Что с нами сделали

Мы уже доказали, что огромнейший урон экономике страны был нанесен уничтожением планирования. Экономисты‑теоретики буквально высосали из пальца новое «мышление» в экономической науке, так называемую монетаристскую теорию, которая очаровала политиков, и они назвали ее краеугольным камнем реформ. Между тем, суть теории столь же проста, сколь и глупа и сводится к замене планирования неким рыночным регулированием.

Приведем такую аналогию: вы планируете потратить свои деньги: купить продукты питания, пальто, стол на кухню и так далее. Монетаристы прежде всего объявят вас не способным правильно это сделать, не способным спланировать собственные покупки, поскольку, по их теории, планировать должен не покупатель, а рынок. Но если денег (монет) у человека много, то здесь и рынок бессилен, так как, по их мнению, человек в этом случае будет покупать что попало, а не то, что ему действительно нужно. Если же денег будет очень мало, то только тогда человек купит то, что ему нужно. То есть только при недостатке денег, считают монетаристы, рынок будет управлять экономикой, и она будет делать то, что нужно обществу.

Таким образом, исходное положение состоит в том, что и производитель, и покупатель не способны сами оценить ситуацию. Упрощенно идею монетаристской теории можно сформулировать так: скажем, если некто имеет мало денег накануне зимы, то он купит зимнее пальто, а если много – то пляжный зонтик.

Единственный практический выход монетарист ской теории – не давать денег для покупки, причем деньги не даются ни прямо, ни косвенно, для чего резко повышаются проценты за кредит, и покупатель не может взять деньги в долг, деньги делаются дорогими. Читатели, наверно, слышали по телевизору, радио и читали в газетах о том, что наше правительство борется с проклятыми промышленниками, требующими денег и кредитов; это и есть следствие внедрения идей монетаристов.

Приведем слова уже упомянутого в этой книге Ли Якокки о последствиях действий монетаристов в колыбели «рыночных отношений – в США: «Я вспоминаю день 6 октября 1979 года как день позора для нашей страны. Именно тогда Пол Уолкер и Совет Федеральной резервной системы объявили учетную ставку для первоклассных заемщиков – прайм‑рейт – плавающей. Вот когда монетаристы провозгласили: «Единственным способом затормозить инфляцию является осуществление контроля за денежной массой, и черт с ними, с процентными ставками».

Как всем нам, испытавшим на себе этот губительный способ, известно, принятое тогда решение породило гигантскую волну экономических катастроф. Следовало найти более подходящий способ борьбы с инфляцией, а не возлагать ее бремя на плечи рабочих автоиндустрии и жилищно‑строительной промышленности. Когда будущие историки станут изучать наши методы лечения инфляции и тяжкие муки, которые причиняло это лечение, они, вероятно, будут сравнивать их с кровопролитиями средневековья!

Первый удар обрушился на Детройт. Мы пережили самый длительный за пятьдесят лет кризис сбыта автомобилей. Затем настал черед жилищного строительства. После этого удары посыпались почти на все другие отрасли.

До объявления прайм‑рейт плавающей учетная ставка достигала уровня 12 процентов лишь однажды за всю историю, и произошло это в период Гражданской войны в США. Однако теперь, как только был достигнут уровень 12 процентов, он продолжал повышаться. Был момент, когда он составил 22 процента. Это – легализованное ростовщичество. Некоторые штаты приняли законы, запрещавшие превышение 25‑процентного уровня, усматривая здесь криминальные намерения. Даже мафия сочла такие законы разумными».

* * *

Разъясним, в чем здесь дело. Покупая автомобиль, без которого в США просто невозможно жить, американец берет кредит. Когда процентная ставка составляла 5 %, то это означало, что за три года – срок, на который выдается кредит, покупатель дополнительно заплатит 7–10 %,на что он может пойти и привык это делать. Но когда процентная ставка за кредит повысилась до 20 %, то, соответственно, и стоимость автомобиля возросла на 30 %. Поэтому тем, кто при покупке автомобиля должен брать кредит, он становится не по карману. Но если автомобили не покупают, то Детройт не может их производить, поэтому Ли Якокка и назвал действия монетаристов «ударом по Детройту».

Большинство американцев дома также покупают в кредит, выплачивая долг банку в среднем 30 лет. Когда процентная ставка за кредит 4–5 %,то общая выплата за дом увеличивается на 60 %. Конечно, это дорого, по нашим меркам, но американцы к этому привыкли и дома строили. Но при кредитном проценте 20 % им придется заплатить в 4 раза больше, чем сумма, которую возьмут за дом строители, то есть они должны будут отдать банковским ростовщикам сумму, эквивалентную стоимости трех таких домов. Естественно, что в США перестали заказывать строительство новых домов.

Идея монетаристов о том, что рынок «покажет» экономике, какие товары нужно производить, как я писал, – это бред людей, ничего не знающих о реальной экономике. Ли Якокка подтверждает эту мысль; если следовать идеям монетаризма, получается, что рынок потребовал оставить американцев без средств передвижения и без крыши над головой.

