ГЛАВА 16. События, в результате которых одни народы высоко поднялись над другими, потерялись в пластах истории

ЛИНИИ И ПИРАМИДЫ

______________________________________

События, в результате которых одни народы высоко поднялись над другими, потерялись в пластах истории. Вероятно, древние охотники и собиратели диких плодов не смогли оценить должным образом значение совершенных ими открытий для ‘ всемирной истории человечества, и вряд ли годовщины этих великих событий стали поводом для ежегодных юбилеев. Между тем с этих событий развитие истории существенно ускорилось.

Разместив историю Вселенной во временном отрезке величиной в один год, Карл Саган отвел на человеческую историю всего несколько часов. По его календарю, возможные предки людей появились 31 декабря в 13.30, а первые люди лишь за полтора часа до начала «Нового года» в 22.30. Синантроп впервые использовал огонь в 23.46. Расцвет пещерной живописи в Европе имел место в 23.59, за минуту до конца «года». Земледелие и скотоводство были отрыты в 23 часа 59 минут 20 секунд. На всю остальную историю Саган отвел лишь 40 секунд, при этом время от упадка Римадо наших дней, по расчетам астронома, занимает 3 секунды.

Почему люди стали намного быстрее развиваться после того, как научились пахать землю, сажать овощи, скакать на лошадях и доить коров? Можно предположить, что эти и другие нововведения в их хозяйственных занятиях и быту были лишь отдельными проявлениями превращения количественного накопления знаний, навыков, жизненного опыта и методов мышления в новое качественное состояние ноосферы. То, что собиралось людьми в течение сотен тысяч лет ״на всякий случай» и использовалось ими лишь для отдельных и довольно редких событий, наконец, стало основой их жизни. Подобно воде, медленно заполняющей огромный резервуар водохранилища, прежде чем та устремится к турбинам гидроэлектростанции, интеллектуальный потенциал накапливался людьми в течение сотен тысяч лет. Селения первых земледельцев и скотоводов, созданные в местах мощных источников биоэнергии, были подобны грандиозным гидроэлектростанциям. В отличие же от гидростанций здесь вырабатывалась энергия разума. Потоки этой энергии расширяли массу и объем биосферы, преобразовывали геофизическую среду.

Самые безудержные фантазии древних охотников обретали реальность, по мере того как они научились общаться с животными, находить с ними общий язык и управлять их поведением. Обработанная земля превращалась в скатерть‑самобранку, и желания людей получить всевозможные продукты питания воплощались в жизнь по мере того, как поднимались злаки, посеянные людьми, и расцветали сады, посаженные ими. Никакая самая удачная охота не приносила людям столько съестных продуктов, как стада одомашненных животных и поле окультуренных растений.

Соорудив на месте естественных источников биоэнергии искусственные, люди могли гораздо успешнее «плодиться и размножаться». По подсчетам Л. Спрейга де Кэмпа, земледелие первых человеческих культур позволило содержать на той же площади в 20–200 раз больше людей, чем во времена охоты и собирательства. Это обстоятельство способствовало, с одной стороны, повышению благосостояния земледельцев, а с другой стороны, их численному росту, что, в свою очередь, увеличивало потребность людей в землях для пашен.

Завладев водоразделами речных бассейнов, люди, очевидно, не подозревая об этом, сделали первый шаг в использовании водных ресурсов планеты в своих интересах. В последующем историческое развитие человечества можно разделить на отдельные этапы, связанные со все более активным освоением гидросферы. Если охотники обнаружили наиболее выгодные способы использовать потоки воды в качестве стен естественных ловушек при охоте на животных, то став земледельцами люди научились использовать воду для орошения полей.

Чем ближе люди находились к полноводной реке, тем больше они имели воды для орошения. Это обстоятельство обусловило движение людей из верховьев рек в широкие речные долины, там где реки были полноводнее, а земли для поливных пашен – просторнее. Возможно, что распространение в самых различных уголках планеты легенды о ковчеге, из которого по всей Земле разбрелись люди и звери, отразила не столько конкретные события, связанные с каким‑то крупным наводнением, сколько воплотила исторический опыт движения людей вместе с одомашненными животными с самых высоких мест, наиболее отдаленных от водной стихии, вниз к просторным и плодородным речным долинам. Это движение сопровождалось расширением земной поверхности, эффективно использовавшейся людьми, и означало существенное ускорение в развитии отдельных человеческих общин.

