Уоссон Р. Г. В конце прошлого века (XIX

В конце прошлого века (XIX. – Примеч. перев.) круги интеллектуалов на Западе поразили открытие и последующий перевод некоего древнего поэтического произведения. Оно было написано на языке, напоминающем привычные для нас европейские, и датировалось II тыс. до н. э. Это была Ригведа*, собрание из 1028 гимнов, которые сохранялись в устной традиции индийскими брахманами* на протяжении более тридцати веков. Устоявшийся текст существовал, но специфический язык Вед* создавал некоторые спорные вопросы при переносе в письменную форму. Группа известнейших ученых трудилась над расшифровкой значения этих гимнов, в результате чего в 1880–1890–х гг. вышло несколько переводов на европейские языки. Ригведа рассказывает о религии племени, народ которого называл себя ариями (или арийцами*), именно они совершили вторжение на северо–запад Индии около 1600 г. до н. э.

Одним из божеств этой религии являлась сома – единственное растение в истории человеческой культуры, получившее подобный статус. Сто двадцать гимнов были отведены восхвалению этого растения, его опьяняющего сока и прочих свойств, не говоря уже о частых и почтительных упоминаниях сомы в других гимнах. Значительная роль этого растения в Ригведе становится лейтмотивом всего произведения. Как сказал Луи Рену, вся Ригведа заключена в скорлупу тем, относящихся к соме.

Удивительно, но к 1900 г. никто не знал, как не знает и теперь, что собой представляет сома. В Индии ее сущность была забыта задолго до прихода европейцев. На Западе, узнавшем о соме гораздо позднее, было множество догадок о ее природе, но ни одна из них не привела к определенному выводу. К тому времени флора Индии была хорошо изучена, и среди индологов и ботаников таинственная сома вызывала недоумение. Возможно, растение исчезло? По прошествии времени так и не нашлось удовлетворительного ответа на вопрос о сущности сомы, и связанная с ней загадка перестала интересовать практически всех, за исключением разве что ученых, занимающихся ведическими науками. Казалось, даже они настраивали себя на мысль о том, что сомы не существует, хотя при этом их исследования начинали напоминать постановку «Гамлета», в которой принц датский не принимает участия. Я вновь поднимаю этот вопрос, предлагая ботаническую идентификацию сомы, которой посвящена моя недавняя работа «Сома: божественный гриб бессмертия». Я предполагаю, что сома представляет собой гриб, известный как мухомор* красный, Amanita muscaria.

При первом моем знакомстве с Ригведой в 1962 г. я был не столько заинтригован загадочной сомой, сколько неудачами ученого сообщества в ее идентификации. Кто мог предположить, что результатом творчества поэтов, из поколения в поколение в различных центрах цивилизации создававших свои гимны, станет восхваление растения, без малейшего намека на описательные приемы, которые помогли бы его опознать! Но позвольте напомнить, что эти гимны следует воспринимать именно как поэзию. Возможно, проблемы синтаксиса, неоднозначные вопросы индоевропейской филологии, размах мифологических понятий, происходящих из доисторических времен, вызывали определенные трудности, однако я располагал некоторыми знаниями относительно известных растительных галлюциногенов*.

Я не буду останавливаться на рассмотрении многих предположений о том, что сома была алкогольным напитком, так как каждое из них допускает некоторое несоответствие по отношению к тексту Ригведы и всего лишь отражает одержимость Запада алкоголем, как главным опьяняющим веществом. Я подчеркиваю, что в Ригведе нет упоминаний корней, листьев, цветов, семян или плодов сомы. Фактически, в Ригведе ясно сказано, что она рождается без семян: боги дают споры сомы. Такому условию соответствует только один класс организмов – грибы. Сома произрастает на горных вершинах. Это значит, что божественный гриб рос в Гималаях или Гиндукуше, но никак не в жарких пустынях долины Инда.

