История, которую рассказал одноногий шинкарь 3 page

Полиглот вдруг обреченно всхлипнул и затравленно посмотрел на своих спасителей:

— Кажется, я уже рассказал…

Мила и Ромка с огромным трудом удержались, чтобы не засмеяться. Это наверняка обидело бы встревоженного Полиглота.

— Не трусь, Полиглот, — ободряюще улыбнулся Ромка. — Ничего она тебе не сделает. Ну, сам посуди, если она не может себя заставить замолчать, то как она может кого-то заставить говорить? А тем более по-тарабарски. Да она и заклинания-то такого не знает!

— Хорошо бы, если так, — неуверенно скривился Полиглот, сложив домиком свои пушистые, как меховые валики, брови. Вид у него сразу стал несчастный и даже обреченный, но при этом невероятно смешной.

Чтобы немного успокоить Полиглота, друзья принялись таскать ему со стола всякие вкусности, оставшиеся от ужина. Заодно наполнили и свои собственные животы, так что в конце концов не могли подняться со скамьи. Поэтому, развлекая Полиглота, у которого заметно поднялось настроение после дополнительной трапезы, допоздна сидели в столовой и вслух размышляли по поводу того, как здорово они насолили Алюмине, которая наверняка в этот вечер от злости и от голода кусала собственные локти.

Глава 2 Легенды Горангеля и секреты Берти

В воскресенье утром Мила проснулась рано. Солнце только взошло, и, пробиваясь сквозь разноцветное стекло, солнечные лучи разливались радугой в воздухе. Все еще спали, и комната была погружена в абсолютное безмолвие.

Первое, о чем подумала Мила, открыв глаза, это о вчерашней встрече с Лютовым у Часовой башни. После обеда у Барбариса и весело проведенного вечера в компании своих друзей Мила как-то забыла об этом. Но теперь ей вспомнилось все очень ясно. Мила никак не могла понять, почему из всех людей в этом городе именно он должен был узнать о том, что ее отослали в детдом. Ну почему он!? Наверняка все дело в его тетке. Ведь профессор Мендель была деканом и, наверное, о любом ученике могла узнать все, что угодно. Вполне вероятно, Лютов сам попросил ее об этом, потому что не мог простить Миле ее слова и хотел чем-нибудь ей ответить. Ну что ж, теперь он наверняка собой доволен.

Немного полежав без сна и терзая себя подобными мыслями, Мила решила, что будет лучше встать и заняться чем-нибудь более полезным, чем самоистязание.

Обеденный стол в столовой отличался полным отсутствием еды. Видимо, для завтрака еще было рановато. Под ажурной салфеткой в сухарнице Мила обнаружила овсяное печенье и, взяв одно, откусила. Внезапно ей пришла в голову идея: прогуляться к псарням и навестить Ригель. Она ведь собиралась это сделать, так почему не сегодня? Погода для прогулки просто отличная.

Дождавшись семи, Мила открыла дверь и вышла на улицу. Она спустилась от Львиного зева к реке и вдоль берега пошла в сторону усадьбы белорогих. В выходные дни ворота Думгрота были на замке, поэтому, чтобы попасть в усадьбу, нужно было обойти Думгротский холм и пересечь луг позади него. Что Мила и сделала, оказавшись сразу у псарни. Так было даже удобнее, поскольку не нужно было проходить через главные ворота «Конской головы».

Мила толкнула дверь и шагнула внутрь темного пыльного помещения. Сквозь маленькие квадратные окна вверху и слева и справа — бил солнечный свет, перекрещиваясь в центре сизой дымкой. На мгновение Мила застыла, наслаждаясь этим довольно необычным зрелищем, и, привыкая глазами к тусклому освещению, пыталась разглядеть Ригель. И тут что-то мокрое уткнулось ей в колено, и кто-то лизнул ногу.

Мила вздрогнула от неожиданности, но быстро сообразила, что это наверняка Ригель. Она опустила глаза: так и есть, Ригель вывалила из пасти синий язык, который в темноте вообще казался черным, и взглядом попрошайки смотрела на Милу, как будто точно знала: сейчас ей что-нибудь перепадет.

