Формула зоны

В зоне можно находиться, но нельзя жить.

Из рабочего блокнота командира взвода

радиационной разведки

Жить нельзя — работать можно!

так думаешь поначалу, захваченный молодецким азартом: работа спорится, каждый день узнаешь что-то новое, делаешь нужное, важное и оказавшееся тебе по плечу дело…

Нет жизни — нет и работы…

Всего лишь через пару десятков дней всеми своими потрохами, до костей ощущаешь, как катастрофически, сказочно быстро съедает зона энергию, силы, желания человека…

З-О-Н-А

Яйца

Я бегаю-прыгаю, мечусь по лагерю как угорелый — «Где ротный?» Срочно нужен командир нашей роты, чтоб решить срочные вопросы, которые командир взвода-я — решать со старшим начальством без него просто не может… «Где ротный? Где ротный?» — никто не знает, у кого ни спрошу — а спрашиваю я у всех — и из нашей роты, и офицеров из соседних рот… Все сами как ошпаренные — ЗАВТРА КУЧА ГЕНЕРАЛОВ ПРИЕЗЖАЕТ! Причем не мелкая генеральская сошка, а уровня заместителя командующего Киевским военным округом: Переходное Красное Знамя лучшей части округа вручать (оно и так в нашей бригаде с мая месяца постоянно, и эта процедура «перевручения» ежемесячно повторяется… Угораздило служить в геройской части!). И сейчас нужно срочно решать миллион вопросов, которые стоят перед нашей ротой, а она, как назло, среди лучших, ей вымпел будут вручать… Я второй день в разведку не езжу. «Какая на хрен разведка! Командующий округом приезжает! В лагере работы по горло!» — так мне мое батальонное начальство доходчиво ситуацию разъяснило… Да где ж ротный???!

— Ротный? Ротный яйца собирает.

У меня — глаза на лоб:

— Какие на хрен яйца??! Какие яйца??!

— Какие яйца? Обыкновенные. Кажется, куриные. Я не заметил.

У замполита — перед этим он, как и я, искал ротного как угорелый, — у замполита отрешенные глаза человека, внутреннему взору которого открылось что-то.

И я, словно предчувствуя какой-то «момент истины», сам неожиданно успокаиваюсь и говорю:

— Поподробней, пожалуйста.

— Я ж говорю — яйца собирает, — терпеливо объясняет замполит. — В штабе батальона. Я сам приторчал, — добавляет он уже более «личным», оттаивающим голосом.

Говорит он это мне уже в спину — як штабной палатке иду.

И нахожу там командира нашей 1-й РРР — 1-й роты радиационной разведки. Под стенкой мирно сидящего за длинным столом. Играющего. В детскую такую электронную игрушку, с жидкокристаллическим дисплеем:

С двух сосен — с разных их веток, на разной высоте — скатываются яйца — и падают вниз; «Волк-из-мультфильма» (персонаж) внизу их должен ловить — подставлять кошелку, поворачиваясь то в одну, то в другую сторону. Не успел — яйцо падает наземь — разбивается: скорлупки, желтки растекаются… Жалко. Чём лучше играет игрок, тем быстрее — почти как лавина — avalanche! — с разных ветвей разных сосен — ссыпаются — буквально ручьями текут! — яйца… Только успевай вертеться, Волк!

И перестал существовать мир для командира 1-й РРР — и мир, и начальство, и пролом 4-го, и родная вверенная ему рота, он весь был там, в этой маленькой детской игрушке, в ловле яиц, и бешено двигались его толстые пальцы по кнопкам, и все естество его рвалось к виртуозности… в ловле яиц.

А я стоял у торца стола, за край его руками ухватясь, не в силах взгляд от этого неистово-страстного зрелища оторвать, и молчал.

И одна только мысль в моей голове (а глаза завороженно смотрели):

«Сережа, на хрена тебе это нужно? Ты что, командир роты? За роту отвечаешь? Все вы — ты, замполит, Валера, старшина — бегаете как бобики, пупы рвете и на разведке и в лагере — день и ночь — а ротный нашел вас, дураков — и в ус себе не дует? Ты кто? Ты — командир взвода. Вот за взвод и отвечай — за тех 6 экипажей машин, что в нем, — чтоб люди были накормлены, а машины исправны и к разведке готовы; людей 20, машин 6… И все. А организация разведки роты, и книга приказов роты, и журнал доз роты, и списки на оплату выездов роты, и объезды ПУСО ротой — когда ты роту из зоны выводишь, свою задницу для военной прокуратуры подставляешь (и везение твое — оно ж может когда-то кончиться!) — и все остальное-прочее — без счету, конца и края — что постепенно-постепенно на тебя понаваливалось — и что ты все тянешь как само собой, — это все не твое собачье дело! На хрена тебе это нужно?!»