Сначала мухомор напоминает пушистый шар размером с яйцо, завернутое в белую шерсть. По мере того как гриб увеличивается и набухает, он разрывает свою шерстяную оболочку, обнажая ослепительную красную кожицу. Отдельные фрагменты оболочки остаются на шляпке, усеивая ее маленькими белыми пятнами. Во многих языках «шляпка» гриба называется «головкой», так же ситуация обстоит и в языке Вед: murdhan или ^siras. Кроме того, поэтическая вольность позволяла уподоблять ее вымени, udhan, которое дает священную амброзию, pdvamdna. Уже созревший мухомор стоит как колонна, поэты множество раз гиперболически обращаются к этому качеству, называя этот гриб «становым хребтом небес» и «колонной мира». Ножка носит название am'sU. В одном месте говорится, что сома сбрасывает свою оболочку, это фигура речи, которую в наши дни мог бы использовать в разговоре миколог. Ее блистательный наряд называется nirnif, «одеяние для особого случая». Специалисты по Ведам, не догадываясь об истинной природе сомы, всегда предполагали, что nirnif – молоко, с которым смешивалась pavamana, полученная из «вымени». Определенно, они правы, но при этом nirnif также является кожицей гриба, его специфической раскраской. Два значения этого термина укрепляют и поддерживают друг друга, позволяя поэтам наслаждаться игрой слов. Вопрос в том, какое значение возникло раньше. Поэт сравнивает ослепительную шляпку мухомора со шкурой красного быка, животного, которое ведические жрецы возвеличивали над другими, и описывает наряд сомы как овечий: фрагменты шерсти остаются на головке, когда разрывается оболочка. Можно ли найти более подходящую метафору! (Напомню, что шляпка гриба огненно–красная в белую крапинку.)

Ученые были заинтригованы пятью стихами, в которых Сому называют «единственным глазом», ekam aksi. Теперь эта метафора становится понятной: в своей естественной среде божественный гриб проходит стадию жизненного цикла, во время которой напоминает глаз, созерцающий мир, вбирающий его в себя. Из сомы получают сок, процеживают его через шерстяную ткань и затем смешивают с водой, молоком, медом или ячменной водой. Такой способ фильтрования, pavitra, один из трех, описанных в Ригведе. О втором поэты говорят беспрестанно, используя самые разные обороты речи: «Король, использующий фильтр для колесницы» и «Тысячей своих бугров он завоевывает колоссальную славу». Для поэта божественный сок спускается с небес в лучах солнца. Сома проникает в гриб, когда кожица еще охвачена лучами. Какой аппетитный образ! Какое еще растение, если не мухомор, подходит под такое определение! Неужели ведийские поэты способны были восхвалять обожаемую ими сому в выражениях, которые могут быть поняты ошибочно! Божеству подобает сохраняться в растении великолепном, ha ri, блистательном. Кони бога солнца таковы, такой же должна быть и сома! Чудо природы в том, что галлюциноген заключен в оболочку, подходящую высокому положению.

Позвольте указать, что эти соответствия, поразительно явные на цветных фотографиях, подтверждаются в гимнах постоянно. Поэт обыгрывает их, окружая всевозможными вариациями. Я еще не нашел ни одной строки в Ригведе, которая противоречила бы моему предположению, напротив, многие подталкивают к выбору красного мухомора в качестве описанного в тексте священного божества. Поэты неоднократно относят к соме метафору «пуп Земли», nabhi, и, вплоть до наших дней, в микологических справочниках мы находим аналоги: просторечия, использующиеся от Франции и России вплоть до Турции, Камбоджи и Кореи. Поэт описывает сому как «сверкающую днем, серебристо–белую ночью», безусловно, он указывает на блестящее зрелище, которое мухомор представляет собой в лучах солнца, и на отблески, появляющиеся по мере угасания цветов к ночи, когда лишь фрагменты серебристо–белой оболочки видны в свете луны.

Теперь я предоставляю полное свидетельство поразительного характера в поддержку моего утверждения. Я бы хотел подчеркнуть, что оно не совсем подходит для моего случая, но, до тех пор, пока оно не оспорено, даже одно это свидетельство позволяет доказать, что сома была красным мухомором в евразийском фольклоре, а с помощью этого утверждения можно больше узнать о религии доисторической Евразии.