Мила при виде такой уморительной мины засмеялась:

— Привет, обжора!

* * *

Ригель с аппетитом уплетала овсяное печенье. Лохматая морда подпрыгивала то в одну сторону, то в другую, пока зубы дробили пищу с яростным усердием. Драконий хвост от удовольствия плясал по полу, подметая пыль и мелкие ошметки растительности и соломы, которые сюда случайно занесло.

— Ну, если ты так любишь овсяное печенье — я еще принесу, — сказала Мила. — Придется обделить Полиглота, но надеюсь, он будет не в обиде.

Ригель выглядела и устрашающе, и забавно. Если бы Мила вздумала сейчас забрать у псины печенье и еще вдобавок посмеяться, тогда конечно от забавности не осталось бы и следа. Алюмина уже успела убедиться в том, что с Ригель шутки плохи.

Хрясть!

Хрустнул очередной кусок в пасти драконовой собаки. Мила протянула руку и без страха погладила Ригель по мохнатой голове, почесав в придачу за ушами. Большие янтарно-карие глаза посмотрели на Милу с благодарностью. Высыпав на пол остальное печенье, Мила встала и пошла к выходу.

Возле дверей она остановилась и обернулась. Задние лапы, которые должны были бы принадлежать крупной рептилии, потоптались по полу, как будто в нетерпении перед очередной порцией.

Мила вышла из псарни. Яркое солнце, ослепляя, ударило ей в глаза. Осеннее солнце, палящее из последних сил перед наступлением холодных дней. На небе не было ни единого облачка: гладкая молочно-голубая равнина раскинулась над усадьбой «Конская голова». Внезапно что-то белоснежное мелькнуло над кромкой леса — какая-то белая птица и очень большая, судя по размерам.

Мила сильно зажмурилась, пытаясь спрятать глаза от солнца, а когда снова открыла их, к своему удивлению поняла, что видит рассекающего небесную равнину белого крылатого коня. Его снежная грива развевалась от встречного ветра, а ноги, подобранные к корпусу, застыли, как будто в прыжке. Конь взмахнул огромными оперенными крыльями, и Мила увидела всадника — светловолосого и очень красивого на фоне неба, окутанного солнечным сиянием. Это был Горангель.

Конь пролетел над усадьбой и, поравнявшись с конюшнями, стал опускаться. Белоснежные лошадиные ноги пропали в траве, потом замелькали сквозь стебли копыта, и конь, обогнув луг, легкой трусцой побежал в сторону Милы.

— Привет, Мила! — на ходу спрыгивая с лошади, воскликнул весь сияющий, сам точь-в-точь как солнце, Горангель. А Мила подумала: если все эльфы, когда их было много, были похожи на него, то мир, наверное, в те времена был совершенным.

— Привет, — ее голос прозвучал хрипло, и Мила поспешно откашлялась.

— Ты почему одна? Где твои друзья? — спросил Горангель, поглаживая чудесное животное по холке.

— Когда я уходила — они еще спали, — ответила Мила.

— Спали? — Горангель улыбнулся, и искристо-зеленые глаза, обычно похожие на драгоценные камни, засверкали звездочками, как миллионы галактик. — Вот сони! Спать в такое фантастическое утро — это злодейство. Они же его больше никогда не увидят!

Он бросил быстрый взгляд на своего крылатого коня и сказал:

— Познакомься, Мила, — это Беллатрикс. Она одна из пегасов Ориона, — Горангель нежно погладил морду лошади и тепло улыбнулся. — И самая прекрасная.

— А их что, много? — спросила Мила, восхищенно глядя в золотистые, обрамленные белым веером ресниц глаза Беллатрикс.

— Нет, не много, — ответил Горангель, — но небольшой табун есть.

Беллатрикс зафыркала, вскинув голову.