…Время разбрасывать камни — и время собирать яйца…

…Командир 1-й роты радиационной разведки упражняется в ловле игрушечных яиц…

…Я стою у стола, держась за его торец руками…

…Завтра в лагерь приезжают генералы…

Я и mon general

Ну ладно, я пошутил: какой там генерал!

Капитан.

Mon capitaine.

Я и мой капитан. Мой непосредственный (по-воен- ному он называется — «прямой») — во-от такой вот мой «прямой» начальник. Мой командир роты (сокращенно — «ротный»).

Он — ротный, а я — взводный: командир 1-го взвода, одного из трех вверенной ему 1-й роты батальона радиационной разведки.

…Мы с ротным пришли в один день. Точнее, приехали. Вместе, в одной колонне.

Колонна была маленькая, из трех крытых больших военных грузовиков, и везла пополнение из Белой Церкви (город Белая Церковь Киевской области), из пересыльного пункта — в лагерь. Ротный — в офицерской форме (она казалась нарядной по сравнению с нашими солдатскими робами) ехал старшим машины в кабине рядом с водителем. А я — в кузове, на лавке в ряд с такими ж, как и я сам, «партизанами» — офицерами — и солдатами из запаса, — глядя на уходящую из-под заднего борта машины шинельную ленту шоссе… На села по обочинам в фиолетовом украинском надвечерье: люди на лавочках смотрят вслед машинам, на нас, глядящих на них из-под брезента, как из полумрака пещер… Сколько они таких крытых колонн перевидели? Все ближе и ближе к зоне…

Именно там, на остановках, во время трепа — перекуров-пере(пардон)сциков — я с ротным и познакомился. Потом оказалось — мы в одну в/ч — воинскую часть — направляемся. Уже с интересом друг на друга взглянули.

А в в/ч — таковой оказался батальон радиационной разведки — мы попали в одну — 1-ю — роту: он — ротным, а я — взводным.

Mon capitaine был среднего роста, какой-то грузноватый… я б даже сказал, «кругловатый». И лицо у него было большое и круглое. Губы тоже большие, причем не по-негритянски, а по-простецки, грубо как-то большие. И очень круглые большие (кажется, карие) глаза — глаза удивленного ребенка. Ребенка все время что-то недопонимающего и все время как бы немного в себе. И фамилия круглая, грузная, простецкая — Воннов (не Воинов, я подчеркиваю, а Воннов).

Немного он весь был какой-то неопрятный.

Форму свою красивую он снял и в пластиковом мешке — «До дембеля!» — под потолком палатки за деревянный брус-поперечину подвесил. А новую форму, которую ему тут выдали (куртка и штаны ВСО — «Военно-строительный отряд»; она мне тюремную робу чем-то напоминала; очень, кстати, удобная, практичная), — он ее так и не обжил. Заносить — заносил, а не обжил.

«На нем и штаны сидят, как на покойнике», — где-то было сказано в записных книжках Салтыкова-Щедрина. Что-то в этом роде.

Был он танкист, технарь; майором становиться не хотел, а хотел остаться капитаном — выйти поскорей на пенсию (как капитану ему срок уже через два года) и стать техником по ремонту телевизоров. Таково было его хобби и настоящее призвание.

Он был флегматик, а флегматики — плохие командиры. Он и был плохим командиром… даже не то что плохим — никаким.

Ну вот — картинка — восстанавливаю эпизод по записной книжке (и чтоб вы, кстати, поняли, каких он дураков в нашем лице нашел):

17.07.86. 23.30. Часа полтора «господа офицеры» (командиры трех взводов и старшина роты) утрясают, кто завтра на разведку, кто на стройку, кто на кухню чистить картошку, кто на дембель, какие машины на выезд, какие и почему в ремонт, сколько км проехала рота, сколько замеров, машин, проб, деревень… Ротный периодически появляется в проеме входа — «Работаете? Хорошо» — и исчезает опять — по лагерю по своим приятелям — кадровым офицерам из вышестоящих штабов… Сочинили наконец писулину — и командир роты, появившись под конец, мельком на пачку списков взглянув, выдал Мише (взводному-2): «Ну, ты и распишись за меня…»

И хозяин никакой: отдал командиру 2-й роты (этот был из себя весь такой «карьерный военный»: подтянутый, ходит прямо, вроде у него слива в жопе торчит, свою роту школил — смотреть больно было! — они по струнке у него ходили, бедняги) — 2-й роте отдал два наших маршрута — Припять — Янов и Канал — Ладыжичи. Отдал… Я просто озверел, когда из разведки приехал и узнал: «Какого … вы их ему отдали?» — «А он попросил. Завтра съездишь с ним, покажешь».