Но внедрение монетаристской теории разоряет не всех, некоторые при этом жиреют. Ли Якокка указывает, кто именно: «Когда процентная ставка высока, потребители помещают значительные суммы в краткосрочные ценные бумаги. Но наживать деньги на деньгах – дело непроизводительное. Оно не создает рабочие места. А те из нас, кто действительно создает рабочие места, кто вкладывает капитал в оборудование, повышающее производительность, кто расширяет производство и готов вносить справедливую долю налогов, обивают пороги в ожидании нескольких крох кредита, чтобы кое‑как удержаться на плаву и получить возможность вернуть на работу еще несколько человек.

Высокие процентные ставки усиливают стремление крупных воротил играть в свою новую игру: делать деньги из денег. Когда деньги дороги, инвестировать средства в научно‑исследовательские работы – дело рискованное. Когда учетные ставки высоки, дешевле купить предприятие, чем заново его построить».

Здесь имеется в виду следующее. Предположим, некто решил построить предприятие, продукция которого нужна и общество ее ждет. Он берет кредит и несколько лет строит, налаживает производство. Когда продукция выпускается, в ее цене учитываются доля возврата кредита и проценты. Когда проценты по кредиту невелики, то в цене продукции хватит «места» и для этого и цену не придется поднимать слишком высоко. Но при высоких кредитных ставках цена продукции подскакивает так, что невозможно либо продать продукцию, либо вернуть кредит. То есть в данном случае «рынок показывает», что не надо строить новых предприятий, не надо совершенствовать старые. Эта бредовая монетаристская идея препятствует внедрению результатов научно‑исследовательских и опытно‑конструкторских работ, тормозит научно‑технический прогресс в стране.

Здесь начинается то, что я уже называл экономическим онанизмом. Если нет возможности из‑за дорогих денег строить дома или совершенствовать производство, деньги направляются на покупку акций, в надежде, что цена последних поднимется и их можно будет выгодно продать. Поскольку цена акции колеблется быстро и купленные акции можно продать через 2–3 недели, то для этих целей выгодно взять в банке кредйт даже под 22 % годовых. При покупке большого количества акций их держатель становится собственником уже работающего предприятия, дающего прибыль. За счет этой прибыли и уменьшения зарплаты работникам можно в конце концов оплатить и бешеные проценты банку.

Ли Якокка в своей книге приводит примеры таких сделок: «Из десяти самых больших в истории США слияний корпораций девять осуществлены при администрации Рейгана. Одна из крупнейших из них связана с корпорацией «Юнайтед Стэйтс стал». Будучи защищенной триггерными ценами, которые обходились нам при закупке американской стали в лишних 100 долларов на каждый автомобиль, «Ю.С. стал» уплатила 4,3 миллиарда долларов за компанию «Марафон ой л». Большую часть этой суммы корпорация получила в виде ссуд. А лучше было бы использовать их на приобретение новейших кислородных конвертеров и установок для непрерывной разливки металла, чтобы можно было конкурировать с японскими сталелитейными фирмами.

Когда об этом узнали рабочие корпорации, они были глубоко возмущены и потребовали, чтобы все полученные за счет снижения их заработной платы средства были инвестированы в сталелитейную индустрию. Почти неправдоподобно, что именно рабочие преподнесли администрации урок на тему о том, как на деле действует наша система».

Самого же Якокку подобные сделки возмущают и по другой причине. «Где здесь здравый смысл? Почему бизнесмен, занимавшийся выплавкой стали, внезапно стал нефтепромышленником? Ведь это совершенно другой мир. Ему понадобятся годы, чтобы изучить новый для него бизнес. И, что самое важное, это непродуктивно».

Больше всего Якокка возмущается итогом эпидемии монетаризма: «Подумайте только, за десятилетие 1972–1982 годов общая численность занятых в пятистах крупнейших промышленных компаниях Америки фактически сократилась. Все новые рабочие места – свыше десяти миллионов – были созданы в двух других сферах. Одна из них – это мелкие предприятия. Другая – мне неприятно об этом говорить – это государство, которое, очевидно, осталось единственной в мире сферой, где отмечается рост занятости».

* * *

Надо сказать, что Горбачев, Ельцин и Путин были далеко не первыми руководителями, не понимающими того, что они творят. В самом начале XVIII века, то есть почти 300 лет назад, во Франции разразился, как сейчас говорят, финансовый кризис, но тогда он был естественным, связанным с ростом населения Франции: появлялись новые рабочие руки, которые могли сеять хлеб и плавить сталь, строить дома и ткать сукно, но количество золота и серебра, которые в виде монет обеспечивали товарообмен, не росло пропорционально возможностям экономики. Более того, движение монет было медленным, большое количество денег отвлекалось на внешнюю торговлю и уходило за границу. Массы голодных людей бунтовали, а правительство Франции не представляло, как выйти из этого положения.

От кровавого бунта Францию спасло, возможно, то, что в это время в Англии один староватый джентльмен был не способен удовлетворить свою содержанку. Но в этом он стал обвинять не себя, а молодого любовника содержанки и вызвал его на дуэль. На дуэли джентльмен был убит ударом шпаги, а счастливого соперника приговорили к повешению, но ему удалось сбежать во Францию. Так Франция приобрела своего финансового гения – Джона Ло. Он стал убеждать правительство Франции напечатать и пустить в обращение бумажные деньги. Но ведь сами по себе эти деньги ничего не стоят, а золота, чтобы их обеспечить, то есть обменять по первому требованию, не было.

