Добро пожаловать в свободный мир

В газете «Гардиан» за 17 июля 2003 года опубликована статья «Теперь мы – государство-сателлит», в которой журналисты Дэвид Ли и Ричард Нортон-Тейлор аргументированно доказывают, что Тони Блэр в конце концов не устоял перед Соединенными Штатами Америки и уступил им большую часть последних обломков британского суверенитета.

Журналисты подчеркивают, что Британия не вправе наводить, обслуживать и применять крылатые ракеты «Томагавк» без разрешения США, такое же ограничение последние полтора десятка лет распространялось и на ракетную систему «Трайдент» («независимых» ядерных средств устрашения у государства никогда и не было, деньги британских налогоплательщиков шли на оплату по меньшей мере одной спицы гигантского ядерного «зонта» США), всевозможные британские континентальные базы и некоторые базы, расположенные в других концах света. Примером может служить база бомбардировочной авиации на острове Диего-Гарсия в Индийском океане, откуда еще тридцать лет назад выселили коренных жителей и забыли в портах Восточной Африки. Говорится в статье и о том, что в штабе правительственной связи огромная масса денежных средств тратится на сбор разведывательной информации, а все данные предоставляются разведслужбам США – истинным поборникам бдительности, которые прекрасно выполнили свою работу, предотвратив кровавые теракты 11 сентября. В свою очередь, эти разведслужбы не обязаны сообщать нашей стороне имеющуюся у них информацию. В статье также отмечается, что Британия (и это прослеживается по последним решениям в сфере закупок и стандартизации оборудования) до такой степени стала винтиком чужой боевой машины, что уже не в состоянии вести войну без согласия и дозволения США, но при этом, разумеется, должна ввязываться в любые американские военные авантюры, если ее участие позволит представить нынешнее вооруженное вторжение как меньшее проявление неприкрытого империализма, чем есть на самом деле.

Журналисты отмечают, что отдельный британец не может больше полагаться даже на защиту (временами сомнительную) законодательной системы, хотя она финансируется за счет наших налогов и – по крайней мере номинально – регулируется за счет демократической системы нашей страны. Британские граждане, томящиеся, будто в параллельной реальности, в лагере «Дельта» тюрьмы Гуантанамо на Кубе (собственность Джорджа Саурона Буша), благополучно забыты и монархией и правительством, которые, по идее, должны их защищать (нет, в самом деле: у них даже не хватает благоразумия быть белыми – они сплошь новообращенные мусульмане, то есть, по мнению Буша-младшего, «плохие парни», а потому, конечно же, не стоят внимания).

В результате, пока мы все были увлечены пламенной борьбой, оказалось, что в марте министр иностранных дел Британии Дэвид Бланкет подписал договор с США, согласно которому любой гражданин Британии, проживающий в Соединенном Королевстве, может быть экстрадирован в США, чтобы понести ответственность за любое преступление, которое инкриминирует ему американский суд. Иными словами, Британия выдает человека по первому требованию, и для этого в британские судебные инстанции вовсе не нужно заранее представлять достаточно серьезные доказательства. В этих оскорбительно неравных отношениях американцы – это большой агент ФБР по прозвищу Дядя Сэм, рядом с тварью дрожащей – Британией. У них (что разумно) есть написанная Конституция, которая запрещает такой произвол, и, конечно, на них подобные обязательства не распространяются, более того, по закону Соединенные Штаты не могут выдавать своих граждан.

Итак, британская законодательная система и личные права каждого отдельно взятого британца теперь полностью подчинены прихотям целой орды госслужащих и судей из Соединенных Штатов, где заправляет Дубья-Узурпатор со своей нелепой кликой последышей холодной войны. Наше Министерство внутренних дел в пресс-релизе, посвященном встрече глав двух государств, словом не обмолвилось, что на этой встрече свершился исторической и беспрецедентный отказ от суверенитета. Постеснялось, наверное, предполагают Ли и Нортон-Тейлор.

