ГЛАВА 10. Я действительно пришла на следующее утро к семи, хо­тя мне очень хотелось поспать

Я действительно пришла на следующее утро к семи, хо­тя мне очень хотелось поспать.

«Шефа» была на месте.

На весах, в разделочной комнате, лежало мясо, уже от­делённое от костей и мелко порезанное, приготовленное на гуляш.

Я не успела. Они разделали мясо без меня. Наверняка, они это сделали не случайно.

— Почему не подождали? — спросила я «шефу».

— Натальюшка, ты же видишь, какое мясо! Одни жи­лы... Пока разварится... Мы ждали, ждали, и разделали без тебя. Ты же на ужин вчера не пришла!

— Это что, всё мясо?

Мясо, приготовленное на гуляш, было ужасным. Одни жилы. И его было мало, мало!

— Сколько мяса здесь осталось?

«Шефа» положила нарезанное мясо на весы. Около пя­ти килограммов.

По меню, должно быть около тринадцати.

— Как ты получала мясо? С костями? Или без костей?

— С костями, конечно, с костями!

— А кости где?

— В бульоне, уже в бульоне... — засуетилась «шефа».

— Вытаскивайте кости из бульона, Любовь Андреев­на, — сказала я официальным тоном.

— Зачем?

— Я хочу их взвесить, эти самые кости!

— Ну, вы даёте, Наталья Петровна! — возмутилась «ше­фа». — Видано ли такое дело, чтобы кости из бульона вы­таскивать!

— Вытаскивайте!

«Шефа» продемонстрировала своим видом возмущение. Но она была спокойна!

Она вытащила кости в тазик, и поставила тазик на ве­сы. Кости затянули на шесть, с небольшим, килограммов.

Смотрите! — сказала «шефа» с видом оскорблённого достоинства. — Смотрите, смотрите! И больше не заставляйте меня кости из бульона вытаскивать! Надо верить людям! А ещё говоришь, что ты верующая!

Мне было стыдно, мучительно стыдно.

— Извините, Любовь Андреевна, — сказала я.

Да ладно... — «шефа» посмотрела на меня как бы сочувственно. — Идите, Наталья Петровна, пейте чай. Вы ещё самое главное не забудьте! Нам надо и на всю администрацию обед приготовить! Мне ещё придётся сейчас это мясо подрезать, и нам пожарить, на гуляш.

— Из этого — ещё будешь нам подрезать?

— А из чего же?

— Тогда — не режь на меня! Я не буду этот гуляш есть, только суп.

— Да брось ты, Натальюшка. Всем хватит. Вон, сколь­ко народу голодает кругом. А у наших — хоть и бедно, за­то каждый день. И завтрак, и обед, и ужин.

— М-да... — только и могла сказать я.

— Ладно, ладно. Иди, иди, Натальюшка, пей чай.

Ну, просто сама доброта, а не «шефа»!

И я пошла в комнату для персонала.

Мне было стыдно.

Стыдно от того, что я не поверила «шефе».

Стыдно от того, что такое плохое мясо.

Стыдно от того, что, действительно, надо кормить сотруд­ников.

Стыдно от того, что мы такие нищие.

Что воспитатели сливают себе в баночки остатки интер­натского борща и несут домой, чтобы накормить свою семью.

Что действительно, многие наши воспитанники, даже

при таком раскладе дел с кормёжкой, едят сытнее, чем их

сверстники, вне стен нашего интерната.

Мне было стыдно.

Я пила переслащённый и перекипячённый интернатский чай, и слёзы текли по моему лицу. Потом я справилась с со­бой, сказала всем кухонным «спасибо» и вышла из кухни — как раз тогда, когда в неё входил дежурный класс. Накры­вать к завтраку.