Глава 4. Первые результаты появились через неделю

Первые результаты появились через неделю.

— Алло, Саныч? Тут такое дело, гости ко мне приезжали. Из Тамбова. Те, которых я ждал. День побыли и съехали. Я с ними даже толком не пообщался. Торопились очень. А так больше никаких новостей. Нормальная скучно‑пенсионерская жизнь. От завтрака до ужина.

— Так, может, разнообразим жизнь? Может, встретимся, пообщаемся. Мне вот новые городошные биты привезли. Покажу.

— Ну да, я все забываю, что вхожу в команду кидал‑пескосыпов… Биту, говоришь? Биту обязательно! Бита — это первое дело. Это даже интересней ишиаса. Где встретимся, тренер?

— Давай в сквере возле кинотеатра через час.

— Согласен. Палки принести не забудь… Через час ветераны городошного спорта с неподдельным интересом крутили в руках обитую вкруговую полосами металла биту, восхищенно прицокивая языками.

— Ай бита! Ну и бита! Прибить бы кого этой битой.

— Ты сильно‑то не резвись, — притормаживал Сан Саныч.

— Я же по делу. Я же про биту! Исключительная бита! Прямая. Круглая. Деревянная.

— О деле давай, клоун.

— А дело у нас одно — городошное. Палки ставить, палки бросать.

— Тьфу на тебя.

— Ладно, тренер. Расслабься. А то желчь разольется.

В общем, съехал я два дня назад к старинным приятелям в славный город Ярославль. Родственников, естественно, с собой прихватил. Сборы‑проводы развел, разве только духовой оркестр не приглашал. Всем соседям наказал за дверью присматривать, газеты из почтового ящика вынимать. Со всеми сослуживцами по телефону попрощался. Короче, известил о своем отбытии полгорода.

При уходе на входную и наружные двери поставил меточки. Самые примитивные — мелкий сор придвинул, согнутые пополам волоски в щель косяка всунул, в замочную скважину крупинку мела втолкнул. А еще дня за три до того домочадцам запретил уборкой заниматься. Ну чтобы погуще пыли было.

Отбыл, значит. Ярославль мне понравился. Особенно архитектурные ансамбли второй половины девятнадцатого века. И люди понравились. Душевные люди ярославцы…

— Архитектура, говоришь? И люди?

— И люди.

— Зануда ты, Семен. Причем редкостная. Всю жизнь нервы трепал и теперь туда же.

— А если кому неинтересно меня слушать, так я могу и замолчать. Или вот о городках поговорить. К примеру, вот об этой бите…

— Ладно. Валяй. Изгаляйся. На твоей улице праздник.

— Ну так продолжаю. Ярославль мне понравился. Но еще больше понравилась дверь собственной квартиры, когда я вернулся. Мел в замочной скважине был растерт в пыль. То есть кто‑то лазил в нее ключом или чем‑то подобным. Допустим, это могли баловаться подростки — подумал я, но как же тогда замеченная мною грязь на полу по другую сторону двери? Я когда уходил, дверь нарочно широко не открывал — протискивался в узкую щелку. В такую же щелку и возвращался. А контрольные соринки на два десятка сантиметров дальше сдвинуты были. То есть дверь открывалась шире, чем растворял ее я. То есть кто‑то без меня гостил в моей квартире!

— Уверен?

— Абсолютно. Причем этот кто‑то все комнаты обошел, все двери открыл. Даже в кладовку.

— А если это было только ограбление?

— Все вещи и ценности на местах. Ничего не пропало. Но что интересно, все эти вещи сдвигались или поднимались и ставились в то же самое место. Нет, об ограблении здесь говорить не приходится. Я специально на видном месте кошелек с деньгами оставлял, так ни купюры не пропало! Обыск это. И ничего, кроме обыска!

— Значит, все‑таки обыск.

— Шмонали добросовестно, но без профессионального лоска. Иначе каждую соринку бы на место поставили. Скорее всего любители. Но очень квалифицированные. А если профессионалы, то абсолютно уверенные, что мы ни о чем не догадываемся. Такие мои выводы. А о том, что искали, я надеюсь услышать от тебя.

— А соседи ничего не видели?

— Нет. Вечером перегорело электричество, и до утра в подъезде была кромешная темнота. Так что увидеть что‑либо не было никакой возможности.

— Твои о причине поездки в Ярославль не догадываются?

— Нет.

— Ясно. Ну что, пошли покидаем для разминки биты?

— Ты не ответил на мой вопрос.

— Какой?

— Насчет того, что искали.

— Извини, но пока ничего сказать не могу. Не хватает информации. Предполагаю, что все эти поиски связаны с гибелью Ивана Степановича. Это уже точно.