Когда условия этого договора все же выплыли на свет, все правые британские газеты словно воды в рот набрали, а ведь они с пеной у рта бросаются в бой, если только заподозрят, что Британия собирается отказаться от контроля за формой фруктов в пользу Брюсселя. Только намекните, что целесообразно было бы ввести общеевропейское определение таких терминов, как «мороженое» и «шоколад», – и эти кудесники, брызгая слюной, начнут клеймить бесхребетных еврократов, довершивших то, что не удалось Наполеону и Гитлеру, и сыпать мрачными предсказаниями о выходе из Евросоюза. Но отдайте всех нас на милость протофашистского государства-негодяя за три тысячи миль отсюда, из-за которого мы лишились демократического и юридического контроля над чем бы то ни было, – и никто не пикнет.

Проверено: среди членов Европарламента действительно есть мой представитель, которого я могу информировать о любых нарушениях внутри европейской системы и которого, объединившись с другими избирателями, могу отозвать. Интересно было бы узнать, кто же представляет мои интересы в Конгрессе США.

В своем выступлении перед Конгрессом США 18 июля 2003 года (как раз когда ученый по имени Дэвид Келли [75]в последний раз прогуливался по тропинке в Оксфордшире) Тони Блэр практически признает, что и он сам, и Буш лгали об иракском оружии массового уничтожения, и выражает надежду, что история их простит. Ну, наверное, простит, но не раньше, чем она простит Квислинга, Петэна, Милошевича (я бы включил сюда и Муссолини, но при Берлускони итальянцы, похоже, сами наполовину простили этого отъявленного подонка). Затем Блэр указывает Америке – точнее, незаконной, крайне правой фундаменталистской администрации Буша-младшего, – что ее миссия заключается в том, чтобы искоренять зло везде, где только оно ей померещилось, и подавать свои действия под соусом мира во всем мире. «Судьба определила для вас это место в истории, это место во времени, – вещает он. – Ваша задача… Наше дело – быть вместе с вами». Думаю, единственное, что может на это ответить ему любой здравомыслящий британец, звучит так: «Какого черта, вы, самодовольные мерзавцы-милитаристы?!»

В Аберфелди – с отцом и дядей Бобом. Двигаемся к северу в отцовском BMW 528i-автомате. Это наш старый автомобиль, чем-то похожий на М5, поэтому я справляюсь неплохо и только один раз хватаюсь за ручку в тщетной попытке переключить передачу. Старшие деликатно воздерживаются от саркастических замечаний.

Моему отцу восемьдесят пять лет, его младшему брату дяде Бобу всего семьдесят, он в расцвете сил. Живет в нашей деревне, только ниже по склону. С прошлого года еще не вполне оправился после смерти жены, чудесной, веселой Изабел. Тетя Изабел – гламурная тетя Изабел, по меткому выражению одной из племянниц Энн – всегда выглядела лет на пятнадцать моложе своего возраста, отличалась жизнелюбием и сердечностью. Она скоропостижно скончалась прошлым летом, оставив Боба и детей: Вики, Донну и Бобби. Нам всегда хочется, чтобы близкие перед смертью не мучились и ушли быстро, но при этом мы забываем, что их внезапная кончина будет тяжелейшим ударом для родных.

Ни одним человеком я не восхищаюсь так, как отцом. Нет, объективно Нельсон Мандела заслуживает, наверное, еще большего восхищения, но из всех, кого я встречал, кого знаю лично, отец – на первом месте. Как я уже говорил, папа с мамой окружили меня заботой и вниманием, я всем обязан родителям.

Среди нашей родни дядя Боб, думаю, самая художественная натура. Лет тридцать он профессионально писал акварелью, опубликовал в журналах множество стихов и рассказов (года два назад мне пришло в голову, что теперь и мама может считаться профессиональным литератором, поскольку некий журнал опубликовал ее стихотворение и выплатил гонорар). Боб работал монтажником на строительстве моста Форт-Роуд, и благодаря ему я дважды забирался на самый верх. С высоты пятисот двенадцати футов (сам-то мост всего триста шестьдесят пять футов в высоту) открывался такой вид, от которого захватывало дух. В первый раз я поднялся туда в начале семидесятых; стояла прекрасная солнечная погода, и я на один день приехал к нему в Ферри из Стерлинга. Я посчитал, что отщелкал на верхотуре целую пленку, но мой фотоаппарат посчитал иначе. Во второй раз я поднялся туда вместе с Лэсом, незадого до того, как Боб вышел на пенсию, и тоже в тихий погожий день. Тогда я на всякий случай взял с собой два фотоаппарата. Снимков – куча.

