Глава 4. Я пережил более сотни выбросов, и напарник не многим меньше меня

Я пережил более сотни выбросов, и напарник не многим меньше меня. Давно ставший вторым «я» рефлекс кричал, вопил внутри обоих: беги, прячься, вниз, поглубже, найди подвал, яму, любую нору, щель, залезь в нее, чем дальше — тем лучше, закрой уши, зажмурь глаза и затаись, замри, пока не пройдет выброс!

Мы помнили слова старика о том, что в Долине они не так страшны, но все равно поспешно скатились по крыше. Небо потемнело, пошло морщинами, напомнив мне огромную грязную простыню из целлофана, натянутую над горами, которую невидимые пальцы пытались порвать: комкали, мяли, продавливали ее.

Я поглядел вдоль улицы — она была пуста, женщина возле курятника куда-то подевалась.

— В дом давай, — сказал Никита.

Он переносил все это спокойнее, у меня же ноги дрожали и подгибались, а сердце колотилось о грудную клетку, словно ночная бабочка в абажур.

Подвала в мазанке не оказалось, и мы метнулись обратно, но за это время стало темнее, а потом в распахнутую дверь и окна без стекол полилось багровое свечение.

- Все, поздно! — выдохнул напарник. — Теперь здесь сидим. Должно пронести, если не соврал дед…

Я захлопнул дверь и набросил ржавый крючок, понимая бессмысленность этого поступка, после чего сел в углу, обхватив себя за колени. Напарник присел на корточки рядом у стены.

— Андрюха, не трясись ты так. Сказал же Львович: тут они не такие, как везде, легче переносятся.

— Тебе легче, — возразил я. — Потому что ты дуб дубом, как и остальные. А у меня чувствительность к этому делу повышенная.

— Да ладно, переживешь как-нибудь.

Снаружи заполыхали, быстро сменяя друг друга, белые зарницы, но никакого грохота не было, наоборот, в воздухе разлилась тишина. После каждой вспышки у меня мозги будто переворачивались в голове и волна дрожи пробегала по телу.

Я закрыл глаза. Сквозь сомкнутые веки проник свет еще одного сполоха — разгорелся и тут же потух, сменившись темнотой, в которой плавали, сливаясь и распадаясь, блеклые круги. Никита сопел рядом, шуршал и позвякивал, должно быть, снимал с себя оружие, чтобы дать мышцам расслабиться. По моим подсчетам, он тягал на себе килограмм пятнадцать, если не больше. Навалилась слабость, будто я заболел и температура тридцать восемь с половиной — вроде и не сорок, не совсем еще хреново, но как-то болезненно все, в голове гудит, за ушами щелкает, если сглатываешь. Я вытянул ноги и лег на бок, прижавшись скулой к шершавой холодной глине.

* * *

Меня потрясли за плечо.

— Что? — с трудом разлепив веки, я поднял голову. — Закончилось?

— Вроде да, — ответил напарник, тихо чем-то лязгая. — Хотя черт его знает, тут не разберешь. Слышишь? Знакомый звук вроде. Что это такое?

Я сел и прислушался. Сообразив, о чем толкует Никита, кое-как встал, придерживаясь за стену. После выбросов я всегда некоторое время чувствую себя как с сильного бодуна, разве что не тошнит.

— Вертушка! — понял наконец он. — Ну точно, а? Елки-палки!

Нацепив на себя последнее оружие, Пригоршня бросился к двери. За окнами было светло, багровое зарево исчезло. Я направился за напарником, осторожно переставляя ноги.

— Химик, сюда давай! — донеслось снаружи. — Точно — вертолет! Ты глянь, что-то я у военных наших раньше таких не видел…

Снаружи было, как после сильного весеннего дождя: воздух чистый, ясный и пахнет озоном. Вдохнув, я поморщился. Это только неучи считают, что, мол, озон, концентрирующийся после грозы, полезен; на самом деле он один из самых вредных газов.

На улице пока никто не появился. Никита стоял возле двери, уставившись вверх, и я поднял взгляд. К поселку приближалось нечто вытянутой формы, ярко-красное и жужжащее…

— Точно, у военных с Периметра таких никогда не было, — сказал я.

