Опытный остается в строю

Государственные испытания первого советского сверхзвукового бомбардировщика были в самом разгаре. Дела шли как нельзя лучше. Самолет, несмотря на большой диапазон скоростей, вел себя достаточно послушно. Новая машина безукоризненно подчинялась воле пилота. Ее летные данные полностью соответствовали определенным постановлениям правительства.

Создатели и летчики-испытатели работали днем и ночью. Мужественный и смелый экипаж в составе летчика Федора Моисеевича Соболевского и штурмана Алексея Максимовича Халявина был первооткрывателем новой для нас области, области полетов на сверхзвуковых скоростях и на огромных высотах.

Машину ждали в строевых частях. Экипаж по 3—4 раза в день поднимал самолет в воздух. Надо было видеть, с каким нетерпением ждали каждый раз возвращения самолета его творцы и создатели. Да это и понятно, ведь каждый полет есть крупица познания качества и возможностей данного самолета, новый шаг к заветной черте, где самолету или дают путевку в большую жизнь, или... он уходит в историю конструкторского бюро как неудачный экземпляр.

Несколько раз поднимался в воздух на новой машине и председатель комиссии Л. В. Жолудев с автором этой книги в качестве штурмана. Впечатление осталось очень хорошее. Хотя полеты на сверхзвуковой скорости ничем особенным нас не удивили, все же приятно было впервые штурмовать неведомый для тебя «барьер». Само сознание, что ты летишь на скорости больше звуковой, и то уже многое значит. Наше мнение, как и мнение ведущих летчиков-испытателей, было единым: да, машина хорошая.

С мнением генерала Жолудева считались особенно. Ведь этот ветеран бомбардировочной авиации имел за плечами колоссальный боевой опыт. Он — воспитанник прославившегося в двух войнах лучшего пикировщика Советского Союза Ивана Семеновича Полбина. Под руководством Полбина он освоил сложнейшие маневры на бомбардировщике Пе-2 и разящими пикирующими ударами поражал самые труднодоступные цели.

После окончания Великой Отечественной войны Жолудев одним из первых советских летчиков освоил реактивный бомбардировщик Ил-28 и доказал огромные боевые возможности, заложенные в новом самолете.

Жолудев мечтает о таких бомбардировщиках, которые бы по скорости не уступали истребителям.

— Да, скоро и бомбардировщики с такими скоростями полетят, — успокаивали Жолудева товарищи, — так что ждать осталось недолго.

И вот создан первый сверхзвуковой бомбардировщик. Создан и получил хорошую оценку своим качествам.

Надо было готовиться к определению дальности полета самолета на дозвуковой и сверхзвуковой скорости. Как всегда, тому предшествует определение расхода топлива на заданных режимах полета. Таких полетов выполняется несколько. Они не связаны с большим риском и особой сложности не представляют, если не считать, конечно, максимальных и минимальных режимов, которые уже сами по себе требуют особого внимания.

В один из дней выполнялись именно такие полеты. Летный день уже подходил к концу. Солнце, склонившееся к горизонту, начинало огненным румянцем раскрашивать раскинувшиеся по небу кучевые облака. Погода не по-осеннему хорошая. Сухо. Тепло. Слабый ветерок приятно шелестит сухими листьями деревьев. Все это располагает к работе.

У самолета, готовящегося к полету, десятка полтора инженеров и техников. Дел у каждого много. Ведь все надо сделать добротно. Безопасность полета во многом зависит от этих неутомимых тружеников авиации.

Мы с Жолудевым, Соболевским и Халявиным стоим в стороне от самолета и слушаем последние указания ведущего инженера С. И. Блатова экипажу. Летчики, конечно, все уже знают наизусть, но Сергей Иванович строго и неотступно придерживается пословицы: «Повторение — мать учения».

— Федор Моисеевич, учти, — говорит он, — что в конце последнего режима топлива останется только на посадку, так что построй маршрут с таким расчетом, чтобы режим был закончен над аэродромом.

— Чуешь, Максимыч, — обращается к штурману командир.

— Чую, чую. Эти указания мне уже даже во сне снятся.

— Это хорошо, — вмешался в разговор Леонид Васильевич, — значит, понимаешь всю важность вопроса.

Через несколько минут подготовка машины к полету была закончена.

— Товарищ генерал, разрешите садиться в самолет и выполнять задание, — спросил Соболевский.