Держим путь прямо по M90/A9 и только один раз сворачиваем к деревне Логьерат (Logierait), чтобы осмотреть старый железнодорожный мост, по которому больше не ходят поезда. В прошлом году мы с Энн узнали, что теперь он приватизирован, но все еще служит переправой через реку Тей (Tay). Наш BMW 528 грохочет по настилу из деревянных досок, двигаясь с черепашьей скоростью, и один раз задевает поддоном картера угрожающего «лежачего полицейского» (другой такой же виднеется в дальнем конце моста).

До дистиллерии «Аберфелди» и музея «Мир виски Дью́ара», которые находятся на окраине городка Аберфелди, еще несколько миль по шоссе.

Так вот: здесь виски получает самый шикарный антураж. Дистиллерия сама по себе чистенькая и опрятная: внушительные серые здания, традиционная пагода на крыше, аккуратные лужайки, море цветов, крутые тропинки и мостик из стали и светлого дерева, ведущий в инфоцентр, устроенный в здании бывшей солодовни. В лес уходит туристская тропа, и в принципе мы могли бы прогуляться, но сегодня моросит дождик – мягкий день (Soft Day), как выражаются в Ирландии, и мы упускаем шанс слиться с природой. Видим хорошо сохранившийся маневровый паровозик, который использовали для транспортировки бочек из дистиллерии к железнодорожной развязке, проходившей по старому мосту, осмотренному нами ранее.

Ну а внутри здания – просто шик-блеск. Магазин с широким ассортиментом – настоящий фирменный, это точно. За пять фунтов получаешь большую приплюснутую дубинкообразную штуковину, как будто сделанную из двух допотопных мобильных телефонов, скрепленных нижними концами. Это персональный гид, доступный на разных языках. В различных местах по ходу экскурсии изображены символы в виде головы в наушниках, а под ними цифры; набираешь номер на этом телефонообразном аудиогиде и слушаешь, как бубнит запись.

Вообще, посетителям предлагают две экскурсии: первая – по музею «Мир виски Дьюара», с этой электронной штуковиной, а вторая – более привычный тур по дистиллерии с гидом-человеком. Перед экскурсией по музею крутят хорошее, необременительное видео в зале, который, по мне, выглядит как частный кинотеатр в дворце какого-нибудь диктатора «третьего мира»; повсюду драпировки из красной ткани, по стенам – белые пилястры, а полупанорамный экран из трех частей, как нельзя лучше подходящий для презентации, вставлен в золоченую раму с завитушками. Есть в этом какой-то жуткий китч, но я не могу понять, в чем именно. То есть могу, но это неважно, ведь при выходе из зрительного зала для продолжения осмотра сразу понимаешь, что такой шик-блеск идеально вписывается в жизнь Томми Дьюара, человека из плоти и крови, гения розничной торговли, который полтора века назад запустил этот маховик.

Здесь воссозданы роскошный сумрачный кабинет и смесительный цех, устроены интерактивные компьютерные развлечения – создай свой бленд, сыграй в виски-викторину, сыграй в «Спейсайд инвейдерс» и застрели сборщика акцизов (ладно, сыграл), еще какие-то игрушки того же типа – а главное, выставлены многочисленные ящички с памятными вещами, имеющими отношение к семье владельцев бренда «Дьюар». Сразу чувствуется, что Дьюары не любили выбрасывать вещи. Я ожидал обнаружить ящик с автобусными билетами Томми Дьюара. Возможно, просто не заметил.

Среди этих необыкновенно интересных вещиц особое место занимают рекламные материалы марки Dewar’s. Дьюары всегда стояли на передовых рубежах международной рекламы. В 1898 году они первыми создали кинорекламу виски, которую Томми спроецировал на один из небоскребов Нью-Йорка. Они в числе первых показали рекламу на воздушном шаре и впервые сняли документальный фильм о производстве скотча. Нарезка из старых и новейших фильмов, многочисленные плакаты различной степени безвкусицы и искусности, масса рекламной продукции – все это составляет захватывающий музей умной рекламы.