Земледельческая деятельность требовала координации усилий тружеников долины или междуречья. Река, как магнит, притягивала людей и соединяла. их в коллективном труде. Прежде недоверчиво настроенные по отношению друг к другу общины и даже исконные враги должны были объединиться во имя общей цели и попытаться понять друг друга. Вековые барьеры языков и обычаев устранялись в общей работе по извлечению богатств из речных долин. Как отмечал Л. И. Мечников в своем труде «Цивилизация и великие исторические реки», «специфическая географическая среда этих рек могла быть обращена на пользу человека лишь коллективным, сурово дисциплинированным трудом больших народных масс, хотя бы состоявших из самых разнообразных этнических элементов… Малейшая оплошность при прорытии какого‑нибудь канала, простая леность, эгоизм одного человека или небольшой группы при общей работе над созданием коллективного богатства – оберегания драгоценной влаги и рационального пользования ею – могли быть причиной бедствия и голодовки всего народа. Под страхом неминуемой смерти река‑кормилица заставляла население соединять свои усилия на общей работе, учила солидарности, хотя бы в действительности отдельные группы населения ненавидели друг друга».

Такого единства и слаженности действий требовала любая река независимо от ее размера, все равно называлась ли она Нилом, Хуанхэ, Индом, Крехе или Кызыл‑Ирмаком. Правда, не везде было достигнуто объединение всех общин, населявших долину одной реки. Эфиопия и Египет существовали отдельно друг от друга в пределах одного Нила, а Нижний и Верхний Египет не раз разделялись. Не всегда были объединены в одно государство и долины Тигра и Евфрата. Однако потребность в согласованной деятельности настоятельно требовала объединения всех, кто жил в долине той или иной реки или источника пресной воды. Необходимость в таком объединении усиливалась по мере того, как рост народонаселения в земледельческих общинах, вызванный увеличением продовольственной продукции, делал настоятельным принятие мер по еще большему умножению урожаев зерна.

Словно жемчужины, нанизываемые на одну нитку, земледельческие общины объединялись на том или ином отрезке сухопутных магистралей. Течение реки усиливало линейный порядок человеческих общин, сложившихся вдоль этих магистралей. Более того, ритм реки диктовал линейную последовательность в чередовании сельскохозяйственных работ и отдельных трудовых операций. Расположение полей и борозд, в которые опускались семена, дорог, ведущих к реке или иному источнику воды, также подчинялось линейному принципу.

Линейный строй лежал в основе мировосприятия первых цивилизованных народов. На это обстоятельство обратил внимание О. Шпенглер, не раз подчеркивавший тему линейного «пути» в архитектуре Древнего Египта: «Окаменелые лотосы и пучки папируса, окруженные пурпуровыми стенами, исполински вырастают из просвеченного алебастрового пола, означающего воду. Потолок украшен птицами и звездами. Священный путь от ворот до склепа – картина жизни – представляет собой поток. Это сам Нил, сливающийся воедино с прасимволом направления… Надгробные храмы Древнего царства, в особенности мощный пирамидный храм IV династии, являет собой не рационально расчлененное пространство, как мечеть или собор, а некую последовательность пространств. Сакральный путь, постоянно сужаясь, ведет от ворот у Нила через проходы, ряды, дворы, охваченные аркадами, и колонные залы в усыпальницы, и равным образом храмы Солнца V династии являются не «постройкой», а дорогой, отделанной каменными породами…Египетская душа видела себя странствующей по узкой и неумолимо предначертанной жизненной тропе… Египетское бытие – это бытие странника, бредущего всегда в каком‑то одном направлении; весь язык форм его культуры служит воплощению этого одного мотива». Так культура Египта предписывала всем жителям Нила следовать по линии общего пути.

