Социокультурная инверсия — 3. Особенности буржуазного развития в пореформенной России

Вспомните: как процесс модернизации влиял на развитие классово­го самосознания на Западе? Как экономические интересы определяли идеи и деятельность буржуазии, пролетариата и крестьянства (фермер­ства) Европы и Северной Америки?

Чтобы понять логику перехода от реформ к контррефор­мам, причины неудачи мирной перестройки российского об­щества, надо обратиться к жизни этого общества. Ведь для либеральной политики решающим является то, в какой мере различные социальные группы поддерживают общественный диалог.

Сближение и интеграция социально-экономического разви­тия России и Европы подразумевали углубление процесса мо­дернизации. Это выражалось в распространении буржуазных общественных отношений, либеральных и демократических ценностей. Но развитие буржуазных общественных отношений в России вызывало не только стремление усваивать новые цен­ности, но и активное противодействие им. Социально-экономи­ческая интеграция порождала социокультурную инверсию, встречный поток развития архаических и традиционных цен­ностей.

Тенденции буржуазного развития. Внешне развитие буржу­азных общественных отношений в стране шло успешно. Бурно развивались товарный рынок, промышленность. Лозунгом правительства стало: «Не доедим, а вывезем!» Вывоз хлеба в 50—90-е гг. возрос с 5 до 20% чистого сбора хлебов, а по пшенице — до 40%. Крепче всего связаны с мировым рынком оказались южные и юго-восточные губернии, где производи­лась пшеница. Дворянство южных губерний, либералы-лати­фундисты, быстро освоили капиталистические способы веде­ния хозяйства. В Прибалтике и Сибири крепли хозяйства бо­гатых крестьян. За счет этого в 10 раз возрос вывоз из России яиц, в 5 раз — сливочного масла. Число сельскохозяйствен­ных рабочих за 60—90-е гг. увеличилось впятеро. Отметим, что капиталистическое развитие в сельском хозяйстве шло в основном на окраинах России.

Напротив, капиталистическое развитие в промышленности было связано прежде всего с центром страны. В Москве, Вла-

димире, Иванове, Шуе росли текстильные предприятия. Крестьяне нового поколения, имевшие кое-какие деньги, стали больше покупать промышленных товаров. Внутренний товарооборот России в 70—90-е гг. увеличился в 3 раза. Быст­рее всего развивалась легкая промышленность, ориентиро­ванная на удовлетворение потребностей населения. Благо­даря дешевизне рабочей силы и сырья в России, быстрому обороту капитала она была конкурентоспособной и по объемам производства далеко опережала тяжелую промыш­ленность. Текстильные предприятия давали продукции в 1,5 раза больше, чем вся добыча угля, нефти и производство металла.

Сопротивление крестьянства разложению общины. Но у ча­сти населения эти новые тенденции вызвали резкое неприя­тие. Наиболее очевидно это было в Центральной России, где в деревне господствовало натуральное хозяйство. Сопротивле­ние растущему влиянию рыночных отношений проявлялось там в виде укрепления общинной идеологии. В результате ре­формы 3/4 надельных земель попали во владение общин. Это была область коллективной собственности и традиционного права, отличная от частной собственности и формального бур­жуазного права, господствовавших в городах. Для общины были характерны коллективная ответственность за поступки своих членов, в частности за неуплату налогов. Права коллек­тива ставились выше интересов личности. Из общины нельзя было уйти, не передоверив надел и обязанность платить нало­ги кому-то другому. Однако крестьяне, как правило, не чувст­вовали тяжести общинных норм жизни, не стремились освобо­диться от них.

