Глава 1. Криминальный мир не делает скидок на возраст, не щадит малых и слабых

Андрей Ильин

До последней капли

Законник – 2

Аннотация

Криминальный мир не делает скидок на возраст, не щадит малых и слабых. От бандитских рук погибает старик, молодую женщину и ее дочку берут в заложники. И тогда пятеро «спецов», ветеранов Великой отечественной войны, берутся за оружие. Умри, но выручи товарища и выполни задание — вот их святой девиз, неведомый преступному миру...

Андрей Ильин

До последней капли

(Законник‑2)

Глава 1

Старого человека болезни уже почти не беспокоят. В старости их становится слишком много, чтобы переживать по каждой в отдельности. После десятого вписанного в медицинскую карточку неизлечимого хронического недуга ничего не остается, как начинать относиться к своим хворям с известной долей юмора.

В последнее время Сан Саныч заметно прибавил по части юмористики. Просыпаясь утром, он привычно пересчитывал знакомые симптомы — здесь болит, тут простреливает, там не держит — и очень удивлялся, если не обнаруживал какой‑нибудь свеженькой болячки. Иногда спасал склероз — он забывал о той или иной болезни. А то совсем грустно было бы.

Раз в два месяца Сан Саныч ходил в ведомственную поликлинику. Не для того, чтобы вылечиться, а больше для того, чтобы пообщаться. Поликлиника для людей вроде него давно уже перестала быть лечебным заведением, превратившись в своеобразный клуб общения по интересам. Объединяющие интересы были разные. У кого‑то геморрой, у кого‑то камешки в почках. Люди кучковались по болезням в зависимости от кабинетов, пред которыми им предстояло высиживать длинные очереди.

В поликлинике ветеранов не любили. Они портили отчетность по здоровью и изматывали персонал своей старческой занудливостью.

— Фамилия? — громко орала в окошко регистратуры внешне милая, никак не соответствующая мощи своего административного рыка, медсестра.

— Дронов.

— Имя‑отчество‑год‑место‑рождения?..

— Александр Александрович, тысяча девятьсот…

— Чего хотели?

— Внимания младшего медицинского персонала.

Младший медицинский персонал отрывал глаза от стола и орал пуще прежнего.

— Че вы мне голову морочите? Чего хотели? На какого врача талон писать?

Лет пятьдесят назад фраза о внимании имела не столь казенный отклик. Лет пятьдесят назад Сан Саныч, вернее, тогда Сашок, обычно этого самого внимания удостаивался. Как ни печально, но, кажется, надо признать, что за эти годы он слегка изменился. Или молодые стали уж слишком серьезны?

— Какой кабинет вам нужен? Не тормозите очередь!

— Спортивного массажа. Собираюсь поставить рекорд по продолжительности стояния на всемирной олимпиаде ветеранов.

— По какому стоянию? — автоматически переспрашивала медсестра.

— По придверному, возле кабинетов. И еще, возможно, по автобусно‑троллейбусному. Если пройду отборочные соревнования. Хотя вообще‑то я мастер спорта по переступанию трусцой в очередях.

— Вы шутите?

— Я совершенно серьезно.

— Нет у нас спортивного массажа. На кого писать талон?

Похоже, все‑таки дело не в возрасте. Злы они на жизнь, на шутки не отвечают…

— Тогда к педиатру. Как впавшему по причине преклонного возраста в детство. Хочу просить рецепт на дополнительное детское питание и казенные подгузники…

По коридорам поликлиники Сан Саныч продвигался, как по актовому залу собственного ведомства в момент проведения в нем торжественного заседания, посвященного Дню Победы. Очень медленно. Возле каждого кабинета он замечал знакомые лица, которые жаждали общения.

— Привет старперам! — шумел Сан Саныч при виде очередного ветерана.

— Здорово, полковник.

— Все сидите?

— Сидим.

— Мученики, вам бы не здесь на сквозняках сидеть, а где‑нибудь в тепле и покое. Например, в крематории — поближе к топке.

— Нет, уж мы лучше померзнем.

— А генерал где? Что‑то давненько его не вижу.

— Генерал пошел на повышение. В кардиохирургию на восьмой этаж.

— Ну, теперь ему к его лампасам еще штук сорок добавится на штанах больничной пижамы…

И так чуть не у каждой двери. Любят лечиться ветераны. Есть за ними такой грешок. За что их врачи и не жалуют.

— Что беспокоит?

— Дороговизна, задержка пенсии, возраст, доктор.

— Я спрашиваю, что вас беспокоит по медицинской части?

— Все то же, что написано в деле, плюс отрыжка после еды.

