Том, Том! Посмотри! Да встань же ты, иди посмотри лучше!

- А? Что…

Да встань же ты, иди посмотри лучше!

Повинуясь приказу, парень встал с кровати, хотя было немного больно, и подошёл к распахнутой настежь двери коттеджа, в проёме которой стояла тощая фигурка любимого. – Ты видишь, Том, снег… первый снег…

Заворожено глядя перед собой, произнёс брюнет, выходя на крыльцо и подставляя личико с размазавшейся косметикой под падающие хлопья. Том стоял и как заколдованный смотрел на него, пытаясь запомнить этот момент: в одной тоненькой футболке и в лёгких спортивных штанах, босиком, на деревянных ступенях крыльца. На взлохмаченные волосы, от которых пахнет апельсином с корицей, падают крупные снежинки, так и застывая в них. Золотистый пейзаж осеннего леса как-то особенно смотрится под покровом первого снега новой зимы, до наступления которой осталось чуть меньше двух недель, но которая уже даёт о себе знать пронизывающим ветром.

Ты простудишься, петь не сможешь, - нежно прошептал Том на ухо брюнету. Подойдя сзади и обняв за талию, он прижался к спине Каулитца, начиная слизывать тающие снежинки с волос, плеч и шеи.

Резко развернувшись в его руках, Билл ворвался настойчивым поцелуем в рот парня, сам подталкивая его назад, к двери. – Я хотя бы одет нормально, а ты, видимо, решил меня совратить снова, плохой мальчик, м? - Каулитц прикусил его нижнюю губу, теребя пирсинг своим острым язычком, и провёл руками по оголённому торсу Тома, - Очень плохой мальчик. - засос на шее. Дверь захлопнулась.

- Томми, спускайся кушать, сынок! – голос Симоны неожиданно донёсся из-за двери, заставив вздрогнуть.

***

Вот уже полчаса Том отстранённо ковырял вилкой лазанию, которую обычно проглатывал за пять минут. Отца дома не было, а домработница не приходила сегодня. Они с матерью были одни. Хотя в первые дни он довольно умело скрывал беспокойство, от Симоны не могло скрыться главное - полное отсутствие аппетита. Да и сама она, почти ничего не съев, сидела и взвешивала, стоит ли начинать разговор с сыном? И повод был бы – спросить, отчего не хочет есть. Теребя в руках салфетку, она, собравшись духом, посмотрела на Тома.

- Ты плохо себя чувствуешь? Ты сильно похудел, Том, я думаю…

- Всё в порядке, мам, честно, не бери в голову. Просто не хочется есть сейчас. - прервал её Том, всё же отправляя маленький кусочек в рот.

- Но ведь это не только сейчас. Ты не ешь уже две недели. Том, я должна знать, что с тобой происходит. Может, к врачу? – в её глазах заблестели слёзы, а Том не поднимал глаз, боясь их увидеть. Голос матери не выдавал её волнения никоим образом, но он просто знал, что она сейчас заплачет. Сухой ком подступил к горлу, грозясь вырваться сдавленным рыданием. Нельзя. Она не должна это видеть.

Они одинаково резко поднялись со своих мест, Симона потянулась было обнять сына, но Том быстро развернулся и вышел из кухни, бросив тихое «спасибо», так и не поднимая глаз. Оставшись один на один со всеми своими вопросами, на которые она подсознательно уже знала ответы, Симона в который раз за эти дни попыталась выстроить логическую цепочку: день рождения, цветы и открытка, а также новое украшение на шее у Тома, письма, почти двухдневное отсутствие сына. Вернулся он уже сам не свой, взгляд отсутствующий, сам бледный, аппетита нет. Он выходил из дому только чтобы съездить на занятия, возвращался сразу после них, не ходил гулять, не тусил с друзьями, и главное – он перестал улыбаться. Для Тома это было не характерно – он всегда сиял, почти всегда был в хорошем настроении. Также, надеясь, что он закрывается в комнате, чтобы поиграть на пианино, Симона иногда подходила к двери, чтобы прислушаться, но не было ни звука.