Рост экономических трудностей (высокие налоги, малозе­мелье, отрезки) вынуждали крестьян центра России идти в батраки, арендовать землю, т. е. вступать в буржуазные об­щественные отношения. Но при этом они не воспринимались ими как естественные. Напротив, крестьяне стремились к укреплению общины, ее уравнительных принципов. Для этого они переходили от переделов земли по числу работников к бо­лее уравнительному способу передела по количеству едоков, т. е. с учетом детей, больных, стариков. Это позволяло выжить без изменения привычного образа жизни и без обост­рения отношений между бедными и богатыми в общине. В 60—90-е гг. XIX в. процент общин с переделами по едо­кам возрос в Московской губернии с 27 до 77%, во Вла­димирской — с 20 до 94%, в Саратовской — с 1 до 41%. При этом в арендный оборот попадало всего 10% надельных земель.

Ценности уравнительности, коллективной ответственности, общественной собственности, отстаивавшиеся крестьянами центра России, прямо противостояли либерально-индивидуа-

листическим ценностям буржуазного общества Запада и тен­денции развития страны по капиталистическому пути. Общи­на, конечно, поощряла исправных хозяев как хороших нало­гоплательщиков и порицала лентяев, за которых другим при­ходилось платить налоги. Тем самым поддерживалась трудо­вая этика. Общинники кланялись кулаку, у которого могли за­нять зерна до нового урожая. Но не успех и богатство были идеалом для основной массы крестьянства, как не были они идеалом для православия. В отличие от протестанта, видевше­го в деньгах Божье благословение, русский крестьянин видел в них угрозу спасению души. Так свойственная буржуазному обществу логика предпринимательства вступала в противоре­чие с логикой традиционного общества, одним из принципов которой было совершенствование распределения.

Государство и буржуазия. Инверсионные тенденции обще­ственного развития в России проявлялись не только в деревне, но и в городе, в самом центре процесса модернизации. В про­мышленности также существовали отрасли, где свободные ры­ночные отношения не были господствующими. Прежде всего речь идет о тяжелой и оборонной промышленности. Их разви­тие поддерживалось протекционистскими мерами, субсидиро­валось государством. Результаты этого были ошеломляющи­ми. По темпам роста в отраслях, определявших ход индустри­ализации, Россия вышла в 80—90-е гг. на первое место в мире. За 90-е гг. производство чугуна в стране увеличилось в 3 раза, производство нефти за 25 лет — в 226 раз. Была создана новая база металлургии на юге страны, центры метал­лообработки в Петербурге, Москве, других городах.

Все это было бы невозможно без участия рынка капиталов и квалифицированной рабочей силы, без привлечения ино­странных технических специалистов. Но из-за политики пра­вительства иностранный капитал вкладывался не в предприя­тия (в 1893 г. прямо в акционерные общества попало всего 8,1% иностранных капиталовложений), а в ценные бумаги го­сударственных займов, высокий доход на которые был гаран­тирован государством (именно в них в 1893 г. было помещено 91,9% иностранных капиталов). Государство само распоряжа­лось полученными суммами, используя их для развития про­мышленности страны и на иные цели.

Экономическая интеграция России и Запада в важнейшей своей части — индустриализации, создании тяжелой промыш­ленности находилась под контролем государства. Это ослаби­ло зависимость жизненно важных отраслей экономики от ино­странного капитала, но одновременно деформировало цен­ностные ориентации вовлеченной в этот процесс буржуазии.

В этой сфере производства капиталисты оказались зависи­мы прежде всего не от рынка сырья, капиталов и товаров, а от правительства, выступавшего как монополист на этих рын-

ках. Высокие прибыли в производстве чугуна или строитель­стве железных дорог были связаны с умением получить госу­дарственный заказ и субсидии на его реализацию. Эти усло­вия требовали от капиталиста качеств не предпринимателя, а, скорее, придворного, знающего все лазейки при дворе. Неда­ром процесс индустриализации обогатил многих дворян, при­ближенных к престолу. В результате капиталист ценил не свободу, а близость к императору и правительству. Если на Западе буржуазия была ориентирована на свободу рынка, ин­дивидуалистические ценности и завоевание политической власти, то в России значительная часть буржуазии активно отрицала эти ценности, стремясь приспособиться к самодер­жавной власти как источнику своего благополучия. Во главе ее иерархии ценностей стояли самодержавие и монополизм, а не либерализм и рынок. Некоторое исключение составляли лишь текстильные фабриканты, более тесно связанные со сво­бодным рынком сырья и товаров.