Мухомор красный обладает любопытным свойством, насколько мы знаем, уникальным в растительном мире: это опьяняющее средство, активные вещества которого быстро выводятся из организма. Племена Чукотки и Камчатки, крайний север Сибири использовали мочу употребивших мухомор, видимо, руководствуясь при этом собственными предпочтениями, так как определенные недостатки вещества сглаживаются при прохождении через человеческий организм, – Третий Фильтр в Ригведе. Джордж Стеллер[13]утверждает, что моча, используемая таким образом, сохраняет свои свойства и для второго употребляющего, для третьего, четвертого и даже для пятого, пока, наконец, ее удивительные свойства не иссякают.[14]

Не все племена обращались к этой практике: у нас нет подтверждений того, что в поселениях долин Оби и Енисея поступали так же. Об этом источники умалчивают. Можно поставить вопрос о том, как эти северные племена сумели обнаружить подобные скрытые возможности употребления мухомора. Ответ получится неожиданным: благодаря северным оленям. Племена жили в тесном взаимодействии со стадами оленей, а это вновь приводит нас к мухомору красному и использованию мочи, в особенности человеческой. Достижение состояния опьянения с помощью мухомора распространено среди животных, безусловно, об этом знает каждый оленевод.

Когда я читал Ригведу в переводе, я направлял повышенное внимание на поиск подтверждений существования такого способа употребления сомы, и, как мне кажется, я их нашел. Ригведа – собрание гимнов, написанных поэтами–жрецами для религиозных служб. Все жрецы были посвящены в практики своей религии, в том числе и в характерные атрибуты и свойства сомы. Стоит ожидать в тексте аллюзий бытовых, случайных, не разъясняемых подробно. В действительности, эти ссылки раскрываются в мифологическом контексте. В VIII 4.10 Ригведы поэт обращается к богу Индре:

Приходи, как самец антилопы на водопой!

Пей сому, сколько хочешь!

Мочась им день за днем, о щедрый,

Ты приобретаешь самую крепкую силу.

(Пер. Т. Я. Елизаренковой) [15]

Когда мы пьем чай или кофе, молоко или пиво, не стоит и говорить о том, что чуть позже эта жидкость будет выведена из организма. Но Индра испускает из себя сому, подобно употребившему красный мухомор члену племени на Чукотке. Возможно, образ оленя (в англоязычном варианте перевода это именно олень. – Примеч. перев.) в процитированном отрывке связан с известным пристрастием оленей к мухомору красному, однако я не стану делать прямые выводы. Есть еще одна строфа (Ригведа, II 34.13), где божества Рудры, представленные в виде лошадей, испускают сому. Смысл этих стихов понятен: только благодаря соме появляется моча, частично наделенная ее свойствами. Жрецы могли узнать об этом одним способом: употребляя напиток на основе сомы. В Ригведе мы находим определенное количество аллюзий, связанных с прохождением сомы через живот, внутренности Индры, некоторые из них выражают значительное беспокойство. Я считаю, что эти ссылки наполняются смыслом, если мы учтем, что сома выводится через Третий Фильтр, человеческий организм, в мочу, и этот акт может сопровождаться подлинной опасностью различных неприятностей и отклонений. В строфе IX 74.4d: «набухшие мужи мочатся вниз (этим) спешащим». Существуют переводы Рену и Гелднера, оба являются известнейшими учеными, специализирующимися на Ведах. Эти авторы сходятся во мнении о своеобразном значении этой строки. Другие исследователи еще ведут дискуссии по этому вопросу, но если Гелднер и Рену правы, то единственная строка сможет подтвердить мои предположения в этой области.

Несмотря на то что в Ригведе встречается всего два или три прямых указания на использование мочи, содержащей сому, можно встретить другие свидетельства, которые возникают именно там, где их и стоило бы ожидать, отражающие общепризнанное мнение обо всех свойствах сомы, известных касте жрецов, и о священной природе Тайны. Позвольте мне снова подчеркнуть, что следует ожидать бытовых, случайных указаний, подобно тому, как в разговоре может упоминаться секрет, известный всем собеседникам. Согласно брахманическому священному тексту,[16]Индра пил так много сомы, что испускал ее и через уши.