Она больше не решалась открывать его почту, хотя неделю назад, после бессонной ночи, она дождалась когда Том уйдёт в университет, и пошла в его комнату, чтобы поискать… Да, она была настроена на худшее. Не найдя ничего, она быстро вышла из комнаты, не забыв предварительно проветрить. Ей стало не по себе от того, что она могла заподозрить своего сына, ведь она полностью ему доверяла, и ей не приходилось волноваться за него – Том действительно был очень сознательным ребёнком, и ему не нужно было повторять дважды. А подозревать его в каких-либо действиях за пределами дома было глупо – он находился вне его только в течение занятий, а потом возвращался домой, причём в лучшем настроении чем покидал его утром.

Но выглядел Том ужасно – под глазами залегли синяки, лицо было бледным, а сам он худел с каждым днём. Встретив на улице Алекса и Филиппа, Симона попыталась аккуратно спросить у них, не знают ли они, почему Том такой расстроенный? Но они только пожали плечами, хотя на самом деле именно Алекс самым первым заметил изменения в друге, ещё в Берлине. Здравый смысл, конечно, говорил ему твёрдое «нет», но очевидное говорило само за себя. Симона звонила преподавателям, интересовалась успехами сына. Те в один голос заявляли, что учится он хорошо, хотя «рассеян в последнее время и выглядит неважно».

***

- И как твои успехи? – не успел Билл зайти в студию, как к нему подкатил Дэйв со всё той же гаденькой улыбочкой, - А мальчик – супер, да?

- Отвали.

- Ох-ох-ох, какие мы благородные! – всплеснул руками про, - Может, ты всё таки сделаешь мне одолжение и появишься уже с ним где-нибудь?

- Ищи другую кандидатуру.

- Что, не удалось? А я говорил, что мальчик не ляжет под тебя. - гоготнул Йост, выводя Билла ещё больше. Не видя смысла продолжать дальше эту беседу, и чувствуя, как настроение опускается ниже последней отметки, Каулитц резко развернувшись на сто восемьдесят градусов, покинул помещение громыхнув дверью, и оставляя негодующего Дэвида, который орал ему вслед, что сейчас должна быть запись, а они не работали уже дней десять. В коридоре Билл столкнулся с остальными ребятами, с которыми даже не счёл нужным поздороваться. Они проводили его недоумёнными взглядами, а когда одна из дверей распахнулась, и из неё выскочил красный, как рак, продюсер, они поняли, что у «звезды» снова ПМС, чему были рады, поскольку это означало ещё один свободный день.

- Ты что вообще себе возомнил, бля*?! Чтобы через полчаса был тут, иначе…

- Что иначе? - монотонно отозвался в трубку Билл, - Иначе ты снова станешь продюсером, которому некого двигать? Или вые*ешь меня, как делал это раньше? А может, ещё закажешь меня – это будет тебе отличной рекламой: «В Universal снова скандал! Известный артист Билл Каулитц был найден застреленным в собственной квартире. Его продюсером был сам Дэвид Йост, чьим подопечным мечтают стать сотни! Кто-то хладнокровно расчищает себе дорогу!» - ты только представь себе этот заголовок, Дэйви!

- Заткни пасть! – заорал Дэвид. Он бы продолжал орать, если бы Билл, болезненно поморщившись, не отключил телефон, всё так же безразлично глядя на мелькающий за окном такси город.

- Ненавижу вас всех. - произнёс он в никуда.

***

- Сын, нам нужно поговорить. Открой мне, пожалуйста. – Симона тихо постучалась в дверь.

Том сразу открыл, потупив взгляд, пропуская мать в комнату. Он сконфужено кутался в толстовку, хотя в комнате было очень тепло. – Прости, мам. Я не хотел тебя обидеть. – Том посмотрел Сиомне в глаза, а ей показалось, что её сердце перестало биться – его глаза были похожи на бездонные колодцы, сухие и безжизненные.

- Перестань, мой маленький, перестань.

Они обнялись. В полной тишине комнаты слышались только редкие всхлипывания и тихие вздохи. Прижимая к себе своё дитя, женщина пыталась подобрать какие-то слова, чтобы начать разговор, но Том первым нарушил молчание, длиною в две недели.