— Раздевайтесь. Дышите. Не дышите. Покашляйте. Снова дышите. Когда впервые почувствовали боли в спине?

— В сороковом. Когда служил в осназе.

— В чем?

— В частях особого назначения.

— Понятно. Больше не застужались?

— Застужался. Под Смоленском. В СМЕРШе в Белоруссии. В Польше. Но потом прогрелся. В Маньчжурии…

— Мне ваши послужные списки неинтересны. Я отвечаю за отклонения в вашем здоровье, а не в биографии.

— А чем вас не устраивают наши биографии?

— Например, аббревиатурой: НКВД, СМЕРШ, ГПУ…

— У вас, похоже, кто‑то из родственников пострадал?

— Это к делу не относится.

— Может, и не относится. Только мне интересно, отчего это вы, на дух не перенося подобные буквенные сочетания, не устроились работать в обычную районную поликлинику? Почему предпочли ведомственную, где каждый пациент не лампасом, так погоном отсвечивает? Больше платят? Или квартиру пообещали? А не зазорно с рук врага корм клевать? А если клюете — зачем чирикаете? В принципах следует быть последовательным до конца.

И кстати, не оправдания, но справедливости ради хочу заметить, что не все, кто в НКВД служил, в следственных кабинетах выслугу вырабатывали. Кое‑кто и в поле. На сквознячках. А они, бывало, в поясницу не один только радикулит надували, а еще и пульки. Свинцовые. Вы для интереса мою карточку полистайте, там про это не одна страница написана. Впрочем, вам, похоже, что контузия, что скарлатина…

Сто раз зарекался Сан Саныч не вступать в дискуссии на предмет доказательства своей непричастности к верблюжьему племени — нет, горбов не имел, в стаде не состоял, верблюжью колючку не жевал, в пустынях Средней Азии не пасся, хотя, представься такая возможность, плюнул бы в очередного обидчика с превеликим удовольствием. Сто раз зарекался, а на сто первый срывался.

— Зато здоровье у вас хорошее. Для вашего возраста просто‑таки удивительное, — шел на мировую доктор.

— Вашими медицинскими молитвами, — отвечал Сан Саныч, претерпевая обиду. В конце концов, не вина врача, что он плохо разбирается в специфике давно отмерших организаций.

— Теперь вам осталось зайти в третий и седьмой кабинеты.

— Нет, спасибо, я уж лучше домой…

Перед подъездом, как всегда, торчал соседский охранник.

— Здравствуйте, Сан Саныч.

— Здоров. Все стены подпираешь?

— А как иначе? Работа такая.

— Ну‑ну.

Лифт в подъезде доходил только до четвертого этажа. Лестница на пятый от стены до стены была перекрыта капитальной перегородкой с единственной из толстого металла дверью. Не лестница — армейский дот. Сан Саныч нажал на кнопку. За дверью долго гремели запоры.

— Это вы, Сан Саныч?

— Да я, я. Открывай скорее.

Дверь приоткрылась. Нешироко, чтоб человеку протиснуться. Очередной охранник быстро осмотрелся по сторонам.

— Нервные вы какие‑то, ребята. Все чего‑то боитесь, — в который раз удивился Сан Саныч, — война, что ли?

— Война не война, батя, а бывает, постреливают, — хохотнул охранник. — Ступай к себе да дверью не ошибись.

Сан Саныч отшагал еще один пролет, вытащил ключи.

— А, дедуля. — На лестничную клетку из‑за еще одной бронированной двери высунулась голова соседа. — Давно тебя не видел. Уж думал, случилось что.

— Не дождетесь, — огрызнулся Сан Саныч.

— Да ладно ты. Никто на твою жилплощадь не претендует. Я и в своей еще всех комнат запомнить не успел.

Сосед был из новых. Он вселился сразу в три квартиры, которые соединил внутренними проемами, превратив в единые, немереного метража и удобств, апартаменты. Единственной не охваченной зудом строительной перестройки жилплощадью на площадке оставалась полуторка Сан Саныча.

— Ты никак опять, дед, в магазин ходил? — расстроился сосед, заметив в руке Сан Саныча пакет с хлебом. — Я же тебе сколько раз предлагал — если что нужно из продуктов, скажи экономке, она выдаст. У меня этого добра как в супермаркете. Только бесплатно. Ну а если пенсию получить, газету купить или еще чего — ребята сбегают. Они только рады будут косточки размять. Скучно им сидеть день‑деньской перед закрытой дверью. Не стесняйся, дед. Обращайся в любой момент. По‑простому, по‑соседски. Зачем тебе надрываться, ноги топтать? Зачем лишний раз двери туда‑сюда дергать? Открытая дверь по нынешним временам штука опасная. Чего тебе неймется? Сидел бы дома, телевизор смотрел, отдыхал от долгой трудовой жизни.