В Авесте, Ясна 48.10, Заратустра гневно осуждает тех, кто использует мочу в жертвоприношениях: «Когда вы отвергнете мочу пьянствующих, которой жрецы злостно вводят в заблуждение людей?» Парси, последователи зороастризма*, вплоть до наших дней употребляют мочу в знак преданности своей религии, но только бычью и в символическом количестве.[17]

Манихеи (см. «Манихейство»*), чья религия была ответвлением зороастризма, имели значительное влияние в Китае на протяжении нескольких веков; из поздних времен в провинции Фуцзянь сохранились два послания высокопоставленного государственного служащего к своему начальству, в которых он критикует религиозную деятельность секты манихеев. В своих обрядах, по его словам, они употребляют слишком много красных грибов и, более того, используют мочу, определенно человеческую[18](возможно, этот служащий ни разу не присутствовал на религиозных церемониях манихеев и был знаком с порядками лишь понаслышке).

В качестве завершающей цитаты в Махабхарате можно встретить причудливый эпизод, вставленный в текст позднее, повествующий о том, как матанга (низший из низших) предложил святому Уттанке выпить свою мочу, чтобы утолить жажду, и как Уттанка возмущенно отказался, после чего выяснилось, что матанга был переодетым Кришной и на свое предложение получил отказ! Уттанка навсегда был лишен возможности присоединиться к бессмертным.[19]

Если моя интерпретация Ригведы в этом решающем отношении встречает сопротивление на Западе, то в определенных частях Индии она считается приемлемой и даже поучительной. Одна англичанка писала мне, что, пребывая в обществе индийских женщин, она слышала рассказ рани об увлечении ее мужа, раджи, некоторым садху, святым. По ее словам, он даже хотел выпить мочу этого святого. Индианки приняли это сообщение спокойно, без удивления, и моей знакомой пришлось сохранять молчание. Кроме того, один индийский интеллектуал утверждает, что в наши дни садху передают свои духовные силы своим ученикам одним из четырех способов:

1) наложением рук, как принято и в нашей церкви;

2) побуждая учеников беспрестанно повторять определенную молитву или мантру* на протяжении длительного времени;

3) неподвижно и длительно фиксируя их взгляды на лице садху;

4) предоставляя своим любимым ученикам привилегию выпить мочу садху.

Неужели эти примеры употребления мочи и в современном обществе не отсылают нас к тому времени, когда моча содержала в себе вещество сомы?

Многие скептики интересуются, как могло получиться так, что сущность сомы была открыта только сейчас, человеком, не знающим языка Вед.

Индоиранцы, пришедшие с севера, восхваляли сому в выражениях, от которых перехватывает дыхание. Но на протяжении трех тысяч лет обожествляемое растение было утеряно. Индусы проявляли поразительно мало заинтересованности этим вопросом; что касается Запада, наши предположения последнего времени были лишь слепыми догадками, не способными подчас убедить даже самих авторов этих гипотез. Со временем я начал встречать все больше и больше исследователей, склоняющихся к версии о том, что сома поэтов была чем–то большим, чем мифологическое понятие или растение. Природа не терпит вакуума, и на месте несуществующего растения наши ученые слагают новые невиданные древними поэтами легенды, чтобы заполнить пустоту в собственной системе знаний.

Я считаю, проблема ясна и понятна. Специалисты по Ведам позволили отвести себе не совсем подходящую роль. Когда вы ищете соответствующее описанию растение, вы вероятнее обратитесь к ботанику, чем к ведологу. Но, опять же, почему ботаники не сделали этого открытия? Небольшое размышление может привести к ответу.

Круги интеллектуалов на Западе впервые обратили внимание на Ригведу во второй половине XIX в. Ригведа могла быть прочитана только ведологами, направлением ученых, чье поле исследований залегает в отдалении от основных магистралей западной науки. У ботаников не было действительного доступа к гимнам, но они были уверены в обратном, что усугубляло ситуацию. Несколько переводов вышло в печать, и ботаники, работавшие с растениями Индии, прочли их. Но переводы того времени, выполненные Уилсоном и Коуэллом, Гриффитом, Ланглуа, не были предназначены для исследователей или ученых. Они представляли собой попытку донести до образованной публики сокровищницу ранней религиозной поэзии, обнаруженную в Индии. Переводчики не были передовыми представителями научного ведизма. Их переводы больше напоминали дамское чтиво времен Викторианской эпохи: они были поэтичны, в духе «Королевских идиллий», но без теннисоновско–го таланта к стихосложению. Цветистые, звучные, можно сказать, душистые строфы, каждая из них была наполнена каким–то несуществующим смыслом, над которым долго ломали головы ведологи. Более того, в текст были внесены некоторые коррективы, чтобы он соответствовал чопорному викторианскому слуху. Неудивительно, что Джордж Уатт, известнейший ботаник Британского колониального правления, не знавший ни санскрита, ни древнеиндийского языка Вед, утверждал: «Неопределенное поэтическое описание сомы делает невозможным любую научную попытку ее идентификации».