- Мама, я хочу тебе что-то рассказать. Я очень прошу тебя постараться меня понять. И я заранее прошу твоего прощения, что я не такой, как тебе хотелось бы. Я…

- Что ты говоришь, Том? – женщина прервала его, взяв в ладони его лицо, – Как это - не такой? Ты разве не знаешь, что для нас с отцом ты самый лучший? И не только для нас, у тебя столько друзей, ты прекрасно учишься, у тебя множество достоинств, ты умный, талантливый, честный и добрый. Скажи… это… это Билл?

Том тихо кивнул, давая ей возможность спрашивать – так было легче. Спрашивать о том, как она догадалась, было глупо.

- Вы… Ты любишь его?

Том снова кивнул, зарываясь лицом в её пышные волосы с медным отливом, и крепче прижимаясь, чувствуя себя защищённым, будто бы ему пять лет. J`adore. Вот уже несколько лет Симона пользовалась этими духами, которые ассоциировались у Тома с солнцем, июнем и цветущим полем. Со спокойствием.

- А он? – чуть тише спросила мать.

- Я не знаю… - ещё тише.

- Что произошло? – почти шёпотом.

- Он… мы… - еле слышно.Тому вдруг стало страшно стыдно за то, что он трусил и молчал, заставляя любимую маму страдать в неизвестности, так по-детски скрывать правду, надеясь, что она не догадывается, что не видит и не понимает. Ведь это же мама, которая всегда поймёт и не перестанет любить. Оказалось, что она знала и видела всё, только не спрашивала. Но теперь он не представлял, как рассказать ей о том, что собственно происходит, отчего он такой сейчас.

- Тогда, когда ты уезжал на два дня, ты был у него?

- Да.

- Это началось после берлинского концерта?

- Да.

- Ты переживаешь из-за того, что это необычные отношения, или есть какие-то ещё причины? – Симона смотрела прямо в глаза серьёзным, озабоченным взглядом.

- От него с тех пор никаких вестей.

Еле сдержав, рвавшийся из груди тяжёлый вздох, подталкиваемый слезами, Симона присела на кровать, а вслед за ней и Том. Сначала они просто сидели молча, держась за руки, даже не глядя друг на друга.

- Ты не можешь с ним связаться - позвонить или написать? Или… пойми, Том, он и не должен ничего, ты всегда был решительным мальчиком, чувства – не объяснение бездействию. Даже если ты обидел его чем-то, то всегда можно выяснить. Ты же взрослый парень, и думаю, лучшим способом будет повести себя, как взрослый.

- Мама, но я… в общем, я не знаю, но по-моему роль парня у него, и он старше. Для меня вообще непривычно то, что происходит. Я не знаю, как себя вести. - отняв лицо от ладоней, Том посмотрел на мать растерянным взглядом.

Перед Симоной встала необходимость объяснить сыну то, в чём она абсолютно не разбиралась. Одно дело рассказать о том, как правильно повести себя с девушкой, с другом. И в данный момент она абсолютно не представляла, что именно должна сказать сыну.

- Пойми, Том, - Симона решила импровизировать на ходу, руководствуясь исключительно понятиями общечеловеческих отношений, - это не имеет абсолютно никакого значения, кто старше, а кто младше, также как и то, какую роль друг для друга вы играете в ваших отношениях. Важны сами отношения, для сохранения которых, иногда нужно проявить мягкость и уступчивость. Если он обижен, то ты можешь попросить прощения, ты ведь не думаешь, что только твой отец задабривает меня подарками после наших перепалок? – она улыбнулась, погладив Тома по спине. – Ты пытался ему написать или позвонить?

- Он просил не звонить ему просто так. - задумчиво ответил Том, глядя в окно на падающие хлопья. – А писать… я написал ему на следующее же утро, но он ничего не ответил.

- И ты не пытался сделать это снова?

- Пытался, но я не знаю, как и что писать, всё кажется слишком глупым, а вдруг он вообще не вспоминает меня? А вдруг он…

- Если всегда рассуждать «а вдруг?», не будет ничего. Вы так и будете прятаться друг от друга. Вы должны выяснить.

- Мамааа… - протянул Том. – Это не те отношения, где можно рассчитывать на вот такое простое решение. Мы не можем быть вместе, даже если очень захотим.

