ГЛАВА 19. Пока цивилизованные страны были охвачены истребительными войнами друг против друга, жившие за их пределами племена продолжали заниматься охотой и

СМЕРТЬ ПРИХОДИТ ИЗ СТЕПЕЙ

______________________________________

Пока цивилизованные страны были охвачены истребительными войнами друг против друга, жившие за их пределами племена продолжали заниматься охотой и собирательством, то есть оставались на нецивилизованной стадии развития. По мере же того, как земледельцы перемешались в речные долины, скотоводы уходили за стадами в сторону степных и обильных пастбищ и оказывались на окраине цивилизации. Впрочем, уход за стадами они часто совмещали с земледелием и периодически в течение года вели оседлый образ жизни.

Поскольку обработанная земля позволяла содержать гораздо больше людей, то земледельцы опережали кочевые племена по численности. (По подсчетам И. Захарова, население Китая в начале I века н. э. составляло около 60 миллионов человек; население же центральноазиатских степей, по оценке Л. Гумилева, колебалось в период от III до XIII веков н. э. между 0,4 и 1,3 миллиона человек.) Таким образом доля кочевых народов в общем составе населения цивилизованного Китая вместе с его периферией составляла от 0,5 до 2 процентов. Хотя, возможно, доля кочевников была большей по сравнению с оседлым населением других частей цивилизованного пейса, они и там составляли не очень значительное меньшинство.

Возможно, если бы эти 0,4–1,3 миллиона были бы солдатами хорошо вооруженной армии, то они представляли бы немалую опасность для Китая. Подобное скопление вооруженных сил на границах Индии, Египта и других стран также являлось бы страшной угрозой для их существования. Однако значительную часть этого населения составляли женщины, старики и дети. Кроме того, кочевые народы существенно отставали от цивилизованных стран по уровню производства, общественной, государственной, военной организации.

Земледельцы активно пользовались своими преимуществами. Когда между земледельцами и кочевыми скотоводами царил мир, то первые навязывали кочевникам неравноправные условия торговли, видя в них удобный источник получения ряда продуктов. Когда же у них возникала потребность в расширении посевов, то хорошо вооруженные земледельцы наступали на земли кочевых народов, распахивая их. Опираясь на свою преобладающую военную мощь, земледельцы облагали кочевников обременительной, данью, захватывали их стада, угоняли их в плен, обращали их в рабов.

Преимущества цивилизаций были очевидными и впечатляющими. Утраты же, понесенные обществом во время перехода к цивилизованному состоянию, казались незначительными. Между тем цивилизованные народы понесли огромный урон после ликвидации десятков тысяч первобытных научно‑производственных коллективов, школ и аспирантур, ансамблей художественной самодеятельности, войск народного ополчения, собраний прихожан‑единоверцев. Синтез общинных культур привел к усредненному, обобщенному изложению накопленных интеллектуальных и духовных богатств.

В результате утрачивались многие знания и способы понимания окружающего мира, закрепленные в особых способностях людей, их навыках и языках. Во многих случаях новые занятия и межличностные отношения вытесняли прежние знания, оценки природы и людей как ненужные и даже опасные. Вместе с запутанными архаическими сведениями о «своих» и «чужих» тотемах, «враждебных» зверях и растениях‑«союзниках» исчезала бесследно информация о том, как без особых трудов найти питание в лесу и воду в пустыне и многое другое. Забывались и запрещались сложившиеся навыки труда, общественные обычаи, бытовые привычки. Утрачивалась способность к восприятию многих явлений природы. Атрофировалась глубокая вера во вселенский порядок. Незаметно был ослаблен интеллектуальный, моральный и духовный потенциал общества, его иммунитет к самым различным внутренним и внешним напастям.

Специализация и профессиональные правила до предела ограничили возможности свободно фантазировать и выражать свои представления о мире в искусстве, песнях, танцах, сказаниях. Теперь рисовали главным образом художники, ваяли скульпторы, а в спектаклях были заняты актеры. Их профессионализм возрос, но способы художественного выражения стали неподвижными, как позы людей и животных, изображенных на стенах египетских и вавилонских храмов. Даже изображения вымышленных существ и мифы о них следовали жестким канонам.

Религия цивилизованных стран оформилась в сложных обрядах, но она во многом утратила непосредственное ощущение одухотворенной природы, которым обладали первобытные люди. Вместе с нелепыми и жестокими обычаями исчезало эмоциональное поле притяжения к своим соплеменникам и к родной природе. При этом прежние абсурдные и суровые ритуалы порой заменялись не менее вздорными и жестокими церемониями.

Войска цивилизованных держав стали профессиональными, а потому в них служили квалифицированные специалисты, вооруженные совершенной военной техникой. Однако остальное население не умело воевать; не знало, какую помощь оказывать воинам во время нападения врагов на фронте и в тылу. Одновременно военная организация приобретала неподвижность, полагаясь не на новаторство, а на слепую дисциплину, войсковую иерархию, раз и навсегда сложившиеся способы вооружений и ведения боя.

