Предыстория дрейфа

Материал нашел и подготовил к публикации Григорий Лучанский

Цель книги

«В своей книге я старался возможно подробнее описать не только наши успехи, но и наши ошибки, не только наши достижения, но и наши недостатки. Я пытался рассмотреть историю дрейфа «Седова» с практической, конкретной стороны, проанализировать морские операции, ей сопутствующие.

В работе над этой книгой мне помогали литератор Юрий Александрович Жуков и научной консультацией – профессор Николай Николаевич Зубов, которым приношу свою благодарность».

Постановление Совнаркома СССР от 28 марта 1938 г. о вынужденной зимовке арктического флота 1937-38 гг.

Вынужденная зимовка арктического флота в 1937 году была настоящим бедствием, поэтому в соответствующем Постановлении Совнаркома говорилось о причинах, его породивших:

«Совнарком СССР считает не случайным, при настоящем положении в руководстве Главсевморпути, тот недопустимый факт, что почти половина транспортных судов и почти весь ледокольный флот Главсевморпути зазимовал и дрейфует во льдах, находясь ввиду этого под угрозой гибели.

Причинами столь тяжелых ошибок Главсевморпути в навигацию 1937 года, а также причиной ряда других существенных недостатков в работе Главсевморпути являются: плохая организованность в работе Главсевморпути, наличие самоуспокоенности и зазнайства, а также совершенно неудовлетворительная постановка дела подбора работников Главсевморпути, что создало благоприятную обстановку для преступной антисоветской деятельности вредителей в ряде органов ГУСМП».

Предыстория дрейфа

«Георгий Седов», попавший в дрейф одновременно с ледокольными пароходами «Садко» и «Малыгин» не готовился к его выполнению.

Ледокольный пароход «Георгий Седов», как и остальные суда, зазимовавшие среди льдов, попал в ледовый дрейф случайно и не мог считаться базой научно-исследовательской экспедиции. Когда ледокол «Ермак» пробился к дрейфующему каравану и освободил из ледового плена «Садко» и «Малыгин», «Георгий Седов» вынужден был продолжать дрейф в одиночестве, так как поломка руля лишила его возможности следовать за ледоколом.

«Но вскоре все элементы случайности быстро сошли на нет: наш коллектив сразу же понял, что с этого момента мы несем всю полноту ответственности перед родиной за максимально полноценное использование всех возможностей для научных наблюдений. Правда, мы далеко не были уверены в том, что «Седов» со своими прямостенными железными бортами продержится в дрейфе достаточно долго. Но даже в том случае, если бы нам пришлось покинуть корабль и перейти на лед, мы считали бы своим долгом сделать для науки максимум возможного до того, как нас сняла бы спасательная экспедиция: советскому моряку не свойственно равнодушие, узкокастовый эгоизм, и он не считает себя вправе пройти мимо интересных малоисследованных отраслей знания, если может хоть чем-нибудь их пополнить».

«Бесспорно, тема о причинах вынужденной зимовки арктического флота в 1937 году заслуживает глубокого исследования (кстати сказать, до сих пор такого исследования еще нет). Естественно, что мои суждения по этому вопросу не могут претендовать на непогрешимость, – они субъективны и отражают ту точку зрения, которая складывалась у меня в период плавания, а затем дрейфа, на основании непосредственных наблюдений. Надо полагать, что дальнейшие исследования смогут пролить более полный свет на события, развернувшиеся в Арктике осенью 1937 года, и помогут извлечь уроки из этих событий».

Экипаж

Бадигин и Токарев перешли на «Георгий Седов» весной 1938 года с «Садко», Ефремов – тогда же с «Малыгина». Им пришлось заменить командиров, вывезенных на самолетах. В значительной мере случайно сложился и рядовой экипаж «Георгия Седова», оставленный на корабле на время самостоятельного дрейфа. Доукомплектование экипажа происходило из состава «Садко» и «Малыгина» в большой спешке: корабли торопились выйти из льдов. Поэтому было крайне трудно отбирать людей для участия в дальнейшем дрейфе. Часть команды была принята осенью 1938 года. «Среди нас не было специальных научных работников. Все мы были рядовые моряки советского арктического флота, а некоторые члены экипажа вообще впервые очутились в Арктике. Вот данные о моих спутниках:

Андрей Георгиевич Ефремов, старший помощник капитана. Родился в Сретенске в 1908 году. Шестнадцати лет отправился в первое плавание по морю практикантом на пароходе «Индигирка». Окончив Владивостокский морской техникум, много и долго плавал штурманом. В 1933 году окончил Институт инженеров водного транспорта. В 1935–1936 годах работал на «Красине» вторым помощником капитала. В 1937 году Андрей Георгиевич плавал на «Малыгине» гидрографом-навигатором и руководил практикой студентов.