Потом экскурсанты попадают на дегустацию, где их учат носованию и купажированию; в баре можно попробовать бленды разной выдержки и сам «Аберфелди», а также посидеть за столиками, изучить образцы запахов и ответить на вопросы анкеты «Носование и дегустация». Кто хочет, может посетить кафе.

После этой мультимедийной феерии экскурсия по самой вискикурне грозит стать едва ли не разочарованием, хотя гиды делают все, чтобы оживить восприятие бренда. Например, наш гид был одет в килт. А помимо этого, он оказался просто интересным собеседником. Его отец работал на этой же дистиллерии (и запечатлен на нескольких черно-белых фотографиях, выставленных в музее), а сын в раннем детстве шлепал босиком по цехам и с младых ногтей – начиная даже не с одного года, а с одного месяца – получал перед сном наперсток виски. Вследствие этого он, по его словам, никогда в жизни не простужался, но взамен приобрел устойчивое отвращение к виски – что к молту, что к бленду. Да, интересно, хотя, с моей точки зрения, это неравноценная замена.

«Аберфелди» – это сердце бленда «Дьюарс». В наши дни дистиллерия работает круглосуточно пять дней в неделю, в ее штате одиннадцать человек, включая секретаршу и менеджера. Большой закрытый заторный чан оснащен такой системой, при которой вода очищает окно. Две стальные лопасти снаружи и восемь – из сибирской лиственницы, а не привычной орегонской сосны – внутри. От четырех больших дистилляторов идут почти плоские трубки, вся конструкция так же аккуратна, как и лужайки на улице, все выкрашено в кремовый и бордовый цвета или отполировано до блеска. Это настоящее машинное отделение, где происходит изготовление ведущего молта. Почти девяносто процентов продукции идет на купажи, а различные экспресии молта – я выбираю стандартный, двенадцатилетней выдержки – это, так сказать, не визитная карточка этого производства, а главная составляющая блендов». Тем не менее это исключительно приятный напиток, насыщенный вкусами: довольно сладкий, с нотками цветов и трав. Объемный, смелый, он так и просится в купаж, и в этом нет ничего постыдного. Как предмет страсти, который ты никогда не вышвырнешь из своей постели.

Мы с отцом и дядей Бобом обедаем в центре Аберфелди – в гостинице «Блэк уотч» (Black Watch). И это знаменательно: полк, в котором когда-то служил мой дед, отец моего отца и дяди Боба, тоже назывался «Блэк уотч» – «черная стража». Дед провел три года в окопах Соммы [76]; у меня до сих пор хранится кольцо, которое он вырезал из осколка снаряда. Оно уже изрядно стерлось, но можно различить цифры и буквы: «1914 Сомма 1917». То есть оно было сделано при жизни деда, но до рождения моего отца, который появился на свет в 1918 году.

Однажды, когда отец еще ходил в коротких штанишках, они с дедом переправились на другой берег реки Форт (Forth) в поместье Барнбугл (Barnbougle), напротив семейного дома, стоявшего рядом с местом работы деда – каменоломней близ Инверкитинга (Inverkeithing). В поисках угля и кокса, смытого с прибрежного газового завода в Грэнтоне, они приплыли на лодке из Файфа и оказались на широком берегу. Тут из леса вышел мужчина с двустволкой, и они разговорились. Мужчина оказался помещиком и местным землевладельцем, в его имение забрели мои отец и дед.

Собирался он их прогнать или нет, неизвестно, потому как в разговоре выяснилось, что, подобно большинству мужчин того поколения, оба они – и землевладелец, и дед – побывали в окопах. Помещик, конечно, служил офицером, но военное прошлое их объединило, а не развело в разные стороны, что, возможно, было одним из немногих положительных следствий ужасной Войны-За-Окончание-Всех-Войн. [77]

Отец вспоминает, что дед указал на него и сказал как-то так:

– Ну, по крайней мере этому мальцу не придется такое испытать.

Был конец двадцатых годов. Помещик грустно покачал головой и ответил деду, что сомневается в его правоте и что другой войны, к сожалению, не миновать, такой же долгой и кровопролитной, если не хуже. И очень возможно, что мальчик к тому времени достигнет призывного возраста.