Отстав от цивилизованных стран, кочевники в то же время обладали многими достоинствами первобытных народов. Как и древние охотники‑предки основателей цивилизаций, кочевники обладали крепким физическим здоровьем. Не имея подобно Земледельцам постоянных обильных урожаев злаков и полагаясь в своей диете на мясо, а также дикорастущие растения и плоды, скотоводы и охотники получали в витаминизированной пище избыток энергии. Это, в частности, подтверждено исследованиями ученых Бойд‑Орром и Джилксом. Они обратили внимание на резкие отличия в питании двух племен, живущих на Восточно‑Африканском нагорье в Кении – масаи и кикуйю. Первое племя – скотоводы и охотники, второе – земледельцы. Масаи в среднем на 7,5 сантиметров выше и 12,5 килограммов тяжелее кикуйю. Масаи считаются более мужественными, более надежными, чем кикуйю. Помимо бананов, бобов, проса и кукурузы, масаи потребляют много молока. Молодые люди едят много мяса, при этом съедают все внутренности животного. У мужчин из племени кикуйю 60 процентов пищи составляют кукуруза и просо, а 25 процентов – сладкий картофель (батат). В их диете почти отсутствуют овощи и фрукты с содержанием витаминов. Только женщины и дети кикуйю едят бананы и различные травы. По мнению ученых, диета племени масаи, более богатая животным протеином и витаминами, обеспечивает их большими запасами энергии, чем бедная диета земледельческого племени кикуйю.

Подобные наблюдения относятся и к другим местам традиционного обитания кочевых народов. Ознакомившись с рационом питания кочевников Аравии и Туркестана, Э. Хантингтон пришел к выводу о том, что их питание значительно богаче витаминами, а поэтому в большей степени обеспечивает людей избытком энергии. Э. Хантингтон обратил особое внимание на то, что кочевники съедают практически все, что можно съесть в животном. Таким образом они используют все витамины и минералы, которые были переработаны животными из растений. Впрочем, даже молоко и мясо животных, которыми питались кочевники, богаты витаминами. На это обстоятельство обратил внимание Арнольд Тойнби: «Образ жизни кочевника представляет собой триумф человеческого искусства. Он умудряется питаться грубыми травами, которые не может съесть сам, переработав их в молоко и мясо прирученных животных».

Жизнь кочевников была здоровой и в других отношениях. В отличие от земледельцев, обитавших в речных долинах, они обычно жили на более высокой местности, в высокогорьях или на широких плато, открытых солнцу, озонированному воздуху и чистым горным водам. Воздух влажных долин, в которых обитали первые земледельцы, был беднее озоном и нередко насыщен вредными испарениями, в которых содержались болезнетворные бактерии. Речная вода, которую потребляли земледельцы, была зачастую смешана с нечистотами, сливаемыми в реку жителями выше расположенных деревень. Интенсивное земледелие часто нарушало солевой баланс в подземных водах, поступавших в их колодцы.

Условия же жизни бедных слоев населения первых цивилизаций были крайне нездоровыми. Археологи обратили внимание и на убогость жилья низших слоев в городах Древнего Египта. Жилища древних шумеров были невероятно скучены. Пища, которую получал раб в Шумере, была скудной и однообразной: он получал около литра ячменного зерна в день. Скученность людей в городах, однообразный и нездоровый труд, Недоедание и ограниченность пищевого рациона среди низших слоев населения могли способствовать болезням, как это было в более поздних цивилизованных странах. Влача полуголодное существование, страдая от различных болезней, порожденных голоданием и нездоровой пищей, население цивилизованных стран давало жизнь больному потомству.

Помимо того, что жизнь в плотно заселенной местности цивилизованных стран намного увеличивала возможность стать жертвой инфекционных заболеваний, жители этих стран значительно хуже, чем обитатели периферии, умели лечить эти и другие болезни. Многие эффективные средства лечения, а также более распространенные медикаменты, о которых было известно первобытным племенам, оказались забытыми, а способы лечения древней медицины – безвозвратно утраченными. К тому же теперь даже знатоки народной медицины не смогли бы собрать различные травы, поймать различных птиц или найти необходимые минералы, так как они исчезали по мере окультуривания природной среды. В общую копилку медицинских знаний попадали лишь те сведения о лекарственных растениях, которые можно было найти повсеместно, и те способы лечения, которые отвечали усредненному представлению о человеческом организме. Зная свойства организмов своих соплеменников, которые зачастую были его родственниками со схожей генетической природой, любой член племени или шаман мог найти наиболее подходящие средства для лечения самых разнообразных болезней. После объединения различных общин даже сведения о различных лекарственных травах и способах лечения могли оказаться неподходящими, а иногда и вредными.

Несмотря на несомненный прогресс медицины в ряде стран (например, во времена Древнего царства в Египте имелись специалисты по различным заболеваниям: глазным, «утробным», Зубным; в мумиях обнаружены свидетельства протезирования зубов), в большинстве древних государств лечение стало профессией избранных и привилегией богатых. Простой народ мог рассчитывать не на квалифицированную медицинскую помощь, а на самые общие, а потому приблизительные правила борьбы с болезнями.

