы обычного шрифта схватываются так же быстро, как и отдельная точка - факт, в котором легко убедиться" через наблюдение. Вместе с тем буквенные обозначения благодаря своим характерным отличиям имеют ту выгоду, что они легко удерживаются в сознании даже после мгновенного воздействия, почему после опыта возможно бывает дать отчет об отчетливо воспринятых буквах. Если мы будем производить опыты указанным образом, то заметим, что неопытный еще наблюдатель по большей части может непосредственно схватить не более 3-4 букв. Но уже после немногих, конечно, как было сказано, каждый раз с новыми объектами произведенных опытов число удерживаемых в сознании букв повышается до 6. Но уже выше этого числа количество удержанных букв не поднимается, несмотря на дальнейшее упражнение, и остается неизменным у всех наблюдателей. Поэтому его можно считать постоянной величиной внимания для человеческого сознания. Впрочем, нужно заметить, что это определение объема внимания связано с одним условием, как раз противоположным приведенному нами при объяснении измерения объема сознания. Последнее было возможно лишь благодаря воздействию рядов впечатлений, связанных в объединенное целое. При измерении объема

\ Для более точного и равномерного оыполнения этого опыта целесообразно воспользоваться одним простым прибором, так называемым тахистоскопом (от греч. tachiste-как можно скорее и scopeo - смотрю), у которого задающая ширма на очень короткое и точно измеримое время позволяет видеть открывающую фигуру. Но если нет этого аппарата под руками, то достаточно и вышеописанного опыта, для которого требуется только большая быстрота-рук.