- Возможно, я чего-то и не понимаю, но если люди хотят быть вместе, то они находят выход из любой ситуации. Если нет – значит, они испугались, и страх оказался сильнее. Ты должен сделать всё, от тебя зависящее. Остальное покажет время.

- Но он – звезда, мам! – воскликнул Леманн, оторвавшись наконец от разглядывания занавесок, - У него таких, как я – тысячи! И они все будут счастливы быть с ним, стоит ему только пальцем поманить!

- Для них, - она сделала небрежный жест, - он – звезда. Для тебя же, он – Билл. К тому же, ты сам отвечаешь на свой вопрос – он звезда, точнее говоря, человек занятой и несвободный. У него может элементарно не хватать времени. Может, он в другом городе, на съёмках, или отдыхает, в конце концов? – сделав небольшую паузу, она продолжила, чуть сжав в тёплой ладони холодные пальцы сына. Почему ты с этим человеком, за что любишь его?

- То есть как? – Том удивлённо открыл глаза. Он никогда не думал – почему?

- А так. За что ты любишь Билла?

- Ни за что… Просто люблю.

- Вот об этом тебе стоит подумать. Тогда ты сможешь решить – что на самом деле тебя привлекает, и что именно ты испытываешь к нему. Нужно учиться идти на уступки, если это – единственный способ.

- Я попытаюсь. Мама? – Том развернулся к ней, взяв за обе руки, - Я люблю тебя, очень.

- И я тебя. – коротко чмокнув сына в лоб, Симона встала и быстро вышла. Обоим сейчас нужно было побыть наедине с собой. Обоим было о чём подумать и многое принять.

Проследив за удаляющейся фигурой матери, Том взял в руки телефон. Звонить Биллу было бы слишком смело, поэтому он решил ему написать, но это потом, а сейчас ему почему-то захотелось позвонить Элке. Она звонила ему около недели назад, но он был явно не в состоянии что-либо соображать и быстро закончил разговор, сославшись на головную боль. Было неудобно перед девушкой, и теперь он решил исправить это.

- Привет, Элке, - прости, что тогда так оборвал разговор, я …

- О, Том! Я так рада слышать тебя, - радостно отозвалась на том конце

девушка, - А сейчас как ты?

- Да так себе, слушай, может, просто сходим куда, прогуляемся?

- С удовольствием!

- На машине или пешком?

- Лучше пешком, такой красивый снег сейчас.

- Тогда через час у памятника.

«Красивый снег» - словно пробуя на вкус это словосочетание, Том нажал на отбой и вытянулся на кровати. Голову нещадно рвали мысли. Хотелось спать, но в то же время пора было собираться.

Ровно в четыре, как они и договорились, Том был уже у памятника. Он пробыл там около пяти минут, пока вдалеке не появилась хрупкая фигурка.

- Привет ещё раз! О боже! – её глаза забегали по лицу Леманна, - Том, ты так неважно выглядишь… болел? – она с искренним участием смотрела на него, раздражённо хлопая ресницами, пытаясь смахнуть снежинки.

- Можно и так сказать, - грустно улыбнулся парень. – В какую сторону пойдём?

- Туда.

Молодые люди гуляли и болтали обо всём. Зачем позвонил именно ей, Том и сам не мог понять, но определённо Элке его не раздражала. Они обсудили кучу разных вещей, включая какие-то моменты из детства, а также выяснилось, что в поп-музыке она плохо разбирается, как, собственно, и в роке, отдавая предпочтение джазу и классике. О группе Monsun, соответственно, она знает очень отдалённо, и Тома это обстоятельство немного огорчило, ощущалась настоятельная потребность поговорить с кем-нибудь о НЁМ, но этого явно не получалось. У большинства его однокурсниц от одного имени «Билл Каулитц» случался обморок или вырывался восторженный визг, а Элке его попросту не знала. «У меня есть мама для этого» - подумал Том и перевёл разговор на другую тему.

Через какое-то время они, изрядно подмёрзнув на улице, сидели в тёплом уютном кафе, пили кофе с тирамису. Вернее, тирамису ела только девушка, а Том пил третью чашку кофе, нервно покручивая в руках изящную позолоченную ложечку.