— Это «SW-4», — пояснил Никита. — Я на учениях видел такой, на нем оператор летал с камерой, снимал нас для чего-то…

— Хороший вертолет? Он пожал плечами.

— Хрен его знает. Польский. Там часть из стекловолокна, легкий. Пятиместный, что ли… Куда это он летит?

Мне сначала показалось, что вертушка собирается сесть посреди поселка, возможно — на площади перед трактиром, но она вдруг закрутилась на месте, как собака, пытающаяся зубами поймать себя за хвост, а потом полетела вбок, быстро опускаясь.

— Да он падает! — ахнул Никита. — Из-за выброса пилот с управлением не… Так, а ну давай за ним! Это ж, может, наш выход отсюда, а Химик? Билет обратно? Давай бегом, коней надо найти!

Вертолет тем временем улетал в сторону ближайшего склона, и мы припустили по дороге, заглядывая между домов, во дворы и боковые переулки. Впереди показалась одинокая фигура, пересекающая улицу с ведром в руках.

— Эй! — крикнул Никита, и тут же слева донеслось ржание. Не сговариваясь, мы повернули туда, пробежав мимо колодца и почти обвалившегося сарая, выскочили на полянку возле еще одного сарая, целого. Здесь стояла телега. Мужчина, один из тех, кого я видел в трактире, когда мы разговаривали с Ильей Львовичем и Марьяной, распрягал Безумного, о котором, оказывается, до сих пор так никто и не позаботился.

— Эй, дядя! — громовым голосом рявкнул Пригоршня. — Брось его, мы сами разберемся!

Мужик, пожилой тощий тип с бегающими глазами, отпрянул и попятился, опасливо моргая.

— Химик, ты как? — спросил Никита. — Лучше уже? Давай, залазь.

Я кивнул, и мы подбежали к пегому, а он повернул голову, уставившись на нас. Выпученный глаз коня расширился еще больше и стал размером с блюдце.

* * *

— Что-то быстро темнеет.

— Но едем-то мы точно в правильном направлении, он туда падал.

— Если только в конце, уже над самой землей, не повернул в другую сторону.

Напарник, как и в прошлый раз, управлял конем, я же устроился позади. «Вал», один из двух, которые Никита захватил с собой, я положил рядом. Еще передо мной лежали три ремня с патронташами и рожками, оставшиеся от солдат, которых напарник выставил из поселка. Мы уже проверили: девятимиллиметровые патроны подходили для «вала». На ствол был навинчен длинный черный цилиндр глушителя, а сзади имелся выдвижной приклад, но я его использовать не стал, с прикладом оружие становилось громоздким.

— Не видно ни черта, — пожаловался Пригоршня.

Я выпрямился, широко расставив ноги, чтоб не упасть на качающейся телеге, и ухватился за его плечо. Дороги здесь не было в принципе, мы ехали по рыхлому полю; хорошо, что земля незаболоченная оказалась, а то бы давно увязли. Колеса шелестели в высокой желтой траве, Безумный притих, наверное, впал в глухую депрессию.

— С пути можем сбиться, — сказал я. — Ты уверен, что мы куда надо едем?

— Да вроде уверен… — протянул он.

— «Вроде уверен» — это хорошее выражение, Пригоршня. Четкое и ясное.

— Ну ладно, ладно! Да, уверен, где-то там он.

— «Где-то»? Все понял…

— Где-то — значит, в той стороне, — он махнул рукой вперед. — И едем мы правильно, не приставай! Просто он может быть немного левее или правее, но там он, впереди, а не с боков где-нибудь или сзади.

Я отошел, уселся на задке телеги с автоматом в руках. Нас никто не преследовал, и по сторонам в поле не мелькали кабаны, псы или другие твари, но надо быть настороже. После выброса гон начинается, Зону наводняют мутанты, причем у меня всегда такое впечатление было, что выбросы им мозги сильно туманят, нарушают какие-то функции, потому что большинство местных тварей становятся тупо агрессивными и почти начисто теряют инстинкт самосохранения.