Обращая внимание на отличие древнекитайского стиля архитектуры от древнеегипетского, О. Шпенглер в то же время подчеркивал, что и здесь тема линейного «пути» играла основополагающую роль в мировосприятии этой цивилизации. Он писал о сходстве китайского «прасимвола» с египетским. Линейное движение выражено в китайской ландшафтной архитектуре. «Нигде ландшафт не служил в такой степени непосредственным материалом для архитектуры, – подчеркивал Шпенглер. – Храм не есть отдельное здание, но некое сооружение, в композиции которого холмы и водоемы, деревья, цветы и непременно определенным образом обработанные и расположенные камни играют столь же важную роль, что и ворота, стены, мосты и дома». Такое же мировосприятие характерно, по оценке Шпенглера, и для китайской живописи: «И как сплетенные пути сквозь ворота по мостам, вокруг холмов и стен приводят все же в конце концов к цели, так и живопись ведет наблюдателя от одной детали к другой… Картина в целом не должна быть увидена сразу. Последовательность во времени предполагает некую очередность пространственных частей, сквозь которую взгляду приходится блуждать от одной к другой».

В отличие от Египта, по мнению Шпенглера, «в Китае вместо мощных пилоновых стен, встречающих приближающегося, вступает стена призраков (инь‑пи), маскирующая вход. Китаец прошмыгивает в жизнь с самого момента следования дао жизненной тропы; и как Нильская долина относится к холмистым равнинам Хуанхэ, так и закованный в камень храмовый путь относится к переплетенным тропам китайской садовой архитектуры… В то время как египтянин проходит предначертанный железной необходимостью путь до конца, китаец бродит по своему миру; и оттого ему сопутствуют не каменные каньоны с гладко отполированными стенами, ведущими к божеству, а сама приветливая природа». Несмотря на местные отличия, господство линейности проявлялось и в мировосприятии других оседлых цивилизаций.

Линейный порядок проявлялся и в письменности, которая создавалась всюду, где возникали цивилизованные государства. Ранее первобытный человек собирал информацию о мире с помощью зрения, слуха, вкуса, обоняния и осязания. Он хранил ее в устных рассказах, рисунках, танцах, мелодиях, ритуалах. Их понимание было доступно лишь тем, кто обладал такой же культурой восприятия и изложения действительности. Цивилизация научилась перерабатывать сведения об окружающей действительности в линии из условных знаков, которые каждый мог прочесть.

Создание письменности стало характерным признаком первых цивилизованных культур. Вторая сигнальная система – речевая, возникшая еще у предков человека, получила дополнение в виде знаков, изображенных на какой‑либо поверхности. Объясняя значение создания записанных знаний для развития человеческого общества, Соломон Ганди писал: ‘В первобытные времена человек должен был полагаться на органы своего тела. Ему приходилось поднимать тяжести и обрабатывать почву своими руками, ходить своими ногами, накапливать знания в своей памяти и осуществлять простые математические операции своими мозгами. Цивилизация развивается по мере изобретения орудий труда. Машины выполняют нашу работу, книги и энциклопедии хранят наши знания, символы, формулы и таблицы думают за нас и осуществляют математические операции». Письмо позволило освободить мозг от необходимости хранить информацию «на всякий случай» и в то же время сберегать в записях гораздо больший объем полезных и нужных сведений об окружающем мире.

Появление у второй сигнальной системы дополнительного инструмента отразило те глубокие перемены, которые произошли в языке людей. Конкретность языка первобытных племен утрачивалась по мере отрыва людей от того пространства, в котором они веками жили, и от той традиции, которая поддерживалась ими тысячелетиями. Пределы круга, в котором находились знакомые соплеменникам люди, животные, растения, приметы физического мира, раздвинулись. Пользоваться лишь конкретными понятиями для того, чтобы ориентироваться в этом огромном мире, стало невозможно, и язык обретал все большее число обобщенных понятий, которые служили для более удобной классификации признаков и явлений окружающего мира. Порядок классификации, который складывался в цивилизованном обществе, отличался большей четкостью, чем сложные и зачастую противоречивые способы деления видимого и воображаемого мира, к которым прибегали первобытные люди. Понятия в языках цивилизованных народов выстраивались в линейных и иерархических порядках, что позволяло сознанию легче ориентироваться в массе предметов, явлений и событий, подниматься над конкретикой и оперировать гораздо большим объемом информации. С помощью более обобщенной и универсальной классификации выходцы из разных общин могли легче понимать друг друга в общем труде.