17 внимания мы, наоборот должны были изолировать Друг от друга отдельные впечатления, так, чтобы они образовывали любые не-объединенные и неупорядоченные группы элементов. Эта разница условий зависит не исключительно от того, что один раз, при опытах с метрономом участвует чувство слуха, другой раз, при опытах со зрением-зрительное чувство. Скорее наоборот, мы уже сразу можем высказать предположение, что в первом случае главную роль играют психологические условия соединения элементов в единое целое, в другом,-наоборот, изоляция их. Поэтому сам собою возникает вопрос: какое изменение произойдет, если мы заставим до известном степени обменяться своими ролями зрение и слух, т. е. если на зрение будут воздействовать связные, объединенные в целое впечатления, а на слух, напротив,-изолирован-ные? Простейший же способ связать отдельные буквы в упорядоченное целое-это образовать из них слова и предложения. Ведь сами буквы-не что иное, как искусственно выделенные из такого естественного образования элементы. Если произвести описанные выше опыты (с тахистоскопом) над этими действительными составными частями речи, то результаты, в самом деле, получатся совершенно иные. Положим, что экспериментируемому лицу предлагается слово вроде следующего: wahivcrwandtschaften, тогда даже малоопытный наблюдатель может сразу прочесть его без предварительной подготовки. В то время, следовательно, как изолированных элементов он с трудом мог воспринять 6, теперь он без малейшего затруднения воспринимает 20 и более элементов. Очевидно, что по существу это тот же случай, который самим нам встречался и при опытах с ритмическими слуховыми восприятиями. Лишь условия связи здесь иные, поскольку то, что в зрительном образе дается нам как единовременное впечатление, при слухе слагается из последовательности простых впечатлений. С этим стоит в связи еще другое различие. Слово только тогда может быть схвачено в одно мгновение,.если оно уже раньше было известно нам как целое или по крайней мере при сложных словах, в своих составных частях. Слово совершенно неизвестного нам языка удерживается поэтому не иначе, как лишь в комплексе необъединенных в целое букв, и мы видим, что тогда воспринимается не более 6 изолированных элементов. Напротив, при ритмическом ряде ударов маятника дело совсем не в форме такта, связывающего отдельные удары, так как М1Ы можем мысленно представить себе любое ритмическое расчленение, лишь бы оно не противоречило общей природе сознания, например не превышало вышеупомянутое условие maximuma в 3 повышения. При всем том, как вытекает из этого требования, указанная разница в восприятии последовательного и одновременного целого, как оно бывает при опытах над слухом и зрением, в сущности говор.я, лишь кажущаяся. Адекватный нашему ритмическому чувству размер, в общем, относится к нему не иначе, как соответствующее нашему чувству речи целое слово или целое предложение. Поэтому и в опытах с чтением, совершен-18 но так же как и в опытах с метрономом, мы должны будем предположить, что вниманием схватывается не целое, состоящее из многих элементов слов как целое, но что в объем его каждый данный момент попадает лишь ограниченная часть этого целого, от которой психическое сцепление элементов переходит к тем частям, которые находятся в более отдаленных зрительных нолях сознания. В самом деле, существует общеизвестный факт, который дает поразительное доказательство этому сцеплению воспринятой вниманием части целого слова или предложения со смутно сознаваемыми содержаниями. Это прежде всего тот факт,. что при беглом чтении мы очень легко можем просмотреть опечатки или описки. Это было бы невозможно, если бы для того, чтобы читать, мы должны были бы одинаково отчетливо воспринять в нашем сознании все элементы сравнительно длинного слова или даже целого предложения. В действительности же в фокус внимания в каждый данный момент попадают лишь немногие элементы, от которых затем тянутся нити психических связей к лишь неотчетливо воспринятым, даже отчасти лишь физиологически в области непрямого видения падающим впечатлениям: совершенно также и в слуховом восприятии ритма моментально воздействующие слуховые впечатления соединяются с предшествовавшими, отошедшими в область более смутного сознания, и подготовляют наступление будущих, еще ожидающихся. Главная разница обоих случаев лежит не столько в формальных условиях объема внимания и сознания, сколько в свойстве элементов и их сочетаний. Если мы обратимся теперь, получив такие результаты от опытов над зрением, вновь к нашим наблюдениям над метрономом, то очевидно, что через эту аналогию тотчас же возникает вопрос, нельзя ли и при опытах с маятником найти такие условия, которые делали бы возможной такую же изоляцию простых элементов, какая была нужна для измерения объема внимания в области чувства зрения. Действительно, и в опытах с метрономом такая изоляция ударов такта произойдет тотчас же, как только мы не будем делать мысленно никаких ударений, слушая удары маятника, так что не будет даже простейшего размера в 2/8 такта. Ввиду ритмической природы нашего сознания и всей нашей психофизической-организации это, конечно, не так легко, как может показаться с первого взгляда. Все-таки мы всегда будем склонны воспринимать эти удары маятника как ряд, протекающий по крайней мере в 2/8 размера с равными интервалами. Тем не менее, если только в ударах маятника нет заметной объективной разницы, удастся достигнуть этого условия без особого труда. Только при этом промежуток между ударами такта должен быть достаточно большой, чтобы мешать нашей склонности к ритмическому расчленению и в то же время допускать еще объединение ударов в целое. Этому требованию, в общем, отвечает интервал в 1 1/2-2 1/2 секунды. В этих пределах можно после некоторого упражнения довольно свободно схватывать уда-19 ры маятника то ритмически, то неритмически. Если мы добьемся этого и так же, как и при ритмических опытах, будем через небольшую паузу после восприятия известного числа ударов метронома слышать одинаковое или чуть большее или меньшее число, то и в этом случае можно еще отчетливо различать равенство первого и второго рядов. Если, например, при первом опыте мы выберем ряд А в 6 ударов, при другом же ряд В в 9 ударов (рис. 4Ъ) то при повторении обоих рядов тотчас же обнаружится, что при ряде А еще возможно вполне отчетливо различить равенство, а при ряде В это невозможно, и уже на 7-м или 8-м ударе сличение рядов становится в высшей степени ненадежным. Поэтому мы приходим к тому же выводу, что и в опытах со зрением: шесть простых впечатлений представляют собой границу объема внимания.

Так как эта величина одинакова и для слуховых и для зрительных впечатлений, данных как последовательно, так и одновременно, то нужно заключить, что она означает независимую от специальной области чувств психическую постоянную. Действительно, при впечатлениях других органов чувств получается тот же результат, и если исключить ничтожные колебания, число 6 остается maximum еще схватываемых вниманием простых содержаний. Например, если взять для опыта любые слоги, только не соединенные в слова, и сказать ряд их другому лицу с просьбой повторить, то при таком ряде, как:

ар ku no li sa ro,

повторение еще удается. Напротив, оно уже невозможно при ряде:

ra ho xu am nа il ok pu.