Дмитрий Григорьевич Трофимов, старший механик и парторг корабля. В 1934 году был награжден орденом Трудового Красного Знамени за участие в сквозном походе ледореза «Литке» по Северному морскому пути с востока на запад. Осенью 1938 года, когда «Ермак», на котором Дмитрий Григорьевич работал четвертым механиком, пробился к нашему дрейфующему каравану и экипаж «Седова» пополняли за счет команды ледокола, мне рекомендовали его так: «Вот человек, который из тридцати двух лет своей жизни шестнадцать провел на реках и морях».

Виктор Харлампиевич Буйницкий, геофизик и астроном экспедиции. Родился в Чите в 1911 году. Окончив в 1931 году Читинский лесотехнический техникум, в течение ряда лет работал лесоустроителем в дальневосточной тайге. В последние годы учился в Ленинградском гидрографическом институте Главсевморпути. В 1937 году участвовал в высокоширотной экспедиции на «Садко» в качестве гидрографа. Оставшись на зимовку, продолжал учебу в дрейфующем филиале Гидрографического института и к весне 1938 года сдал зачеты за пятый курс. 29 августа 1938 года перед выводом из дрейфа «Садко» был переведен на «Седов».

Александр Петрович Соболевский, судовой врач. Родился в 1905 году в г. Городке в Белоруссии. В 1927 году окончил школу старших лекарских помощников при Ленинградской военно-медицинской академии. Восемь долгих лет проработал лекпомом в пограничном отряде на южной границе. В 1936 году Александр Петрович поступил в Ленинградский медицинский институт, а год спустя, во время летних каникул, он решил познакомиться с Арктикой. С этой целью поступил на «Седов» судовым врачом, рассчитывая вернуться к началу занятий в институт. Но действительность внесла существенную поправку в его планы, и ему пришлось пропустить три учебных года.

Сергей Дмитриевич Токарев, второй механик. Родился в 1906 году в городе Вольске на Волге. Воспитывался в детском доме. Рано начав трудовую жизнь и сменив несколько специальностей, он к двадцати пяти годам был уже старшим машинистом ледокола «Ленин». С тех пор он почти все время плавал в Арктике. Мы познакомились с Сергеем Дмитриевичем в 1937 году на «Садко», где он работал старшим машинистом. «Седов» был ему хорошо знаком – он проработал на нем с октября 1936 года по февраль 1937 года также старшим машинистом. Поэтому, когда весной 1938 года началось укомплектование командных кадров «Седова», я предложил Сергею Дмитриевичу перейти вместе со мной. Он согласился, и оба мы в этом ни разу не раскаивались.

Всеволод Степанович Алферов, третий механик. Родился в 1908 году в деревне Якунивской Архангельского уезда, в крестьянской семье. С пятнадцати лет плавал в Белом море – сначала коком, потом кочегаром. На «Седов» он поступил в 1933 году, также кочегаром. Два года спустя Всеволод Степанович стал машинистом и в совершенстве освоил машину корабля. Осенью 1938 года он был назначен третьим механиком.

Александр Александрович Полянский, старший радист. Родился в 1902 году в Вологде. Один из опытнейших операторов Арктики. Его «радиопочерк» знаком всем радистам полярных станций. Работает он по своей специальности с 1921 года.

Николай Михайлович Бекасов, радист. Родился в 1913 году в Ленинграде. В 1937 году окончил Ленинградский морской техникум по специальности радиотехника и радиооператора. Затем он поступил на «Ермак» радистом. 29 августа 1938 года перешел на «Седов».

Дмитрий Прокофьевич Буторин, боцман. Родился в 1908 году в селе Долгощелье, в семье помора. С четырнадцати лет ловил рыбу и бил морского зверя на Белом море. На «Седов» поступил в 1933 году и с тех пор непрерывно плавал на нем матросом. Летом 1938 года был назначен боцманом, а позднее четвертым помощником капитана.

Иосиф Маркович Недзвецкий, машинист первого класса. Родился в 1908 году в Могилеве. С пятнадцати лет добывал деньги собственным трудом, работая то чернорабочим, то слесарем, то мотористом. На корабль попал впервые весной 1937 года, когда был назначен на «Ермак» машинистом. 29 августа 1938 года перешел с «Ермака» на «Седов».

Николай Сергеевич Шарыпов, машинист первого класса. Самый молодой участник дрейфа – родился в 1915 году в Архангельске. В 1933 году окончил Архангельскую школу морского ученичества по машинному отделению и с тех пор работал в Арктике: собирал птичьи яйца на Новой Земле, работал рулевым на моторном катере, плавал матросом на «Садко». В 1934 году перешел на «Седов» – сначала дневальным, а потом кочегаром. В августе 1938 года был назначен машинистом и прекрасно освоил эту специальность.