Дед ухватился за ружье и, прежде чем помещик сообразил, что к чему, направил дуло в лицо моему отцу. Тот замер на месте, в ужасе глядя на двойной ствол. Помещик тоже замер, вытаращив глаза, но ружье не выпустил.

– Кабы я думал так же, как и вы, – сказал дед помещику, – в том смысле, что мальцу суждено повторить мой путь, я бы сейчас же снес ему башку, чем сделал бы ему одолжение.

Затем он отпустил ружье и пошел к лодке, а отец, все еще трясшийся от страха, поплелся следом.

Конечно, помещик был прав: война пришла. Отец служил в Королевском флоте, который долгое время базировался в гавани Скапа-Флоу на Оркнейских островах. Дед дожил до шестидесяти пяти лет и умер возле каменоломни, когда в обеденный перерыв играл в футбол.

В новостях показали убитых сыновей Саддама – Удея и Кусея. Внук Саддама погиб во время той же атаки, но его тело не предъявили. Мне пришло в голову, что Саддам, случись ему сейчас ехать по пустыне в пикапе с вирусом сибирской язвы в бочке, оставшейся от его давно почившей программы по использованию оружия массового уничтожения, непременно пустил бы его в ход. Но этого не произошло. С другой стороны, считается, что постоянные атаки на американских солдат в Ираке прекратились. Но нет: опять погибли люди.

Экспедиция продолжается: отправляюсь в Инверури [78](Inveraray), Кэмпбелтаун (Campbeltown) и, надеюсь, Арран (Arran). Затем, если срастется по времени, присоединюсь к приятелям в Гриноке, чтобы перекинуться в покер. Снова BMW и одиночество, поэтому плеер в машине загружает ту музыку, которая представляет иэнтерес прежде всего для меня: оба сборных диска Remasters Led Zeppelin; OK Computer группы Radiohead, дальше Strange Brew, The Very Best Of Cream и As If To Nothing Крейга Армстронга и, наконец, приложение к июньскому номеру журнала «Q» за 1996 год: диск под названием «Mmmmm…» (такие демодиски обычно составляются как бог на душу положит, но меня всегда поражало, насколько безупречно в этом альбоме связаны друг с другом композиции, без единого слабого номера).

Выезжаю на магистраль М8, казалось бы, чуть свет, а машин уже полно. До поворота на мост Эрскин-Бридж (Erskine Bridge) у Бишоптона (Bishopton) добираюсь только без пяти восемь, то есть у меня остается всего двадцать пять минут, чтобы доехать до Гурока и загрузиться на паром до Дану́на (Dunoon). Прикидываю, что успеть нереально, сворачиваю на север, через мост и дальше вдоль озера Лох-Ломонд до Тарбета (там живет мама Роджа, но нагрянуть к ней на чашку чая в такую рань невозможно), а оттуда с ветерком по великолепной в общем и целом трассе А83, мимо камня «Отдохни и будь благодарен». [79]По-видимому, этот перевал на вершине крутого подъема был в свое время настоящим испытанием для лошадей, перевозивших людей и грузы, да и для старых автомобилей тоже. Мчусь через Глен Кинглас. Миную полуостров Кауэл (Cowal) и по дороге 0835 доезжаю до гавани Дануна за пять минут до прибытия моего парома. Вот что значит мудрое решение!

На выезде из Лохги́лхеда (Lochgilphead) замечаю сзади скромный местный «Ровер», который на этом извилистом участке дороги приклеился к моему BMW.

Я, между прочим, не любитель гонок, но скорость у нас довольно приличная, а задерживать человека не хочется. Впереди – прямой участок дороги, можно втопить педаль, но я этого делать не собираюсь, а прижимаюсь к обочине, чтобы незнакомый друг мог меня обогнать. Он этой возможностью не пользуется, из чего я заключаю, что нас обоих все устраивает.

Начинается мелкий дождик, а дорога еще не высохла после ночного ливня, поэтому на дисплее пару раз моргают индикаторы антипробуксовочной системы, свидетельствуя о кратковременной потере сцепления с поверхностью. Наконец BMW чуть отрывается от старенького «Ровера», но при въезде в Тарбет он вновь у меня «в багажнике». Жаль, что для таких случаев не предусмотрено жеста, изображающего поднятие шляпы: управляй этот парень BMW, а я – стареньким «Ровером», он бы оторвался от меня на первой же паре миль, даже если бы я знал эту дорогу.

