Суббота, 8 апреля 1962

– Смерть – это личность, дон Хуан? – спросил я, усаживаясь на крыльце.

Во взгляде дона Хуана отразилось замешательство. Он держал сумку с продуктами, которые я ему привез. Осторожно поставив ее на землю, он сел напротив меня. Я почувствовал воодушевление и объяснил, что меня интересует, является ли смерть личностью, или выглядит как некое существо, когда наблюдает за воином во время его последнего танца.

– Какая разница? – спросил дон Хуан.

Я сказал, что меня впечатлил этот образ. Поэтому мне интересно, каким образом дон Хуан к нему пришел. Откуда он знает, что это именно так.

– Все очень просто, – ответил дон Хуан. – Человек знания видит, и поэтому знает, что последний свидетель – смерть.

– Ты имеешь в виду, что сам видел последний танец воина?

– Нет. Человек не может быть его свидетелем. Только смерть. Но я видел собственную смерть. Она наблюдала за мной, и я танцевал перед ней, как будто умирая. В конце моего танца смерть не указала ни в каком направлении, а избранное место не задрожало, со мной прощаясь. То есть мое время на земле еще не было исчерпано, и я не умер. Просто тогда, когда это происходило, я обладал ограниченной силой, поэтому не мог понять предначертаний моей смерти. И я верил в то, что умираю.

– Она была похожа на личность?

– Смешной ты человек. Полагаешь, что, задавая вопросы, сможешь все понять. Я не думаю, что это тебе удастся, но кто я такой, чтобы говорить наверняка? Смерть не похожа на личность. Скорее, она – присутствие. Можно сказать, что смерть – ничто. И в то же время смерть – это все. И то, и другое утверждения – верны. Смерть становится тем, что ты хочешь в ней увидеть. Мне легко иметь дело с людьми. Поэтому для меня смерть – это личность. Кроме того, я склонен к таинственности. Поэтому смерть является мне с пустыми глазницами. Я могу смотреть сквозь них, как сквозь два окна. И в то же время они двигаются, как обычные глаза. Поэтому я могу сказать, что смерть пустыми глазницами смотрит на воина, исполняющего свой последний танец на земле.

– Но все это – именно так только для тебя, дон Хуан, или для любого воина?

– Для любого воина, исполняющего танец силы, это именно так. И в то же время не так. Смерть является свидетелем последнего танца воина, но то, как каждый воин видит свою смерть, его личное дело. Она может быть чем угодно – птицей, светом, человеком, кустом, камнем, туманом или присутствием чего-то неизвестного.

Образы смерти, созданные доном Хуаном, растревожили меня. Я не мог подобрать подходящих слов для вопросов и запнулся. Дон Хуан с улыбкой смотрел на меня, убеждая продолжать расспросы. Я спросил, зависит ли то, в каком виде воин воспринимает смерть, от его воспитания. В качестве примера я привел индейцев юма и индейцев яки. Сам я полагал, что именно культурой определяется то, как человек видит свою смерть.

– Не важно как был воспитан человек, – сказал он. – Все, чтобы он не делал, определяется его личной силой. Человек – это лишь общее количество его личной силы. И именно этим количеством определяется то, как он живет и как он умирает.

– Что такое личная сила?

– Личная сила – это чувство. Что-то вроде ощущения удачи или счастья. Можно назвать ее настроением. Личная сила есть нечто, обретаемое человеком в независимости от его происхождения. Я уже говорил, что воин – это охотник за силой. И я учу тебя тому, как на нее охотиться и как ее накапливать. И ты столкнулся с общей для всех нас проблемой – проблемой убежденности. Тебе необходимо верить в то, что личной силой можно пользоваться и что ее возможно накапливать. Но убежденности в том, что все это – именно так, у тебя до сих пор нет.

Я сказал, что он все же своего добился и что ему удалось убедить меня настолько, насколько это вообще возможно. Он засмеялся:

– Это – не та убежденность, которую я имею в виду. Два-три раза он мягко ударил меня кулаком по плечу и со смешком добавил:

– Меня не нужно ублажать, ты же знаешь.

Я почувствовал, что должен заверить его в своей абсолютной серьезности.