Иван Иванович Гетман, кочегар. Родился в 1913 году в городе Нежине. Впервые пошел в Арктику в 1938 году на «Ермаке». До этого Гетман успел сменить немало различных специальностей. На «Ермаке» Гетман работал камбузником. 29 августа 1938 года он в числе других перешел на «Седов».

Ефрем Иванович Гаманков. Родился в 1912 году в селе Робчики Западной области. Ему удалось лишь один год проучиться в сельской школе. Затем он работал батраком, рабочим на лесоразработках. С морем Гаманков познакомился в 1934 году, когда его приняли на ледокол «Таймыр» кочегаром. В 1938 году он поступил на «Ермак» матросом, откуда 29 августа перешел на «Седов».

Павел Власович Мегер, кок. Родился в 1912 году в Одессе. В течение ряда лет плавал на различных кораблях в Черном море. Весной 1938 года Мегер перебрался в Мурманск, поработал несколько месяцев кочегаром на рыбном тральщике и затем поступил камбузником на «Ермак». 29 августа 1938 года перешел на «Седов».

Таким образом, экипаж «Седова» был составлен из самых различных по квалификации и по характеру людей. Но в нашем коллективе это различие постепенно сгладилось. И те, кто обладал солидным арктическим опытом, и те, у кого такого опыта вовсе не было, работали плечом к плечу, не смущаясь неизбежными неудачами, не падая духом при поражениях, учась на ошибках».

Размещение экипажа на «Георгии Седове»

«В первые же дни надо было разместить наше пополнение на корабле. Началось всеобщее «переселение народов», вызвавшее большое оживление. В бывшем красном уголке, превращенном за полгода до этого в кубрик, из «старожилов» остались только Буторин и Шарыпов. К ним присоединились Гаманков, Гетман и Мегер. Молодежь сразу же подняла веселый шум и гам. С первого же взгляда можно было безошибочно угадать, что весельчаки Гетман и Мегер быстро завоюют пальму первенства на долгих зимних вечерах у камелька. В запасе у них было столько историй и приключений, что на каждый случай они находили подходящий или неподходящий пример из собственной практики, и громкий хохот оглашал кубрик.

Алферов перенес свои вещи в каюту, в которой раньше жили Токарев и Розов. Вместе с ним здесь поселился Недзвецкий. Правда, в этом помещении не было отдельного камелька, но оно обогревалось дымовой трубой, идущей от самодельной печи, которая стояла в кают-компании.

Трофимов и Токарев заняли пустовавшую целый год каюту старшего механика. С присущей людям этой специальности хозяйственностью они довольно быстро привели ее в превосходное состояние. Здесь был установлен новый камелек.

Теперь оставалось подготовить помещение для Буйницкого. Надо было предоставить возможно лучшие условия для работы единственному на корабле профессиональному научному работнику. На «Садко» он вынужден был жить в общем кубрике со всей командой, в то время как для его работы совершенно необходимо иметь отдельный угол, где он мог бы сосредоточиться над своими вычислениями.

Разобрав дощатые переборки, мы соединили две каюты, в которых когда-то помещался старший помощник капитана, с третьей, где находилась раньше канцелярия. Получилась солидная «квартира из трех комнат», которая и была предоставлена Буйницкому. «Квартиру» эту, конечно, нельзя было назвать очень обширной: общая площадь всех трех кают не превышала 15 метров, но все же теперь Буйницкий мог спокойно работать.

К Буйницкому пристроился Бекасов. Он занял соседнюю каюту, ранее принадлежавшую второму помощнику. Проломив переборку, Буйницкий и Бекасов соединили оба помещения, поставили камелек, быстро привели свои апартаменты в порядок, и через два-три дня каюты выглядели так, словно хозяева живут здесь уже целую вечность.

В крохотном закоулке каюты Буйницкого они разместили письменный стол и кресло. Это был «кабинет». Здесь на гвоздиках висели малица, бинокль, фотоаппарат. Украшением каюты служил давно уже бездействовавший электрический вентилятор, напоминавший владельцу об утраченных удобствах цивилизации.

Остальная часть этого помещения была занята койкой, полками с книгами и камельком.

На столиках у Бекасова и Буйницкого сразу же появились графинчики с клюквенным экстрактом, который они, не в пример прочим участникам зимовки, очень почитали. Этот неимоверно кислый напиток только при очень большой доле воображения можно было принимать за пиво, вкус которого мы уже забыли за полтора года.

Помещение бывшей канцелярии, вход в которую был завешан одеялом, благородно переименованным в портьеру, представляло собой святая святых нашего молодого научного работника. Там было решено поместить хронометры и драгоценный маятниковый прибор Венинга Мейнеса, предназначенный для гравиметрических наблюдений. На «Садко» этот прибор находился в неотапливаемом помещении и был подвержен резким температурным колебаниям. Здесь же удавалось хранить его при относительно ровной температуре – плюс 9 – 12 градусов».