Правительство Франции колебалось. Я думаю, что Джон Ло убеждал их так: «Пусть ассигнации нечем обеспечить! Если не увлекаться их печатанием, то никто не принесет ассигнации, чтобы поменять их на золото, так как они каждому будут нужны для товарообмена, Экономика Франции не выпустит эти деньги из обращения».

Он оказался прав. Франция испытала невиданный экономический расцвет: лихорадочно строились заводы и фабрики, оживилась торговля, только в Париже за один год потребовалось столько рабочих рук, что его население увеличилось на 300 тысяч человек (в начале XVIII века!) и по его улицам, забитым повозками и каретами, стало невозможно проехать. Имя Джона Ло вошло во все энциклопедии, а то, что он сделал, получило имя «система Ло».

А вот как с помощью денег развил экономику своей страны выдающийся государственный деятель – Сталин. Перед ним стояла огромная проблема – развить промышленность в стране, где 85 % населения занималось сельским хозяйством. И эту проблему надо было решить в условиях враждебного отношения остального мира, которое фактически не оставляло надежды на то, что можно опереться на промышленные товары других стран, а географические особенности страны перечеркивали саму мысль о том, что сельское хозяйство Советского Союза когда‑либо сможет конкурировать с сельским хозяйством остальных стран.

Сталин был коммунистом. Настоящим коммунистом, а не карьеристом, как Горбачев, заучивший по случаю кое‑какие основы коммунистического учения и превративший их в догмы, непонятные даже самому себе. Поэтому Сталин не сомневался в том, что экономические законы едины и в капиталистическом, и в социалистическом обществе.

Он рассуждал примерно так. Промышленность – это, попросту говоря, станки, на которых работают люди и которые производят какой‑то товар или услугу. Развивать промышленность – значит иметь очень много таких станков и людей. Для этого нужны станки, которые для начала можно купить за границей, а потом изготавливать самим, и люди, которых даст коллективизация сельского хозяйства. Но для того, чтобы станки и люди работали, необходимы покупатели производимого ими товара. В противном случае его незачем производить. Покупатели – это люди или организации, имеющие желание купить и обязательно деньги. Желание, как правило, есть, поэтому главным фактором становятся деньги, которые в большем или меньшем количестве имеются у каждого. Люди с деньгами – это рынок сбыта, с большими деньгами – хороший рынок, с маленькими – неважный, но очень много людей – тоже хорошо.

Рынок сбыта – важнейшее условие развития экономики. Следовательно, до начала конкретных действий по развитию экономики Сталин был обязан ответить на вопрос: где находится рынок сбыта будущей экономики СССР. Этот вопрос не праздный. Скажем, подавляющее число рынков сбыта Японии находится за границей. Если запретить вывоз товаров из Японии, промышленность страны остановится. Поэтому Сталин рассматривал несколько путей поиска рынка сбыта для экономики СССР. Он говорил, что в принципе можно пойти по прусскому пути развития экономики – пути аннексии: аннексировать (захватить) какую‑либо страну, затормозить развитие ее промышленности, добавить к ее покупателям своих, что создаст большой рынок сбыта для своей промышленности. Но для СССР этот путь был неприемлем, так как не отвечал принципам коммунистической, интернациональной идеологии. Существовал похожий английский путь– путь колонизации: когда в колониях тормозится развитие промышленности и за счет рынка колоний развивается экономика метрополии. И этот путь не подходил для СССР.

Сталин избрал американский путь – путь создания рынка в собственной стране, то есть путь обеспечения граждан достаточным количеством денег. Сложно сказать, почему этот естественный путь Сталин назвал американским. Возможно, поводом послужил такой случай. Выдающийся изобретатель и организатор производства Генри Форд I создал автомобиль, который действительно мог удовлетворить всех, не только экстравагантного миллионера. Он разработал технологию производства огромного количества таких автомобилей. Но автомобиль – все‑таки довольно дорогое сооружение. Чтобы их много производить, надо, чтобы в стране было очень много людей с достаточным количеством денег.

Здесь Форд столкнулся с экономической проблемой и решил ее с гениальной простотой. В те годы (1914) хороший рабочий получал в день 2–2,5 доллара. Форд стал платить своим рабочим 5 долларов! Формально он объяснил этот шаг тем, что хочет, чтобы рабочие могли купить его автомобили. Но Америка уже тогда была сплочена профсоюзами, и дневная ставка в 5 долларов превратилась в тот рубеж, за который стал бороться весь рабочий класс. Форд создал в США «средний класс», «класс высокооплачиваемых рабочих» – рынок для своих автомобилей.