Традиционные ценности у рабочих. Разорение крестьянст­ва и создание промышленных предприятий впервые в массо­вом масштабе породили в России пролетариат. С 1865 по 1903 г. его численность в промышленности, добыче сырья и на транспорте выросла с 0,7 до 2,2 млн человек, т. е. более чем в 3 раза. Особенностью российского пролетариата была его тесная связь с деревней. Более половины рабочих жили вне городов, в деревнях и рабочих поселках, продолжая вести сельское хозяйство. Но даже если рабочий уходил в большой город, отрываясь от семьи, заботы об оставленном в деревне земельном наделе и поддержании хозяйства, как правило, были для него главными.

До 1905 г. связь с селом оставалась для большинства рабо­чих стержнем жизни, вокруг которого строилась вся система ценностей. Даже в Москве и Петербурге наделы имели 50— 70% рабочих. В фабричных казармах — общежитиях — рабо­чие делились не по цехам, а по губерниям и уездам, откуда они приехали. Жизнь рабочих даже в городе воспроизводила деревенские, общинные нормы. Во главе рабочих из одной местности стоял мастер, который и набирал их на предприя­тие. Малые общины в цехах и казармах объединялись в боль­шую, фабричную общину, часто совпадавшую с церковной, во главе которой стоял предприниматель. Все это делало отноше­ния на фабрике не формальными, связанными лишь с актом купли-продажи рабочей силы, как это было на Западе, а лич­ными, что характерно для традиции Востока.

Российский капиталист пытался играть для своих рабочих роль отца или доброго помещика. Ритм работы на фабриках был приспособлен к ходу сельскохозяйственных работ. Наем рабочих происходил на срок «от Покрова до Пасхи», с пере­рывом на время работы в поле. Особенно заботились пред-

приниматели о сохранении кадров высококвалифицирован­ных специалистов, которым строились дома, выплачивались премии и пенсии, а после ухода с фабрики подчас дарились дом в деревне и корова.

Но найти общий язык российским капиталистам и рабо­чим было трудно именно потому, что рабочий, даже родив­шийся в городе, так и не становился горожанином. Он с тру­дом усваивал буржуазные ценности, на которых строилась го­родская жизнь. Этим он в корне отличался от европейского рабочего, стремившегося во всем подражать буржуазии и ме­щанству. К рубежу XX в. рабочие в Англии, например, жела­ли иметь хорошую одежду, проводить выходные с семьей в парке, а отпуск — на даче или у моря. Для достижения этих целей они вели экономическую борьбу с предпринимателями, создавали и укрепляли свои профессиональные союзы, кото­рые могли гарантировать высокие заработки. Основой этого была общая ценностная ориентация рабочих и хозяев, на­правленная на рост личного потребления.

У российского рабочего забота о деревенском хозяйстве пе­ресиливала заботу об удовлетворении личных нужд. В дерев­не жила его семья, там были его корни. Отрыв от родных мест вел к падению морального уровня, росту пьянства. Уровень доходов рабочих был таков, что они, как правило, не могли подражать мещанам и буржуазии. Общинные нормы жизни, насаждаемые на фабриках, напоминали рабочим о вечном противостоянии мужика и барина, о необходимости бороться за высшую справедливость, за превращение общинной урав­нительности в основной принцип жизни всего общества. Все это толкало рабочих скорее к политической, революционной, а не экономической борьбе.