— С чего это вы стали так внимательны к нуждам простых пенсионеров?

— Так как же иначе? Я же в советской школе воспитывался, в пионерской организации. Октябрятскую звездочку в свободное от учебы и дворовых хулиганств время посещал. Тимуровцем был. Я и сейчас в душе пионер. Всегда ко всему готовый. Так что ты подумай, дед. А то как бы из‑за твоих хождений не пришлось тебя отселять в ближние к природе районы.

— Не придется.

— Ладно, не обижайся. Слушайся добрых советов — и будешь жить как у Христа за пазухой и даже лучше.

Сан Саныч зашел в квартиру. И почти сразу же в дверь позвонили. На пороге стояла экономка, еле удерживающая в руках две заполненные продуктами сумки.

— Вам просили передать.

— Кто? Барин, что ли?

Экономка неопределенно пожала плечами.

— Скажи, что я держу английскую диету — ем только свое.

На кухне Сан Саныч приготовил обычную яичницу, подогрел хлебцы, поел. Больше до ужина делать было нечего. Разве на диване валяться да газеты пересматривать.

Находя себе работу, Сан Саныч вымыл посуду, полил кактусы, стоящие на подоконнике. Поливая, по привычке посматривал в окно. Хотя можно было и не смотреть, за последние двадцать лет уличный пейзаж особых изменений не претерпел. Все те же магазины, витрины и даже те же прохожие. Профессионально натренированная память Сан Саныча цепко держала информацию о людях. Любое хотя бы однажды виденное им лицо фиксировалось и откладывалось в памяти, как на почте корреспонденция «до востребования». Конечно, иногда и забывалась, но не раньше, чем проходили сроки давности. Этому Сан Саныча научила служба, этому его научила жизнь. Лет тридцать назад, работая нелегалом в неближнем зарубежье, он просто обязан был запоминать своих ближних и дальних соседей. Только так он мог обнаружить присутствие подозрительных лиц в своем окружении, только так мог распознать слежку. Провалился он быстро, но привычки остались надолго.

Вот эта бабушка жила в соседнем подъезде.

Эти два мальца в соседнем доме.

Эта парочка в квартале дальше.

Старик с собакой этажом ниже…

Все они мелькали перед окнами более или менее регулярно. Приходящие к ним гости или родственники появлялись реже, но всех их Сан Саныч запомнил в лицо. Все они, вместе взятые, составляли «фон безопасности».

А вот этого ожидающего кого‑то на перекрестке парня он видел впервые. Случайный прохожий. Городская улица не колония строгого режима, куда случайным прохожим ход заказан. Мало ли кто и зачем может забрести в незнакомые переулки.

Так‑то оно так. И забрести может незнакомец, и отдохнуть, опершись плечом на пыльную стенку, и по сторонам от скуки поглазеть. Может. Но не в этом месте! Уж больно оно удобно с точки зрения ведения слежки. Профессионально удобно. Классически удобно. Открытый обзор на три стороны, бытовая обоснованность местонахождения, насыщенность прохожими…

Но самое главное, что вчера на этом же самом месте стоял точно такой же парень. Просто так стоял. Как и этот. На лице нетерпеливое ожидание. Кажется, даже с цветами. О нем Сан Саныч вспомнил только сейчас. Вчера он его просто увидел, не придав данному факту никакого дополнительного истолкования. Вчера он о нем забыл. Сегодня вспомнил. Два разделенных временем события наложились друг на друга и соединились в единую цепь причинно‑следственных связей. Вчера совпало с сегодня!

Интересно, неужели слежка?

И за кем они могут следить? Сан Саныч, отодвинувшись в глубь кухни, чтобы его не было видно с улицы, стал наблюдать. Это занятие было куда интересней тупого перелистывания вчерашних газет. Даже если выяснится, что все его подозрения не более чем игра расшалившегося воображения.

Цепким взглядом оставшегося не у дел, но не утратившего былых навыков профессионала Сан Саныч осмотрел прилегающую к дому территорию. Осмотрел, как учили: слева направо и сверху вниз, не пропуская ни единого метра подконтрольного пространства. Подозрение вызывали три человека — лоточница, как‑то уж очень вяло продающая на развес конфеты, посетитель кафе, которого видно через мутное стекло, и сидящий в припаркованных к обочине «Жигулях» водитель.