Как свидетельствует Ветхий завет, у иудеев в качестве универсальных средств здравоохранения на первый план выступали меры общей гигиены и дезинфекции, а также огульные запреты на потребление разнообразной пищи. Вместо знаний о том, какое растение является союзником человека и что надо сделать, чтобы оно принесло ему пользу, люди запоминали, какое животное и каким образом следует принести в жертву, чтобы излечиться от хвори и искупить свои нарушения общественных заповедей. Детальные описания в ряде книг Ветхого завета ритуалов, которые следует выполнять священнику, материалов, которые должны быть использованы для приготовления священнической одежды, и предметов культа контрастируют с убогим перечнем довольно примитивных действий, которые должен предпринять священник для лечения самых разнообразных заболеваний. Вероятно, упадок народной медицины привел к росту самых различных заболеваний. Строки Нового завета помимо прочего свидетельствуют о том, как много людей жаждали исцелений от самых различных болезней в Иудее начала I тысячелетия.

Эти обстоятельства могли играть немалую роль в утрате цивилизованным обществом той «избыточной энергии», которая, по. мнению Э. Хантингтона, так необходима для созидательной деятельности. В результате, хотя общество в целом обретало все большее могущество, многие его звенья слабели. В этом смысле черты немощи обретало не общество, как утверждали стороннику «старения цивилизаций», а сами члены этого общества.

На фоне больных и ослабленных сынов цивилизации кочевники казались переполненными жизненной энергией. Именно такими их изображали китайские драматурги в своих пьесах. Обычно кочевники появлялись на сцене, делая скачки и исполняя буйные пляски. Правда, подобными сценическими приемами драматурги и режиссеры стремились показать не столько энергию кочевников, сколько «дикость» их манер.

Цивилизованные народы считали, что окружавшие их «варвары» или «дикари» были ближе по своему уровню развития к животным, чем к людям, и порой их называли «говорящими животными». По сравнению с обитателями «мировых столиц», «периферийные» народы были невежественны, их представления о мире были менее совершены, а их уровень хозяйственного и технического развития был низким. Гордясь своими знаниями и изящными манерами, жители цивилизованных стран не замечали того, что высокий уровень их культуры обеспечивается мощной общественной структурой, без которой «культурные» люди становятся беспомощными в силу своей индивидуальной бес культурности. Они не понимали, что их культура имеет немало уязвимых мест, фактически уходит от ответов на многие важные вопросы окружающего мира, а предлагаемые ей версии сомнительны или откровенно лживы.

Вытянув из запутанного клубка древних знаний нити сведений по отдельным специализированным предметам, люди смогли приумножить их и поднять профессиональный уровень общественных занятий. Однако обладатели этих специальных знаний и профессий утратили былой универсализм древних охотников и собирателей. Получив возможность купить хорошо сделанную лодку, человек разучился строить пирогу из коры дерева. Имея возможность купить дом, он забывал, как собрать вигвам, юрту иди чум. Бели древний охотник прекрасно сам определял наступление сезона охоты по самым разнообразным приметам, то земледелец Древнего Египта полагался на указания жрецов, определявших время наступления половодья Нила по положению Сириуса, а китайский пахарь послушно выполнял указания государственных чиновников, приказывавших ему, когда начинать работу, когда одевать шляпы во избежание солнечного удара, когда и как надо проветривать свои хижины во время летней жары.

Отрыв от полезных знаний об окружающей природе, от навыков труда, которые стали достоянием специалистов, сопровождался и атрофией способности к мобилизации физических и умственных резервов отдельного человека. Вывод Соломона Гандца о благоприятных последствиях цивилизации для людей можно вывернуть наизнанку: хотя цивилизованная жизнь позволяла людям беречь ноги, руки, голову, эти и другие органы тела ослабевали из‑за отсутствия постоянной нагрузки. Если человек больше полагался на домашний скот для переездов с места на место, если он все больше использовал механизмы в ходе манипуляции с тяжестями, то его ноги и руки слабели. Если человек все в большей степени полагался на записанные «знания, символы, формулы и таблицы», ему все меньше приходилось заставлять работать свой мозг, а этот важнейший орган человеческого тела ослабевал от бездействия. Рост могущества общественной организации цивилизованных государств зачастую приводил к физическому ослаблению населения этих стран, а рост интеллектуальной мощи цивилизованного общества нередко сопровождался ослаблением умственного потенциала на уровне отдельных членов общества.

Будучи специалистами в том или ином занятии, прекрасно ориентируясь в своей области знаний, имея немалый трудовой и житейский опыт в пределах своего круга, дети цивилизаций терялись, когда попадали в иную профессиональную или житейскую ситуацию. Им было трудно соединить свой опыт и свои знания с опытом и знаниями в других, часто смежных областях труда и человеческой жизни. Пределы «своего» круга не позволяли отдельному человеку обладать необходимым для самостоятельного выживания минимумом знаний и трудовых навыков, которым обладал всякий кочевник. Жители цивилизованных стран постепенно превращались в ходячие воинские уставы и служебные предписания, становились механическими исполнителями общественных ритуалов. Они не замечали, что являются пленниками устаревших представлений о мире, а их способность к острой наблюдательности, нешаблонным решениям и нестандартным поведенческим реакциям давно атрофировалась.