Я про себя только выматерился. А что я могу? Не я ж командир… Маршруты эти были легкими, «рекреационными»: в Припяти (городе, не реке… даже не в городе, а вокруг: мы в Припять не заезжали, ее к тому времени уже колючкой[56]огородили) — не больше пары сот миллирентген в час, Канал — там и 30 мР/ч. нет, а на маршруте Ладыжичи самая высокая точка (если в маршрут включать и дорогу к нему) была на нашей «штатной» стоянке на околице Чернобыля у Сельхозтехники — 3 мР/ч. (село Ладыжичи колебалось на уровне около 0,7 миллирентгена в час — границы отселения; и хоть село и отселили давно, нас туда каждый день посылали мерять его, «мониторить»). То есть оба маршрута по уровням — курортные. Писали там, конечно ж, меньше, чем за Рыжий Лес: за Рыжий Лес, скажем, 1,5 рентгена, а за эти — 0,5. Так в Рыжем Лесу ты эти 1,5 рентгена, скорей всего, получишь (а кое-где так наверняка получишь), а на этих маршрутах — точно нет. Они как отдых. Точнее — передышка. Не все ж время экипажам вокруг АЭС колесить. И хорошо, что опытный экипаж под рукой, в разведке: в случае чего-то непредвиденного (новый маршрут, экстренное задание…) есть кем дырку заткнуть… И ребятам так лучше: лучше ж по маршруту проехаться — развлечься — и рентген и выезд подзаработать, чем в лагере сидеть: там тебя по жаре сто раз на всяких работах замордуют, а рентген — аж ноль-целых-хрен-десятых напишут (0,02 Р — 20 миллирентген — если точно: такой тогда лагерный фон за сутки был… считался; на самом деле было еще меньше, его, наверно, с мая забыли «переоценить» — настолько вопрос дозы на лагерном уровне никого не волновал)… И вот эти маршруты ротный отдал. И еще вози их, показывай…

Наши койки стояли рядом, пока мы в обычных армейских палатках — на отделение (десять человек) — жили.

И я видел, как он просыпался.

Первое движение — рукой, еще не открывая глаз — к тумбочке (на ней сверху у него пачка сигарет и спички заготовлены) — и сразу закуривает… Большие детские глаза блестят в потолок… И только после второй затяжки он обретал свое, так сказать, командирское «Я» и начинал командовать. Для начала — мной (а я за ним наблюдаю в это время из-под прикрытых век): «Командир, вставай!» Ну, и дальше по порядку: «Старшина, подымай роту!» Трудно ему было встать первым.

И вот в эти моменты, от пробуждения до второй затяжки, я его по-человечески жалел… (А мне эти две затяжки-заменяла пара крепких ругательств — безадресно, так, в пространство… Я до завтрака старался не курить. «Здоровый образ жизни»…)

Что хорошо было — что был он беззлобный.

Но, опять же, по-детски беззлобный: детишки и кошку до смерти замордуют — просто из любопытства, и старушку до инфаркта доведут — по непониманию… Но без злобы. Так, «в порядке жизнедеятельности»…

Потому-то я и насторожился так, когда когда-то, когда мы обсуждали перспективы «ухода отсюда» (очень животрепещущая лагерная тема…) — у кого какая доза, кто быстрее ее набирает, кто медленно, и как будут писать дозы дальше — по сколько за разведку, по сколько за АЭС, и сколько будут разрешать писать в день — у кого какие шансы — с учетом уже набранного и прогнозов на будущее… — ротный в ответ на чьи-то слова, что я «хорошо иду, быстро дозу набираю», — сказал каким-то директивным тоном — и этим тоном как будто объявил гонку — причем такую, в исходе которой он был уверен заранее: «Ну ты-то, Мирный, уйдешь после меня»…

Это мне за все хорошее, так сказать… Настоящий заботливый командир, что говорить: «Слуга царю, отец солдатам»… (То есть этой удивительной — для меня просто-таки удивительной! — заботливости кадровых офицеров прежде всего о себе, о своем благополучии — он все-таки в армии научился.)

И эта оброненная им полушутя, в приятельском разговорчике, мимоходом, беззаботно фраза запала мне в душу.