Так ведологи остались наедине с проблемой сомы. К несчастью, они не сопротивлялись: приняли позицию ботаников. С тех пор мир смотрит на них в ожидании определения, которого они не могут дать. Говоря за ведологов, профессор Ф. Б. Дж. Куипер из Лейдена тысячу раз прав, заявляя: «Сложности проблемы не должны… быть недооценены». Он добавляет, что вопрос об идентификации сомы выведет ищущего ответ далеко за рамки индо–иранских исследований. Именно туда, где оказался я.

Были и другие трудности. Британские ботаники в Индии проделали титанический труд, составляя карты растительности этого обширного региона и публикуя их в серии специализированных монографий. Кульминацией этого проекта явилась великолепная энциклопедия «Справочник хозяйственных растений Индии», редактором и автором которой выступил Джордж Уатт. Но исследователи ограничивали свой поиск цветковыми растениями, приносящими семена, оставляя без внимания грибную флору. Никто не предложил гриб как возможную основу сомы. Это может показаться странным, но англичане, микофобы до мозга костей, предпочли игнорировать «поганки» – целое царство живых организмов Индии.

Еще одно предположение: с точки зрения ботаники, устойчивым свойством сомы является принадлежность к миру «фантастикумов» (термин, предложенный Луи Левиным, фармакологом, более сорока лет назад). Теперь используется термин «растительные галлюциногены»*, под которыми химики и фармакологи подразумевают психотропные или психотомиметические растения. Это ограничивает область исследования. Специализированному изучению естественных галлюциногенов всего несколько десятков лет: до этого были только старые заметки путешественников и записи антропологов, с которыми было трудно работать.

Многие восприняли эти открытия в контексте географического или интеллектуального исследования, и лишь несколько лет назад мы смогли приблизиться к проблеме сомы с определенной надеждой найти решение. Удачливый исследователь, оказывающийся в нужном месте, обладающий всей необходимой информацией из самых разных областей знания и сразу же совершающий открытие, – это больше напоминает случайность. Вероятно, я один из первых специалистов с ботаническим прошлым, взявшийся за анализ недавних научных переводов Ригведы, в которых акцент делается на проблеме сомы. Мы с женой занимались этномикологическими исследованиями на протяжении десятилетий. На основании фольклора Европы и этимологии слов, связанных с грибами, в европейских языках в 1940–х мы пришли к выводу, что гриб впервые появился в религиозной жизни у наших собственных дальних предков. Когда мы узнали о роли мухомора красного в обрядах шаманов сибирских племен, сохранившихся вплоть до наших дней, мы были впечатлены, думая, что культура использования этих грибов в Сибири частично подтверждает наше предположение. Мы и не догадывались, что находимся на пути к гораздо более значительному открытию.

В 1952 г. наши исследования переместились в Мексику, где позднее мы и открыли миру ту роль, которую играли галлюциногенные грибы в религиозной жизни индейцев южной Мексики. Благодаря неоценимой поддержке профессора Роже Хейма, позднее ставшего директором Национального музея естественной истории, впервые получили научное определение более дюжины разновидностей галлюциногенов. Мы воспользовались преимуществами мексиканского исследования, чтобы расширить знакомство с цветковыми галлюциногенами.

Некоторым английским ученым в последнее время пришлось столкнуться с драматическими последствиями, которые влечет за собой расхождение естественнонаучных и гуманитарных аспектов нашей культуры. Но для этноботаников (включая и этномикологов) две эти стороны по–прежнему слиты. Как ученые, они знают многое о растениях. Как исследователи человеческой культуры, они могут определить роль, которую растения играют в повседневной жизни людей и в их духовных взглядах. Когда я читал Ригведу как поэтическое произведение, мне было очевидно, что авторы обожествляли, используя удивительно трогательный метафорический язык, галлюциногенный мухомор сибирской тайги, Amanita muscaria, в доисторические времена являвшийся божественным опьяняющим веществом для всей Евразии.