Еще через несколько часов стали известны подробности еще одного проникновения.

Вошли ночью…

Ничего не взяли…

Перещупали каждый предмет обстановки…

Соседи ничего не заметили…

Все то же самое, как в первых двух случаях.

А вот четвертый обыск прошел не так гладко.

Хозяин квартиры отбыл, как и договаривались, в пятницу вечером на все выходные на дачные грядки. Соседи видели его отъезд, знали, когда он должен вернуться. Квартира осталась пустой, к полному удовольствию любопытствующих визитеров. Ловушки обнаружения были установлены и насторожены, оставалось только дождаться дичи.

Гости объявились в ту же ночь. И в ту же ночь, как назло, в гости к отцу заявился его сын. Полгода он был в отлучке в заграничной командировке и именно в этот вечер, не раньше, не позже, вернулся. Не заезжая в семью, прямо из аэропорта (благо, что по дороге) он на «пару минут» заскочил в родительский дом, то ли разволновавшись по причине накануне увиденного дурного сна, то ли просто соскучившись.

Наружка, по всей видимости, не зная его в лицо, прохлопала его проход. Дежурившая в подъезде группа страховки — пара бомжеского вида молодцов, распивающих подле батареи центрального отопления бутылку портвейна, — не остановила. Ключ у сына был свой. Он мгновенно отпер дверь и прошел в квартиру. Комнаты были темны.

— Отец, ты дома? — успел крикнуть любящий сюрпризы сынок, прежде чем на его затылок из темноты обрушился какой‑то тяжелый предмет.

Нет, ночные визитеры не ушли, они продолжили обыск, на этот раз не беспокоясь о сохранении тайны своего пребывания в квартире. Им не оставалось ничего другого, как изобразить ограбление. Они перестали быть невидимками, надо было как‑то аргументировать свое нахождение в чужой квартире. Расшвыряв по полу книги и вещи, прихватив с собой все ценное, что обнаружилось во время обыска, они отбыли.

Сын пришел в себя только к утру. Слава богу, что пришел. Он дополз до открытой входной двери, выбрался на лестничную площадку и постучался к соседям. Те вызвали «Скорую помощь» и милицию.

Травмы, полученные пострадавшим, были квалифицированы как тяжкие телесные повреждения, происшествие — как типичное квартирное ограбление. С не самыми великими шансами на поимку преступников.

— В общем, так, мужики, в ваши игры я больше не играю, — твердо заявил вернувшийся с дачи хозяин разграбленной жилплощади. — Черт с ними, с вещами, хотя и они мне не в виде гуманитарной помощи достались, но ставить под удар дорогих мне людей я не согласен. Можете думать что хотите, но городошный спорт я разлюбил. Окончательно и бесповоротно!

Сан Саныч был готов к подобным реакциям. Рано или поздно они должны были проявиться. Люди не могут долго играть втемную. Даже если их об этом просит лучший друг. Они могут быть способны на слепое самопожертвование, но никогда на жертвование своими близкими. Для этого они должны знать, во имя чего рискуют.

Игра вышла за рамки развлечения. Игра приобрела драматический характер. Неизвестный противник решился на демонстрацию силы. Он бил в ситуации, где удара мог избежать. Неожиданно объявившегося в обыскиваемой квартире родственника можно было нейтрализовать с помощью аэрозольного, содержащего газ парализующего действия баллончика, легкого удара в солнечное сплетение или любого иного не влекущего за собой телесные повреждения способа. Но они выбрали удар по голове. Удар, который мог повлечь смертельный исход!

Преступники, желая того или нет, предупреждали о смене тактики борьбы. Они переходили к открытым боевым действиям. Скорее всего эта обыскиваемая квартира была последней. То, что они надеялись отыскать, не поднимая лишнего шума, они не нашли. Бескровные методы себя не оправдали. Единственное, что можно было предпринять дальше, — это допросить людей, которые что‑то могли знать об интересующем их предмете. Допросить с пристрастием. Потому что добровольно никто на такие вопросы отвечать не будет. Следующий шаг мог быть только силовым.

Именно поэтому в последнем инциденте они не убоялись показать новые методы. Они предваряли удар запугиванием. Они доказывали делом, что готовы ради достижения своих целей жертвовать чужими жизнями.

Жизнями близких друзей полковника в отставке Дронова.

Такую цену Сан Саныч платить не желал. Оставалось либо капитулировать, либо, как это нередко делали фронтовые разведчики, вызывать огонь на себя. Вызывать огонь на всех — такой команды в лексиконе фронтовых разведчиков не было. Там, где можно было обойтись риском для одного, должен был рисковать один!