– Не сомневаюсь, – сказал он. – Но под убежденностью подразумевается способность к самостоятельным действиям. Чтобы прийти к этому, тебе предстоит приложить еще немало усилий. Должно быть сделано еще очень много. Ты еще только начал.

Он немного помолчал. На лице его отразилась безмятежность.

– Ты иногда до смешного напоминаешь мне меня самого, – продолжал он. – Я тоже не хотел становиться на путь воина. Я считал, что вся эта работа бесполезна. Если нам все равно предстоит умереть, какая разница – умереть воином или нет. Но я ошибался. Однако к этому заключению я должен был прийти самостоятельно. Только когда ты осознал, что неправ и что разница действительно очень велика, ты можешь сказать, что убежден. И дальше может продолжать самостоятельно. И даже самостоятельно стать человеком знания.

Я спросил, кого он называет человеком знания. Он ответил:

– Человек знания это тот, кто честно следовал трудностям обучения, – сказал он. – Кто без спешки и нерешительности прошел настолько далеко, насколько смог, в раскрытии секретов личной силы.

Потом дон Хуан сказал, что это – не тема для обсуждения. Он сказал, что единственное, чем я должен интересоваться, – это представлением о накоплении личной силы.

– Но я не понимаю! – возразил я. – Мне действительно непонятно, к чему ты ведешь.

– Охота за силой – дело очень своеобразное. Сначала это должно быть идеей, затем, шаг за шагом, это должно быть настроено, а затем – победа! Случилось!

– Как это происходит?

Дон Хуан встал и потянулся. Как обычно, все его суставы захрустели.

– Идем, – сказал он. – Впереди – далекий путь.

– Но я о многом хочу еще тебя спросить, – попытался задержать его я.

– Мы идем к месту силы, – сказал он, входя в дом. – Почему бы тебе не приберечь вопросы до того времени, когда мы туда придем? Там у нас, вероятно, будет возможность поговорить.

Я думал, что мы поедем на машине, поэтому встал и направился к ней. Но дон Хуан позвал меня в дом и велел взять сетку с флягами. Пока я собирал сетку, он вышел и стоял, ожидая меня, на краю зарослей чапараля за домом.

– Нужно торопиться, – сказал он.

Около трех часов дня добрались до западных отрогов гор Сьерра Мадре. День стоял теплый, но во второй его половине задул прохладный ветер. Дон Хуан сел на камень и пригласил меня сделать то же самое.

– Чем мы займемся здесь на этот раз, дон Хуан?

– Ты прекрасно знаешь – мы здесь, чтобы охотиться за силой.

– Да, я знаю. Но что конкретно мы будем делать?

– Ты знаешь, что я не имею ни малейшего представления.

– Ты хочешь сказать, что никогда не имеешь никакого плана действий?

– Охота за силой – очень странная штука, – сказал он. – Ее невозможно планировать наперед. И это делает ее особенно захватывающей. Но действует воин так, словно у него есть план. Потому что доверяет своей личной силе. Он знает на уровне факта, что она направит его действия в наиболее правильное русло.

Я отметил, что его утверждения в некотором смысле противоречивы. Если воин уже обладает личной силой, к чему ему еще на нее охотиться.

Дон Хуан с притворным отвращением поднял брови.

– Ты охотишься за личной силой, – объяснил он, – а я воин, который ею уже обладает. Ты спросил, есть ли у меня план, а я ответил, что доверяю своей личной силе и что она направит меня, поэтому никакой план мне не нужен.

Немного посидев молча, мы отправились дальше. Склоны были очень крутыми. Подъем давался мне с трудом. Я устал. А выносливости дона Хуана, казалось, не было предела. Он не бежал и не торопился. Он шел ровно и неутомимо. Я заметил, что он совсем не потел. Он не вспотел даже после подъема на особенно высокий и почти отвесный склон. Когда я взобрался наверх, он уже сидел там, ожидая меня. Я сел рядом, чувствуя, что сердце вот-вот выскочит из груди. Я лег на спину, и пот буквально ручьями заструился у меня со лба.

Дон Хуан рассмеялся и принялся катать меня по земле туда-сюда. Это помогло мне восстановить дыхание.

Я сказал, что его тренированность буквально внушает мне благоговение.

– Я все время стараюсь привлечь к ней твое внимание, – сказал он.

– Ты совсем не стар, дон Хуан.