Поселок исчез из виду, небо потемнело, и каменные склоны растворились в сумерках, так что вполне можно было решить, что вокруг — Зона, а не какая-то там Долина. Я даже подумал: вот сейчас напарник довезет нас до бара Курильщика, выйдут Долдон или Заика, Никита передаст поводья, и мы войдем в знакомо пахнущую плесенью и алкоголем нору старого барыги и скупщика, в теплый полумрак, где под потолком, вернее, под самодельной деревянной люстрой, висит на веревочках всамделишный скелет, как утверждает Курильщик, принадлежащий когда-то его злейшему недругу по кличке Костяшка, — это такая тонкая шутка у скупщика: убив Костяшку, достать его костяшки и подвесить к люстре, — под дальней стеной стойка, рядом лестница скрипучая, еще столы стоят, и…

— Тпру!

Телега, скрипнув, встала.

— Совсем темно, — пожаловался напарник. — Хватит, нельзя так ехать.

— И что предлагаешь?

Мы оба выпрямились, оглядываясь.

— Вон холм впереди, — сказал Пригоршня. — А под ним дерево валяется засохшее, видишь?

Я прищурился.

— Вижу.

— Ну вот, встанем на холме, костер разожжем и там переночуем.

— После выброса ночевать на открытом месте — плохая идея, напарник.

— У тебя другая есть? Мы далеко уже от поселка. И потом, это ж вроде как и не Зона. Если здесь выбросы такие… ослабленные, то гона вообще может не быть. Сколько мы ехали, а ни одной твари не заметили.

— Так это сейчас, а раньше — то бюреры, то псы… Значит, здесь тоже мутанты живут, а не только обычное зверье, зайцы-лисички всякие. Ну хорошо, все равно делать нечего, давай на холм.

От лежащего у подножия холма высохшего дерева мы отломали все ветки и подняли их на вершину, а потом напарник принес Безумному чуть не стог травы на ужин. Конь нервничал — впрочем, я бы удивился, если бы было иначе, — прядал ушами и со страхом косился на нас, так что не ясно было, кого он боится больше: пассажиров телеги, которую тащит, или тварей, что могли появиться из обступивших холм сумерек. Сумерки эти быстро превратились в ночь, лишь свет костра, который мы разожгли в паре метров от телеги, отгонял тьму от вершины.

Нам самим ужинать было нечем, слишком поспешно мы выехали, ничего не успев захватить.

— Глупая затея, — сказал я. — Ты так засуетился тогда, забегал, что я тебя не успел остановить. Меня своим энтузиазмом с толку сбил. Какая нам польза от этого вертолета?

— Да на нем, может, отсюда улететь получится, — возразил Пригоршня. — Одно дело по склонам ползать, другое — на вертолете.

— Не думаю. Скорее всего, будешь лететь и лететь, а склон будет тянуться и тянуться, пока топливо не закончится.

— А все одно, вертушка перед военными преимущества дает.

— Да если ж он не боевой, какое преимущество?

— Боевой — не боевой, а я заметил у него что-то такое наносу… Ну, посмотрим, в общем, когда его найдем.

— Если найдем, — поправил я.

— Найдем, точно. Он сейчас уже недалеко совсем, если б знакомая местность была, и в темноте бы доехали. Но там болото может быть, завязнем еще… А утром, сам поглядишь, меньше" чем за час до него доберемся, глаза не успеешь протереть. Кто первый дежурит?

Я сказал:

— Ложись, посижу. Оружие только разложи свое. Пригоршня оставил в кобуре на поясе один «браунинг», а все остальное, что у него было — второй «хай пауэр», два «вала», итальянский дробовик, «эфэн» и ленту с гранатами, — аккуратно распределил вдоль борта, чтоб в случае чего удобно было схватить. Безумный к тому времени не то заснул, не то впал в беспокойное полузабытье, ну а напарник сгреб остатки соломы в кучу на дне телеги, влез туда и быстро затих.