Однако жители цивилизованных стран самонадеянно полагались на архаические сведения и поучения, накопленные их предками, но зачастую не отвечавшие изменившейся реальности. Они не видели, что их сознание было зачастую перенасыщено избыточной и малоценной информацией. К тому же допуск к основной массе полезных и актуальных знаний, имевшихся в общественном банке данных, был закрыт для большинства граждан. В сложном общественном организме многие решения принимались без участия отдельных граждан; их же попытки понять происходящее не поощрялись. Это убивало желание к самостоятельности в мыслях и делах за пределами круга своей привычной деятельности, рождало стремление уклониться от исполнения «лишних» обязанностей или выполнить их чисто формально, понадеявшись на эффективность мощной государственной машины.

Хотя оседлые народы нередко подсмеивались над несовершенным владением их языками, они и не подозревали, что кочевники часто опережали их в интеллектуальном отношении, в совершенстве владели разнообразными языками природы, умели ориентироваться в природных условиях и приспосабливаться к ее превратностям.

Их хозяйственная организация отличалась большей целенаправленностью в производстве и расходовании усилий по сравнению с оседлыми народами. ‘'Экономность» кочевой «экономики» отражалась и в целеустремленном характере людей. Суровое окружение заставляло кочевников быть предельно экономными не только в потреблении, но и в труде, физическом и интеллектуальном. Жизнь приучала их к исключительной точности в движениях, словесных выражениях, мыслях. Условия степей диктовали также суровость и даже жестокость обычаев с целью сохранения жизнеспособности кочевых племен.

Природной средой их обитания часто была равнинная степь, и это обстоятельство также влияло положительным образом на мировосприятие кочевников. В отличие от линейного мировосприятия земледельцев кочевники видели мир как огромную двумерную плоскость. Возможность преодолевать степные просторы в любом удобном направлении, не считаясь с пределами речных долин, давала ощущение свободы и способствовала развитию много вариантного мышления.

В своей «Кроткой истории мира» Герберт Уэллс перечислил ряд несомненных интеллектуальных преимуществ, которыми обладали кочевники по сравнению с обитателями первых оседлых держав. Во‑первых, как замечал Герберт Уэллс, «перемещаясь по широким просторам, кочевник обладал более широким кругозором, он вступал в контакт с оседлым населением. Он привыкал к необычному виду людей и их необычным лицам. Ему приходилось интриговать и вести переговоры с соперничавшими племенами за пастбища». Как и первым племенам, которые переходили к земледелию, кочевые народы, обитавшие в районах сухопутных путей, не только имели возможности устанавливать разнообразные человеческие контакты, но и развивать в ходе этих контактов способности дипломатов и торговцев, разведчиков и воинов.

Во‑вторых, суровые условия природы заставляли кочевников быть более внимательными к ним и замечать то, что проходило мимо внимания оседлого населения. Как справедливо писал Г. Уэллс, кочевник «больше знал про минералы, чем люди, которые пахали землю, потому что он бывал на горных перевалах и был знаком со скалами. Наверное, он был гораздо более лучшим металлургом. Вероятно, изготовление бронзы и еще более вероятнее плавка железа были изобретениями кочевников».

В‑третьих, общественное и природное окружение кочевников повышало требовательность к отдельной личности, поэтому каждый член кочевого племени проявлял максимум изобретательности и смекалки. Говоря о кочевниках, Г. Уэллс замечал: «Личность более полагалась на свои силы; она меньше была частицей толпы».

В то же время эти всесторонне развитые личности были сильны и своим коллективизмом. В отличие от земледельцев, разделенных на замкнутые профессиональные труппы, противостоящие друг другу социальные классы и касты, кочевники представляли собой сообщества солидарных людей. Хотя сознание общенародной опасности могло сплотить население цивилизованной страны на борьбу с кочевниками, у него не было навыков постоянного сотрудничества. Жители цивилизованных стран, разделенные барьерами профессиональной и сословной терминологии, различиями в образе жизни, порой даже плохо понимали друг друга. Кочевник же прекрасно понимал своего соплеменника с полуслова и жеста и готов был заменить его в исполнении любых обязанностей, ибо обладал практически всеми навыками и знаниями своего племени.

Общественный строй кочевых народов еще не подвергся социальному расслоению и профессиональной дифференциации, характерным для оседлых цивилизаций, и строился на принципах равноправия и единоначалия, характерных для традиционных сообществ. «У кочевников, – подчеркивал Э. Хантингтон, – гораздо меньше возможности для развития различий в родах занятий и образе жизни, чем среди оседлого населения». Вследствие этого, по его словам, в степях происходил «процесс отбора», усиливавшего могущество кочевых племен. В суровых условиях степи, подчеркивал Хантингтон, «исчезали трусы и ненадежные, а в характере людей закреплялись мужество, умение полагаться на свои силы, верность к товарищам и впасть руководителя».