– Конечно нет. И все время стараюсь, чтобы ты это заметил.

– Как ты это делаешь?

– Я ничего не делаю. Мое тело хорошо себя чувствует только и всего. Я очень хорошо с собой обращаюсь, и поэтому у меня нет причин чувствовать, что я устал или что мне не по себе. Секрет заключается не в том, что ты с собой делаешь, а пожалуй в том, чего не делаешь.

Я ждал разъяснений. Он вроде бы отдавал себе отчет в моей неспособности понять это его заявление. Он понимающе улыбнулся и встал.

– Это – место силы, – сообщил он, – Найди площадку для стоянки на этой вершине.

Я принялся протестовать. Я хотел, чтобы он объяснил, чего мне не следует делать со своим телом. Он оборвал меня повелительным жестом и мягко произнес:

– Кончай пустую болтовню. В этот раз для разнообразия просто действуй. Не важно сколько времени потребуется тебе на поиски подходящего для отдыха места. Это может занять у тебя всю ночь. Не имеет значения также то, найдешь ты его или нет. Важно то, что ты будешь пытаться его найти.

Я отложил письменные принадлежности и встал. Дон Хуан напомнил мне, как он обычно делал, когда просил найти место для отдыха, что нужно смотреть, ни на чем не фокусируя взгляда и прищурившись так, чтобы изображение было размытым.

Я начал ходить по вершине холма, просматривая землю полуприкрытыми глазами. Дон Хуан шел в полутора-двух метрах справа от меня и на пару шагов позади.

Сперва я обошел вершину по периметру, намереваясь постепенно по спирали приблизиться к ее центру. Но как только я замкнул периметр, дон Хуан меня остановил.

Он сказал, что я иду на поводу у своего пристрастия к распорядкам (установившимся практикам). Он добавил, что мне, конечно, удастся систематически покрыть всю площадь вершины, но при таком тупом методе я буду не в состоянии воспринять подходящее место. И еще он добавил, что отлично знает, где оно находится, поэтому никакие импровизации с моей стороны не пройдут.

– Как же мне быть? – спросил я.

Дон Хуан заставил меня сесть. Потом сорвал с нескольких кустов по одному листу и дал листья мне. Он сказал, что я должен лечь на спину, расстегнуть ремень и положить листья на кожу в области пупка. Он следил за каждым моим движением и велел обеими руками прижать листья к телу. Затем велел закрыть глаза, предупредив, что если я хочу получить совершенный результат, то не должен ни отпускать листья, ни открывать глаза, ни пытаться сесть, когда он приведет мое тело в положение силы.

Он схватил меня за правую подмышку и резко крутнул. У меня возникло непреодолимое желание посмотреть сквозь полуприкрытые веки, но дон Хуан прикрыл мне глаза ладонью. Он приказал мне сосредоточиться только на ощущении тепла, которое будет исходить от листьев.

Я немного полежал неподвижно. От листьев начало идти странное тепло. Сначала я почувствовал его ладонями. Потом тепло растеклось по животу, и, в конце концов, залило все тело. Через несколько минут ступни буквально горели. Все это напомнило мне случаи, когда я болел с высокой температурой.

Я сообщил дону Хуану о неприятных ощущениях и о том, что хочу снять ботинки. Он сказал, что собирается помочь мне встать, и что я не должен открывать глаза до тех пор, пока он не скажет. А перестать прижимать листья к животу можно будет только после того, как я найду подходящее место.

Когда я уже стоял на ногах, он прошептал мне на ухо, чтобы я открыл глаза и начинал идти, но не по какому-либо плану, а позволив силе тянуть и направлять меня.

Я принялся бесцельно ходить. Жар вызывал дискомфортное ощущение. Я решил, что у меня – высокая температура, и принялся гадать, как дону Хуану удалось этого добиться.

Дон Хуан шел за мной. Вдруг он издал крик, который почти парализовал меня. Он со смехом объяснил, что резкие звуки отпугивают неприятных духов. Я прищурился и около получаса ходил туда-сюда. За это время дискомфорт сменился качеством приятного тепла. Расхаживая вверх-вниз по холму у вершины, я ощутил легкость. Но в то же время я был разочарован. Я ожидал, что обнаружу какой-либо визуальный феномен, но на периферии моего поля зрения ничего не происходило – не было ни необычных цветов, ни сверкания, ни темных масс.