Уже при 7 или 8 бессмысленных слогах заметно, что повторение большею частью не удается; с. помощью упражнения можно добиться повторения разве лишь 7 слогов. Итак, мы приходим к тому же результату, который получился и при тактах А и В. Но есть еще одно согласующееся с этим результатом наблюдение. Оно тем более замечательно, что принадлежит третьей области чувств, осязанию, и, кроме того, сделано независимо от психологических интересов, по чисто практическим побуждениям. После долгих тщетных попыток изобрести наиболее целесообразный шрифт для слепых, наконец, в половине прошлого столетия французский учитель слепых Брайль разрешил эту практически столь важную проблему. Сам слепой, он более чем кто-либо другой был в состоянии на собственном опыте убедиться, насколько его система удовлетворяет поставленным требованиям. Таким образом, он пришел к выводу, что, во-первых, известное расположение от-20 Рис. 5

дельных точек является единственно пригодным средством для изобретения легко различаемых знаков для букв и что, во-вторых, нельзя при конструкции этих знаков брать более 6 известным образом расположенных точек, если мы хотим, чтобы слепой еще легко и верно различал эти символы с помощью осязания. Таким образом, из шести точек (рис. 5, l), комбинируя их различным образом, он изобрел различные символы для алфавита слепых (рис. 5, II). Это ограничение числа точек шестью, очевидно, было но случайным. Это ясно уже из того, что большее число, например 9 (рис. 5, III), дало бы большие затруднения на практике. Тогда можно было бы, например, обозначить известными символами важнейшие из знаков препинания и числа, которые отсутствуют в системе Брайля. Но достичь этого невозможно, так как при большем, чем 6, числе точек вообще нельзя отчетливо воспринимать разницу между символами. В этом легко убедиться с помощью непосредственного наблюдения, если скомбинировать более чем 6 выпуклых точек и осязать их. Таким образом, мы вновь приходим к той границе, которая получилась и при опытах над чувствами зрения и слуха. Однако значение этих выводов относительно объема сознания и внимания отнюдь не исчерпывается количественным определением этого объема. Значение их прежде всего в том, что они проливают свет на отношения содержаний сознания, находящихся в фокусе внимания, с теми, которые принадлежат более отдаленному зрительному полю сознания. Для того чтобы установить те отношения, которые прежде всего выясняются при этих опытах, мы воспользуемся для обозначения обоих процессов (вхождения в сознание и в фокус внимания) двумя краткими терминами, примененными в подобном смысле уже Лейбницем. Если восприятие сходит в более обширный объем сознания, то мы называем этот процесс перцепцией, если же оно попадает в фокус внимания, то мы называем его апперцепцией. При этом мы, конечно, совершенно отвлекаемся от тех метафизических предположений, с которыми связал Лейбниц эти понятия в своей монадологии, и употребляем их скорее в чисто эмпирическо-психологическом смысле. Под перцепцией мы будем понимать просто фактическое вхождение какого-либо содержания в сознание, под апперцепцией-сосредо-точение на нем внимания. Перципируемые содержания, следовательно, сознаются всегда более или менее смутно, хотя всегда поднимаются над порогом сознания; апперципируемые содержания. напротив, сознаются ясно, они, выражаясь образно, поднимаются над более узким порогом внимания. Отношение же между обеими этими областями сознания заключается в том, что каждый раз,