Физические, эмоциональные, интеллектуальные и духовные качества кочевых народов, организация их общественной жизни представляли собой такой же мощный потенциал, который позволил пионерам оседлой жизни создать первые цивилизации. Однако кочевые народы, жившие по соседству с оседлыми, не могли повторить достижения первых создателей цивилизаций, да и не собирались этого делать. И в этом проявлялось глубокое историческое различие между временем возникновения первых цивилизаций и временем их гибели. Решая свои проблемы, кочевники исключали для себя созидательное решение. Им не нужно было ломать голову нал изобретением способов ведения сельского хозяйства и трудиться в поте лица над созданием производительной экономики. Они видели перед своими глазами не стада животных, которых надо было приручать, и растения, которые следовало окультурить, а запасы продовольствия, скопления материальных изделий, которые были созданы цивилизованными странами.

Притяжение кочевников к очагам цивилизации не ограничивалось их восхищенным вниманием. Они наблюдали за жизнью богатых народов с нескрываемой жадностью и завистью к их процветанию, стремясь завладеть их богатствами. Кочевые народы не имели избытка в продуктах, а готовность ограбить соседей соответствовала их моральным принципам. Продолжительные наблюдения Э. Хантингтона за жизнью кочевников в Туркестане и Аравии убедили его в том, что грабительские набеги за чужим скотом составляли часть обыденной жизни пастухов. При этом кочевники исходили из тех же моральных установок, которыми руководствовались цивилизованные народы по отношению к своим соседям, кочевым и цивилизованным, совершая грабительские походы против них, похищая их скот, захватывая их самих в рабство.

Следует учесть, что постоянное расширение сферы цивилизаций приводило к тому, что каналы связи между оседлым центром и кочевой периферией постоянно развивались и были чрезвычайно разнообразными. Выходцы из кочевых племен могли быть рабами у оседлых земледельцев, они же могли совершать успешные набеги на своих оседлых соседей, они же могли поступать к ним на военную службу. Так, например, складывались отношения с жителями Урарту и Ассирии у киммерийцев, пришедших из Северного Причерноморья в Малую Азию. Началу владычества ливийских племен в IX веке до н. э. предшествовало активное использование ливийцев в качестве рабов и военных поселенцев, в результате чего они наводнили северную часть страны, а их вожди стали правителями номов и проникли в жреческое сословие Египта. Разнообразные и во многом противоречивые контакты могли в одночасье смениться разрушительной войной кочевых народов против оседлых.

Правда, для того чтобы кочевые народы изменили свой образ жизни и перешли к войне против цивилизованного государства, требовались неординарные обстоятельства. Ими, по мнению А. Тойнби, могли быть общественные катастрофы у оседлых соседей, создававшие у тех социальный вакуум, вследствие которого происходило «втягивание» кочевников в цивилизованные страны.

Природные катаклизмы «выталкивали״ кочевников с их пастбищ. «Выталкивание» происходило во время засух, периодически поражавших пастбища. Поясняя свою мысль, Тойнби писал: «Недавние метеорологические исследования показывают, что существуют ритмичные колебания, возможно, в масштабах всей планеты, между периодами сравнительной засушливости и влажности, что вызывает периодические Вторжения крестьян‑земледельцев и кочевников в сферы друг друга. Когда засуха достигает такой степени, что степь не может больше обеспечить пропитание тому количеству ската, которым наполнили ее кочевники, пастухи сворачивают со своего проторенного пути, по которому они перемещались круглый гад, и вторгаются в окружающие окультуренные страны в поисках пищи для себя и животных».

Будучи, по справедливому выражению А. Тойнби, «пленниками ежегодных климатических и растительных циклов», кочевники, «когда им удавалось захватить у степи инициативу в свои руки, могли захватить инициативу и во всем мире». Если жители цивилизованных стран полагали, что судьба навечно вручила им счастливый жребий, то кочевые бедняки верили в возможность пересмотра воли Фортуны и желали перераспределить в свою пользу материальные и иные ценности, оказавшиеся в руках оседлых народов. Объективным образом эта вера отражала стремление бедного большинства населения планеты к более равномерному распределению богатств планеты, в том числе и созданных другими людьми.

Вера в возможность передела судьбы в пользу кочевого народа ярко отразилась в религии индоиранских кочевников – зороастризме. В соответствии с этим вероучением 12 тысяч лет борьбы Добра и Зла должны были увенчаться концом света, воскрешением мертвых и спасением мира спасителем из рода Зороастра. Впоследствии эта религия оказала большое влияние на развитие иудаизма, христианства и ислама.

