Глава 17 Нина акишина-1

Да... Кто как, а я свободу люблю. Я из-за этой свободы всю жизнь страдаю, но всё равно — я больше всего на све­те свободу люблю.

У матери нас — трое, три девчонки. Двое — на мать по­хожи, беленькие и спокойные. А я самая младшая, и вот — чернявая получилась. Мать всегда смеялась: на белую — белил не хватило, говорит. Напоследок — только на чер­нявую. А отца я не видела, он перед моим рождением на шахте погиб.

Бабка меня как-то «цыганчой» назвала. А мать как цык­нет на неё! Молчи, говорит, старая, молчи. И так на неё по­смотрела, что бабка язык проглотила.

Ну а я, как подросла, начала из дома бегать. До двенад­цати лет бегала, пока не заболела. Не то, что дома мне пло­хо было, нет. Просто тянуло куда-то, хотелось в степь, по­гулять. Сяду, бывало, на горке, и смотрю, как солнце са­дится. И не надо мне в жизни больше ничего.

Мать спрашивает меня: «Разве, Нинка, плохо дома те­бе? Разве кто тебя обижает? Или ты голодная?» Я запла­чу, мать обниму, и так мне жалко её становится! Я и сама не рада, что я такая, что меня всё тянет убегать.

Говорю: «Нет, мамочка, я больше никогда бегать не бу­ду!» — и, главное, сама уже вроде не хочу. А месяца два пройдёт, и опять — что-то меня гонит, и опять я убегаю.

А нога заболела в одном из моих походов. В последнем уходе-походе нога заболела, распухла, после того, как я сильно её ушибла. Еле домой приползла. Мать сначала да­же обрадовалась. Говорит: «Ну, теперь дома будет наша Нинка сидеть!» Но нога всё не проходила и не проходила, и потащила меня мать — по врачам.

Потом уже наоборот стала говорить: «Эх, лучше бы ты, Нинка, бегала-гуляла, чем вот так болеть!» И опять плачет. Целый год по разным больницам провалялась, тоже — ре­зали-резали, а всё без толку. Пока сюда путёвку не офор­мили, как дочери погибшего шахтёра.

Вот, не бегаю теперь. А самоволка эта — не в счёт, это так, баловство. Хотя на улице хорошо! Тепло уже совсем!

Вот школа закончится, нас в летний корпус переведут, прямо возле моря будем! Здорово в летнем корпусе! Я в про­шлом году только две недели там была, я сюда в конце ав­густа поступила.

Там можно ночью встать и на звёзды любоваться. Жаль, купаться в море нельзя ночью. Сторож возле самого корпу­са сидит. Эх, скорее бы лето!

Жаль, что мне летом лежать придётся, потому что опе­рация. А то как лето настаёт, так меня тянет, тянет. Хоть куда-нибудь, хоть в летний корпус.

Нет, а Наденька-то какова! Любовь у неё! Но я не про­тив! Пусть хоть тут налюбится, где все свои! Как ей там, за забором, со своим горбом-то дальше жить!

Да и я бы тут всю жизнь жила, только бы выходила пу­тешествовать — и назад! Как нравится мне здесь! И ещё... я приду, а Костик чтоб меня ждал...

Конечно, Костик! Костик — лучше всех! Костик, Костик, Костик... Я что, тоже влюбилась, что ли? Вот это да! Ну, нет! Нет...