Назвав путь американским, Сталин по истинно американскому пути не пошел: он достаточно хорошо знал экономику как науку. Этот путь требовал свободных цен и зарплаты. То есть можно было обеспечить всех производителей деньгами под закупку необходимого для производства товаров, например дешевыми кредитами. Производители назначили бы высокие цены, позволяющие платить большие зарплаты, а на эти зарплаты покупались бы конечные товары. Росли бы цены, росли бы и зарплаты. Но Сталин увидел свойственные этому пути развития дефекты, которые применительно к плановой экономике становились нетерпимыми. Во‑первых, в плановой, наиболее рационально организованной экономике многие предприятия являются монополистами. Они могут поднимать цены, а не работать над вопросами снижения себестоимости продукции. Сталин не собирался давать инженерам жить спокойно.

Но главный дефект, общий для любой экономики, заключается в том, что свободные цены обесценивают деньги и количество денег в системе «товар – деньги – товар» постоянно уменьшается. А это означает, что и при пополнении этой системы деньгами производство товаров будет все время тормозиться, по крайней мере, не стимулироваться автоматически. Поясним это положение. Первого числа рабочий получает зарплату 1000 долларов, а хлеб в этот день стоит 1 доллар, то есть на полученные деньги можно купить 1000 килограммов хлеба – 1000 долларов стимулируют производство 1000 килограммов хлеба. Но 2‑го числа булка хлеба стала стоить 2 доллара, и полученные 1000 долларов стимулируют производство только 500 килограммов хлеба. И если даже объявят, что в этом месяце в связи с повышением цены на хлеб назначена зарплата 2000 долларов, то ее еще надо заработать, ведь ее выплатят только в следующем месяце, а высокая цена уже действует. Мало того, обесцениваются и все сбережения, предназначенные для покупки дорогих вещей.

Сталина в первую очередь волновали не конкретные денежные проблемы людей, его волновало то, что в схеме «товар – деньги – товар» центральная часть «деньги» была величиной падающей, тормозящей производство. Поэтому он построил дело по‑другому: все цены были зафиксированы, а для контроля количества денег в системе была зафиксирована и зарплата. Читатели согласятся, что это не лучший путь, но надо отдать Сталину должное: он ведь совершенствовал только экономическую сторону дела и не подозревал, что есть еще и бюрократические подводные камни.

Однако Сталин добился следующего. Инженерам не осталось другого способа для получения прибыли, кроме поиска путей снижения затрат на производство. Но этого мало. По мере уменьшения затрат государство снижало и цены. Количество денег в системе «товар – деньги – товар» непрерывно и автоматически росло. На свою зарплату в конце месяца работник мог купить больше, чем в начале, а на свои сбережения он имел возможность купить более дорогую вещь, чем раньше рассчитывал. А, следовательно, промышленность имела возможность производить все больше и больше товаров. Ее рынок сбыта становился все более мощным.

* * *

Мы привели два примера, из которых можно понять, что руководители, понимающие, что такое деньги, разумными мерами могут буквально толкать экономику своих стран вперед. Ведь Сталин заложил такой рост экономики СССР, что в 1960 году Хрущев решил догнать Америку и запланировал к 1980 году построить материально‑техническую базу коммунизма.

Но вернемся к нашей роли консультантов. Рассмотрев роль денег в производстве товаров, мы теперь учтем некоторые специфические моменты развития СССР в 1985–1991 годах. Советский Союз вместе со странами СЭВ был автономной, самообеспечивающейся экономической системой. Для своего жизнеобеспечения он не нуждался в других странах. Все, что здесь производилось, продавалось своим же гражданам. Это не значит, что не было связи с рынками других стран, но внешняя торговля развивалась не потому, что это было жизненно необходимо, как, скажем, для Японии, а для того, чтобы иметь больший доход. На западные рынки сбыта поступали небольшое количество сырья и в больших объемах промышленное оборудование и оружие. Эти товары продавать очень выгодно, поскольку, во‑первых, на Западе они очень дороги, а во‑вторых, продажа один раз оружия или завода обеспечивала для СССР рынок сбыта запчастей и боеприпасов на очень долгие годы.

За вырученную валюту закупались, конечно, и товары народного потребления, но, как мы помним, импортные товары с Запада были большой редкостью в наших магазинах. Товары народного потребления импортировались преимущественно из стран – членов СЭВ, что, строго говоря, трудно назвать вполне импортом, и из развивающихся стран. Увидеть в магазине товары из Англии или ФРГ было довольно сложно. Закупалось также промышленное оборудование, но, к примеру, в металлургии доля такого оборудования была чрезвычайно мала. Зато, как и полагается индустриально развитой стране, в большом количестве закупалось сырье: вольфрамовый концентрат, глинозем для производства алюминия и т. д. Сейчас это покажется странно, но, имея 75 % мировых марганцевых запасов, мы закупали марганцевую руду в Габоне. В то время даже США и Канада были, можно сказать, сырьевыми придатками СССР: производя зерна в 5 раз больше, чем требуется для производства хлебобулочных и макаронных изделий, СССР закупал у этих стран 20 млн. тонн (десятую часть своего производства) зерна на корм скоту (США и Канада были сырьевыми придатками мясомолочной промышленности СССР).