Кочевники верили в неизбежность своей победы в ходе долгой к упорной борьбы. Контакты кочевников с оседлыми народами могли столетиями носить мирный характер. Наличие же у них указанных преимуществ не обязательно вело к победам кочевников над оседлыми народами. Тысячелетиями Египет успешно отражал нападения ливийцев из Северной Африки и семитских кочевников из Азии, пока они не добились успехов в покорении этой страны. Вавилон в течение трех столетий отражал нападения касситов, прежде чем они его одолели.

Порой, видя тщетность своих агрессивных предприятий, или по иным обстоятельствам, кочевники оседали на границах могучей державы, создавая параллельную оседлую цивилизацию. Часто кочевые народы оседали в верховьях рек, там, где некогда жили предки оседлых народов. Таким образом кочевые народы обретали те стартовые площадки, с которых начиналось развитие человеческих цивилизаций.

Вызревание новой державы, созданной недавними кочевниками на окраине более древнего государства, могло продолжаться не одно столетие. Потребовалось полтора века, чтобы сложившаяся на окраине Греции Македония покорила своего некогда более развитого соседа, а затем бросила вызов всему цивилизованному миру. Оседание на территории Ирана индоиранских племен, перекочевавших туда из степей Поволжья и Южного Урала, началось в конце II тысячелетия до н. э. Лишь в конце VIII века до н. э. эти племена объединились в племенной союз, именовавшийся Мидией. Потребовалось еще пара веков, прежде чем Мидия превратилась в мощную державу.

Словно дерево‑дичок, выросшее на лоне природы от семечка культурной яблони, новое образование лишь отчасти обладало свойствами того общества, которое взяло за образец. Подражая цивилизованным соседям, государства‑дички долго не могли обрести достаточную глубину культурных традиций, чтобы создавать оригинальные творения, равноценные более высоким образцам. Однако со временем этот культурный разрыв сокращался.

В то же время, как и дикое растение, новое государство, населенное полу оседлым, полукочевым народом, на первых этапах своего существования обладало большой жизнестойкостью. Такое положение позволяло периферийному народу легче перенимать опыт народа метрополии и накапливать потенциал для решающего удара.

Постоянно общаясь с оседлыми народами, кочевники приобретали и осваивали информацию об их жизни, их изделиях, которая могла бы оказаться им полезной. Готовясь к нашествиям на оседлые народы, они засылали своих шпионов, которые выведывали точные сведения о наиболее уязвимых местах оседлых соседей. Кроме того, подготовка к нападению на цивилизованные народы стимулировала новые технические и организационные решения, которые ставили кочевые народы выше оседлых в военном отношении.

Повторявшиеся из века в век крушения государств, в которых жили оседлые народы, под натиском кочевых народов, были результатом не численного превосходства «дикой орды» над малочисленными сынами высокой культуры. По подсчетам Л. Н. Гумилева, хунну (известные в Европе как гунны), наступавшие против Китая, «сражались в соотношении 1:20». Возможно, что численный перевес вооруженных сил оседлых народов над кочевниками был характерен и для других нашествий «варваров».

Как известно, кочевые народы не имели в своем распоряжении пулеметов, позволявших одному бойцу уничтожать десятки солдат вражеских войск. Достаточно ознакомиться с любым эпическим произведением, в которых описываются сражения Древности, чтобы понять, что их исход зачастую решался в рукопашных схватках один на один. Однако вряд ли можно предположить, что каждый кочевник мог повторить подвиги Ахилла и Гектора, побеждая по десятку врагов подряд. И все же если солдаты были сильнее и искуснее в бою, чем солдаты противника, то они могли одержать верх над равновеликим отрядом.

Отряды кочевников формировались либо из людей, с которыми они были знакомы с детства, либо с людьми, которые с детства привыкли жить и действовать в коллективе. Десяток здоровых, сытых и дружно действовавших кочевников скорее всего оказывались сильнее плохо сплоченного десятка солдат, набранных из полуголодных и нездоровых бедняков цивилизованного города. По аналогичным причинам сотня или тысяча солдат кочевого воинства могла одолеть сотню или тысячу воинов оседлого государства. При этом вовсе не обязательно было каждому бойцу убивать или тяжело ранить соперника. Хотя бы небольшой перевес в ходе боя мог привести к частичному отступлению противника, что, в свою очередь, могло спровоцировать бегство его войска с поля боя. Затем победителям даже не было необходимости одерживать подобные победы 20 раз. Преувеличенные рассказы бежавших с поля боя о мощи кочевников сеяли панику среди населения. Лавина слухов о фантастическом могуществе и беспощадности кочевых орд парализовала общественное сознание. Крушение веры в несокрушимость державы и страх заставляли людей думать прежде всего о том, как им самим уцелеть в ходе вселенской катастрофы.

Поэтому первостепенная задача кочевых народов состояла в том, чтобы нанести удары по армиям цивилизованных государств таким образом, чтобы те не могли бросить против кочевников всю мощь своих армий, превосходивших их в численном отношении. Если же кочевникам удавалось навязать условия военных действий, в ходе которых можно было разбивать мощную армию небольшими частями, то они добивались успеха. Как подчеркивал Лев Гумилев, монголы времен Чингисхана «вели войны небольшими, мобильными, плохо вооруженными, но прекрасно организованными отрядами».