Наконец я устал прищуриваться, и открыл глаза. Я стоял перед небольшим выступом из песчаника. Это был один из скальных выходов на вершине холма. Остальная поверхность была покрыта землей и утыкана редкими кустиками. Похоже, растительность здесь когда-то сгорела и еще не вполне восстановилась. По какой-то непонятной причине песчаниковый выступ показался мне красивым. Я долго стоял перед ним, а потом просто на него сел.

– Хорошо! Хорошо! – сказал дон Хуан, похлопав меня по спине.

Он велел мне аккуратно вытащить листья из-под одежды и положить их на камень.

Как только я убрал от кожи листья, тело начало остывать. Я пощупал пульс. Вроде нормальный.

Дон Хуан засмеялся и, обратившись ко мне «доктор Карлос», спросил, не хочу ли я подсчитать и его пульс. Он сказал, что то, что я чувствовал, было силой листьев, которая меня очистила и дала возможность выполнить задачу.

Со всей искренностью я принялся его уверять, что ничего особенного не делал, а сел на это место просто потому, что устал, и еще потому, что мне понравился цвет песчаника.

Дон Хуан ничего не сказал. Он стоял в паре метров от меня. Вдруг он отпрыгнул и с невероятной ловкостью отбежал к высокому гребню из камней поодаль, по пути перемахивая через кусты.

Я встревожился:

– Что случилось?

– Будешь следить, в каком направлении ветер понесет твои листья. А сейчас быстро их пересчитай и половину опять прижми к животу. Ветер идет.

Я насчитал двадцать штук. Едва я успел засунуть десять под рубашку, как сильный порыв ветра понес остальные на запад. Я смотрел, как они летят, скрываясь в бесформенной зеленой массе кустарника, и не мог отделаться от жуткого ощущения, что их целенаправленно сметает туда какое-то совершенно реальное существо.

Вернулся дон Хуан и сел слева от меня лицом на юг.

Мы долго сидели, не произнося ни слова. Я не знал, что сказать. Я чувствовал, что измотан до крайности. Я хотел закрыть глаза. Но не решился. Дон Хуан, должно быть, заметил мое состояние. Он велел мне лечь, положить ладони на живот поверх листьев и попытаться почувствовать себя подвешенным на ложе из «струн», которое он сделал для меня на «месте моего предрасположения». Я закрыл глаза, и память о том мире и полноте, которые я испытал, когда спал на вершине другого холма, наводнила меня. Хотелось выяснить, смогу ли я действительно ощутить, что взвешен в пространстве. Но я уснул.

Я проснулся перед закатом. Сон освежил меня и восстановил силы. Дон Хуан тоже спал. Он открыл глаза одновременно со мной. Было ветрено, но холода я не чувствовал. От листьев исходило тепло, словно на животе у меня горела печка или работал какой-то электрообогреватель.

Я осмотрелся. Место, выбранное мною для отдыха, находилось как бы в небольшой ложбине. На выступе можно было сидеть, как на длинном диване, спинкой которого служила довольно высокая каменная стенка. Я обнаружил, что, прежде чем лечь спать, дон Хуан принес мои письменные принадлежности и положил их мне под голову.

– Ты правильно определил место, – с улыбкой произнес он. – И произошло все именно так, как я говорил. Сила направила тебя к нему без каких-либо планомерных действий с твоей стороны.

– Что это были за листья? – спросил я.

Тепло, которое от них исходило, было для меня явлением загадочным и крайне любопытным. Я спал на ветру без одеяла, без толстой одежды, и мне было хорошо и удобно.

– Это были просто листья, – ответил дон Хуан.

– Ты хочешь сказать, что я могу нарвать любых листьев с какого угодно куста и их действие будет таким же?

– Нет. Я не хочу сказать, что ты можешь сделать это сам. Ты не обладаешь личной силой. Я хочу сказать, что такой эффект могут произвести любые листья в случае, если даст их тебе человек, обладающий силой. Сегодня тебе помогли не листья. Сегодня тебе помогла сила.

– Твоя сила, дон Хуан?