Я походил вокруг вершины, посидел у костра, потом уселся возле спящего напарника, свесив ноги и положив автомат на колени. Ночное небо в середине было непроницаемо черным, а по краям, где горы, мерцало едва заметным пепельным свечением. Долину окутывал мрак — нигде не горело ни одного огонька, вообще никакого света, кроме нашего костра, будто мы попали на дно чернильного озера. Пару раз из-за холмов долетал собачий вой, но рядом с нами никто не появлялся. Иногда я подбрасывал сучья в костер, а когда, по моим подсчетам, давно перевалило за полночь, разбудил Пригоршню, сам занял его место и тут же заснул.

* * *

— Вставай, вставай быстро!

Я вытащил голову из соломы и поднялся на колени, моргая. Только рассвело, кремовая дымка в небе была еще светло-розовой, а не желтой. Напарник пригнулся на задке телеги, и я спросил:

— Что?

— Две новости, — ответил он. — Хорошая и плохая. С какой начать?

— С хорошей, — сказал я, не задумываясь. — Люблю хорошие новости по утрам.

Он ткнул пальцем в ту сторону, где пританцовывал Безумный.

— Вон вертушка.

Я встал на ноги, поглядел. За холмом был луг, за лугом, в низине, — рощица, а за ней виднелось что-то красное.

— Что же, это хорошая новость, — начал я, поворачиваясь, но Пригоршня перебил, ткнув в противоположном направлении: — А вон те, кто тоже за ней едет.

Три машины — две точно такие, как та, на которой ооновцы появились в поселке, и одна с крытым кузовом — ехали далеко позади и слева, но явно в том же направлении, что и мы.

— А это плохая, — сказал я. — Чего мы тут тогда стоим? Ходу!

То ли они заметили нас еще до того, как напарник разбудил меня, то ли когда мы покидали вершину холма, — так или иначе, скорость машин резко увеличилась, и позади них в воздух поднялись клубы пыли.

— Гони, гони!

Он и так гнал — ничего не понимающий Безумный, далеко выбрасывая длинные ноги и размахивая хвостом, как лассо, несся с холма, волоча телегу.

Холм скрыл от нас машины, но ненадолго. Дороги за ним не было и в помине, я подозревал, что тут вообще никто никогда не ездил ни на лошадях, ни в автотранспорте. Пегий помчался по нехоженому лугу, взрывая копытами землю и разбрасывая клочья пожухлой травы. Для него это была, должно быть, сумасшедшая скорость, но нас с Пригоршней она совершенно не удовлетворила.

— Нагоняют! — выдохнул он, оборачиваясь и потрясая вожжами, чтобы добавить Безумному прыти.

Машины действительно нагоняли, теперь я видел головы солдат позади кабин.

— Но-о! — заорал напарник. — Давай!

Но бежать быстрее конь был не способен. Хотя рощица, за которой опустился вертолет, приближалась.

— Ты вертушкой разве умеешь управлять? — прокричал я. — Тем более такой, гражданской?

— Такой как раз легче, — ответил он.

— Ну так умеешь?

— Сам ни разу этого не делал. Но видел, как другие… И меня учили.

— Но не доучили, раз сам ты не летал ни разу?

— Не… Держись, поворачиваю!

И вовремя: роща была прямо перед нами, в неглубокой низине, а ворваться в нее на всем ходу означало разбить телегу и, возможно, размозжить бедовую голову Безумного о первое же дерево. Поэтому напарник избрал обходной путь и заставил пегого повернуть влево.

Машины были совсем близко, сквозь лобовое стекло я уже видел силуэт водителя в кабине первой, далеко опередившей остальные две. Конечно, военные давно поняли, что мы не просто так появились здесь, а стремимся к той же цели, что и они. Но ни я, ни солдаты пока не стреляли: на таком расстоянии это было бессмысленно.

— Капитан, Пирсняк этот, с ними? — прокричал Никита.

— Не вижу его, — ответил я.

— Эх, если б «СВД» была! Сейчас бы в прицел — и шмальнуть! Я и так на себе много таскаю, надо было тебе снайперку взять из того дома, я ж просил, почему ты ее не взял?

