ГЛАВА 24. В воскресенье я сидела на кухне и чистила картошку

В воскресенье я сидела на кухне и чистила картошку. Солнце ложилось светлым квадратом на кухонный пол и от­блескивало с лезвия ножа, прямо мне в глаза. Слёзы же ка­пали — прямо в мусорное ведро.

— Хватит тебе реветь! — сказал муж. — Надоела уже.

— Завтра его увезут. В область. А что я, как КГБ ка­кое-то... Диссидента — в психушку! Да ещё — практичес­ки невиновного.

— А теперь — сидишь тут, и ревёшь. Крокодиловы слё­зы льёшь.

— Угу...

— Опять застряла между нашими и вашими. Сама его уложила, а теперь ревёшь!

— Угу...

— Застряла ты, мать, застряла.

— Угу. Одной ногой застряла в кухне интернатовской, а другой — в психушке.

Муж закурил и подошёл к кухонному окну. Он медлен­но докурил, потом раздавил окурок в пепельнице.

— Ну ладно, хватит. Одевайся. Поедем в твою психуш­ку, и заберём твоего диссидента. Давай, давай. Возьмём его на лето к себе. Чтобы ты... хоть одну свою ногу вытащила.

— Правда? Ты согласен? Я боялась и сказать...

— Да что, мы его не прокормим, что ли? Прокормим. Что мы, то и он. И вообще, как там, на востоке, говорят? Один сын — не сын, два сына -

— Пол сына, — продолжила я. — А три сына — сын!

— С двумя мы справляемся...

— Легко! — Сказала я.

— Что мы, с тремя не справимся?

— Да! — сказала я. — Что, мы не справимся с тремя?

— Справимся! Всего — три месяца каких-то.

— Справимся. А тебе его дадут? Всё-таки — психушка.

— Под расписку — дадут, — сказала я. — Сейчас, кар­тошку вымою. А пожарю, когда приедем.

Спасибо, Господи! Спасибо!

В отделение меня легко пропустили. Дежурным врачом оказалась та же самая врач, моя знакомая. Это было поч­ти равносильно чуду. Ей я рассказала всё, как есть. И рас­писку написала.

— А не попадёт вам? И мне, заодно с вами? — спроси­ла врач.

— Думаю, что неприятности будут. У меня. Но не та­кие уж страшные. Я его беру, значит, и ответственность на себя беру. Вы же не знаете, куда я его беру. Из интерна­та — поступил, врач интерната — и забирает. Если что.

— Помоги вам Бог, — сказала врач. — Если будет на­до, обращайтесь. Вдруг что-нибудь случится.

— Спасибо вам. Пойду в палату к нему. Тоха сидел в палате и смотрел в окно.

— Привет, Тоха.

— Здравствуйте, Наталья Петровна. Завтра меня увозят.

— Я знаю.

Дебил на соседней койке по-прежнему пускал слюни, му­жичок с колкими глазками что-то злобное шептал про се­бя. Третий член палатного коллектива всё так же лежал в кровати, укрывшись с головой.

— Пойдём, Тоха, выйдем в коридор, — сказала я. Мы вышли.

— Книжку мою прочёл?

— Прочёл.

— Как?

— Понравилась. Только не всё понятно...

— Тоха... — сказала я. — А что бы ты сказал, если бы я тебя забрала?

— Куда?

— Домой к себе. Некуда больше.

Тоха молчал. Потом спросил:

— Правда?

— Правда. Муж согласен.

— Наталья Петровна! А я сидел и Богу молился, чтобы кто-нибудь спас меня! Правда? Правда, вы меня заберёте... из этой психушки?

— Правда. Иди к врачу, она тебе даст разрешение, что­бы вещи забрать. А Василий Иванович ждёт нас около боль­ницы.

И Тоха побежал.

А я стояла возле окна и чувствовала, как на сердце ста­новится легче и легче. Ногу вытащила... Начала вытаски­вать... Вася, Вася. Спасибо тебе.

Вася ждал нас на выходе.

— Ну, привет, — сказал он Тохе.

— Здравствуйте, — пробурчал Тоха.

— Ну, покажись-ка, что ты за диссидент. Ну-ну, ничего! Тоха стоял, потупившись.

— Пошли, в кафе зайдём, что ли, — сказал Вася.

И мы зашли в небольшое кафе, в мороженицу, рядом с больницей. Мы сели за столик, и пока Тоха ел мороже ное маленькой ложечкой, Вася спокойно говорил ему то, что было нужно.

— Слушай, мальчик, и мотай на ус. Мы тебя взяли, по­тому что так сочли нужным, и так сочли справедливым. Но учти, что у матери будут из-за этого неприятности. По­тому что попал ты в психушку не за заслуги, а совсем на­оборот. Так, нет?

— Так...

— Мы тебя берём, как сына. Делить со своими не бу­дем. Как своих кормим, так и тебя будем кормить Как сво­их воспитываем, так и тебя будем воспитывать. И как сво­их ругаем, так и тебя будем ругать. Но и слушать нас ты будешь — как сын, а не как чужой. Не гадить, не вредить, не воровать! Как сын! А иначе — иди обратно. Понял?

— Понял...

— Учти, это мать слёзы льёт. А я — военный, и разно­го народа навидался на своём веку. Сможешь с нами жить — я буду тебя уважать. Не сможешь — извини, и до свидания. Вот тебе шанс, и держись за него. Понял?

— Понял...

А я — не могла говорить. Молча сидела, мороженое ела.

Спасибо, Вася. Спасибо, Господи. Спасибо...

Потом мы прошлись по рынку, и выбрали Тохе недоро­гие, но вполне приличные кроссовки. Купили так же и про­стые резиновые шлёпки, чтобы бегать в них на речку.