ГЛАВА10. Закончился май. Закончилась и зачётная неделя, начи­налась сессия

Закончился май. Закончилась и зачётная неделя, начи­налась сессия. Шурочка занималась, как могла. Долги бы­ли, но их было не много. Вот уже все зачёты были сданы, и Шурочка начала готовиться к первому экзамену.

Юрка куда-то пропал на две недели. Конечно, для сдачи сессии это было весьма неплохо, но к исходу второй неде­ли Шурочка начала волноваться.

Юрка-то исчез, как всегда — не предупредив, не оста­вив ни адреса, ни телефона. Но на такой срок он ещё не ис­чезал.

Папиросы он оставил. Полную коробочку — готовых, на­битых. Все скинулись, он и оставил — на всех. «Зелёная пятница» функционировала. Теперь, когда занятий в инсти­туте не было, собирались не только в пятницу, но и в дру­гие дни.

По-прежнему курили, собравшись в кружок. А потом ве­селились, танцевали. Всё было так, как всегда. А на время сессии — решили собираться после экзаменов.

Шурочка курила «травку» вместе со всеми.

Однако, в течение недели Шурочка брала из коробочки папиросу, а то и две, и курила одна, без компании. Уж очень грустно, скверно было на душе, когда веселящее действие папиросы заканчивалось. Мало того, что зверски хотелось есть. Почему-то хотелось выть, биться головой о стену, или, на худой конец, просто побить кого-нибудь.

Но стоило покурить, как снова становилось хорошо и ве­село на душе. И Шурочка уже не задавала себе глупых во­просов: «Где я? Я это, или не я?»

Смешно это всё. Я — это я!

Только Людочка стала отказываться от папирос с трав­кой. Людочку тошнило и, вместо сидения в общем кругу, Людочка бегала обнимать унитаз. Над Людочкой посмея­лись немного и оставили в покое. Ну что с неё возьмёшь, с Людочки-то....

Но куда же пропал Юрка? Даже Арсик не знал.

И Шурочка выпросила у Арсика номер Юркиного домаш­него телефона, оставшегося в Арсиковой записной книж­ке, ещё со школьных лет.

Хоть Юрка и говорил, что с родителями поссорился, но вдруг... Вдруг мать его знает что-нибудь?

На том конце провода отозвался усталый, и какой-то больной женский голос. Но как только Шурочка предста­вилась, голос стал раздражённым и злым.

— Кто? Юрина девушка? А что, у него и девушка есть? Тоже нюхаешь порошок? Или на игле сидишь?

— Что? — Шурочка от неожиданности чуть не вырони­ла трубку. — Ни на чём я не сижу!

— Не сидишь? Ты не наркоманка?

— Нет!

На том конце провода послышалось сопение, потом всхлипывание, и женский голос произнёс сквозь слёзы:

— Ты, может, не знаешь, а он из дома ушёл... почти год назад отец его выгнал... Он сначала марихуану курил, по­том таблетки, потом героин нюхал. И он торговал... На дис­котеках, и в каком-то клубе ночном... тоже торговал. По­том он колоться стал. Понимаешь ты, или нет! Он нарко­ман, на игле сидит!.. И отец его из дома выгнал. Так ты не наркоманка? Правда?

— Правда. Я студентка, только не из его института.

— Какого института? Разве он ещё учится? Его же вы­гнали в прошлом году. Он в прошлом году летнюю сессию не сдал, и его выгнали. Ты что, не знаешь?

— Нет. Он говорил, что на втором курсе. Это Арсик по­ступил со второго раза, а Юрка — с первого.

— Так и было. Да толку-то... Так ты точно, не нарко­манка?

— Нет.

— Не знаю, что и сказать тебе. А номер наш — откуда ты знаешь?

— Арсений дал.

— А... Он и его втянул. Арсений тоже колется.

— Нет. — Шурочка задержала дыхание. — Нет, не мо­жет быть...