Другая важная задача кочевников состояла в том, чтобы обрести самое совершенное оружие и лучшие методы ведения боя. Нередко они изобретали собственные оригинальные вооружения и придумывали новые боевые построения. Использование гиксосами боевых колесниц сделало их непобедимыми в боях с египетской армией. Сочетание более совершенной военной организации и передовых видов вооружений позволило мидянам, а затем персам разгромить армии Ассирии, Египта и других стран Древнего Востока. Впоследствии изобретение нового строя пехоты – «фаланги» – помогло Македонии, государству‑«дичку», выросшему на границах Греции, победить воинов греческих городов, а затем персидские армии.

Оборонявшиеся цивилизованные войска оказывались беспомощными перед лицом конных армий кочевников. Четкость их боевых порядков, высокий боевой дух, сочетание коллективизма и индивидуальной находчивости позволяли «варварам» побеждать сложные, но неповоротливые общественные механизмы, составленные из формальных исполнителей чужих приказов, каждый из которых не мог мыслить и действовать самостоятельно.

Успех атакующим кочевникам был обеспечен, если для своего нападения они выбирали время, когда цивилизованная держава была ослаблена внутренними раздорами и войнами с другими цивилизованными странами. В этом случае война кочевых народов против цивилизованных стран длилась по тогдашним историческим темпам очень короткий срок. По некоторым сведениям вторжение гиксосов в Египет в 1750 году до н. э. произошло, когда эта страна была охвачена народным восстанием. Вторжению гутеев в Месопотамию благоприятствовали дворцовые смуты в Аккаде и восстание в Уруке против центральной власти. Касситы, вторгшиеся в Вавилонию в 1518 гаду до н. э., воспользовались ослаблением этой страны междоусобицами и войнами с Эламом и хеттами. Чем больше были масштабы кризисов, поражавших цивилизованный мир, тем энергичнее «втягивались» кочевые народы на его земли. Разрушительные войны, которые вела Ассирия против всех стран и народов центральной части цивилизованного мира, в конечном счете привели к подчинению этого региона власти пришельцев извне.

Приход к власти в Мидии нового царя Киаскара в 625 году до н. э. сопровождался превращением племенного ополчения бывших кочевников, осевших на Иранском нагорье, в регулярное войско. В 615–614 годы до н. э., воспользовавшись тем, что главные сипы ассирийцев действовали против Вавилонии, индийцы захватили соседнее с Ассирией царство Мана. Затем они вступили на территорию самой Ассирии, приняв участие вместе с вавилонянами в штурме столицы Ассирии. Вскоре Мидия расширила свою экспансию, и в 585 гаду до н. э. под ее властью оказались все земли нынешнего Ирана, Туркмении, северного Ирака и восточной Турции до реки Кызыл‑Ирмак. Продвижение Мцдин на запад было остановлено лишь в результате мира с Лидией, государством в западной части Малой Азии.

Восстание в 553 году до н. э. против индийского господства персидских племен, проживавших на юге Ирана и покоренных индийцами, привело к тому, что Персия стала наследницей Мидии, сначала овладев ее землями, а затем продолжив захватывать территории. В 546 году до н. э. персидский царь Кир захватил Лидию и греческие города Малой Азии. Захватив в 538 году до н. э. Вавилонию, Кир провозгласил себя «царем Вселенной, сильным царем, царем Вавилона, царем Шумера и Аккада, царем четырех стран света». Кир, а затем его сын Камбис овладели Бактрией и Хорезмом, государствами, образованными по берегам Аму‑Дарьи. В 525 году до н. э. персы овладели Египтом, а в 519–512 годах до н. э. – северо‑западной частью Индии, островами Эгейского моря, Фракией и Македонией.

Впервые под властью одной державы оказались все страны центральной части цивилизованного пояса, а также ряд земель Индии и Европы. Это привело к прекращению разорительных войн в этом регионе. Хозяйственная жизнь постепенно возрождалась. В то же время победа персов означала, что господству цивилизованных стран, властвовавших в течение нескольких тысячелетий в этом регионе, пришел конец. Процесс распада цивилизованных стран, начатый в результате войн между ними, привел к тому, что они сошли с мировой сцены, уступив место новым народам, долгое время обитавшим на периферии земледельческих государств. Эта победа была одержана бедными народами, отставшими от передовых стран мира по численности населения, уровню накопленных материальных и духовных богатств, уровню их общественной организации. Успех был достигнут потому, что эти бедные народы состояли из людей более здоровых и сильных в физическом и психическом отношении, более знающих, находчивых и предприимчивых, более организованных и дисциплинированных, чем население цивилизованных государств.

Нередко требовались многие десятилетия, а то и века, чтобы побежденные могли освободиться от гнета кочевых захватчиков. Так было, когда Египет оказался покорен гиксосами, Аккад и Шумер – гутеями, Вавилон – касситами.

В одних случаях цивилизованные народы продолжали оказывать сопротивление оккупантам, хотя бы на части своей территории, и в конечном счете добивались освобождения своих стран.