— Мне нужно отвести ее в конюшню, — сказал Горангель, успокаивая пегаса. — Если хочешь, подожди меня. Я провожу тебя к Львиному зеву, — он улыбнулся. — Я же куратор — мне полагается курировать.

Мила кивнула, и Горангель направился к конюшне Ориона. Она впервые видела летающих коней, но была уверена, что Горангель прав: Беллатрикс, должно быть, и впрямь самая прекрасная из них. Ее крылья были сложены, прижимаясь к туловищу, как крылья большой птицы: сильные, как у орла, и красивые, как у лебедя. А длинные стройные ноги грациозно ступали по траве.

Глядя им вслед, Мила почему-то подумала, что эта волшебная лошадь и не менее волшебный юноша-эльф со стороны похожи на двух лучших друзей, отлично понимающих друг друга.

Через несколько минут Горангель вернулся.

— Как успехи в чародейском мастерстве? — спросил он, когда они медленно пошли по траве вокруг Думгротского холма. — Получается?

Мила хотела просто сказать, что все хорошо, но тут вспомнила их с однокурсниками первый обед в Дубовом зале.

— Расскажи, — заглядывая ей в лицо и благодушно улыбаясь, попросил Горангель. — У тебя на лице написано, что ты вспомнила что-то забавное.

— Э-э-э, — нерешительно выдавила из себя Мила, неуверенная, стоит ли рассказывать ему такие глупости. Но в конце концов решила: будь что будет. — Ну-у-у, однажды мы с друзьями пытались превратить сосновую шишку в ступу. А она взяла и засыпала нас чешуйками — испортила обед. Получилось настоящее волшебство.

Горангель от всей души засмеялся. Если бы смеялся кто-то другой, подумала Мила, — выглядело бы как издевательство. А Горангеля ее рассказ просто развеселил, без всякой видимости взрослого превосходства.

— Наверное, — сказал он, улыбаясь, — нужно было попробовать какой-нибудь более легкий предмет.

— А, да! — согласилась Мила. — Мы тоже решили, что шишки — это очень опасно и нужно колдовать на чем-нибудь попроще.

Горангель рассмеялся еще громче.

— Вообще-то, я имел в виду ступу, — пояснил он сквозь смех. — Превратить шишку не в ступу, а во что-нибудь поменьше размером.

— А-а-а… — сконфуженно улыбнулась Мила и, почувствовав себя глупо, поспешила сменить тему: — А как высоко может взлететь Беллатрикс?

Горангель проницательно глянул на Милу, но разоблачать ее не стал.

— Очень высоко, — ответил он, — выше облаков.

— А там, наверху, страшно?

Горангель восторженно улыбнулся. Миле показалось, что он на миг вспомнил свои ощущения во время полета. Она тоже летала, но одно дело — в удобной ступе, а другое — верхом на крылатой лошади.

— Страшно только в первый раз, — ответил он, — а потом… Потом ты уже знаешь, что пегас никогда не скинет своего седока, потому что, когда ты с ним в воздухе, вы единое целое. Ты просто не можешь упасть — твой крылатый конь этого не допустит.

Мечтательный взгляд Горангеля, невероятно спокойный и мирный, заскользил по горам, и Мила невольно посмотрела туда же. Горные вершины купались в солнечном мареве, как будто вылитые из чистого золота. Трудно было себе в этот момент представить, что скоро наступит осень, и все вокруг окрасится в тоскливые серые тона.

— Пегас не просто служит человеку, для того чтобы носить его на себе, — продолжил Горангель. — Хотя, конечно, когда поднимаешься над облаками на спине крылатого коня — это уже кажется чудом. Но волшебство пегасов заключается не только в их крыльях. Каждый из них сам выбирает себе друга-хозяина и всегда сохраняет ему верность. Но самое волшебное качество — это то, что пегас всегда чувствует, когда он нужен своему хозяину и, где бы тот ни был, приходит к нему на помощь.

— И они все такие? — очарованная его голосом, спросила Мила.

— Все, — ответил Горангель, чуть склонив голову набок. — Даже Черный пегас.