СССР ежегодно производил 170 млн. тонн стали, но и этого не хватало – в ФРГ ежегодно закупалось еще 10 млн. тонн, и заводы Рура дымили для СССР. Все это, повторим, было выгодно и давало лишнюю копейку, но было не обязательно. Главным рынком экономики СССР был его собственный рынок, свои покупатели.[2]На этом рынке властвовала своя денежная единица – рубль, пожалуй, самая прочная денежная единица мира. Можно было закопать рубль в землю, но, откопав его через 30 лет, купить на него практически столько же товаров. Государство строго дозировало количество рублей в обороте, что при плановом хозяйстве было нетрудно, поскольку было известно количество произведенных товаров. Дефицита в рублях ни для предприятий, ни для частных лиц не создавалось. В случае нехватки собственных оборотных средств банки давали кредит под 2 % годовых, и под такой же процент частные лица кредитовались при покупке товаров в магазинах.

Рубль не конвертировался, не обменивался на другие денежные единицы, и это было естественно. Он обслуживал свою, советскую систему «товар – деньги – товар», и на чужих рынках ему было нечего делать. Рубли нельзя было вывозить из СССР, что делало возможным планирование их количества в своей экономике. Советская система «товар – деньги – товар» была заполнена деньгами полностью, возможно, даже несколько более чем нужно. Целые группы товаров были дефицитными – их немедленно покупали при появлении на прилавках. Достаточно вспомнить магазины коммунистического города Москвы – самого оборотистого города в СССР.

В этих условиях дать доступ чужим денежным единицам на свой перенасыщенный деньгами рынок было недопустимо, и валютные операции в СССР считались преступлением. И, наконец. Хотя рубль не конвертировался, но его курс по отношению к иностранной валюте был установлен для ведения внешней торговли. В среднем курс 1 доллар = 62 копейки, возможно, и был справедлив, но только в среднем.

* * *

СССР был задуман не как государство для аппаратной бюрократии, а как государство для народа. И это предопределило резкое различие в ценах на аналогичные товары у нас и на Западе. Рассмотрим этот вопрос подробнее. Все товары можно разделить на три категории. Первая категория включает товары (и услуги) жизненной необходимости, не имея которых человек либо умрет, либо будет на грани смерти. К ним относятся жилье (без жилья в нашем климате не прожить), набор продуктов, обеспечивающий жизнь, такой же набор одежды, рабочее место, чтобы можно было заработать на первое, и транспорт, чтобы добраться до этого рабочего места; сюда же следует включить и медицинские услуги. Вторая категория – это товары элементарной комфортности: бытовая электротехника, более модная одежда, книги и прочее, что делает нашу жизнь разнообразнее и интереснее. Третья категория – это либо товары более высокой комфортности, скажем, цветной телевизор в эпоху черно‑белых, либо предметы роскоши: ювелирные изделия или личный автомобиль в стране, где в любой уголок без труда можно добраться общественным транспортом. Без первой категории товаров (и услуг) жить невозможно, без второй – трудно жить сообразно имеющемуся в мире уровню, третья категория избыточна.

По идеологическим причинам, цены на эти три категории товаров в СССР и на Западе были совершенно разными. СССР – государство для народа, и здесь не могли допустить, чтобы кто‑либо из граждан оказался на грани смерти из‑за отсутствия товара жизненной необходимости. Цены на товары устанавливались с учетом того, что экономика СССР была едина, как один завод, а как мы уже убедились, на одном заводе прибыль отдельных цехов не имеет значения: эти цеха могут успешно и полезно для завода работать и с плановыми убытками, важна прибыль всего завода. Поэтому по первой категории товаров курс рубля был чрезвычайно занижен: доллар мог стоить и 5 копеек, и даже меньше копейки.

Мы это и раньше не понимали, да и сегодня тоже. Чтобы лучше это понять, приведу ряд примеров. Я помню, как в начале 70‑х, после окончания металлургического института был стажером‑переводчиком в школе ООН в Запорожье, тогда слушатели этой школы – инженеры из развивающихся стран – стремились за два месяца пройти полный курс лечения от всех болезней. Лечили все, что могли: от язвы желудка до зубов. В то время государство, покупая многие лекарства за рубежом, скажем, по 10 долларов за упаковку, продавало в своих аптеках по 30–40 копеек. А стоимость лечения в больницах равнялась стоимости проезда туда.

Как‑то во Франкфурте‑на‑Майне нам потребовалось проехать три остановки на метро. Это стоило примерно 2,5 марки (1,5 доллара). Стоя у автомата, продающего билеты в метро, мы собирали по карманам мелочь, и я, наткнувшись на родной пятак, как сувенир, шутя, подарил его немцу. «О, – сказал тот, – ты подарил мне 2,5 марки». Я не понял, о чем он говорит, и немец, заметив мое удивление, пояснил: «Ведь на эти 5 копеек я в Москве смогу уехать на метро, куда захочу». Если соотнести по этой услуге рубль с долларом, то окажется, что он стоил едва 3 копейки.

Во Франкфурте плата за квартиру площадью 20 квадратных метров тогда составляла 800 марок в месяц (около 500 долларов), а в Москве за такую квартиру надо было платить не более 3 рублей. То есть доллар в этом случае стоил 6 копеек, и это еще очень много. Иногда говорят, что, мол, в Детройте рабочий имеет дом площадью 200 квадратных метров. Но содержать такой дом в условиях Подмосковья, обогревая его шесть месяцев в году, он уже не сможет, даже при заработке 20 долларов в час. А в СССР наличие у каждого, пусть в два раза меньшего дома в Подмосковье (запрещено было иметь дом более 82 квадратных метров жилой площади), сдерживалось многими причинами, из которых деньги были на последнем месте.