По магистрали 83 к югу от Тарбета – естественно, за паромным причалом Айлы в Кéннакрейге (Kennacraig) – ехать вполне комфортно: скорость невысокая, поскольку здесь много населенных пунктов и бугров, но местность приятна глазу: открытая, холмистая. Напоминает ведущий на запад участок автомагистрали А77 от Джирвана (Girvan) до Странрáра (Stranraer). Погода в промежутках между дождями ясная, на горизонте виднеются утесы Ирландии.

Въезд в дистиллерию «Спри́нгбэнк» (Springbank) – с главной улицы Кэмпбелтауна.

Сейчас в Кэмпбелтауне находятся лишь две или три полностью рабочие дистиллерии. А раньше были десятки.

Винить в этом стоит весь этот цикл «бум-спад».

В конце девятнадцатого века Кэмпбелтаун в самом деле превратился в столицу производства шотландского виски. Хотя по своей производительности он и не обошел Спейсайд, но почти сравнялся с ним по количеству дистиллерий в районе и, конечно, в большей степени сосредоточился на производстве именно виски, чем любая область в Спейсайде и вообще в Шотландии. В то время эта местность и вправду пропиталась запахом виски, запахом перегонки; вскоре запасы местного ячменя истощились, и пришлось доставлять его не только из других областей Шотландии, но и из Дании, и даже из России. Сухую барду экспортировали в Германию – якобы в качестве фуража для лошадей прусской армии.

На полученные доходы местные магнаты, производители виски, строили особняки. А для Кэмпбелтауна, не имеющего конкурентов центра производства виски на западном побережье, наступил период бурного развития. К 1891 году в этом, по сути, крошечном, невразумительном, затерянном в заболоченной пустоши городке с населением менее чем две тысячи человек был зафиксирован самый высокий в Британии доход на душу населения – и все благодаря виски.

Такая ситуация не могла продолжаться долго – и вскоре переменилась.

Успех вскружил производителям головы, и они снизили стандарты качества. В отрасли, где результаты видны лишь через три года, а то и намного позже, это было не просто уступкой вечному соблазну, но и полнейшей, почти фатальной глупостью. Более того, спекулянты начали скупать целые склады с еще не выдержанным спиртом, таким способом поощряя дальнейший рост его производства. Развитие, казалось бы, шло по восходящей, приток денежных средств стимулировал производство, но в период наибольшего благоденствия вдруг прозвучал первый звонок, который очень скоро перерос в оглушительный гром: во главе угла оказалось не количество, а качество – и вся эта шаткая, спекулятивная, халтурная башня рухнула. Первая мировая война положение не спасла; упадок довершило сочетание таких факторов, как штрафное налогообложение, которое ввел последний премьер-министр Великобритании от Либеральной партии Ллойд Джордж, массовая послевоенная безработица в Глазго и истощение местных залежей угля.

В двадцатые годы, когда США проходили испытание «сухим законом» – это был продиктованный благими намерениями, но в целом совершенно безумный эксперимент, – Кэмпбелтаун вновь стал процветать, но опять же преимущественно за счет производства дешевой продукции, и после повторения бума с последующей депрессией, как и два десятилетия назад, местное производство вновь оказалось в состоянии стагнации, которая длится и по сей день.

«Спрингбэнк» – единственный луч света во всей этой печальной истории о закате коммерции. На вискикурне «Спрингбэнк» производство организовано так, как почти нигде: солод здесь производят из собственного ячменя, выращенного в этих же местах, окуривают и сушат ячмень над тлеющим торфом, добытым здесь же, нагревают перегонные аппараты непосредственно на угле, не охлаждают фильтр и не подкрашивают виски жженым сахаром, а кроме того, перегоняют спирт по два-три раза.