— Черный пегас? — переспросила Мила с нескрываемым интересом.

— Ты никогда не слышала предание о Черном пегасе? — спросил Горангель.

— Нет.

Лицо Горангеля приняло загадочное выражение, а зеленые глаза опять стали похожи на драгоценные камни с их холодным светом.

— Черный пегас, — задумчиво повторил он еще раз, глядя прямо перед собой. — Фантом. Призрак. Возрождающийся из мрака с пробуждением зла. Согласно поверью, Черный пегас существовал со времен рождения света и тьмы. Много веков подряд он появлялся тогда, когда в волшебном мире возникал колдун, способный поколебать устоявшееся согласие. Кто-то сильный и темный. Кто-то, несущий большое зло.

Горангель сделал чуть заметное движение плечами.

— Никто не знает, как черный конь и его новый повелитель узнают друг друга. Может быть, это знание хранится в их темных душах?

Мила настолько прониклась рассказом о темных силах, что тень от холма, на котором стоял Думгрот, показалась ей страшным предвестником мрачных времен. Перед ее глазами мелькнули пустые, одинокие коридоры замка, наполненные гулким эхом. И это эхо уносит к сводам жуткие голоса злых духов. А кругом — ни одной живой души.

Потом Мила вспомнила, что сегодня воскресенье и коридоры замка действительно пусты. Разве что сторож время от времени прогуливается по этажам из одного крыла в другое. Подумав об этом, она сама себе показалась смешной.

— Похоже, я тебя напугал, — негромко сказал Горангель, и, повернувшись к нему, Мила увидела новую партию звездочек в его глазах. Он немного посмеивался над ней, но ей почему-то это не было обидно.

— Нет! — Мила чересчур поспешно качнула головой.

Горангель засмеялся, слегка откинув голову назад, и в попытке не поддаваться чарам его эльфийского смеха Мила заметила, как под прядями светлых волос мелькнуло заостренное ухо, кажущееся полупрозрачным. Тут она впервые подумала, что, всегда мысленно называя его эльфом, никогда не была уверена, что это на самом деле так. И сейчас ей представилась прекрасная возможность спросить об этом. Но, решив, что можно было бы и спросить, она тут же ощутила неловкость.

— Скажи… — голос Милы опять слегка охрип и она закхекала, почувствовав себя совершенно по-идиотски.

— Что? — на лице Горангеля было вежливое внимание.

«Ну вот, — подумала Мила, — теперь давай спрашивай. И пусть он думает, что любопытство — это не то качество, которым тебя обделили. В отличие от хороших манер».

— Скажи, а можно у тебя спросить…

— Правда ли, что я эльф?

Мила вскинула на него глаза, обескураженная тем, что он прочел ее мысли.

— Все об этом спрашивают, — пожал плечами Горангель. — Да, эльф, но только наполовину. Чистокровных осталось единицы. Никого, кроме своей матери, из эльфийского рода я не знаю. Но я чувствую свою причастность к тем, которые были до меня. Я всегда ощущаю родство с ними, их силу, их мудрость. Это внутри меня… Хотя они и были другими — более совершенными…

Мила помолчала. Она услышала в этих словах что-то такое, что ее взволновало. Правда, ей было не ясно — что именно.

— Эльфийский род уже почти исчез с лица земли, — Горангель сказал это совсем без грусти, как говорят о том, к чему давно привыкли. — В древних эльфийских манускриптах есть слова о Чаше Лунного Света, в которой хранится дух эльфийского рода. Там сказано, что, если эту Чашу найдет потомок древнего лесного народа — эльфы возродятся, — он чуть заметно вскинул плечи. — Не сразу. Может быть, для этого понадобятся многие сотни лет. Но они не уйдут навсегда.

Горангель устремил свой взгляд куда-то вдаль, сквозь пространство, и прочитал наизусть:

Будет новый рассвет —

В Чаше Лунного Света меркнет яркий луч.