Неужели все‑таки слежка? Вечер обещал быть интересным. Сан Саныч притащил из комнаты кресло, подложил под его ножки, дабы увеличить высоту импровизированного наблюдательного пункта, несколько толстых книг, задернул наполовину шторы, уменьшая размеры смотровой амбразуры, переоделся в темную, менее отсвечивающую в полумраке одежду. Засада была подготовлена и даже благоустроена. Дело оставалось за малым — за внимательностью и усидчивостью охотника. Последнее гарантировалось возрастом наблюдателя. В молодости самым сложным для Сан Саныча во время проведения наблюдательных операций было высидеть несколько часов подряд на одном месте, не отводя глаз от заранее намеченного участка местности, не разговаривая, не дымя в рукав армейской махрой и даже лишний раз не шевелясь из‑за опасения демаскировать НП перед противником. Тогда он предпочитал две разведки боем одному наблюдению. С возрастом все изменилось.

Конечно, Сан Саныч чувствовал в своих действиях некоторый налет комичности, но, с другой стороны, человек он свободный, пенсионный и имеет право развлекаться так, как нравится. Кто‑то играет в домино, кто‑то — в слежку. Последнее для окружающих даже предпочтительней — меньше шума.

Медленно покачиваясь из стороны в сторону для увеличения сектора обзора, Сан Саныч, сам того не заметив, уснул. Что поделать — года. Да и нынешний его наблюдательный пункт мало напоминал те, наскоро отрытые в раскисшем грунте окопчики, где приходилось, скрючившись на подстеленных под живот ветках и плащ‑палатках, иногда чуть не по уши в воде, вылеживать дневные часы своей наблюдательной вахты. Смена приходила только в темноте. Если вообще приходила.

Те условия, с точки зрения несения службы, были более удобны, хотя бы потому, что меньше располагали ко сну.

Сан Санычу снились погибшие бойцы и командиры, всполохи осветительных ракет, взрывы, слепые, ощупывающие передний край, пулеметные очереди — страшная реальность его далекой молодости. События нынешнего дня разбередили воспоминания.

Разбудил Сан Саныча гудок прошедшей под окнами машины. Он вздрогнул, кашлянул и проснулся. Фронт стремительно отлетал в небытие вместе с блиндажами, колючей проволокой, запахом гари и котелком с пшенной кашей. Ушли окопы, однополчане, повар, нейтральная полоса. Остался запах каши. Кто‑то из нижних соседей готовил еду, о чем информировал весь подъезд посредством вытяжной вентиляции, располагающейся в каждой кухне.

Сан Саныч не сразу сообразил, что он делает в темноте, на кухне, в кресле, которому надлежит стоять в комнате.

Ах да, кажется, он играл в полкового разведчика, а это кресло исполняло роль НП.

Как всегда после сна, жизнь выглядела много скучнее и прозаичнее, чем до него. Сильно затекла шея, по правой ноге мелкими скакунами пробегали мурашки.

— Что‑то я совсем на старости лет из ума выжил, — проговорил Сан Саныч, с трудом распрямляя позвоночник, — в шпионов играть начал. Тоже мне, Монтесума Ястребиный Коготь. О‑ох…

Еще с минуту поразмышляв о старческом маразме, заставляющем более чем взрослых дяденек играть в детские игры, он встал и пошел включать свет, чтобы начать готовить обычный для него ужин.

Он встал, но до выключателя не дошел. Он случайно взглянул в окно.

На углу, за которым он вел наблюдение, стоял человек! Нет, не тот, но из той же команды. Тот, который ранее сидел в машине.

Он все еще стоял!

Сан Саныч стряхнул остатки сна и, сместившись вдоль окна, взглянул на прижавшуюся к фонарному столбу машину. В машине сидел дневной наблюдатель. И лоточница. Лениво поглядывая по сторонам, они жевали конфеты, выбрасывая фантики через полуоткрытые окна на мостовую.

Сан Саныч верил в случайность, но не в ту, что способна собрать в одной машине трех незнакомых людей. Это была не случайность. Это была слежка. Причем дрянная слежка! Непрофессиональная. Разумным был только выбор места. Все прочее — типичное дилетантство. Вычислить шпиков было по силам любому более или менее сведущему в наружном наблюдении специалисту. У них даже не хватило ума на то, чтобы не собираться вместе!

Кого же они пасут? По всей видимости, таких же лохов, как они сами, раз их до сих пор не потревожили. Работа спецслужб здесь исключается. Их так легко «срисовать» не удалось бы.

Кто же их интересует?

Скорее всего кто‑нибудь из богатеньких. Возможно, даже сосед. Почему бы и не сосед? Чем не лакомый кусочек? Надо будет его предупредить. Если, конечно, все это: слежка, люди и машина — не продолжение сна на заданную разведтему. Старость она не радость — от нее и не таких фокусов ожидать можно. Ладно, утром посмотрим. Утро вечера мудренее.