В других случаях победители постепенно смешивались с побежденными, а культура побежденных «прорастала״ через культурную прослойку ее недавних разрушителей к гонителей. Обладавшие живым умом, наблюдательностью, открытостью к новым идеям кочевники быстро осваивали премудрости древних цивилизаций. В результате бывшие «дикари» превращались в носителей разрушенной культуры. Так было, когда семиты‑скотоводы Аккада стали наследниками и продолжателями шумерской культуры, а израильтяне смешались с жителями страны Ханаан.

В третьих случаях победители создавали новую культуру, перенимая у побежденных многие элементы их цивилизации. Так было с ахейцами, а затем с дорийцами, пришедшими на юг Балканского полуострова. Оказываясь наследниками разрушенных ими государств, кочевые народы проявляли замечательную способность подняться на более высокую ступень развития.

Общим в этих вторжениях было то, что все они наносили цивилизации невосполнимый ущерб, и последующее восстановление разрушений не могло компенсировать утрату. Даже в тех случаях, когда цивилизованным народам удавалось освободиться от гнета иноземных захватчиков, память о многолетней оккупации надолго переживала ее время. Через сто лет после изгнания гиксосов из Египта, страна сохраняла следы разорения, а в народе жила память о учиненном погроме. Через столетия после нашествия гутеев на города Шумера и Аккада в жреческих песнопениях со скорбью вспоминали о разрушениях, причиненных этим вторжением.

Разрушение городов и сел, жилищ, технических сооружений, изделий и гибель их творцов зачастую закрывало доступ к достигнутым вершинам человеческих знаний на долгие годы, целые века, а то и навсегда. Захватчики далеко не всегда могли понять чужую для них культуру, и порой ее освоение осуществлялось по‑варварски, вульгарно, когда смысл культурных творений воспринимался искаженно в соответствии с ограниченными представлениями пришельцев. Не являясь созидателями захваченных творений и в то же время убежденные в ценности трофеев, они часто видели в них не продукты разума, а магии. Варвары‑захватчики переиначивали увиденное и услышанное о жизни покоренных народов в соответствии со своим мировосприятием, и их мифы становились собранием алогичных нелепостей. Они приспосабливали творения разума к своим несовершенным представлениям о мире и включали их в абсурдные церемонии, которые якобы должны были обеспечить им процветание.

В то же время, воссоздавая разрушенную общественную структуру и культуру, бывшие кочевники оказывались пленниками цивилизованных условий жизни, Которые не обязательно улучшали их личные качества. «Окультуриваясь», они утрачивали способность быть универсальными исполнителями различных профессиональных занятий, носителями основных знаний своего народа, разделяясь по родам занятий и классам. От их общинной демократии не оставалось и следа. Часто они бездумно перенимали чужие обычаи и верования и начинали с презрением относиться к тем заветам предков, которые составляли духовную основу их бытия и мировоззрения. Бывшие кочевники все больше полагались не на свою наблюдательность и свою память, а на исполнительность рабов и знания жрецов. Они приучались жить в более изнеженных условиях и питаться более изысканной, но менее витаминизированной пищей. Обретая в речных долинах комфорт, они подчинялись более ограниченному линейному мировосприятию, типичному для обитателей замкнутых пространств, и утрачивали то ощущение свободы, которое было характерно для обитателей степных просторов. В итоге они слабели физически, интеллектуально и духовно. В тех же случаях, когда ослабевших кочевников не изгоняли побежденные ими народы, они превращались в удобный объект для нападения очередных пришельцев с периферии – новых кочевников из степей или «народов моря».

Если победители проявляли больше жадности к чужим материальным и духовным богатствам, забывали свои традиции, утрачивали требовательность к себе и становились менее критичными по отношению к новому окружению, их быстрее постигала печальная судьба тех, кого они победили. Чем больше в культуре победившего народа сохранялись былые боевые и трудовые традиции, чем менее окружающая обстановка позволяла победителям расслабиться, тем больше была вероятность того, что новое государство оставалось долго на мировой сцене.

Нападения кочевых народов на цивилизованные государства происходили на всех континентах планеты. Видимо, последовательные смены культур ольмеков, тольтеков, майя в Северной и Центральной Америке в значительной степени связаны с нашествиями народов периферии на развитые державы трансамериканской магистрали. Во всяком случае историкам известно, что ацтеки были людьми периферии, покорившими Мексику и создавшими свою цивилизацию на обломках прежней. В Африке также постоянно происходили нашествия племен, разрушавших цивилизованные государства и создававшие на их обломках свои. Самой древней сценической площадкой, на которой в течение тысяч лет разыгрывались драмы со схожим сюжетом, была центральная сухопутная магистраль планеты, протянувшаяся от истоков Нила через Северную Африку и Южную Азию к Маньчжурии, Корее и Уссурийскому краю. Из века в век могучие цивилизации гибли под натиском кочевых народов, а их развалины превращались в новые стартовые площадки для развития человеческих культур.