Это время придет…

Но пока пусть хранит много лет

Силу древнего рода, который был прежде красив и могуч,

Прочный камень и скованный лед…

Потом он чуть приподнял брови, и взгляд его стал прежним.

— А если Чаша попадет в руки того, чьи помыслы охвачены тьмой, — продолжил он, — древняя эльфийская мудрость и сила сделают его всемогущим. Тогда великое добро принесет великое зло.

Горангель посмотрел на Милу и беспечно улыбнулся. Мрачное веяние его слов рассеялось.

— Так написано. В манускриптах. Но ведь это только предание. Как и то, что говорят о Черном пегасе.

— Значит, его на самом деле не существует и Чаши тоже? — спросила Мила.

Горангель вдруг остановился, глядя себе под ноги. Он наклонился, чтобы поднять что-то лежащее на траве, и, когда он выпрямился, в его руке Мила увидела шишку.

— Зачем гадать? Если мы даже о прошлом не все знаем наверняка, то пытаться разглядеть что-то в будущем — это пустая трата времени. Лучше внимательнее смотреть по сторонам. Можно найти кое-что полезное.

Он протянул вперед шишку и кивком показал на высокое дерево, в нескольких шагах от которого они стояли.

— Тысячелетняя секвойя, — сказал Горангель.

Мила посмотрела на дерево. Могучее, уходящее вершиной в небо, оно бросало длинную, почти неподвижную тень до самой реки. Густые ветви, обросшие длинными зелеными иголками, издавали душистый запах хвои. Мила вспомнила надпись на бирке своей шкатулки: «древесина — секвойя». Ствол этого дерева действительно был красновато-бурым, хотя и не таким ярким, как ее палочка.

— Смотри, — сказал Горангель, и Мила, бросив рассматривать дерево, повернулась к нему.

И чуть не ахнула, когда увидела, что шишка Тысячелетней секвойи парит в воздухе на расстоянии пяди от сложенной в виде лодочки ладони Горангеля. Она повисела так немного, потом, словно ведомая невидимым смерчем, закружилась юлой. Ее очертания будто бы смазались, превращаясь во что-то светящееся и искрящееся. Всего за нескольких коротких секунд ее размеры заметно увеличились, и вскоре Мила увидела в руке Горангеля настоящую шаровую молнию. Она не касалась его ладони, но выглядело так, как будто он ее держал, не отпускал от себя.

— Если не пытаться превратить шишку в ступу, — сказал Горангель, отводя руку с ослепляющим шаром в сторону, — то даже в ней можно обнаружить немного очень полезной магии.

Он вскинул руку, и шаровая молния оторвалась от его пальцев, устремившись в сторону громадного дерева, но, не достигнув цели, погасла, как перегоревшая лампочка. К ногам Милы упала обычная шишка.

— Эта молния — ненастоящая, человека она только временно парализует. А вот дереву может навредить, — пояснил Горангель. — Я бы показал тебе, как сделать то же самое волшебной палочкой, но у меня ее нет.

— Как нет? — Мила была ошеломлена.

Горангель улыбнулся и развел руками.

— А она мне не нужна. Все, для чего она может понадобиться, я могу сделать и без нее.

Мила смотрела на Горангеля со смешанным чувством непонимания и восхищения. Представить себе, что по своему желанию, без палочки и заклинаний, можно сотворить волшебство — было выше ее возможностей. Про мусорный бак, свалившийся на голову старого сторожа, она как-то забыла. Да и по правде говоря, она тогда и сама не поняла, как это получилось.

— Сила не в волшебных предметах — она в тебе, — сказал Горангель. — Как страх, ненависть или любовь. А мысль может быть более могущественной, чем слово. К сожалению, вы, люди, не всегда это понимаете.

После этих слов Мила поняла, чем эльфы отличаются от людей. Ей никто еще не говорил таких вещей. Мила восхищалась своими учителями, даже ее сверстники могли делать что-то такое, чего она не умела, — Ромка, например. Но это было не так уж и удивительно: просто они уже умели то, что ей только предстояло освоить. Но Горангель был не такой, как другие. Он был выше ее понимания.