21 когда апперципируется известное изолированное содержание сознания, остальные, только перципируемые психические содержания исчезают, как если бы их совсем не было; напротив, когда аппер-ципируемое содержание связано с определенными перципируемы-ми содержаньями сознания, оно сливается с ними в одно цельное восприятие, границею которого будет лишь порог сознания (а не внимания). С этим, очевидно, стоит в тесной связи то обстоятельство, что объем апперцепции относительно уже и постояннее, объем же перцепции не только шире, но и изменчивее. Меняется же он, как это ясно показывает сравнение простых и сложных ритмов, непременно вместе с объемом психических образований, объедн-ненных в некоторое целое. При этом различие между просто пер-ципируемыми и апперципируемыми частями такою целого отнюдь не исчезает. В фокус внимания скорее же попадает всегда лишь ограниченная часть этого целого, как это в особенности убедительно доказывает тот наблюдающийся при экспериментах с чтением факт, что мы можем варьировать отдельные просто перципируе-мые составные части, причем общее восприятие от этого не нарушается. Более широкая область смутно перципируемых содержаний относится к фокусу внимания - если воспользоваться образом, который сам представляет собою пример этого явления,-как фортепьянное сопровождение к голосу. Незначительные неточности в аккордах сопровождения мы легко прослушиваем, если только сам голос не погрешает ни в тональности, ни в ритме. Тем не менее впечатление от целого значительно ослабело бы, осли бы не было этого сопровождения. В этом отношении между перципируемы.ми и апперципируемы-ми содержаниями сознания имеет значение еще другой момент, который проливает свет на выдающуюся важность апперцептивных процессов. Мы исходили из того, что для нас необычайно трудно воспринять ряд ударов маятника как совершенно равных, так как мы всегда склонны придать им известный ритм. Это явление, очевидно, находится в связи с основным свойством апперцепции, проявляющимся во всех процессах сознания. Именно мы не в состоянии, как это хорошо известно и из повседневной жизни, постоянно и равномерно направлять наше внимание на один и тот же предмет. Если же захотим достигнуть этого, то скоро заметим, что в ап-перцепции данного предмета наблюдается постоянная "смена, причем она то становится интенсивнее, то ослабевает. Если воспринимаемые впечатления однообразны, то эта смена легко может стать периодической. В особенности легко возникает такая периодичность в том случае, когда са.мые внешние процессы, на которые обращено наше внимание, протекают периодически. Как раз это и наблюдается при ряде тактов. Поэтому колебания внимания непосредственно связываются в этом случае с периодами впечатлений. Вследствие этого мы ставим ударение на том впечатлении, которое совпадает с повышением волны апперцепции, так что равные сами по себе удары такта становятся ритмическими. Каков

22 именно будет ритм, это отчасти зависит от нашего произвола, а также от того, в каком объеме стремимся мы связать впечатление в одно целое. Если, например, удары такта следуют друг за другом слишком быстро, то это стремление к объединению легко ведет к сложным ритмическим расчленениям, как это мы действительно видели выше. Подобные же отношения между апперципи-руемыми и просто перципируемыми состояниями сознания получаются также и при других, и в особенности при одновременных впечатлениях, однако в иной форме, смотря по области чувств. Если, например, мы покажем в опытах с тахистоскопом короткое слово, то оно схватывается как целое одним актом. Если же дать длинное "слово, например:

<Wahiverwandtschaften>,

то мы легко замечаем уже при непосредственном наблюдении, что время восприятия становится длиннее и процесс восприятия состоит тогда из двух, иногда даже из трех очень быстро следующих друг за другом актов апперцепции, которые могут протекать некоторое время и после момента впечатления. Еще яснее будет это следование актов апперцепции друг за другом, если вместо слова выбрать предложение, приблизительно равное по длине, например следующее:

Morgenstunde hat Gold im Munde.

В этой фразе разложение восприятия на несколько актов существенно облегчается разделением фразы на слова. Поэтому при восприятии подобной фразы замечаются обыкновенно три следующих друг за другом акта апперцепции, и лишь при последнем из них мы схватываем в мысли целое. Но и здесь это возможно лишь Б том случае, если предшествовавшие последней апперцепции части предложения еще находятся в зрительном поле сознания. Если же взять настол.ько длинное предложение, что части эти будут уже исчезать из поля зрения сознания, то наблюдается то же явление, что и при ритмических рядах тактов, выходящих за границы возможных ритмических расчленений: мы можем связать в заключительном акте апперцепции лишь одну часть такого последовательного данного целого. Таким образом, восприятие сложных тактов и восприятие сложных слов или предложений по существу протекают сходно. Различие заключается лишь в том, что в первом случае апперципируемое впечатление соединяется с предшествовавшим, оставшимся в поле перцепции впечатлением с помощью ритмического деления, во втором же случае-с помощью смысла, объединяющего части слова или слова. Поэтому весь процесс отнюдь не сводится только к последовательной апперцепции частей. Ведь предшествовавшие части уже исчезли из апперцепции и стали просто перципируемыми, и лишь после того они связываются с последним апперципируемым впечатлением в одно целое. Сам же процесс связывания совершается в едином и мгновенном акте ап-23 перцепции. Отсюда вытекает, что во всех этих случаях объединения более или менее значительного комплекса элементов связующей эти элементы функцией является апперцепция, причем она, в общем, всегда связывает непосредственно апперципируемые части целого с примыкающими к ним только перципируемыми частями. Поэтому большое значение отношений между обеими функциями. перцепцией и апперцепцией заключается в высшей степени богатом разнообразии этих отношений и в том приспособлении к потребностям нашей духовной жизни, которое находит себе выражение в этом разнообразии. Апперцепция то сосредоточивается на одной узкой области, причем бесконечное разнообразие других Бездействующих впечатлений совершенно исчезает из сознания, то с помощью расчленения последовательных содержаний, обусловленного ритмической (oszillatorisch) природой ее функции, переплетает своими нитями обширную, занимающую все поле сознания, ткань психических содержаний. Но во всех этих случаях апперцепция остается функцией единства, связующей все эти разнообразные содержания в упорядоченное целое, процессы же перцепции противостоят ей до известной степени как центробежные и подчиненные ей. Процессы апперцепции и перцепции, взятые вместе, образуют целое нашей душевной жизни.