И ведь речь идет не о второсортном товаре. В середине 80‑х годов американцы провели исследования по определению лучших для жизни городов. Города оценивались по десяти параметрам: наличие товаров в магазинах, быстрота передвижения по городу, комфортабельность жилищ, наличие в них канализации, горячей воды и прочего, чистота воздуха и т. д. Все три обследованных советских города: Москва, Ленинград, Киев – вошли в десятку самых комфортабельных городов мира, причем Киев уступил два первых места двум новым, малоизвестным японским городам. Всем столицам мира было далеко до наших городов. Эти факты были бы более известны, не будь у нашей «интеллигенции» обычая поливать грязью все, что сделано своим народом, и захлебываться от восторга по поводу успехов Запада.

Явно заниженным был курс рубля и по отношению к стоимости промышленного оборудования. Скажем, в СССР изготовление одной печи для нашего завода стоило около 3 млн. рублей, а когда после развала СССР нам пришлось покупать их на Западе, то даже в удешевленном варианте, даже после конкурса нескольких фирм‑производителей купить печь дешевле, чем за 14 млн. долларов, нам не удалось, то есть в этом случае доллар можно оценить примерно в 20 копеек.

По категории товаров элементарной комфортности курс доллара, равный 62 копейкам, в какой‑то мере соответствовал ценам, но по предметам роскоши доллар стоил дороже. Серенькой (для всех) роскоши на доллар можно было купить больше, чем на 62 копейки. Но это и понятно: прибыль с продажи предметов роскоши в СССР компенсировала низкие цены жизненно необходимых товаров.

Все эти дешевые товары предназначались только для советских людей, иностранцев этими товарами никто обеспечивать не собирался. Эти цены были нашим собственным, внутренним делом. Представим себе семью, в которой при себестоимости хлеба 1 рубль, его цена 1 копейка. Кому до этого дело? Если в целом у этой семьи доходы превышают расходы (а у СССР во внешней торговле долгов было меньше, чем должников), то кому какое дело до цен внутри этой семьи? Посторонний по этим ценам хлеб купить не может, потому что не имеет таких денег – рублей. Рубль – это защита семьи от посторонних, желающих поживиться ее дешевым хлебом. И при таком положении с ценами внутри семьи она не должна допустить, чтобы ее рубли менялись на другую валюту.

Отсутствие конвертации рубля было еще одним препятствием для утечки денег за рубеж. Цены на сырье внутри СССР практически не включали стоимость сырья от Бога, а только трудовые затраты на извлечение этого сырья из недр, поскольку все равно все наше. Поэтому здесь курс доллара был чрезвычайно завышен, и иностранцам цены на сырье внутри страны всегда казались бросовыми. Скажем, хром советскому потребителю обходился в 200 рублей за тонну, а в нашем балтийском порту иностранцу– 1500 долларов.

Предположим, движение товаров в СССР обеспечивало один миллиард рублей. Но если в цену этих товаров включить стоимость природного сырья, потребовалось бы уже 3 млрд. рублей. Мы уже говорили, что в СССР в системе «товар – деньги – товар» денег было даже несколько с избытком, но если бы цены включали стоимость сырья, денег перестало бы хватать.

* * *

И вот пришло время, когда из управления страны и республик исчезли государственные деятели, и пришли какие‑то академики, профессора, партийные боссы, музыканты «с лицом Ростроповича», шахматные гроссмейстеры и прочие «чикагские» мальчики. Эти люди вполне серьезно решили конвертировать рубль, более того, они поручили устанавливать курс рубля – курс основы того, что обеспечивает работу собственной экономики, не государству, а биржевым спекулянтам валютой. И на этом фоне ликвидировать планирование и устранить государственный контроль над ценами.

Обратим внимание на валютную биржу. Зададим себе вопрос: а кому она была нужна в СССР? Кому в СССР нужны были доллары, если экономика сама себя обеспечивала сырьем и на своем рынке продавала готовую продукцию? С начала разговоров о конвертации рубля и необходимости организации валютной биржи утверждалось, что это очень нужно для закупки оборудования передовой технологии, чтобы иностранцы могли построить в СССР передовые производства (инвестировать средства в экономику СССР), а затем прибыль, полученную от этих производств в рублях, конвертировать в доллары.

И суть даже не в том, что каждый четвертый ученый мира работал в СССР, и уже поэтому тезис о внедрении зарубежных высоких технологий звучит маловразумительно и пользуется популярностью только у профанов, не имеющих понятия ни о технике, ни о технологии. Мы отмечали, что по отношению к категории таких товаров, как промышленное оборудование, курс рубля к доллару был сильно занижен. Такое положение само по себе не является чем‑то необычайным. Государство устанавливает заниженный курс своей валюты, если хочет воспрепятствовать импорту товаров из‑за рубежа на свой рынок и способствовать экспорту своих товаров за рубеж. Примером может служить Япония, где длительное время курс йены по отношению к доллару держался заниженным, а японцы, философски воспринимая град упреков со стороны США, успешно торговали благодаря такому курсу на рынке США, не давая последним торговать у себя.