- Что происходит, Том? Ты сам не свой. Проблемы?

- Можно и так сказать. – Том немного помедлил, - А почему вы переехали сюда? Как ты вообще без друзей, на новом месте?

- Да, собственно, там всё и осталось по-прежнему. Брат всегда хотел преподавать, он добился направления сюда, а я… у меня были проблемы личного характера, я была счастлива уехать. - она грустно потупилась, собирая пенку со своего капуччино.

- Парень?

- Угу. Том?

- Да?

- А у тебя есть кто-нибудь?

И вот тут у Леманна возникло затруднение – зачем она это спрашивает? Правильно, сейчас скажет традиционное «Я хочу, чтобы ты был моим парнем» и дружбе конец. Но Элке прямо и открыто смотрела на него, а взгляд совершенно не подразумевал ничего из того, чего Том так опасался.

- На данный момент… ну как бы… не совсем, нет.

- А я вижу, что да. - чуть сощурившись, произнесла девушка, помешивая остывший кофе.

- Ты права. Просто я сам ещё не знаю, что это за отношения. Всё сложно.

- Это парень?

Леманн только открыл рот и снова закрыл, уставившись на Элке, которая внимательно смотрела ему в глаза. – Да, но…

- По тебе видно, если ты об этом.

- Что видно, что я – гей? – удивлению Тома не было пределов.

- Да нет, - она заливисто засмеялась,- видно, что ты влюблён. Ну, как бы, что твой ум кем-то занят. – Но также видно, что есть какие-то проблемы. - уже серьёзно продолжила она, - Прости, я не хотела задеть.

- Да нет, что ты, всё нормально! – расслабился Том.

- А ещё… ну ты не обижайся, просто парни-натуралы обычно ведут себя иначе.

- Ага. - только и смог выдавить Леманн и оба рассмеялись.

Посидев ещё немного, ребята обнаружили, что уже 20:36, а это означало, что они вместе уже часа четыре, но они пробежали, как одно мгновение. Том, как истинный джентельмен, проводил даму до её дверей. Элке хотела познакомить его с братом, но того не было дома, поэтому, быстро попрощавшись, они расстались и уже через полчаса Том был уже дома.

***

Все эти дни Каулитц решил посвятить себе любимому – спа, массажи, покупки – всё это заняло около недели. Он прочитал Томово письмо в тот же день, но не отвечал по причинам, известным только ему одному. И это было отнюдь не проявлением его звёздного пофигизма. Билл не знал, реально не знал, что делать с этим дальше. Он даже не представлял, что в этом мальчике будет столько живых эмоций, столько искреннего восхищения и, хотя об этом было рано говорить, какой-то безраздельной преданности. Они много говорили за те двадцать пять часов, что провели вместе. Из всего сказанного Томом, Билл понял одно – парень искренне верит в его искренность, талант и неординарность. Верит, что записывая новую песню он плачет, верит, что сам всегда пишет слова, верит, что Билл нежный и ранимый, а главное… и от этого Каулитц чувствовал себя последним скотом, всё его поведение было пронизано чувством нежности, осторожности и какого-то незримого желания защитить, спрятать от всего мира, закрыть собой, оградить от негатива. Том не говорил этого, но каждое его слово, каждый жест, были этим пропитаны. Том не был похож на всех тех, с кем приходилось ему сталкиваться до этого. А сталкивался он, в основном, либо с прилипалами, коих в его мире было достаточно, с которыми действительно очень легко знакомиться по проверенной схеме на закрытых вечеринках. Вторым видом «живых людей» были профессиональные проститутки. Других Билл попросту не знал.

Том не принадлежал ни к одним, ни к другим. Глядя на Билла восторженным взглядом, он в то же время не представлял собой тупого фаната, который считает, что у него, Билла, не макияж наложен, а просто он такой всегда. А такие встречались, причём, доходило до смешного: Однажды в Штутгарте, выйдя их турбаса, Билл собрался раздать автографы толпе фанаток, которые ждали его за два дня до прибытия. Сначала он был в тёмных очках, но потом снял их, и несколько девушек, как-то разочарованно посмотрев, попросили его… надеть очки снова, потому что фотографироваться надо, а он не в форме, как сказали девочки. Ну, и это был самый простой пример. В принципе, всё в жизни Каулитца было таким – снаружи всё замечательно и шикарно, а внутри… Он и сам-то не знал, что. Уже не знал. Поэтому сейчас, глядя на Тома, он вспоминал своё начало, свою инициативу и желание творить, смотреть, впитывать, воплощать и дарить.