Потому что я не сомневался — он сказал то, что думал.

И это мне сильно не понравилось. Потому что я совсем не хотел ждать, когда капитан Воннов получит свои 25 рентген и доблестно уйдет. В лучшем случае дав мне уйти вместе с собой в порядке о-о-огромного одолжения… милости даже… А в худшем — оставив разбираться с новым начальником, чтоб я вместо него дела за роту передавал… Очень не хотел я зависеть в этом вопросе от милостей капитана Воннова. Ревниво он как-то относился, кто из нас раньше уйдет…

«Ты уйдешь после меня»

Так началась наша невидимая (и не острая, а, я б сказал, «хроническая») гонка…

Где на его стороне были… были преимущества. Чуть не сказал — «все». Не все.

Я в Чернобыле яиц не собирал.

«Боевой выезд»

Нач. разведотдела:

— Какие эти гражданские трусы, только договариваются и никогда к АЭС не ездят…

А в это время мы, гражданские (только в военную форму переодетые), которые доставляют им («военным военным») данные с маршрутов, стоим тут же.

Из рабочего блокнота командира взвода

радиационной разведки

Рапорт об этом «событии» никогда написан не был. Хотя доложить об этом происшествии, пусть незначительном, но подрывающем самые устои армии, обязаны были по крайней мере двое из присутствовавших офицеров.

Посторонний же написал бы об этом приблизительно такой рапорт:

Начальник отдела радиационной разведки (далее — «отдела РР») Оперативной группы Министерства обороны СССР подполковник Б. получил от Правительственной комиссии срочное задание и для его выполнения отбыл из расположения штаба ОГ МО СССР вместе с командиром 1-й роты РР капитаном Вон новым и командиром 1-го взвода РР лейтенантом Мирным на стоянку машин РРР.

При появлении офицеров бойцы роты поднялись и построились перед рядом БРДМов в шеренгу по три (впереди командир, за ним в затылок дозиметрист и водитель экипажа). На приветствие подполковника строй дружно гаркнул: «Здравья…! жаю…! тарщ…! …ковник!»

Начальник разведотдела подполковник Б. впервые столкнулся лицом к лицу со своим разведвоинством — тремя с чем-то десятками мужчин 25–45 лет в разношерстной бэушной [57] форме — и начал лично распределять экипажи по маршрутам разведки, сопровождая приказание каждому экипажу энергичным указующим взмахом руки.

Из строя личного состава РР раздались возгласы возражения и неудовлетворения. Игнорируя их, подполковник продолжал отдавать команды экипажам. Командир роты РР капитан Воннов, стоящий позади подполковника Б., на его действия никак не реагировал. Так же как и на отчаянные взгляды командира 1-го взвода РР лейтенанта Мирного, пытавшегося его побудить к прекращению действий подполковника.

Из строя в сторону подполковника зазвучали новые, более громкие возражения. Экипажи бурно выражали свое несогласие с тем, что их посылают на маршруты, которых они не знают. Отдельные выкрики из строя перешли в общий ропот.

Командир роты капитан Воннов попытался пресечь нарушения воинской дисциплины обеспокоенными окриками. Безрезультатно.

Действия начальника отдела радиационной разведки Оперативной группы Министерства обороны СССР подполковника Б. были прекращены командиром 1-го взвода радиационной разведки Мирным.

Нарушая воинский Устав, лейтенант Мирный, стоявший ранее позади подполковника Б., подошел к последнему, и, негромко сказав ему:

— Извините, товарищ подполковник, но здесь командую я, — отменил приказ вышестоящего начальника.

После чего лично распределил экипажи разведки по маршрутам, сверяясь с блокнотом, вынутым из своей полевой сумки. Приказания командира взвода лейтенанта Мирного были выполнены беспрекословно. Подполковник Б. и капитан Воннов в действия лейтенанта Мирного не вмешивались.

Подполковник Б. лично отбыл в разведку с экипажем БРДМа № 82.

В тот день я вернулся из разведки одним из последних.

На стоянке ребята с 82-го БРДМа как раз делились впечатлениями:

— На разведке подполковник — из броника ни шагу! Внутрь втиснулся — через триплексы высматривает, где мерять… А назад приехали, он на стоянке — двумя пальчиками! — респиратор свой, «лепесточек» беленький — снял — и на вытянутых руках — выбросил! И бегом умчался менять ботинки и обмундирование — обмываться… Еще б — БОЕВОЙ ВЫЕЗД СДЕЛАЛ!