24 Титченер (Titcliener) Эдвард Брэд-форд (11 января 1867 - 3 августа 1927) - американский психолог, один из главных представителей ин-троспективиой психологии. Психологическую подготовку получил в лаборатории В.Вупдта. С 1892 по 1927 г- профессор Корнельского университета (США), где под его руководством был создан крупный центр экспериментальной психологии. Для взглядов Титченера характерен крайний сенсуализм в трактовке сознания. Принимая тезис В. Вундта о <непосредственном опыте> как исключительном объекте психологии. Титченер настаивает иа том, что весь этот опыт может быть сведен к трем основным типам первоэлементо: ощущению, образу и чувству. Каждый из них, в сьою очередь, может характеризоваться по четырем параметрам (<атрибутам>): качеству, интенсивности, временной длительности и протяженности в пространстве. Титченер пытается резко противопоставить самонаблюдение при особой <психологической> установке наблюдателя (собственно <интроспекцию>), которое дает доступ к <псыхологи-чески реальной> ткани переживания, с одной стороны, и осуществляющееся при обыденной установке сознания <наивное> самонаблюдение, которое вместо полноценного и чистого переживания выхватывает предметы и значения, которые объектом изучения

психологии уже не являются (так называемая <ошибка стимула>), - с другой. Причем Титченер отказывается признать за значениями особую, несводимую к сенсуальным элементам реальность (в этой связи показательна его полемика с Вюрцбург-ской школой психологии мышления, см., например. <Lectures on the eхре-rimental psychology of the thought processes>.N Y.,. 1907). Значения, по Титченеру, лишь своеобразное окружение, <контекст> некоторого ядерного переживания, но и они складываются из массы уже <полуразвалившихся> и наполовину ушедших под порог сознания чувственных образов.

Сочинения: <Очерки психологии>. СПб., 1898: <Учебник психологии>, части 1 и 2. СПб., 1914, <Experimental psychology>, vol. 1-2. N. Y. - L., 1901-1906; <Systematic psychology: prolegomeiia>. N. Y., 1929.

Литература: П. Фресс. <Развитие экспериментальной психологии>. В кн.: П. Фресс и Ж. Пиа-же (ред.). <-Экспериментальная психология>, вып. 1-II. М., 1966; Е. G. Boring. <A History оf experimental psychology>, 2 ed. N.Y.. 1950. В хрестоматии перепечатывается (с сокращениями) глава <Внимание> из 1 части титченеровского учебника психологии.