Линейные способы организации общества, проявившиеся в письме, выражались и в новой профессиональной классификации. Если у первых людей их связи с природой, творениями других людей, а также между собой, между видимым и невидимым миром переплетались в прочный и нередко запутанный клубок, в котором все было собрано вместе «на всякий случай» и его могли распутать лишь члены отдельного племени, то люди речных общин стремились выплести из различных клубков знаний о мире отдельные нити общественно важных знаний, занятий и творений. Эти прочные нити были подобны металлическим проволокам, которые сплетались в провода новых профессий, а по ним шел ток энергии ноосферы.

Широкомасштабная кооперация людей требовала все более сложной специализации. Как отмечал де Кэмп; до сих лор «человеческое общество знало только двух специалистов: племенного жреца, или шамана, и вождя племени, или военачальника. По мере развития специализации появились торговцы, врачи, поэты, кузнецы и ремесленники всякого рода. Вместо того, чтобы самим строить свои дома, делать телеги и лодки, рыть колодцы, люди начали покупать их у работников, которые были искусны в этих ремеслах. Вскоре ремесла развились до такой степени, что даже опытный и умудренный жизнью работник не мог знать все о своем ремесле». В законах Хаммурали (1750 год до н. э.) перечислены десять профессий (кирпичники, ткачи, кузнецы, плотники, судостроители, домостроители и другие), но этот перечень вовсе не исчерпывал все многочисленные ремесла того времени. Во времена XX династии Египта (1204–1087 годы до н. э.) на строительных работах были заняты самые разные специалисты: горнорабочие, каменотесы, «ломатели камней», штукатуры, резчики, носильщики камня, строители стен, «смыкатели»‑кладки, живописцы. В своеобразном терминологическом словаре того времени упомянуты пять различных специальностей пекарей. Оружейное дело представлено изготовителем брони, колесничным мастером, мастером по стрелам, изготовителем луков.

Коллективы, которые, по оценке Спрейга де Кэмпа, были способны на изобретения один раз за сто лет, лишь за счет объединения общин многократно увеличивали скорость появления новаторских идей и воплощения их в жизнь. Новые научно‑производственные коллективы создавались на основе знаний и опыта по профессиональному признаку. Рост производства продовольственных продуктов освободил многих людей от необходимости непосредственно заниматься добыванием пищи для себя и своей семьи. Они могли специализироваться на производстве других изделий. Благодаря этому люди открывали все новые возможности Преобразовывать природные материалы во все более совершенные предметы потреблениям орудия труда.

Как и в дальнейшем в истории человечества, кооперация и специализация способствовали новым открытиям и изобретениям, а также росту производительности труда, что вызвало появление избыточной продукции. Это обстоятельство, в свою очередь, помогло развитию продуктообмена, а затем товарообмена. Люди установили, что избыточный продукт, имевший ничтожно малую значимость для одних людей, мог быть жизненно необходимым для других. Это открытие способствовало установлению многочисленных новых линейных связей между продуктами и людьми, стимулировало обмен веществ в общественном организме. Товарный обмен стал еще одним мощным волшебным преобразователем, о котором давно мечтали люди. Самый простой рынок или базар был магическим механизмом, с помощью которого ненужные или малонужные веши могли быть превращены в предметы, крайне необходимые для людей.