— Пожалуйста, мы вас будем ждать.

На посадку в самолет, запуск и выруливание на старт уходит несколько минут.

— «Черемуха», я — «Стрела», разрешите взлет.

— «Стрела», взлет разрешаю, — отвечает руководитель полетов.

Короткий разбег — и серебристая птица под большим углом к горизонту уходит ввысь.

На борту самолета полный порядок. Двигатель и все агрегаты работают нормально. Экипаж переживает чувство гордости за оказанное ему доверие.

Сильные руки командира крепко держат штурвал. Много различных типов самолетов поднимал Федор Моисеевич в воздух за время своей летной работы. Мужество, хладнокровие, прекрасное знание техники не раз были его верными помощниками в сложных обстоятельствах. Однажды при выполнении фигур высшего пилотажа старенький самолет деревянной конструкции не выдержал перегрузок и развалился в воздухе. Несмотря на кажущуюся безвыходность положения, летчик, оставшийся в хвостовой части самолета, не растерялся, выбрался из обломков, на малой высоте раскрыл парашют и благополучно приземлился.

А случай на взлете? Это было настоящим чудом. Самолет взлетел и тут же свечой пошел вверх. Аэродром в ужасе притих. Катастрофа неминуема. Но летчик молниеносно определил истинную причину случившегося (залип контакт автопилота), отключил автопилот и, казалось, из совершенно безнадежного положения вывел самолет в горизонтальный полет. Машина и экипаж остались в строю. Это настоящий талант летчика-испытателя. И вот теперь экипаж Соболевского в новом полете.

— «Черемуха», я — «Стрела», начинаю выполнять задание. Высота пять тысяч метров. Нахожусь в заданном районе.

Земля отвечает:

— Вас понял. Работайте. Вам никто не мешает. В воздухе вы одни.

— Вас понял. Начинаю работать, — доложил Федор Моисеевич.

Разбросанные шапки облаков частично прикрывают землю. Это, однако, не мешает штурману точно определить место самолета по изредка просматриваемым в разрывах между облаками ориентирам.

— Федя, устанавливай режим, пора начинать задание. К заходу солнца нужно вернуться на аэродром.

— Понял, Максимыч, понял.

За первым режимом шел второй, за ним третий. Необходимо было проверить поведение машины в процессе создания перегрузок на большой скорости полета. Взяв штурвал на себя, Федор Моисеевич вывел самолет на новый эшелон.

— Максимыч, начинаю разгон, следи за скоростью.

— Слежу. При нужном ее значении дам команду на создание перегрузки.

Сверхзвуковые самолеты, имея при определенных условиях большой запас тяги двигателей, скорость развивают очень быстро. Не прошло и двух минут, как штурман подал команду:

— Командир, скорость заданная, режим!

— Включай аппаратуру!

— Готов.

И тут же штурман почувствовал, как неведомая сила вдавила его в чашку сиденья, а через некоторое время он повис на привязных ремнях. Это машина вышла из горки в горизонтальный полет.

— Кажется, все нормально, нагрузки на штурвал такие, какие и должны быть у хорошего самолета.

— Пошли вниз, будем продолжать задание по определению расходов топлива.

— Понял, возьми курс сто двадцать градусов.

Дав летчику команду, штурман вновь склонился над планшетом, решая ежеминутно возникающий навигационные задачи. А они с увеличением диапазона скоростей полета становятся все более сложными. Самолет оборудован совершенной вычислительной техникой, но, несмотря на это, на многие вопросы штурману приходится отвечать самому. Отвечать быстро и безошибочно. Любая его ошибка может привести к нежелательным последствиям.

Алексей Максимович непрерывно совершенствует свои знания. До войны он не успел получить высшее образование. Нужно было идти на фронт, защищать Родину. Сотни тонн бомб, сброшенных на головы врагов, — это достойный вклад в победу над немецким фашизмом и японским империализмом.

Закончив войну, не отрываясь от любимого дела, Халявин заочно закончил институт. Трудно было совмещать напряженную летную работу с учебой, но это его не остановило. Он добился осуществления своей мечты: стал инженером. А инженерное образование и большой опыт летной работы помогли ему в короткое время стать штурманом-испытателем 1-го класса.

...Развернув самолет на указанный курс, летчик заметил катастрофическое движение стрелки топливомера к нулю.

— Максимыч, — взволнованно сказал командир, — срочно давай курс на аэродром.