25 Э. Б. Титченер

ВНИМАНИЕ

75. Переживание процессов внимания. Слово <внимание>, подобно "слову <чувство>, употреблялось в истории психологии для обозначения очень различных процессов. Внимание рассматривалось иногда как особая сила или способность, как возможность концентрировать сознание, произвольно сузить поле сознания; как особая форма душевной деятельности, как усилие, которое кто-нибуть производит, как инициатива, котороя кому-ни-буть принадлежит, как существенная противоположность пассивности, с которою воспринимаются впечатления; как состояние полного сознания, как состояние ясного понимания и работающей мысли; как чувствование или душевное движение и, наконец, как комплекс ощущений, в особенности кинестетических ощущений. Ясно, что не все эти взгляды могут быть правильными, хотя каждый из них может найти известное оправдание в данных наблюдения. Если я так углублен в научную проблему, что забываю о головной боли или перестаю слышать обеденный колокол, то я, по-видимому, как раз и проявляю эту способность концентрации. Если я заставляю себя приняться за дело, несмотря на искушение окончить интересный роман, то, по-видимому, я проявляю произвольную активность, сам определяя свой мир переживаний, Если я, далее, хочу вполне уяснить себе что-нибудь и стать господином положения в данной области, то я отдаю этому предмету свое полное внимание. Внимание будет, таким образом, тем состоянием сознания, той степенью сознательности, которая обеспечивает нашему умственному труду лучшие результаты. Если я обращаю на какой-нибудь предмет большое внимание, я также живо интересуюсь этим предметом, а интерес-это уже вид аффективного переживания. Наконец, если я стараюсь на что-нибудь обратить внимание, то я постоянно нахожу у себя на лбу складки, дыхание задерживается, и тело принимает некоторое определенное и неподвижное положение. Все такие положения и движения вызывают характерные комплексы кожных и кинестетических ощущений. Почему бы этим ощущениям и не представлять в психологии того, что мы на разговорном языке называем вниманием? Решение вопроса зависит от экспериментального самонаблюдения, и притом мы должны руководствоваться уже указанными выше положениями, а именно: если результаты экспериментов вступят в конфликт с нашими предвзятыми мнениями, то эти последние должны уступить место первым. Но прежде чем приступить к экспериментальному исследованию внимания, попробуем применить к нему отчасти и прямой анализ: возьмем типический душевный процесс внимания и посмотрим, не поможет ли наш навык в психологическом анализе субъективно разложить его.

26 Наиболее целесообразным для этого будет случай внезапного возникновения внимания. Положим, я работаю или спокойно читаю, и сообщение по телефону или появление посетителя внезапно требует к себе моего внимания. Прежде всего происходит перераспределение всех содержаний сознания. Появляющиеся вновь представления--дело моего друга или содержание телефонного сообщения-стремятся к центру сознания, а все прежнее, как мое прежнее занятие, так и впечатления от окружающего, оттесняется к периферии. Сознание при переживании душевного процесса внимания расположено или распределено в фокусе и на границе, на переднем плане и заднем плане, в центре и на периферии. И различие между процессами, находящимися в фокусе сознания, и процессами, находящимися на границе его, есть по существу, различие ясности. Центральная область сознания ясна, более отдаленные области темны. Этот факт в действительности представляет собою ключ ко всей проблеме внимания. В этом последнем отношении, по существу, внимание тождественно с сенсорной ясностью.

Но мы должны ограничиться наблюдением, нечего не предре-шяя в распределении сознания на ясную и темную области: это во всяком случае очевидно. Содержатся ли в сознании чувства? Необязательно. Мы можем приветствовать нашего друга с искренней радостью, с живым интересом или с предчувствием неприятности: но мы можем также обратить на него только поверхностное и механическое внимание, которое не сопровождается никаким чувством с нашей стороны. Содержатся ли в сознании кинестетические ощущения? Опять-таки необязательно. Кинестетические ощущения могут быть вызваны в большом объеме, но может и не быть никакого заметного изменения в мышечной системе: это зависит от обстоятельств. Таким образом, даже при простом самонаблюдении оказывается, что распределение содержаний сознания на ясные и темные группы является единственным и характерным признаком внимания как душевного процесса. Едва ли есть необходимость повторять здесь, что современная психология ничего не знает о неизменной душе, о способностях, деятельностях или проявлениях такой души. Чем бы ни было внимание. его следует описывать в понятиях психических процессов, указывая соответствующие ощущения, образы и чувства, и объяснять, указывая его отношение к физиологическим условиям его существования. С другой стороны, само внимание представляет собою превосходный пробный камень для критики взглядов современной психологии. Ведь весь характер внимания, как кажется на первый взгляд, определяется выбирающей и произвольной деятельностью. Когда я откидываюсь в своем кресле, чтобы обдумать какую-нибудь психологическую проблему, я подвергаюсь воздействию всякого рода сенсорных возбудителей: на меня производят впечатления и температура комнаты, и давление моей одежды, и вид разнообразных предметов обстановки, и звуки, идущие из

27 дома и с улицы, и запахи, которые нахо