— Может, девочка, всё может быть. Ты на руки его по­смотри.

— Посмотрю. Я поняла! Я всё поняла!

— Как тебя зовут? — спросила мать Юры.

— Шурочка. А вас?

— Наталья Леонидовна. Будем знакомы. — И Наталья Леонидовна всхлипнула снова. — Не так я думала... Не так я думала с Юркиной девушкой знакомиться... Внуков ду­мала понянчить... Ведь один он у нас, один... Мы на него такие надежды возлагали. Молились, как на свет в окош­ке. И вот как он нам отплатил... А отец у нас — кремень! Не хочет его видеть! Говорит — нет у меня больше сына!

Шурочка повесила трубку. У неё больше не было сил вы­слушивать причитания этой женщины.

И когда она повесила трубку, и осталась одна...

«Да... — начала Шурочка свои невесёлые размышле­ния. — Вот оно, дело-то в чём... Вот они — деньги, вот они — подарки, вот они — отлучки. Вот она — анаша, вот они — заказы. Вот оно, странное Юркино поведение. Кста­ти, и Арсик. Арсик, наверное, тоже... А Настя? Настя то­же ничего не знает, или знает?»

И вдруг ей показалось, что Настя знает.

«Неужели... и Настя тоже?» — подумала Шурочка.

Шурочка и не заметила, как взяла из коробочки папи­росу и начала курить её просто, как обычную.

«Боже, ну, я и дура! — продолжала думать Шурочка. — А руки? Что, я его рук не видела? Получается, что так. Юр­ка всегда весь свет гасит, когда мы вместе. Точно, гасит. А если днем — то он рубаху не снимает. Точно, не снимает».

Папироса была докурена до вонючей бумаги. Весёлости не было.

А что было-то? Шурочка не знала этому названия... Но, определённо, что-то было.

Шурочка прошлась по своей комнате, зачем-то поправи­ла покрывало на своей широкой, много повидавшей на сво­ём веку кровати.

Потом она, почти автоматически, открыла нижний ящик комода. Икона давно уже переместилась на своё старое ме­сто, в этот пустой нижний ящик. Ещё до прихода Юрки она туда переместилась. Арсик, один раз, хотел её вообще вы­бросить.

— А чего она смотрит? — сказал тогда Арсик. — Пусть себе отправляется вон!

Но Шурочка тогда забрала икону из рук Арсика.

— Да ладно тебе! — сказала тогда Шурочка. — Не ты её ставил, не тебе её и выбрасывать.

И Шурочка положила икону снова в нижний ящик ко­мода. А то и правда, смотрела она. Смотрела, смотрела.

Теперь же Шурочка села на пол перед нижним ящиком комода и взяла икону в руки. Женщина, по-прежнему, смо­трела. Смотрела строго, но не злобно. Ребёнок тоже смот­рел, но Шурочка не могла понять выражения его лица.

— Видишь, как всё получается... — сказала иконе Шурочка. — Наркоман, да ещё и торгует. А я — кто? Я наркоманка? Нет. Захочу, и больше этой анаши — в рот не возьму! И с Юркой я поговорю! Он же нормальный парень. Неужели не захочет бросить? Конечно, бросит... Бросит! А может мать его привирает чуток? От обиды?

Икона молчала. Легче на душе Шурочке не становилось. Несмотря на выкуренную папиросу, Шурочкой снова овла­девали тоска и злость.

Они как бы ещё не выходили наружу. Нет, пока нет. То­ска лежала в душе тёмным облаком, неким мраком. А злость располагалась в глубине, похожая на спящую тигрицу. Её так и было видно, как тигрицу сквозь джунгли.

Казалось, ещё немного и она проснётся, и вырвется на­ружу, и разорвёт, искусает всех, кто встанет на её пути.

Разорвёт, искусает. Убьёт.

Шурочка положила икону на место, в нижний ящик ко­мода. Потом с силой захлопнула ящик, поднялась, и даже пристукнула по ящику ногой.