Оборудование в СССР, даже с учетом затрат на разработку самого передового, стоило настолько дешевле западного, что даже при курсе доллара в 62 копейки западное купить было невозможно. Тем людям в СССР, а потом СНГ, которые хотели бы закупить какие‑либо производства за рубежом, низкий курс рубля не давал это сделать. По этой причине им была не нужна биржа с ее долларами и явными тенденциями к дальнейшему обесцениванию собственной валюты. Западные экономические эксперты это понимали и были обязаны предсказать, кто придет на биржу и что он на этой бирже сделает с рублем. Такие люди в СССР появились. Это, конечно, в первую очередь были те, кто и раньше занимался торговлей валюты на «черном» рынке, используя ее для покупки за рубежом тех предметов, для которых курс рубля обеспечивал достаточную прибыль.

Но «ударной силой» стали новые коммерсанты, люди, которым правительство СССР уже дало легально наворовать огромные суммы. В их число входили различные посредники, которые после частичной отмены госзаказа немедленно встали между производителями и покупателями товара и стали брать деньги ни за что, за работу, которую рядом с ними Госснаб и Госплан делали бесплатно.

Скажем, завод А поставлял заводу В по плану 100 000 тонн стали по 200 рублей. Перестройщики объявили, что 5 % из плана исключаются. Посредник без труда берет 1 500 000 рублей кредита в банке, покупает у завода А разрешенные 5 % (5000 тонн) по 300 рублей за тонну, Заводу А вроде бы выгодно, и он заключает договор. Посредник продает купленный товар заводу Б, но уже по 500 рублей за тонну, поскольку заводу Б в противном случае пришлось бы снижать объем производства на 5 %, так как больше купить не у кого, кроме того, посредник и на заводе Б сидит и просит продать продукцию по «повышенной цене». Есть чем компенсировать потери. Сделка состоялась. Ничего не изменилось: вагоны с товаром как шли, так и идут по старым адресам, а посредник, дав немного взяток и вернув кредит, кладет в карман 1 000 000 рублей, фактически не стукнув пальцем о палец. Точно так же, но на продаже денег Госбанка, стали богатеть новоявленные рокфеллеры и ротшильды.

«Гении» внешней торговли типа пресловутого Артема Тарасова тоже богатели без особых трудов. Например, банк давал кредит 100 000 рублей, и с этими деньгами такой «гений» обращался, скажем, к директору леспромхоза, который экспортировал лес, с просьбой продать 1000 кубометров леса по обычной цене 100 рублей, а ему, директору, по отдельному трудовому соглашению выплачивалась кругленькая сумма (по понятиям директора) – 1000 рублей за дополнительный труд. Затем с договором о продаже «коммерсант» обращался во внешнеэкономическую организацию, торгующую лесом; с просьбой продать лес за границу и тем же обещанием заплатить 1000 рублей по отдельному трудовому соглашению… Потом он направлялся во внешнеэкономическую организацию, закупающую компьютеры: с просьбой закупить за вырученную от продажи леса валюту 100 компьютеров и обещанием заплатить по отдельному трудовому соглашению… А потом в газете печаталось объявление: «Продаются персональные компьютеры по 100 000 рублей», заключались договора с покупателями компьютеров, и в леспромхоз переводилось 100 000 рублей за лес. Тот сам грузит на экспорт лес, закупаются компьютеры и рассылаются по договорам покупателям. На счет коммерсанта поступают деньги, он возвращает кредит, раздает взятки и получает почти 10 млн. рублей. В стране дураков очень просто делать деньги из воздуха.

Строго говоря, в эти годы СССР посрамил западных бизнесменов, которые десятилетия тратят на обучение своему делу, на изучение рынка и прочего. Наши «таланты», правда, благодаря современной власти, стали миллионерами, ничего не зная и не умея, не имея конторы и телефона. Я вспоминаю профессии удачливых коммерсантов и поражаюсь: среди них практически нет работников экономики. Очень много партийных и комсомольских функционеров, есть крупные работники Генпрокуратуры СССР, работники главного разведывательного управления, очень много врачей различных специальностей, много кандидатов технических наук, спортивных тренеров и прочих далеких от экономики людей, в одночасье ставших «финансовыми гениями».

Куда эти люди могли потратить свои миллионы? По западным стандартам, они могли бы вложить их в постройку заводов, в промышленность. Но что в этом деле может понимать врач‑гинеколог? Естественно, что эти люди и их рубли встали в очередь на валютную биржу с тем, чтобы по любой цене приобрести доллары да купить на них «роллс‑ройс», виллу в Испании, еще одну в США, открыть счет в банке Лихтенштейна. Этим людям, у которых рубли легкие, по сути своей ворованные, нет нужды за них держаться, эти их миллионы обесценивают рубль на бирже, И мы это видели. К началу 1992 года при цене доллара в Госбанке 1,73 рубля на бирже он вырос до 80 рублей…

* * *

Вернемся еще раз к отказу от планирования. Этот отказ означал, что теперь рядом с плановыми покупателями будут западные покупатели. Казалось, можно было бы радоваться: у экономики СССР резко увеличился рынок сбыта! Но не будем спешить радоваться, а сначала выясним, а что они покупали. Поскольку люди покупают то, чего у них нет, то и в СССР западные покупатели купить хотели то, чего нет на Западе. А там нет своего сырья. Следовательно, главный объект покупки дополнительных покупателей – сырье и энергоносители (сырье для энергетики и транспорта).