Превращение изделия в товар усиливало специализацию производства. Выживание человека зависело не от его умения обеспечить себя всем необходимым для удовлетворения своих потребностей, а от способности производить все больше и больше ненужных ему предметов. Источником жизненной энергии становился рынок. С его помощью любое изделие, любая услуга превращались в тысячи предметов и услуг, необходимых для жизнедеятельности человека. Механизм рыночных отношений заставлял людей производить свои товары во все большем количестве и все более совершенного качества. Благодаря рынку общество не только более полно удовлетворяло потребности людей, но и приобрело механизм роста производства, улучшения его качества, повышения производительности труда.

Товары все активнее перемещались внутри государств и за их пределами. Звериные и охотничьи тропы становились дорогами, по которым передвигались люди с различными изделиями, а трансконтинентальные пути миграции животных превращались В торговые маршруты. Развитию товарообмена особенно способствовали водные магистрали. Еще охотники и собиратели открыли, что по реке можно передвигаться на большие расстояния, но, лишь став земледельцами, люди стали использовать ее течение для регулярной перевозки грузов.

В то же время рамки рынка добавляли к товарам стоимость, подобно тому, как умело поставленные осветительные приборы придают дополнительную яркость предмету, а специально сооруженные акустические приспособления позволяют получить «эхо» от отраженного звука. Уже древние торговцы научились извлекать прибыль. Помимо затратна производство товара (себестоимость), в его цену были включены желания людей обладать этим товаром. Сознав же универсальный товарный эквивалент – деньги – древние торговцы научились его накапливать. Денежное обращение облегчило и активизировало торговлю. В первых цивилизациях такими эквивалентами стали золото, серебро и другие металлы, а также драгоценные камни.

Развивалась практика отдавать деньги в рост. Ссуда на серебро и зерно, по законам Хаммурапи, составляла 20 процентов, Ссуда на зерно составляла 33 процента. Ссуды давались под залог земли, урожаи, дома. Этим занимались профессиональные ростовщики, научившиеся извлекать прибыль из надежд людей на стабильное или даже лучшее будущее.

Усложнение общественных отношений сопровождалось созданием не только линейных горизонтальных связей между специалистами, но и линейных вертикальных связей в обществе по мере развития социального неравенства. «Типичная великая историческая река Нил, – писал Л. И. Мечников, – ежегодно создавала своими благодетельными разливами не только новые слои плодородной почвы, но вместе с тем и новые социальные связи, содействовала укреплению и развитию сложно организованного общества». Реки не только наносили один слой почвы на другой, но и воздвигали один социальный слой поверх другого. Высшие слои заняли те, кто принадлежал к двум профессиям, сохранившимся с архаических времен, но претерпевшим существенные изменения.

Одна из наиболее привилегированных профессий была жреческой. Превратившись в жреца, шаман утратил некоторые из функций, которые он исполнял в племени охотников и собирателей. По мере усложнения храмовых ритуалов жрецы уже не могли быть подобно шаманам постановщиками и исполнителями импровизационных моноспектаклей, имевших психотерапевтическое значение. Религиозные обряды становились более упорядоченными. Они подчинялись строгому ритуалу, допускавшему соединение человеческого воображения с реальностью, но существенно ограничившего необузданную фантазию и безумные страсти шамана.

Новые занятия людей изменяли и религиозные представлений. Представления об окружающем мире существенно расширились, но за его пределами по‑прежнему оставались непознанные миры удаленных земных пространств, небесных и морских далей, многочисленных микромиров, невидимых невооруженных глазом, загадочные тайны прошлого и будущего, жизни и смерти. Видимый мир и невидимые миры соединялись в новых религиях, в которых на смену локальным духам приходили божества, Олицетворявшие природные стихии и человеческие страсти. Жрецы различных культов, возникавших по мере усложнения общественных отношений, сохранили присущую шаманам роль посредников между реальным и нереальным миром. В качестве таковых жрецы помогали людям обрести уверенность в том, что их настоящее находится под надежной защитой невидимых сил, а их желание обрести вечное счастье после смерти будет реализовано.