— Понял. Курс двести десять градусов. Что случилось?

— «Черемуха», я — «Стрела», задание прекращаю. У меня чрезвычайно быстро расходуется топливо, — доложил на КП командир.

— «Стрела», «Стрела», — вызывал руководитель полета. — Что случилось, что случилось? Отвечайте.

Ответа не было.

— Штурман, видите «Стрелу»? — спросил руководитель полетов штурмана наведения.

— Вижу, — тут же ответил штурман, — по радиовысотомеру наблюдаю быстрое снижение самолета в нашем направлении. Сейчас он над пунктом «Н». Высота семь тысяч метров.

— Продолжайте непрерывное наблюдение.

— Вас понял.

Через несколько минут штурман наведения доложил руководителю полетов, что «Стрела», вернее ее отражение на экрану радиолокатора, на удалении 90 километров и азимуте 65 градусов пропала, теперь ее больше не видно. Как и положено в таких случаях, по вызову руководителя полетов на командный пункт собрались все командиры и ведущий инженер. Но что можно сделать, когда с самолетом нет связи.

Надо ждать сообщений. Но от кого? Ведь если нет связи, значит, самолет снизился и в лучшем случае благополучно сел. А может, экипаж покинул машину, не найдя возможности совершить вынужденную посадку?

Руководитель полетов дал команду поднять в воздух поисковый самолет и готовить к вылету вертолет. В том, что экипажу нужна помощь, никто не сомневался. При любом исходе полета ему надо было помочь вернуться домой.

Уже вечер. Солнце село, а короткие осенние сумерки подходили к концу. Скоро наступит темнота. От экипажа «Стрелы» пока никаких известий. Томительно тянутся минуты тревожного ожидания. Какие они длинные! Каждый телефонный звонок, словно гром, ударяет в перепонки. Но все не то. В трубке только вопросы: «Ничего не известно?» «Где они?» «Что с ними?» Пока на эти вопросы никто не мог ответить.

Вот что происходило в то время на самолете.

— Леша, не пойму, в чем дело: топливо быстро убывает.

— Понял, Федя, смотри, левый двигатель остановился!

— Не только левый, правый тоже, — сообщил командир. — Двигатели стоят, топлива нет. Что будем делать, мин Херц? — с чувством никогда не покидающего юмора и спокойствия спросил Федор Моисеевич.

— Думать есть над чем, — ответил Алексей, — а времени нет.

В сознании Алексея молниеносно пронеслась мысль, что буквально через минуту их уже начнут искать, выяснять, где они и что с ними. А у них неизвестно почему «утекло» топливо и встали двигатели. Самолет неотвратимо идет к земле. Они имеют полнейшее право покинуть его. На таких самолетах ведь никто и никогда до сего времени вне аэродрома не садился. Поэтому право покинуть машину за экипажем. Да, юридически никто их не осудит. А морально? Самолет погибнет, и никто никогда не узнает причину его гибели. Могут ли они, советские летчики, допустить это, не испробовав всех возможностей спасения машины? Конечно, нет.

Не сговариваясь, испытатели — коммунисты, верные сыны Родины, решили во что бы то ни стало спасти эту единственную опытную машину, спасти колоссальный труд людей.

— Леша, дорогой мой, давай будем искать площадку для посадки самолета. До аэродрома явно не дотянем. Высоты маловато.

Трудно отыскать ровное место, пригодное для посадки такого самолета на земле, но еще сложнее найти его в сложившихся условиях. Нелегко экипажу. Ой, как нелегко! Уходящее за горизонт солнце сгущает сумерки, а образовавшаяся вечерняя дымка еще больше усложнила и без того крайне тяжелые условия полета.

Алексей Максимович все свое внимание сосредоточил на отыскании места посадки. Через остекление одного из окон кабины он отчетливо видел раскинувшуюся под самолетом лесистую, сильно пересеченную местность. «Это не то! Здесь посадка невозможна», — пронеслось в голове штурмана. И тут же вспомнил, что его жена Вера Александровна с дочерью Людочкой уже собираются в театр. Билеты куплены несколько дней назад и лежат у него в кармане. Спектакль идет именно сегодня. «Надо же!»

Земля катастрофически быстро надвигается на самолет. Уже совсем отчетливо видны дома оказавшегося под самолетом города.

— Федя, смотри слева за окраиной ровная площадка. Видишь?

— Вижу, доворачиваю. Это за красным домом?