– Думаю, ты можешь сказать, что моя. Но на самом деле это не совсем точно. Сила не принадлежит никому. Она никогда не бывает ни моей, ни твоей, ни чьей бы то ни было еще. Некоторые из нас умеют собирать ее, и затем она может быть передана кому-нибудь еще. Видишь ли, ключевой момент в использовании накопленной силы заключается в том, что ее можно применять только для помощи кому-то другому в накоплении силы.

Я спросил, означает ли это, что его сила ограничена только помощью другим. Дон Хуан терпеливо объяснил, что сам для себя он может пользоваться своей личной силой как ему заблагорассудится, в любых делах, в любом направлении. Но когда дело доходит до прямой передачи силы другому человеку, положение изменяется. Переданная сила бесполезна, если человек, ее получивший, не использует ее для своего собственного поиска личной силы.

– Все, что совершает человек, зависит от его личной силы, – продолжал дон Хуан. – Поэтому тому, кто ею не обладает, свершения человека могущественного кажутся невероятными. Сила требуется уже для того, чтобы представить себе, чем сила является. Это и есть то, что я пытаюсь тебе все время сказать. Но я знаю, что ты не понимаешь, и не потому, что не хочешь, а потому, что у тебя очень мало личной силы.

– Что же мне делать, дон Хуан?

– Ничего. Просто продолжай в том же духе. Сила найдет дорогу.

Он встал и повернулся кругом, внимательно осмотрев окрестности. Тело его описало полный круг одновременно с поворотом взгляда. Дон Хуан напомнил мне фигурку святого из старинных механических часов, которая делает полный оборот одним равномерным непрерывным движением.

Разинув рот, я смотрел на него в безмолвном изумлении. Он попытался скрыть улыбку, выдававшую, что он в полной мере сознает впечатление, произведенное на меня этим его маневром.

– Сегодня ты будешь охотиться за силой в темноте дня, – проговорил он и сел.

– Что?..

– Ночью ты отправишься в эти неизведанные холмы. Ночью они перестают быть холмами.

– А чем становятся?

– Чем-то другим. Чем-то, о чем ты не можешь даже думать, потому что никогда не был свидетелем их существования.

– Что ты хочешь этим сказать, дон Хуан? Вечно ты пугаешь меня своими мистическими разговорами.

Он засмеялся и слегка пнул мою икру.

– Мир – это тайна, – в очередной раз сообщил он. – И он вовсе не таков, каким ты его себе рисуешь.

Он на минутку словно задумался, ритмично покачивая головой, а потом улыбнулся и добавил:

– Впрочем, таким, каким его рисуешь себе ты, он тоже является. Но это – далеко не все. В нем присутствует еще очень и очень многое. И ты все время с этим сталкиваешься. А сегодня ночью, возможно, добавишь еще один кусочек.

От его тона мурашки побежали по моему телу.

– Что ты планируешь делать? – спросил я.

– Я ничего не планирую. Все решает та же самая сила, которая позволила тебе найти это место.

Дон Хуан встал и указал куда-то вдаль. Я решил, что он хочет, чтобы я встал и взглянул туда. Я попытался вскочить на ноги, но не успел их выпрямить: дон Хуан с огромной силой толкнул меня вниз.

– Я не просил тебя делать то же, что и я, – сурово произнес он.

Потом смягчился и добавил:

– Тебе предстоит тяжелая ночь. Тебе потребуется вся личная сила, которую ты способен собрать. Так что сиди, где сидишь, и побереги себя для ночи.

Он объяснил, что ни на что не указывал, а просто удостоверился в том, что определенные вещи находятся там.

Потом он сказал, что все нормально, и велел сидеть спокойно и чем-нибудь заняться, потому что до наступления полной темноты еще много времени, которое я могу использовать, например, для работы над записями. Он улыбнулся, и его улыбка меня успокоила. Мне тоже захотелось улыбнуться.

– Но что мы будем делать, дон Хуан?

Он покачал головой с подчеркнутым недоверием:

– Пиши! – скомандовал он.

И повернулся ко мне спиной.

Ничего другого мне не оставалось. Я работал над своими заметками, пока не стало слишком темно, чтобы писать.