— Потому что у нее длина больше метра, весит она больше четырех кило, а с прицелом и патронами — все пять. А я люблю налегке передвигаться. И потом, я б не смог сейчас попасть ни в кого на такой скорости…

— С холма надо было сразу стрелять, с вершины, пока стояли, — перебил он. — Я б половину их успел перемочить, остальные бы испугались и отступили.

Телега качнулась, подскочила на ухабе. Роща теперь тянулась справа, всего в паре метров я видел деревья. Пригоршня дернул поводья, вновь поворачивая, — и нашим взглядам открылся вертолет.

Он стоял, накренившись, в центре разделяющей склон и рощу поляны. Красный и с виду будто из пластмассы. На лыжах — я разглядел в них прорези и вставленные туда небольшие черные колеса, — с трехлопастным винтом. Мы видели его левый бок, дверца там была выломана, хотя в целом машина не производила впечатления вышедшей из строя. Пилот опустил ее в нескольких метрах от границы камней, которых постепенно становилось все больше, так что в конце концов они образовывали горку, переходящую в почти отвесный склон.

Роща скрыла от нас машины военных, а нас — от них. Сунув «форт» в кобуру, я на четвереньках перебрался к Пригоршне.

— Пулемет, видишь? — спросил он обрадовано. — Это самодеятельность уже, не должно там пулемета быть…

Я кивнул, разглядывая оружие. Под обтекаемым носом вертолета обшивка была частично содрана, там виднелись черные потеки, следы сварки, — к тому месту была примонтирована турель с толстенным стволом. Впрочем, через несколько секунд я увидел, что на самом деле их там несколько, не то шесть, не то восемь, соединенных круглыми скобами. Я оглянулся: преследователи были еще за рощей.

— Но-о! — взревел Никита, выпрямляясь и что было сил дергая вожжи. — Химик, слышишь? Бросаем телегу и внутрь заскакиваем. Я соображу, как эту хрень в воздух поднять, а ты смотри, откуда пулемет управляется. И долби по ним, отбивайся, пока не взлетим…

У меня было множество возражений: пулемет могло заклинить, в вертолете мог отсутствовать боеприпас, либо закончиться топливо, либо он был сломан… Я не стал ничего говорить, потому что смысла в этом не было. Приподнялся на полусогнутых ногах, готовый соскочить на землю, как только напарник остановит телегу, — и тут она остановилась без его участия.

Но вначале позади раздался грохот и нарастающий свист. Мы оглянулись: двух машин видно еще не было, а третья, с открытым кузовом, появилась в поле зрения. И от нее в нашу сторону протянулся дымный стержень, он удлинялся, будто выталкивая к нам то, что находилось на его конце, — что-то небольшое, темное, вытянутое… — Граната!

Мы с Никитой выкрикнули это одновременно. И одновременно прыгнули в разные стороны. Я сильно оттолкнулся от проломленного борта телеги, согнувшись, почти прижав голову к груди, рухнул боком и кубарем покатился по мягкой земле. Позади громыхнуло, потом меня накрыла волна треска, и рядом в кочку вонзилась горящая доска. Вертолет был прямо передо мной. Вскочив, я метнулся прочь от взрыва, прикрывая голову руками, обернулся: телега исчезла, превратилась в большой клуб темно-коричневого дыма с проблесками огня. Безумный, к моему удивлению, был жив: он бежал на передних ногах, поджав задние.

Нет, на самом деле это, должно быть, взрывная волна ударила пегого в круп, приподняв его. Но, так или иначе, он сейчас напоминал улепетывающего дворового пса, которому кто-то сильно наподдал ногой под зад. Ко всему прочему хвост его дымился.

Обломки телеги попадали на землю, ветер понес дым в сторону. Перед выломанной дверцей я развернулся, краем глаза увидел появившегося с другой стороны вертолета Никиту и упал на колени, когда понял, что машина, из которой стреляли, все еще мчится к нам. Порыв ветра бросил в лицо клок горящей соломы, он обжег щеку, и я заорал, стряхивая его. Отплевываясь от гари, поморгал слезящимися глазами, прицелился и нажал на курок.