Преобладающая роль земледелия в жизни цивилизаций привела к тому, что в религии ведущее место стали занимать культ главной реки (как, например, культ Нила в Египте). В разных концах планеты у первых земледельцев возникали культы богов или богинь плодородия. Как отмечал Джозеф Кэмпбелл, исследователь древних религиозных культов, созданных во времена появления земледелия, их «мифы были во многом схожи… Можно прийти к выводу, что по мере развития в неолите земледелия и оседлой жизни по всей Земле широко распространились сказания, на основе которых складывались героические мифы». Подобный миф, по мнению Кэмпбелла, служил ^,‘активным символом, с помощью которого формировались человеческие жизни и даже цивилизации».

Земледелие способствовало развитию культов божеств, которые символизировали стихии, от которых зависели урожаи. По мнению А. Чижевского, на смену более древнему культу Луны пришел культ Солнца: «Это совпало, быть может, с необходимостью нового воззрения, когда с ростом населения народы должны были перейти к земледелию. Тогда значение Солнца оказалось настолько большим, что было поставлено на первое место… Мы знаем, что земледельческие народы обоготворяли Солнце, представляя его себе в антропоморфных и зооморфных образах».

Появление антропоморфных божеств свидетельствовало о постепенном изменении в мировосприятии людей. Как заметил К. Леви‑Строс, первобытные представления сводятся к «натурализации человеческих действий», то есть к объяснению человеческого общества природными явлениями, свойствами животных и растений, в то время как религия, пришедшая на смену «магическому» мышлению, состояла «в очеловечивании природных законов».

Хотя религии первых сухопутных цивилизаций отражали архаические представления о зависимости человека от сил природы и объектами поклонения были мифологические существа, храмы нередко превращались в хранилища достоверных знаний о мире. Как и шаманы, жрецы остались хранителями коллективных познаний, и дальнейшее развитие жреческой профессии было связано со сбором разнообразных сведений о природе и научными исследованиями. В то же время свод знаний первобытных людей претерпевал изменения, схожие с теми, которые происходили и во всем человеческом обществе.

Объединение различных общин позволило сломать барьеры, мешавшие познанию мира. Выяснялось, что сведения о географии и истории, физике и химии, биологии и зоологии, которые были тысячелетиями неизвестны одним небольшим коллективам людей, давно известны другим. Границы познанного мира были существенно расширены. Пределы таинственного мира отступали. От многих гипотетических представлений, изложенных в виде фантастических историй, пришлось отказаться. Многие локальные «злые» и «добрые» духи были дискредитированы, а нелепые догматы магической науки опровергнуты. На смену им приходили новые, зачастую также нелепые догматы, которые сочетали реальные знания об известном и сомнительные гипотезы о неведомом.

Оставаясь во многом еще связанной «магическим» мышлением, наука первых цивилизаций древних людей все в большей степени специализировалась и развивалась. Л. Мечников писал о том, что в Халдее «магия принимает явно выраженный астрономический характер и превращается в смесь грубых суеверий и элементов истинно научных знаний». Служители храмов, посвященных всевозможным божествам, были первыми врачами, математиками, астрономами, химиками, историками. Рассказывая о значении четких правовых норм и государственного контроля за их соблюдением для развития науки Вавилонии, Д. Олбрайт в своем труде «От каменного века до христианства» отмечал бурное развитие науки в древней Вавилонии в начале II тысячелетия до н. э. и писал об «исключительном развитии эмпирических наук, что проявилось в работах по филологии, лексикографии, астрономии, математике, а также многочисленным трудам по магий и предвидению». Хотя шаманское происхождение храмовых исследований сказывалось в параллельном развитии оккультных предметов, наука постепенно обретала самостоятельность, одновременно утрачивая интуитивность и субъективизм «магической науки». Расширяя познания людей об окружающем мире, ученые жрецы помогали решать к практические задачи, возникавшие по мере развития первых цивилизаций.

Существенно изменилась и другая древняя профессия – вождя племени. Для того, чтобы обеспечивать взаимодействие людей в их разнообразной хозяйственной и иной деятельности, оседлые культуры нуждались в более сильном механизме общественной координации, чем тот, что существовал у племени охотников и собирателей в виде собрания общины и совета старейшин, опирающихся на устную традицию или сложившийся обычай.