В течение всего времени, пока я работал, дон Хуан сидел в одной и той же позе. Казалось, он полностью поглощен наблюдением за чем-то, находившемся на западе. Но едва я прекратил писать, он повернулся ко мне и шутливо сообщил, что существует только три способа заставить меня заткнуться: дать чего-нибудь поесть, заставить писать или уложить спать.

Он достал из своего рюкзака небольшой сверток и церемонно его развернул. В свертке было сушеное мясо. Один кусок он дал мне, второй взял сам и принялся жевать. Как бы между прочим он в очередной раз сообщил мне, что это – пища силы, которая в данном случае необходима и мне, и ему. Я слишком сильно хотел есть для того, чтобы задумываться о возможности наличия в сушеном мясе психотропных веществ. Мы молча жевали, пока не съели все мясо. К тому времени совсем стемнело.

Дон Хуан встал и потянулся. Мне он предложил сделать то же самое. Он сказал, что растягивание всего тела после сна, сидения и ходьбы – очень хорошая практика. Я последовал его совету, и некоторые листья, находившиеся у меня под рубашкой, соскользнули мне в штаны. Я раздумывал о том, следует ли мне поместить их обратно, но он сказал забыть о них, поскольку в них больше не было нужды, и позволить им падать самим по себе.

Потом дон Хуан подошел ко мне вплотную и прошептал в правое ухо:

– Иди за мной. Держись как можно ближе. И копируй каждое мое действие.

Он сказал также, что на том месте, где мы стоим, мы в безопасности, потому что оно, образно говоря, находится как раз на границе ночи.

– Здесь – не ночь, – он топнул по камню, на котором мы стояли. – Ночь – там.

И он указал в темноту, нас окружавшую.

Потом он проверил, хорошо ли в сетке закреплены фляги и мой блокнот, мягко объяснив, что воин всегда проверяет, все ли в порядке. Не потому, что верит в то, что выживет в предстоящем испытании, но потому, что это – неотъемлемая часть его безупречного поведения.

Вместо того, чтобы принести мне облегчение, его приготовления породили во мне уверенность в том, что моя гибель приближается. Захотелось плакать. Я был уверен, что дон Хуан полностью осознает действие своих слов.

– Верь своей личной силе, – сказал он мне на ухо. – Это – единственное, что есть у человека в этом таинственном мире.

Он слегка подтолкнул меня, и мы двинулись. Он шел на пару шагов впереди. Я шел следом, взглядом уткнувшись в землю. Почему-то я не решался смотреть по сторонам. Фокусируя взгляд на земле, я чувствовал странное спокойствие. Это меня почти загипнотизировало.

Скоро дон Хуан остановился. Он прошептал, что абсолютная тьма – рядом, и что он пройдет вперед. Но о своем местоположении будет давать мне знать, имитируя крик особой маленькой совы. Он напомнил мне, что я уже знаю – его имитация этого звука начинается хрипло и к концу становится мягкой и мелодичной, как крик настоящей совы. И предупредил, чтобы я ни в коем случае не спутал его крик с другими совиными криками, потому что это – смертельно опасно.

К тому моменту, когда дон Хуан закончил меня инструктировать, я был практически в панике. Я вцепился в его локоть железной хваткой. Две-три минуты у меня ушло на то, чтобы вернуть себе дар речи. Нервные судороги пробегали по мышцам живота, не давая мне внятно говорить.

Спокойно и мягко дон Хуан сказал, чтобы я взял себя в руки, потому что темнота, как и ветер, была для меня совершенно неизвестной сущностью и могла обмануть меня, если я не буду с ней осторожным. Чтобы иметь с ней дело, необходимо быть совершенно спокойным.

– Ты должен «отпустить» себя. Тогда твоя личная сила сможет слиться с силой ночи, – проговорил он мне на ухо.

Он еще раз повторил, что пойдет вперед, и на меня снова накатила волна иррационального страха.

– Но это же безумие! – запротестовал я.

Дон Хуан не разозлился и не проявил нетерпения. Он спокойно засмеялся и что-то сказал мне на ухо. Я не совсем понял.

– Что ты сказал? – спросил я, клацая зубами.

Дон Хуан закрыл мне рот рукой и прошептал, что воин действует так, словно знает в точности, что делает, тогда как в действительности не знает ничего. Затем он три или четыре раза повторил одно утверждение, как если бы хотел, чтобы я запомнил его. Он сказал;