«Форт» успел выстрелить трижды, до того как Никита открыл огонь из автомата. Мои пули оставили в лобовом стекле аккуратные дыры, и затем оно разлетелось, перечерченное очередью. Грузовичок вильнул влево, вправо и вдруг перевернулся на бок, взметнув фонтан черной земли. От него обратно, к роще, поползли и побежали те, кто еще был на это способен. А я полез в кабину.

В кресле пилота сидел мужчина в теплой куртке и штанах. Наголо обритая голова откинулась назад, глаза неподвижно смотрели в потолок. Крови на нем нигде видно не было. Всунувшийся с другой стороны Никита прижал пальцы к шее пилота, подождал немного, затем схватил за плечо и дернул. Тело безвольно упало вбок, напарник перескочил через мужчину, выпихнул его из кабины на траву.

— Мертв. Что здесь…

На приборной доске было не так много датчиков, рычагов, кнопок… И все же их хватало. А напротив второго кресла, того, что занял я, торчал джойстик с кнопками, явно установленный позже: вокруг виднелись потеки пластмассы и вздутия. Сверху стоял небольшой монитор, напоминающий лэптоп без клавиатуры, и я хорошо представил себе, как оно должно происходить: на турели точно над стволом пулемета стоит видеокамера, передающая изображение сюда, стрелок поворачивает джойстик и видит на экране, куда стреляет, там даже может высвечиваться электронный прицел, этакое не существующее в реальности перекрестье, как в компьютерной игре, вот только здесь ты стреляешь по материальным объектам, а не по созданным программой изображениям.

За лобовым стеклом виднелись догорающие остатки телеги, луг, перевернутая машина и роща за ней.

Из-за деревьев выехала машина.

— Никита, если у них еще гранатомет есть…

— Так… так… — Пригоршня крутил головой, лихорадочно осматривая панель управления. — Сейчас, погоди… Я только…

Я подумал, что военные вряд ли станут стрелять по нам из гранатомета, ведь они примчались сюда не чтобы убить нас, главное для них — вертолет, мы же сейчас в нем…

Машина приближалась, из рощи за ней выехала вторая.

— Никита!

— Во, вспомнил! — Он на что-то нажал и что-то повернул.

Загорелись, замигали огоньки, под нами что-то заурчало. Установленный на приборной доске экран лэптопа мигнул, но не разгорелся, возникшая в его центре точка погасла. Я схватился за джойстик — он поддавался с трудом, двигать его рывками было невозможно. Что-то застучало, потом раздался стрекот.

— Это сервомотор! — выкрикнул Пригоршня. — Оно работает, давай!

Большим пальцем я вдавил красную кнопку в верхней части джойстика.

Кабина затряслась. То есть это мягко сказано: у меня возникло ощущение, что я холодец, который сунули внутрь вибростенда, того, на котором испытывают крепость всяких устройств и приборов. Зубы лязгнули, кресло под задом задергалось так, что я чуть не вывалился. Немилосердный грохот наполнил вертолет, вонзаясь в уши, продавливая барабанные перепонки. Из-под прозрачного лобового колпака наискось протянулся дрожащий мерцающий след. Будто марево, какое в жаркий день поднимается над железными крышами, но только сейчас оно приняло вид широкого стержня из струящегося воздуха.

Стержень уперся в землю метрах в десяти перед нами. Я потянул джойстик на себя, и он поднялся, вытягиваясь.

Сбоку в поле зрения появился Никита, потом перед лицом мелькнула рука, и он нахлобучил мне на голову наушники. Тут же грохот, который грозил взболтать мои мозги, как коктейль, стих до хорошо слышимого, но уже не мучительного, не оглушающего стука.

Напарник вновь исчез, но я уже позабыл про него, налегая на джойстик. Машины впереди резко повернули в разные стороны, мгновение я колебался, а потом наклонил джойстик вправо, ведя стволом к той, что успела дальше отъехать от рощи.

К стуку пулемета добавился новый звук — приглушенный рокот. Я обернулся. Ухватившись одной рукой за руль высоты, Никита показывал мне большой палец: двигатель включился, винт над нами раскручивался. Я вновь посмотрел за колпак — и увидел, что попал.