В итоге получается высококачественный напиток, с восхитительным вкусом, не имеющий себе равных, бесспорный претендент на место в десятке лучших молтов Шотландии. И, судя по прошлому опыту, этот виски имеет все шансы потеснить даже замечательный Gran Reserva с места лучшего скотча, который мне приходилось пробовать. В этом виски ярко проявляются островные и конкретно айловские оттенки, с глубоким, изысканным, но пикантным и несколько бодрящим вкусом. Напиток, который прекрасно подойдет к мясным и рыбным блюдам, пронизанный нотками морского воздуха, насыщенного солью, и земли, в которой переплетены корни растений. Виски пятнадцатилетней выдержки, который я покупаю в кэмпбелтаунском магазине «Кейденхед» (Cadenhead), принадлежащем дистиллерии «Спрингбэнк» с 1969 года, – это просто торфянистое чудо, где соперничают вкусы соли и почвы, приправленные сладостью и целым спектром маслянистых портово-смолистых ноток.

Некогда процветавший регион, знаменитый исключительным, очаровательным, безупречным виски, теперь представлен только «Спрингбэнком», да еще дистиллерией «Лонгроу» (Longrow) и вполне самостоятельным предприятием «Глен Скоуша» (Glen Scotia): его виски, как ни печально в этом признаваться, глубоко меня разочаровал – единственный из тех, что я дегустировал, не считая «Окентошена» (Auchentoshan). Тогда, в мае, пригубив виски 1990 года из линейки «Сигнатори» (Signatory), мы с Лэсом ошеломленно уставились друг на друга, не в состоянии поверить, что дегустируемый напиток считается вполне качественным молтом. Маслянистый – честно говоря, неприятно маслянистый и какой-то несвежий. Обычно «Сигнатори» неизменно предлагает ассортимент редких и интересных сортов виски, так что, хочу верить, нам просто досталась неудачная бутылка.

В любом случае пока трудно определить точно, какое положение занимает «Спрингбэнк», лучше дождаться, когда передо мной будут стоять все сорта, и тогда уже делать выводы.

Вискикурня «Лонгроу», которая некогда просто бутилировала скотч из старых бочек, принадлежавших заводу «Спрингбэнк», владельцу бренда, теперь прилагает все усилия к тому, чтобы выпускать виски, абсолютно не похожий на обычную продукцию «Спрингбэнка»: еще более тяжелый, более торфянистый (даже резко-торфянистый) и вместе с тем более мощный, с букетом, напоминающим глубокое дыхание соснового леса. Моя бутылка из «Кейденхеда» вполне характерный образец виски десятилетней выдержки, и очень мне нравится, но, как уже говорилось, я пытаюсь, если можно так выразиться, преодолеть свои вкусовые предрассудки; человеку более чувствительному этот болезненный процесс не доставил бы никакого удовольствия.

Между ливнями коротко прогуливаюсь по Кэмпбелтауну, впитываю его приятный морской воздух и восхищаюсь роскошью домов в викторианском стиле, наверняка построенных или, по крайней мере, спроектированных на пике коммерческого успеха городка.

Затем, бегло и без должного внимания осмотрев узкие горные долины полуострова, направляюсь на север к деревне Клóнейг (Claonaig) на восточной стороне долины, вдоль берега реки Клайд (Clyde), чтобы сесть на паром до Лохрáнзы (Lochranza), расположенной на острове Арран (Arran), и посетить самую молодую, по крайней мере на сегодняшний день, вискикурню Шотландии.

Сразу видно, что дистиллерия на Арране, открытая в 1995 году, совсем новенькая. С трех сторон окруженная крутыми склонами, она стоит на окраине деревеньки, примерно в километре от руин замка Лохранза. Производственный комплекс включает в себя два заводских здания и зажатый между ними небольшой склад. Оба главных здания украшены чисто декоративными пагодами, которые, на мой взгляд, могут вызвать недовольство только у чересчур нервных консерваторов; обычно пагода – это стилизованный символ, который объявляет, что здесь расположена вискикурня, точно так же, как столбик в красно-белую полоску указывает на местоположение парикмахерской.