* * *

Воскресный вечер Мила и ее друзья провели в компании Берти. Тимур, родители которого жили в Плутихе, рано утром отправился на сутки домой, и Берти остался один. Шипун в читальном зале, уже кем-то усмиренный, помалкивал, поэтому друзья без проблем обосновались на вечер там.

Ромка лежал на медвежьей шкуре и пытался волшебной палочкой оживить безжизненную голову медведя. Белка, обложившись книгами, зубрила домашнее задание. А Мила под чутким руководством Берти обучалась самой популярной настольной игре в Троллинбурге.

Доска «Поймай зеленого человечка» была похожа на большую бесформенную кляксу, сложенную из разноцветных квадратиков. На крайних квадратиках в странном порядке без всякой видимой логики стояли фигурки. Интереснее всего, что фигурки были живые. Зеленого человечка Мила узнала сразу. Ушастая зеленая фигурка с длинными лапами и без остановки бьющим о доску хвостом откликалась на имя Злюк. На стороне Злюка играло пять черных карликов и столько же черных вурдалаков. Поймать Злюка должен был стоящий напротив Белый Маг или же кто-нибудь из его приближенных — пяти красных гномов и пяти красных пегасов.

— Некоторые клетки, — объяснял Берти, — это трясина. Если попадешь на них, тебя засосет, и фигура вернется в самое начало.

— А как узнать, какие из клеток — трясина? — спросила Мила.

— Да кто их знает! — махнул рукой Берти. — Не забивай голову — давай играть.

Берти взялся играть на стороне Злюка, пояснив, что новичкам положено начинать на стороне Белого Мага. Как это ни странно, но первым засосало в клетку-трясину именно Берти, вернее, его черного вурдалака. Под неприличные звуки, словно смывали унитаз, вурдалака втянуло куда-то вниз. Но тут же он вынырнул на краю доски со стороны Берти.

К немалому удивлению Милы игра складывалась явно не в пользу Берти, но Берти не выглядел хоть чуточку озабоченным этим обстоятельством. Он бросал на доску ленивые взгляды и ловко жонглировал волшебной палочкой, перебрасывая ее через пальцы от мизинца до указательного, прихватывал большим и пускал палочку обратно.

— Берти, не играй волшебной палочкой, — беспокойно заерзала за соседним столом Белка, — а то станешь как гекатонхейры — безруким.

— Не ной, сестрица, — отмахнулся Берти, — ты отвлекаешь меня от мыслительного процесса.

При упоминании о гекатонхейрах Мила посмотрела на Шипуна. Тот, казалось, не обращал на ребят никакого внимания. Перед его носом в воздухе висела открытая книга, видимо, оставленная здесь кем-то из старших студентов, позаботившихся, чтоб Шипуну было чем заняться, кроме шипения. Вид у него был такой, как будто его очень интересует «Интеграция магических приемов», как значилось на обложке книги. Но судя по тому, что за все время их пребывания в читальном зале не прошуршал ни один листик — что обычно бывает, если их перелистывать, — Шипун с любопытством прислушивался к их разговорам, вместо того чтобы постигать интеграцию.

— Их что, сюда из Греции привезли? — спросила Мила, кивая в сторону гекатонхейра.

— Ага, — подтвердил Берти, переставляя Злюка через клетку. — Сюда из Греции вообще массу всякого хлама бесполезного подкинули.

Черные брови Шипуна, похожие на щетки для обуви, превратились в одну сплошную линию.

— Слышь, ты, шутник! — ворчливо прогнусавил он. — Ты у меня пошути еще и я пожалуюсь на тебя декану.

— Закройся! — бросил Берти, пододвигая черного карлика поближе к Белому Магу.

Мила переставила Белого Мага на несколько клеток вбок, подальше от карлика и нацелилась на Злюка. Пока Берти обдумывал следующий ход, она подняла глаза и посмотрела на гекатонхейра. Надзиратель читального зала не по-доброму смотрел в затылок Берти и вид у него был такой, как будто он обдумывал план мести.