Полоса струящегося воздуха уперлась в крытый грузовичок. Тот как раз находился боком к нам, поворачивая, чтобы нырнуть обратно в рощу вслед за вторым, который уже исчез между деревьев. Кабина и стекла в ней наверняка были бронированы, кузов покрыт квадратными железными листами, но это не помогло.

Сквозь рокот и стук донесся визг пуль. Грузовик качнулся, будто сбоку в него вмазали тараном. Боковое стекло не разлетелось осколками, не взорвалось — оно просто исчезло, мгновенно пропало из виду, и тут же исчезла голова сидящего за ним водителя, хоть она именно взорвалась: я увидел темно-красную вспышку.

Турель с пулеметным стволом была слишком громоздкой, без электронного наведения толком прицелиться я не мог, но попытался сначала направить огонь чуть ниже, а после — обратно вдоль корпуса машины. Дверца, корежась, как в замедленной съемке, начала проламываться внутрь кабины, покрываясь вмятинами, будто снаружи кто-то невидимый приставил к ней метровое зубило и принялся со всей силы колотить тяжелым молотком, сдвигая инструмент из стороны в сторону. Через мгновение дверца провалилась, вся изломанная, смявшись, как бумажный лист: пули вбили ее внутрь кабины, забрызганной кровью и мозгами. Очередь опустилась, превратив кресло водителя в скелет из пружин и проволоки, на котором висели лохмотья того, чем стало человеческое тело, а после взломала приборную доску и руль, разбросала их пластиковыми осколками. Затем очередь прочертила кузов, наполняя его рваным металлом, скрежетом и воплями людей. И еще через секунду грузовик, почти развернувшись к нам задом, врезался в дерево и встал. Я не отпускал кнопку. Пули пробили кору, переломили, 1 будто спичку, ствол молодой осины и пошли гулять по всей роще, содрогая деревья, срывая ветви и сучья, вздымая облака листьев, щепок и обломков. Уже через несколько мгновений роща с виду стала как-то меньше, словно лохматый спаниель, которого бросили в воду, а когда он выбрался, стал напоминать тощую облезлую крысу.

Мой большой палец будто свело судорогой. Жажда разрушения, первобытная страсть убивать овладела мной, наполняя голову обрывками кровожадных мыслей: с таким оружием смогу перебить всех… перекрошить… превратить в фарш всех военных и бюреров на склоне, псов и всю Долину…

Вертолет оторвался от земли, картина за колпаком качнулась, ушла вниз, мелькнули почти лишенные листвы кроны деревьев, и это отрезвило меня — я распрямил большой палец, позволив красной кнопке вернуться в прежнее положение.

— Летим, Андрюха! — раздался в наушниках голос напарника. — Слышишь? То есть видишь? Вышло у меня!

— Не вопи, — попросил я, наклоняясь вбок и облизывая пересохшие губы. Рука, которой я сжимал джойстик, еще дрожала, в висках стучали свинцовые молоточки. Сквозь пролом на месте дверцы задувал сильный ветер. Земля удалялась, роща осталась позади, хотя летели мы еще совсем низко.

— Как вообще можно было додуматься на такую вертушку пулемет цеплять? — продолжал напарник. — Это ж сдуреть можно, ты видишь, как мотает? Еще б чуток тяжелее — и она либо вообще не взлетела бы, либо перевернулась бы сразу лбом в землю. Кулибины, блин! Умельцы народные!

— Сколько у нас топлива? — спросил я, и Пригоршня нахмурился, разглядывая панель.

— Черт его знает. Ну то есть вот, оно показывает, что треть примерно, но на сколько этого хватит…

— Долину вдоль склонов мы сможем облететь или нет? Он пожал плечами.

— Не знаю, Химик.

— Ладно, тогда давай мимо того водопада, — решил я. — Посмотрим заодно, что там за завод, на котором ооновцы живут. А потом сразу вверх. Может эта штука вертикально подниматься?

— Не знаю я, — повторил он. — Неважно, все равно вверх полетим, хоть вертикально, хоть зигзагами.

— Ну тогда давай выше, напарник.

— Ага.

Он что-то повернул, и вертолет начал взлетать в желтое небо Долины.