Государственные устройства оседлых народов были призваны обеспечивать устойчивость их постоянно усложнявшейся хозяйственной, научно‑технической и культурной жизни. Объединение отдельных городов‑государств Месопотамии и номов Египта, единые законы, действовавшие на территории всей речной долины или целого междуречья, способствовали укреплению законности и порядка. Такое объединение помогало строить селения и крупные города, дороги, каналы, ирригационные системы, развивать науку и искусства. Д. Олбрайт особо отметил благотворное воздействие укреплявшегося государства для развития науки Вавилонии: «Единство страны, стабильность и процветание, которые принес Вавилонии Хаммурапи в 1760 г: до н. э., позволили ученым посвятить себя научным исследованиям с невиданным до сих пор упорством и целеустремленностью».

Помимо единых и четко записанных правил народы нуждались в эффективной власти, способной обеспечивать их осуществление на территории того или иного очага цивилизации. Укреплению положения правящего слоя способствовало то, что земледелие в речных долинах было связано с осуществлением работ, требовавших понимания отдаленной перспективы их последствий. Строительство арыков, оросительных систем, дамб, каризов требовало усилий многих людей в течение долгого времени. Как писал Л. И. Мечников, «река налагала на каждого отдельного члена общества некоторую часть общественной работы, полезность которой познавалась впоследствии, а вначале бывала непонятна большинству. Очень часто это большинство было не в состоянии дать себе отчет о плане исполнения обшей работы».

Возрастающее значение централизованной власти привело к созданию аппарата государственного управления. Вместо регулярно выбираемого вождя община земледельцев и скотоводов получила правителя, власть которого перестала быть ограниченной временными рамками: она стала пожизненной и наследственной.

Верховный властелин нередко обожествлялся, а придворные и наместники, действовавшие от его имени, обрели неограниченную власть над некогда равноправными членами общины. Как отмечал французский ученый Элизе Реклю, «перед земледельцами Древнего Египта стоял выбор: быть вместе равными и обобществленными или же быть рабами одного повелителя, туземного или чужестранца». Комментируя это замечание, Мечников писал: «Жители Древнего Египта разрешили поставленную перед ними природой задачу во втором смысле: все они обратились в «рабов». «Верховным рабовладельцем» был фараон, в котором видели «распорядителя Нила», обожествленного источника жизни египтян. Четыре 20‑метровые статуи фараона Рамзеса II, воздвигнутые в Абу‑Симбеп, стали приблизительным материальным выражением того величия, которым был окружен правитель Египта. Вид этих статуй должен был внушать населению ощущение своей ничтожности по сравнению с владыкой Египта и страх перед его могуществом. В глубине пирамид были начертаны заклинания, в которых утверждалась идея беспредельной власти египетского фараона: «Он устраивает себе Верхний Египет, устраивает себе землю нижнеегипетскую, разоряет в угоду себе укрепления Азии и стряхивает себе египетский народ под пальцы свои». В других надписях от имени богов заявлялось, что они «заставили сжаться от страха перед царем сердце народа».

Подчиненные неограниченным и обожествленным верховным правителям первые цивилизованные государства по своей структуре напоминали пирамиду. В то же время эта многоступенчатая социальная конструкция являлась механизмом создания материальных, интеллектуальных и духовных ценностей, которые накапливались в древних обществах подобно рукотворным горам. Не случайно не только вытянутая линия «жизненного пути», но также пирамида и зиккурат стали символическими выражениями первых цивилизаций. Эти грандиозные сооружения, широкие внизу, сужающиеся наверху и уводящие от земли к недоступным небесам, символизировали общественные устройства первых цивилизаций. В то же время они олицетворяли достижения людей в накоплении материализованной энергии. Они воплощали стремление живой материи преодолеть гравитацию. Эти постройки обращались к небесам, откуда шел поток живительной солнечной энергии. Они создавались на века и выдержали испытания тысячелетий.

Хотя многие из держав, создавших эти сооружения, просуществовали не одно тысячелетие, ни одна из них не уцелела до наших дней. Почему же реальные прототипы каменных символов оказались не столь долговечными?