Первые два дня, после уикэнда с Томом, Каулитц отсыпался, выходя только на кухню, чтобы съесть какой-нибудь фрукт или выкурить сигарету. Сказывалась усталость после мини-тура, Берлинской программы и съёмок клипа, который, кстати говоря, так снимать и не закончили. На третий день он проснулся уже бодрым, но обнаружил себя в ужасной форме, потому на ближайшие дни он запланировал все мероприятия, которые привели бы его в нормальный вид. Когда же и с этим всем было покончено, он решил собраться с мыслями и подумать – что ему делать дальше? Тур по Европе начинался через три месяца, нужно было как-то выкрутиться из ситуации, которую пытался создать Дэвид, а главное – решить, как дальше быть с Томом? А делать что-то нужно было, обманывать парня было невыносимо, но в то же время… Почему обманывать? Леманн Биллу очень нравился, и с этим было глупо спорить. Также, Билл действительно не помнил уже, чтобы он так кого-то хотел. Том пробуждал в нём все ведомые и неведомые животные инстинкты, а теперь, когда он познал вкус этого плода в полной мере, ему вовсе расхотелось смотреть куда-либо ещё. Если появлялись мысли о сексе, то перед глазами невольно всплывал образ этого сладкого мальчика с русыми дредами и карими глазами в обрамлении пушистых ресниц, придававших его образу неповторимой нежности. Он был абсолютным мальчишкой, но всё же, в нём было что-то хрупкое, такое мягкое и немного женственное. Это Каулитц считал противоречием, однако оно не мешало ему постоянно вспоминать, как парень отвечал на его поцелуи, как обвивал его своими руками, пытаясь дотронуться до каждого участка его тела. То, как Том стонал, поддаваясь его движениям, обхватив длинными стройными ногами его талию, как ласкал его. То, как гладил его потом кончиками своих длинных, тонких пальцев. Как шептал нежные слова на ухо, чуть касаясь прохладной мочки горячими губами. Всё это Билл не мог выкинуть из головы, хотя отчаянно пытался. Он прочитал его письмо, но отвечать элементарно не было сил. Снова написать два слова? И это в ответ на такое чудесное, наполненное светлыми чувствами послание? А писать больше… Билл не знал, что писать. Ему нужно было самому разобраться со своими мыслями. А для этого нужно было время.

Ещё через два дня Билл понял, что паузу сделать было довольно умным решением. Хорошо, что она была естественной, хотя ему хотелось просто пообщаться с парнем, просто получить ещё пару таких вот восторженных писем. Но что-то удерживало. Потом позвонил Дэйв и сказал, что неплохо бы уже и в студии появиться. Во-первых голос не дописали, а во-вторых на раскадровке забраковали пару сцен, отчего их нужно было переснимать, плюс окончание клипа.

После того, как Билл бросил трубку, так и не договорив с Йостом, он направился домой, отправив охранника в супермаркет, чтобы пополнить свой бар. Получив долгожданные бутылки, Каулитц откупорил ту, в которой плескалась дорогая, светло-коричневая отрава, и стал пить прямо из горлышка. Хотелось расслабления и какой-нибудь подсказки. И хотя он прекрасно знал, что алкоголь убивает последние, оставшиеся в живых, клетки серого вещества, он, тем не менее, не мог отказать себе в удовольствии. Тем более, что самым опасным был не высокоградусный напиток, а те белые кристаллики, что Каулитц достал с полки. Когда от бутылки осталась половина, и виски «с секретом» уже напрочь лишил возможности ясно мыслить, Билл, хватаясь то за спинки кресел, то за комод и подоконник, подошёл к окну, глядя серый городской пейзаж. «Spring nicht» - пронеслось в голове, и Билл пьяно захихикал.

- Ты такой… ты невероятный, Билл…

Да ну?