Что это за открытие, которое я совершил? Разве я сделал нечто большее, чем идентификация некоторого растения, описанного в древних гимнах? Когда поэт Вед пел самую известную из строф Ригведы, он представлял суть всего содержания:

Мы выпили сому, мы стали бессмертными,

Мы пришли к свету, мы нашли богов.

Что может нам сделать теперь недоброжелательность,

И что – злоба смертного, о бессмертный?

Какие выводы мы можем здесь сделать?

Поэты на протяжении многих лет следовали своему призванию, тесно связанному с прорицанием. В этой строфе мы ощущаем вдохновение, скрытое в соме, священный экстаз, вызванный божественным галлюциногеном. Поэт определенно не упражняется в стихосложении и сочинении музыки для растения, которого он никогда не видел. И мы не обсуждаем всего лишь «бодрящее» опьяняющее средство, сравнимое с алкоголем. Мы имеем дело с «энтузиазмом» поэта, в исходном и забытом значении этого слова, божественной одержимостью, поэтическим исступлением, сверхъестественным вдохновением. Механизм, скрытый за мифами и ритуалами Ригведы, – и есть описанный «энтузиазм». Если я прав, то мы оказываемся перед подобным выводом, это и есть секрет нашего открытия. Мы определенно идентифицировали растение, считавшееся в древности чудотворным. И, таким образом, мы открыли пути к вдохновению и экстазу.

Дэниэл Х. Х. Ингаллс, уэльский преподаватель санскрита в Гарварде, недавно принял мое определение сомы[20]и добавил: «Значимость этого открытия в том, что оно делает возможным многие другие открытия.

На мой взгляд, сопоставление сомы с галлюциногенным грибом – более чем подходящая разгадка древней тайны. Я могу представить множество путей исследования, где благодаря этому открытию мы сможем добиться успеха». Мне хотелось бы указать на один из таких путей.

Культ мухомора красного в Сибири представляет значительный интерес с многих точек зрения. Практика употребления сомы, опьяняющего гриба, сохранилась там вплоть до наших дней, пусть даже в зачаточной стадии и разделенная на две отдельные области, но это заметный факт. Современное использование мухомора красного было описано на Чукотке и, кроме того, дальше на запад, в долинах Оби и Енисея. Термины, призванные обозначать мухомор красный в разных племенах, их смысловая нагрузка и этимология; роль оленей в практике употребления мочи, содержащей сому, среди коренных жителей; олицетворение мухомора в виде маленького человечка; петроглифы, датируемые довольно ранними эпохами, – все эти стороны культа мухомора красного заслуживают внимания. Но я пропущу их рассмотрение, чтобы перейти к непосредственному предмету моего повествования.

Многие изучающие традиции и фольклор сибирской лесополосы указывают на значительное количество упоминаний березы сибирской, дерева, которое значительно выше и ровнее привычных для нас берез. Береза вполне может считаться деревом шамана. Он натягивает свой навес вокруг нее и, пребывая в состоянии транса, карабкается по стволу, чтобы отправиться в путешествие в мир ушедших душ. Фольклор Сибири тесно связан с березой даже там, где культ мухомора красного прервался. Почему именно береза? Каждый исследователь этой области задавался таким вопросом, но ни один не нашел ответа.

Для меня же ответ очевиден. Береза почитается по всей Сибири, потому что является самой предпочтительной обителью для мухомора красного. Микориза* этого гриба находится во взаимоотношениях с некоторыми деревьями, самое распространенное из них – береза. Мухомор также растет под пологом хвойных деревьев, и, на мой взгляд, неслучайно, что сосна занимает место, следующее по значимости после березы, в культах сибирских племен. Отношения между березой и мухомором красным стали известны микологам только в 1885 г., но жители сибирских лесов догадывались об этом с незапамятных времен. Если исследователи не нашли объяснений культовому статусу березы, то, как мне кажется, это произошло лишь потому, что они неверно формулировали вопрос. Коренные жители Чукотки, долин Оби и Енисея не разглашали информацию, которая казалась им самоочевидной: в их обществе каждый знает, почему превозносится береза. Что касается микологов, которые, безусловно, знакомы со специфическими взаимоотношениями березы и мухомора красного, то они привыкли обсуждать собственные достижения между собой, но никак не с антропологами.