Этому же способствовали внешние силы: революционеры и правительство. Революционеры видели в рабочих агитато­ров за идею революции среди крестьянства. Они подталки­вали их на забастовки, выдвигая в требованиях стачечни­ков политические пункты. Правительство, запрещая эконо­мическую борьбу пролетариата, превращало таким образом каждую стачку в антиправительственное, политическое вы­ступление. Рабочие начинали думать, что элементарных улучшений жизни — повышения заработной платы, уменьше­ния рабочего дня и т. п.— можно добиться, лишь разрушив существующий государственный и общественный строй. В их ценностных ориентациях традиционализм крестьянства при­обрел наступательный, разрушительный характер. Пролета­риат становился ударной силой революционного движения. В условиях растущего раскола общества он мог выступить за­чинщиком борьбы сторонников общинных ценностей, коллек­тивизма и уравнительности, против сторонников ценностей модернизации.

Результатом социально-экономического развития России во второй половине XIX в. было создание многоукладной эко­номики, в которой были представлены различные хозяйствен­ные уклады — капиталистический, мелкотоварный, натураль­ный. Они развивались разными темпами, порой и в разных направлениях. Ценностные ориентации слоев общества, свя­занных с различными укладами, могли как совпадать с бур­жуазными ценностями, так и вступать с ними в противоре­чие. Причем с течением времени это противоречие не умень­шалось, а нарастало. Это усиливало раскол общества, под­рывало возможности для диалога, основы которого были заложены либеральными реформами. Общественный диалог, едва начавшись, вновь распадался на монологи отдельных со­циальных сил. В этих условиях власть чувствовала себя более уверенно. Ее авторитет возрос в результате реформ. За счет более активной попечительной политики расширилась ее со­циальная база. Это создавало предпосылки для возвращения от диалога с обществом, выражением которого стали либеральные реформы, к привычному монологу, проявлением которого были контрреформы.

Если в первой половине XIX в. поворот от либеральных на­чинаний к реакции был вызван в основном внешнеполитиче­скими причинами, то во второй половине XIX в. поворот от либеральных реформ к контрреформам имел глубокие внутри­политические, социально-экономические и социокультурные предпосылки. Начавшаяся модернизация сама порождала собственных противников и множила их ряды. Самодержавие лишь попыталось встать во главе этих сил и использовать их в своих интересах.

Повторим пройденное: 1. Какие меры предпринимали крестьяне для укрепления общины во второй половине XIX в.? 2. Какую роль играло государство в дореволюционной индустриализации России? 3. Какие формы общественной организации существовали в фабрич­ных рабочих казармах?

Подумайте и ответьте: 1. Что такое многоукладная экономика? Чем она отличается от традиционной и капиталистической? 2. Какие слои населения России оказались способными усвоить ценности мо­дернизации, а какие нет? 3. В чем проявилась социокультурная ин­версия в общественном поведении и ценностях российской буржуа­зии, крестьянства, рабочих? 4. Что определяло «артельное» поведе­ние главы крестьянской семьи? Как оно связано с материальными интересами семьи и культурными навыками крестьянина?

Словарь урока

Тяжелая промышленность — сфера производства средств производства, прежде всего металла, горючего и машин.

Легкая промышленность — сфера производства предметов потребления.

Натуральное хозяйство — форма хозяйства, основанная на потреблении лично произведенных продуктов, без использова­ния обмена и денег.

Монополия — исключительное право распоряжения собст­венностью, установления цен на рынках, обусловленное влия­нием государственной власти или владением большей частью товара, выставленного для продажи на рынке.

Мелкотоварный уклад — форма ведения хозяйства, лишь отчасти ориентированная на обмен и продажу, слабо связан­ная с рынками труда и капитала, не направленная непосред­ственно на получение прибыли.

Многоукладная экономика — тип хозяйства, включающий в разной мере развитые отрасли и группы предприятий, каж­дая из которых способна эволюционировать в своем на­правлении, увеличивая внутренние противоречия системы в целом. При этом главный, формационный, системообразую­щий уклад отсутствует или недостаточно ясно выявлен, он не в силах определить развитие общества и хозяйства в целом.