— Да, высотенки маловато. Думаешь, перетянем?

— Думаю! — ответил летчик. А что еще можно было сказать? Оставалось только одно — самым грамотным образом использовать имеющуюся высоту, которая ежесекундно уменьшалась на 10—15 метров. А этих жизненно важных секунд становилось все меньше и меньше.

Штурман, ведя наблюдение за землей и помогая командиру, обратил внимание на такую немаловажную, а на посадке и опасную деталь, что не подтянул привязные ремни. Тут же исправил ошибку и напомнил об этом командиру.

Федор Моисеевич, этот искуснейший мастер пилотажа, видел, а еще больше понимал, что если не применит маневра, самолет врежется в дом. Он рос перед глазами, словно сказочный великан. Большой, пятиэтажный, из красного кирпича, дом. А сколько там людей?! Они не подозревают, что вот-вот может произойти страшная беда.

Но на то и отдал летчик 25 лет своей жизни авиации, чтобы даже в такой обстановке найти самый благоприятный выход из положения. Только здравый смысл, только спокойствие летчика помогают ему в этом.

Легкое отжатие штурвала от себя — самолет круче пошел к земле, увеличивая скорость. Перед самым домом — резко штурвал на себя, и самолет как бы с трамплина «перепрыгнул» дом. Но... на этом он потерял имевшуюся у него силу и быстрее, чем прежде, пошел к земле.

Открывшаяся перед глазами летчика перспектива совсем не принесла радости и облегчения. Прямо по курсу, менять который уже не было никакой возможности, поперек пути движения самолета проходила высоковольтная линия. Пролететь выше ее уже не удастся. Это летчик понял сразу. «Значит, надо действовать по-чкаловски — под провода. Единственно правильное, единственно грамотное решение. Потеряй мгновение на принятие решения — и гибель. Да, именно гибель!» Впереди отчетливо вырисовывались края глубокой канавы. Летчик, скорее рефлекторно, чем сознательно, потянул штурвал на себя. Самолет несколько мгновений задержался в воздухе, перелетев канаву, и, отчаянно прыгая на неровностях, побежал по полю.

Перескочив через ямы и новые канавы, подломив переднюю стойку шасси и срубив плоскостями несколько одиноких берез, стальная израненная птица остановилась.

Первым из самолета выскочил Алексей Максимович. Быстрый взгляд на машину. Срубленная береза застопорила фонарь. Командир не может его открыть и выйти из самолета. Скорей на помощь! Освободив фонарь, штурман помог командиру экипажа вылезти из кабины. Оба на плоскости. Крепко пожали друг другу руки, расцеловались. А вокруг уже собирались люди. Первыми появились вездесущие мальчишки.

Чувствуется сильный запах керосина. Опасность не миновала! Вдруг кто-нибудь зажжет спичку. Спасенная машина может сгореть. Однако, как выяснилось потом, гореть было нечему. Весь керосин остался в атмосфере. Наблюдавшие с земли местные жители видели, что за самолетом тянулся плотный белый шлейф вылетающего под большим давлением керосина.

Самолет, хотя и получил серьезные повреждения, будет жить. Боевые друзья, рисковавшие своей жизнью, были в этом уверены.

— Мы еще полетаем на нем! — с гордостью сказал Федор Моисеевич, обращаясь к людям, окружившим самолет.

— Командир, надо немедленно доложить о нашей посадке, — напомнил Алексей Максимович.

В это время подъехала полуторка, из которой вышел начальник политотдела совхоза. Тут же была организована охрана самолета, кто-то принес теплую одежду для экипажа.

Алексей Максимович написал записку для передачи по телефону на аэродром: «Сели благополучно. Экипаж жив. Медицинской помощи не надо. Место посадки...»

Стало совсем темно. Понимая, что их обязательно будут искать, члены экипажа вместе с присутствующими местными жителями разожгли большой костер. В это время над местом посадки прошел поисковый самолет. С борта самолета на аэродром была послана радиограмма: «Пять километров юго-восточнее поселка вижу большой очаг огня, видимо, это догорающий самолет». К месту «догорающего» самолета был направлен вертолет. Какова же была радость, когда мы увидели живыми и невредимыми своих боевых друзей.

Конструкторы быстро обнаружили неисправность, из-за которой произошла эта авария, самолет был перевезен на завод, отремонтирован и через небольшой промежуток времени вновь был в строю.