Сырье в СССР, как отмечалось выше, не включало в себя потребительную стоимость, стоимость от Бога, и поэтому имело для внутреннего потребления низкую цену. Но когда появился покупатель с Запада, цену на сырье приходилось поднять до принятой на Западе, причем поднять для всех, в том числе и для внутренних покупателей. Внутри страны цена резко вырастет…

А цена на сырье имеет очень пакостные свойства. Пока сырье превращается в готовый товар, скажем, бытовой холодильник, оно проходит до десятка переделов. К примеру, медная руда попадает на медеплавильный завод – это первый передел, черновая медь идет на рафинировочный завод – второй передел, электротехническая медь прокатывается в толстую проволоку – третий передел, проволока протягивается и эмалируется в обмоточный провод – четвертый передел, из него изготовляют обмотки электродвигателя – пятый передел, электродвигатель монтируется в холодильный агрегат – шестой передел, холодильный агрегат монтируется в готовый к продаже людям товар – холодильник – седьмой передел. На каждом переделе производитель добавляет к цене купленного сырья свою прибыль, пусть небольшую 20 %. Но умноженная семь раз сама на себя, эта скромная прибыль приводит на седьмом переделе к увеличению цены конечной продукции в 3,7 раза! Это означает, что если цена на медную, железную руды, уголь и другое сырье повысится в 10 раз, то цена на конечную продукцию возрастет в 37 раз.

И, наконец, снова подчеркнем, что рост цен при одном и том же количестве денег в системе равносилен их исчезновению. К примеру, на одном предприятии работают люди, которые производят хлеб, на другом – автомобили «Жигули». С помощью денег они обмениваются своими товарами. За десять лет работник хлебозавода смог накопить, наконец, 15 тысяч рублей, необходимые для покупки автомобиля к концу 1991 года. А работники автозавода готовы собрать к этому моменту автомобиль. Назрела операция в системе «товар – деньги – товар». Но с 1 января 1992 года резко повысились цены, и «Жигули» стали стоить 700 тысяч рублей. Хлебопек обворован, у него украдены честно заработанные сбережения. И обворован он не работниками автозавода, те бы продали автомобиль хлебопеку, как и всем другим, но его новая стоимость уже не позволяет им это сделать. Этот автомобиль, как и другие, не продан, выпуск их прекращается, болтунам предоставляется полная свобода утверждать, что производство остановлено, так как из‑за низкого качества продукции автозавод не может найти покупателей. Но мы понимаем, что не в качестве дело: подъемом цен на продукцию автозавода отобран его рынок, у его покупателей изъяты деньги – средство передачи товара в системе товар – деньги – товар.

Но в гораздо более тяжелом положении оказываются предприятия. Не купив автомобиль, рядовой покупатель купит хотя бы что‑нибудь. Предприятие так не может. Ведь никто же не купит у автозавода автомобиль без колес, без коробки передач или без стекол. Автозавод обязан купить или все, или ему ничего не надо. А с ростом цен и у предприятия, как у частного лица, деньги исчезают, как бы оно ни стремилось их пополнить. Допустим, у предприятия есть 10 рублей, на которые оно купило у поставщиков сырье, изготовило товар и продало его за 15 рублей. Если цены постоянны, то оно получит выручку, заплатит налоги и прочее и снова купит на 10 рублей сырье. Но в современной ситуации, пока товар доставлялся покупателю, а деньги за товар – предприятию, цены на сырье повысились до 100 рублей. А ведь выручка составила всего 151. Предприятие берет в банке кредит и дает ростовщикам на себе нажиться, покупает сырье за свои 15 да 85 рублей кредита, изготовляет товар и продает покупателю за 150 рублей. Но пока предприятие ждет деньги, цена на сырье становится 1000 рублей. Предприятию нечем вернуть кредит и проценты ростовщикам, новый кредит они не дают, у предприятия один путь – остановиться, даже если у покупателей есть эти 150 рублей. А если и у покупателя нет денег, тогда надо останавливаться немедленно!

* * *

Похоже, что мы рассмотрели достаточно примеров и провели тщательный анализ. Теперь надо подвести итоги. Они должны быть примерно такими. СССР имел замкнутую экономическую систему, самообеспечивающуюся, автономную. В едином государстве сосредоточены были и сырье, и покупатели готовой продукции. Приток денег для бесперебойного функционирования системы «товар – деньги – товар» обеспечивало государство, оно же контролировало цены на товары. Цены специфические: цены на сырье, не включающие его потребительскую стоимость, существенно ниже западных; цены на товары повышенной комфортности – выше западных. Поэтому при соединении рынков СССР и Запада на Запад могло продаваться в первую очередь только сырье.