Уно Холмберг в «Мифологии всех рас» обобщил для нас народные верования, связанные с березой. Дух березы – это женщина средних лет, которая иногда появляется из корней или ствола дерева в ответ на молитвы поклоняющихся ей. Она видна до пояса, с тяжелым взглядом, свисающими прядями волос, обнаженной грудью. Предлагает молоко просителю. Он пьет, и его сила возрастает многократно. Сказание, повторенное во множестве различных вариаций, определенно отсылает к мухомору красному, но ни один из источников Холмберга не навел его на такое предположение. Что может символизировать здесь грудь, если не вымя, udhan, из Ригведы, набухающую шляпку созревшего мухомора? В другой версии сказания дерево приносит «божественную желтую жидкость», которая отсылает нас к коричнево–желтой pavamana Ригведы! Множество раз мы слышали о Пище Жизни, Живой Воде, Молочной реке, скрытой у корней Древа Жизни. Там, где растет Дерево – пуп Земли, Мировая Ось, Космическое Древо, Колонна Мира. Что это, если не Становой Хребет Небес, который мы встречаем в Ригведе? Воображение богато синонимами и аналогиями. Водоем с желтой жидкостью часто охраняет хтонический дух, Змий, дерево же увенчивает великолепная птица, которая может парить в вышине, там, где встречаются боги.

Говоря кратко, я утверждаю, что легенды о Древе Жизни и о Чудесном Растении появились в лесополосе Евразии, дерево представляет собой не что иное как сибирскую березу, а чудодейственное растение – мухомор красный, сома, pongo (гриб) угорских племен. На самом деле, мы знакомы с этой легендой из клинописных источников Шумера и стран, лежащих западнее. Там береза осталась лишь воспоминанием, и невозможно дать ответ на вопрос, как много даже самые осведомленные жрецы могли знать о чудодейственном растении. Но легенды, повествующие о силе сомы, сохранили свое влияние, они были представлены в рисунках, скульптурах, надписях на глиняных дощечках. Не стоит забывать, что шумеры*, хетты*, митаннийцы* и другие племена, известные и неизвестные, пришли с севера, где о чудесном растении знали по собственному опыту. С собой они унесли все сказания, которые и были зафиксированы на глине сразу после изобретения ими письменности. Ошибочно относить происхождение этих легенд к Месопотамии и Ближнему Востоку просто потому, что с этой территории поставлялась глина, на которой были сделаны записи. Гильгамеш – первый герой эпоса, созданного в III тыс. до н. э. в Шумере, к моменту написания уже был легендарным героем. Он отправился на поиски чудодейственного растения и нашел его в месте, полном воды. Пока он спал, находку забрал охранявший ее Змий, который был хитрее всех зверей полевых. Семиты* жили в близком контакте с шумерами, заимствуя их легенды и, как известно, иногда видоизменяя их. Змий из Книги Бытия – не тот ли это хтонический дух, знакомый нам из сибирских источников? Древо жизни – не легендарная ли Береза? А чем может являться Запретный плод Древа Жизни, если не сомой, мухомором красным, pongo угорских племен? Индоиранцы сравнительно поздно появились на арене истории, но они привнесли знание о чудодейственном растении и даровали нам странные, удивительные стихи Ригведы.

До сих пор легенда о соме индоиранцев рассматривалась как единственная в своем роде, не имеющая корней или аналогов. Если мои исторические реконструкции легенд верны, то сома Ригведы включается в религиозную историю Евразии, приобретает вполне определенное происхождение, многочисленные аналоги. Ее роль в человеческой культуре отсылает нас к далекому прошлому, когда наши предки впервые начали сосуществовать с березой и мухомором красным, через мезолит к палеолиту. Нам открывается сеть взаимосвязанных верований, объединяющихся в целостное поле примитивных евразийских религий.[21]