Может ли социология, представляющая собой в высшей степени секуляризованный подход к проблемам человеческой жизни, сотрудничать с теологической мыслью?

Здесь сразу же возникает другой важный вопрос, кото­рый касается характера сотрудничества между теологом и социологом. В какой степени теолог может разделять экспе­риментальный подход социолога к ценностям? Если придер­живаться радикальной точки зрения на то, что христианские ценности вечны и заранее установлены, то для такого сотруд­ничества остается немного шансов. Только если для экспери­ментаторства в области оценок остается ограниченное поле деятельности, только тогда возможно использование социоло­гического подхода. Нет смысла скрывать трудности, возника­ющие в этой области, поэтому, чтобы как можно полнее обри­совать смысл этого конфликта, я представлю социологичес­кий подход в его наиболее радикальной форме.

Социология по своему историческому происхождению обладает, вероятно, наиболее секуляризованным подходом к проблемам человеческой жизни. Она черпает свою силу из имманентного, т. е. нетрансцендентного подхода к человечес­ким делам. Она не только избегает апеллировать к Богу как объяснительному принципу всех вещей, каковы они есть или какими должны быть, но и не прибегает к абсолютной сверх­человеческой сущности. Это становится особенно очевидным, когда речь заходит о ценностях. Философ-идеалист, даже будучи атеистом, всегда ссылается на определенные ценнос­ти, являющиеся вечными сущностями в платоновском смыс­ле. Социолог был бы непоследовательным, если должен был бы начинать с признания того, что определенные ценнос­ти находятся вне исторического социального процесса. Зада­ча социолога состоит в том, чтобы выяснить, насколько раз­нообразие социальных феноменов, включая преобладающие ценности, зависит от меняющегося социального процесса.

[517 ]

Ему показалось бы неразумным и методически непоследова­тельным исключать определенные явления из области социо­логического объяснения. Он не согласился бы с предположе­нием о том, что некоторые феномены с самого начала свя­щенны и потому закрыты для социологического подхода, в то время как светские процессы для него более доступны. Так думает тот, кто понимает, что у социологии можно многому научиться, но при этом боится выступить против религии, от­давая ее во власть эмпирического анализа. Опасность этого половинчатого решения состоит, во-первых, в том, что оно ломает динамический elan⁵⁴ социологического подхода, со­стоящего в радикальном исследовании действующих в исто­рии социальных сил и, во-вторых, что нельзя с уверенностью заранее сказать, что может быть охвачено эмпирическим ана­лизом, а что нет. С моей точки зрения, гораздо умнее и чест­нее будет позволить социологам развивать свои понятия, ги­потезы и методы во всей их полноте и посмотреть, как далеко они могут продвинуться. Что касается теологов, то будет ра­зумнее позаимствовать у них то, что кажется очевидным в свете их интерпретации, и попытаться понять вместе с ними весь спектр человеческого поведения и оценок как проблемы индивидуального и группового приспособления. И лишь тогда, когда метод использован до конца, он автоматически обнару­живает свою ограниченность. Тогда-то станет ясно, насколько человеческое поведение и ценности можно понять в рамках функциональных категорий и где необходимо выйти за эти рамки.

Поэтому предложенный метод сотрудничества между социологией и теологией кажется более последовательным и эффективным, чем ранее указанный половинчатый. Конечно, такое сотрудничество стало возможным лишь в конце эры либерализма, когда крайний рационализм истощился и стала очевидна ограниченность различных типов рационального анализа человеческих отношений. Доведя социологический анализ до его конечных результатов⁵⁵, социолог сам видит, где необходимо привлечь другие подходы для дополнения полученных им данных. С другой стороны, философия и тео­логия без знаний, получаемых с помощью социологического анализа, имеют дело с картиной мира, лишенной наиболее характерных для современности проблем и явлений.