— Та-а-ак… — задумчиво потер подбородок Берти. — Старую гвардию так просто не возьмешь…

Мила снова опустила глаза на доску. Одно из двух, решила она, — либо Берти проиграет через один ход, либо через два. А она и не ожидала, что в первый же раз выиграет. Впрочем, говорят, новичкам везет.

Ромка с Белкой оторвались от своих занятий, чтобы посмотреть, чем закончится партия.

— Н-н-да… — промямлил Берти, теребя пальцами волшебную палочку. — Эй, зелень! — крикнул он Злюку. — Ползи давай на F3.

Злюк обернулся к Берти, глядя на него так, точно тот не в своем уме.

— Ползи, ползи… — подгоняя, повторил Берти.

Злюк безнадежно махнул длинной лапой и послушно поплелся на указанную клетку.

Мила посмотрела на своего Белого Мага и сказала:

— D5.

Белый Маг погладил свой меч-посох и с довольным видом шагнул через клетку, поглядывая на дрожащего Злюка с явным нетерпением.

— Злюк, тебе каюк! — объявила Мила, с неприятным чувством ожидая, как ее Белый Маг будет рубить пополам зеленого человечка. Злюк вжал голову в плечи, а воинственная белая фигурка занесла меч над его головой.

— Фигушки вам, — вдруг сказал Берти и, направив на Злюка свою волшебную палочку, воскликнул: — Циркумфлексус хвост!

Длинный, как змея, хвост Злюка вздрогнул, подпрыгнул на доске и, взмывши в воздух, со свистом обвился вокруг длиннорукого Злюка. Растерянно выпучив глаза из орбит, зеленый человечек покачнулся и, потеряв равновесие, бревном упал на доску.

— Лежачих не бьют, — ухмыляясь, объявил Берти.

Белый Маг удивленно оглянулся на Милу, как бы спрашивая совета, что ему делать. Мила в ответ только пожала плечами, не зная, возмущаться ей или смеяться. Но, глядя на извивающегося червяком Злюка, пытающегося освободиться от пут собственного хвоста, она бы предпочла второе, потому что выглядело это очень комично.

— Берти! — заголосила Белка, пытаясь перекричать смех катающегося по полу Ромки. — Это же против всяких правил!

— Ой, не жми на совесть! — ответил Берти, очень довольный своей шуткой.

Мила тоже уже смеялась, а Белый Маг на доске пытался выглядеть очень серьезным.

— Так как рубить некого, то и каюк нельзя признать действительным, — сказал Берти, возобновив жонглирующие движения с палочкой. — А по сему ничья, други.

— Но это нечестно! — воскликнула Белка, переводя взгляд с Милы на Ромку, потом на Берти и обратно. — Это самое настоящее жульничество!

— А этот парень вообще отъявленный жулик! — громко сказал кто-то.

Сообразив, что это прозвучал тягучий, как волынка, голос гекатонхейра, Мила подняла на него глаза. То же самое сделали и все остальные, включая Берти.

— И врун! — в азарте еще громче сказал Шипун, заметив, что привлек к себе всеобщее внимание.

— Это ты кого обозвал вруном!? — возмутился Берти, угрожающе поигрывая волшебной палочкой и демонстративно приподняв повыше руку.

— И воришка, каких свет не видывал! — не унимался Шипун. — Знаю я все про твои делишки секретные.

Берти нахмурился и подошел к Шипуну.

— Это что же я такое украл, ты, гнусный поклепщик?! — сказал он, повышая голос.

— Ну не украл, так собираешься, — сказал гекатонхейр. — Не велика разница.

— Берти, о чем он? — спросила Белка, с сомнением косясь на брата.

Одно мгновение у Берти вид был растерянный, глаза странно округлились, как будто он что-то торопливо придумывал. Потом его брови угрожающе сошлись на переносице и зыркнув на Белку, он с оскорбленным видом воскликнул:

— Понятия не имею! — потом, повернувшись к Шипуну, добавил: — Сейчас превращу этого безрукого и безногого в безголового великана за вредность характера!