В первом здании находятся офис, инфоцентр с обычным интерьером – обшитые светлым деревом стойки, магазин, уголок с растениями, похожими на разросшийся ячмень, и впечатляющий своими размерами комнатный водопад, призванный создать иллюзию, что перед зрителем находится склон холма. Наверху – кафе-ресторан, с оригинально составленным, далеко не среднестатистическим меню (хотя уже поздно, я заказываю очень соблазнительный ужин – сосиски из оленины и кровяную колбасу, впрочем, для посетителей с обычными запросами здесь тоже готовят отменно). По-видимому, единственный недостаток кафе-ресторана – это спинки стульев, которые опасно прогибаются, стоит только на них откинуться, от чего создается впечатление, что ты вот-вот рухнешь навзничь. В другом здании находится все оборудование, необходимое для производства виски.

Посетителей сейчас мало, поэтому в производственном помещении, приятно отличающемся от других дистиллерий, разрешено фотографировать. Отличается оно в первую очередь продуманной планировкой: на одной огромной площади умещаются резервуары для приготовления и брожения сусла, дистилляторы, конденсаторы и вспомогательные аппараты. На следующем этаже посетители ступают по решетчатому металлическому полу, устланному ковриками, видимо, для большего комфорта при обходе помещения. Здесь повсюду окна, пропускающие много света, а на полу расставлены кадки с комнатными растениями, что для цеха дистиллерии весьма необычно (в солнечную погоду растениям наверняка слишком жарко, да еще здесь работают перегонные аппараты, зато листва получает большой объем углекислого газа, который вырабатывается в бродильных чанах. Как бы то ни было, растения, судя по виду, на жизнь не жалуются).

Основания чанов для сбора «среднего» и «слабого вина» украшают изящные поручни в форме стеблей ячменя. У перегонного куба для браги трубка тоньше, чем у спиртового перегонного куба, а восходящие рукава почти плоские. Наш экскурсовод рассказывает, что от остроты угла локтя у восходящих рукавов во многом зависит крепость алкоголя: так, при изгибе под острым углом производится более крепкий алкоголь, что для меня открытие. Интересно заметить, что внешний вид спиртового сейфа, по всей вероятности, с годами не менялся, поскольку он выглядит так, будто был создан не в 1995-м, а лет на двести раньше.

Заготовка ячменя за пределами завода проводится в самом Арране, и не с первой стадии, поскольку в качестве сырья на вискикурню поступает не просто готовый солод, а уже измельченный и перемолотый. Торф для обработки солода не используется, поскольку местная вода – кстати, это стало основной причиной для постройки вискикурни именно в этом месте, – как считается, сама по себе содержит достаточно торфа. Выдерживать виски приходится в основном не на острове, поскольку все, чего смогла добиться дистиллерия, – это разрешение на строительство того самого относительно небольшого склада за главными зданиями.

Я покупаю бутылку нефильтрованного виски крепостью в 46 градусов. Здесь, как и в магазине «Кейденхед» в Кэмпбелтауне, можно наполнить собственную бутылку виски прямо из бочки, поставленной в магазине; на глазах у покупателя его бутылку закупорят и наклеят этикетку, и это отличный ход для розничной торговли (сам Томми Дьюар был бы доволен).

На бутылке выдержка не указана, но, раз я покупаю ее в 2003-м, а дистиллерия основана в 1995-м, этому виски не больше восьми лет. Напиток обладает свежим яблочным, выраженно сладким вкусом с древесными и торфяными оттенками. Определенно освежает. Интересно, что выявится с возрастом?

Солидный пароход «Каледонские острова» («Caledonian Isles»), принадлежащий компании CalMac (на борту – ресторан, меню обычное; состоявший из единственного багета поздний ланч был давно; ужин не предусмотрен; остальное додумайте сами), высаживает меня в Ардрóссане (Ardrossan), и я направляюсь к дому. Сюда я добрался так быстро, что ехать в Инверклáйд (Inverclyde) бессмысленно: картежники соберутся еще не скоро, а до той поры мне просто негде будет приткнуться; к тому же после раннего подъема меня разбирает зевота, а если на ночь глядя придется опять садиться за руль, это будет просто опасно. Тем более что завтра опять рано вставать, потому как мы летим на Оркнейские острова.

Прослушав шесть приготовленных дисков, переключаюсь с одного радиоканала на другой: натыкаюсь на трескотню какого-то правительственного аппаратчика про то, что победа над наркоторговцами уже близка, ибо в последнее время правоохранительные органы перехватывают все больше партий опасного зелья. Обалдеть!