Он шагнул в сторону гекатонхейра.

— Эй-эй-эй! — завыл испуганный Шипун. — Только тронь меня, и я всем расскажу, как вы с твоим дружком патлатым половицы отдирали под бюстом Комарва Проклятого!

— Ах, ты… — задохнулся Берти.

— И еще обязательно скажу, что ты там искал! — поспешно закричал Шипун.

— Только попробуй! — прикрикнул Берти. — И я твою голову верну обратно в Грецию! Воздушным путем, понял!?

— Берти, — с нехорошим предчувствием глянула на брата Белка. — А что ты искал под бюстом Комарва Проклятого?

— Меньше его слушай, — посоветовал Берти. — Трещит как трещотка, что попало несет.

— Ничего не что попало! — возмутился гекатонхейр. — Вот возьму и прямо сейчас все расскажу. Тогда и посмотрим — попало или не попало!

Берти закипел, как чайник, сверля своего врага убийственным взглядом. Но Шипун почему-то от его взгляда умирать не собирался и тоже пыхтел, выпуская пар и нервно подергивая косматыми бровями.

— Эх! Не все лишние органы у него ликвидировали, — сокрушенно вздохнул Берти. — Один остался — язык. Ну, ничего, это я сейчас исправлю.

Он ринулся на гекатонхейра с такой скоростью, что Мила с Ромкой едва успели его сдержать.

— Не подпускайте его ко мне! — заголосил Шипун, поворачивая голову из стороны в сторону, словно ища спасения. — Уберите от меня подальше этого экзекутора! Убивают!!!

— Берти, не смей его трогать! — громко приказала Белка.

— А ну-ка дайте мне его сюда! — зарычал Берти. — Я превращу его нос в прищепку для рта!

Мила с Ромкой не отпускали Берти.

— Чего ты на него кидаешься? — спросила Белка. — Он может говорить, что ему вздумается, — она бросила предостерегающий взгляд на Шипуна. — Если это, конечно, приличные выражения. У него тоже есть права!

— Ага! — согласился Берти, перестав вырываться. — А самое главное, что у него есть право молчать. Потому что, как говорится, все сказанное им будет использовано против него.

Он высвободился из рук и снова двинулся в сторону Шипуна. Белка в испуге стала перед ним, не давая пройти.

— Спокойно! — дружелюбно сказал Берти, внезапно совершенно успокоившись, что почему-то очень странно повлияло на гекатонхейра — он растерянно заморгал.

Берти подошел к Шипуну и, вытянув шею к огромной физиономии, почти ласково прошептал:

— Ты же понимаешь, о чем я говорю, Гекусик?

Шипун громко сглотнул и послушно закивал. Берти выпрямился и, улыбаясь с чувством выполненного долга, засунул палочку в карман брюк.

— Вот и славно, — сказал он, поворачиваясь к ребятам. Он широко зевнул, похлопал себя ладонью по раскрытому рту и непринужденно сообщил: — Пойду-ка я спать, други мои.

И под пристальными ошарашенными взглядами Белки, Ромки и Милы ленивой походкой вышел из читального зала, не забыв напоследок помахать им рукой.

— Что это значит? — спросила Белка, глядя на друзей.

— Ну, — коварно улыбнулся Ромка, — если хочешь, можно узнать у этого, — он кивнул в сторону Шипуна. — Если на него хорошо нажать — расколется.

Шипун громко прокашлялся, но было непонятно, хотел ли он этим сказать, что вполне даже может расколоться или, наоборот, предпочтет помалкивать.

— Да, — согласилась Белка, растерянно переводя взгляд с двери на голову великана, — нужно его спросить.

— Лучше не надо, — с сомнением покачала головой Мила.

— Почему? — быстро спросила Белка.

— Берти узнает — и на одну голову из пятидесяти станет меньше, — пояснила Мила.