Последний рейс

Ноябрь. Темные свинцовые тучи нависли над аэродромом. Идет снег. Видимость, прямо скажем, плохая. Тем не менее надо лететь. Новая авиационная техническая школа подошла к практическим занятиям, а обучать будущих техников не на чем. Кроме плакатов и чертежей, ничего нет. «До зарезу» нужен «живой» самолет. А где его взять? Решить этот вопрос командованию не представляло особой сложности. Самолет у нас был. Причем самолет, который прошел огни и воды. Он перенес все, что только может перенести хорошее боевое оружие. В результате ресурсных испытаний самолет оказался годным только как учебное пособие. Из него выжали все. Донат Васильевич Гапоненко, Виктор Иванович Голубев и я налетали на нем много тысяч километров, и вот теперь предстояло его перегнать в техническую школу.

Гапоненко высокого роста, крепкого, атлетического сложения летчик. Как и все сибиряки, малоразговорчивый и добродушный. Большой любитель техники. Летал он прекрасно. Правда, фронтовой реактивный бомбардировщик не очень подходил ему по комплекции, но тем не менее в воздухе он им буквально играл. В дальнейшем учли особенности летчика, и он стал испытывать большие стратегические корабли.

А Виктор Голубев — это врожденный радиоспециалист и рационализатор. В воздухе и на земле в его руках любая схема работает безотказно. Не было такого полета, в котором бы в присутствии радиста-испытателя самолет оказался без связи. В полетах на любые дальности, в любое время дня и ночи он справляется со своими обязанностями безукоризненно.

Командование приняло решение дать нашему самолету последний воздушный рейс, так как переправлять его по железной дороге было очень дорого, а самое главное — для этого потребовалось бы много времени. Ну а так как машина была нам подопечна, то и переправить ее к месту назначения поручили нам. Мы должны были перегнать самолет до ближайшего к технической школе аэродрома. Аэродром большой, первоклассный.

Надо сказать, что перегонка этого самолета как экспоната для технической школы далеко не обычный и не простой перелет. Если летать на таком самолете в районе аэродрома — это еще куда ни шло. Ведь в любой момент чуть что отказало — садись на аэродром. Он рядом. А вот лететь на расстояние около двух тысяч километров — это уже совсем другое дело. Чтобы полностью обезопасить такой полет, потребовалось бы выполнить специальные регламентные работы, на которые ушло бы немало времени. А время не ждало. Поэтому командование решило на свой страх и риск разрешить этот сверхресурсный полет.

— Штурман, у тебя все готово? — спросил командир.

— К перелету готов.

— У меня тоже все готово, — доложил Виктор Иванович.

— Пошли на метеостанцию, возьмем прогноз погоды по маршруту и на аэродроме посадки и будем вылетать.

Прогноз не предвещал ничего хорошего, но мы подсчитали, что до момента ухудшения погоды достигнем конечного пункта маршрута, и приняли решение лететь.

— Куда вас несет, «соколики»? В такую погоду только пиво пить, — не преминул заметить кто-то из летчиков.

— Ничего, там и погодка, видимо, получше, и пиво покрепче, — ответил Донат Васильевич.

Действительно, на вторую половину маршрута и точку посадки дежурный синоптик дал хорошую погоду.

— Вперед, орлы! — весело скомандовал командир.

Обычного оживления и шума на аэродроме нет. Полеты из-за погоды резко ограничены. Летают только те, кому крайне необходимо. Да и нас понесла нелегкая навстречу неизвестному и, безусловно, трудному. Занимаем свои рабочие места. Докладываем о готовности к полету. И вот, освободившись от удерживаемых усилий тормозов, наш самолет срывается с места и вначале медленно, а затем все быстрее и быстрее набирает скорость.

Взлет. Этот элемент полета продолжается всего одну-две минуты, но все члены экипажа во время взлета загружены до предела, так как этот момент очень ответствен и сложен. Именно здесь проверяется работоспособность всего комплекса оборудования самолета. По статистическим данным, чаще всего неисправности двигателей и оборудования проявляются на первых минутах полета. Поэтому экипаж в это время всегда начеку и, хочет этого или не хочет, всегда немного волнуется. Мы тоже чуть-чуть волнуемся, но все обходится благополучно. Сверхресурсный самолет набирает высоту.

Набор высоты идет нормально. Удивительно послушные изменению атмосферного давления стрелки высотомера энергично отсчитывают сотни и тысячи метров пройденной высоты. На циферблате прибора — 7800 метров. Облака остаются внизу. Как всегда, ослепительный блеск верхнего края сразу же меняет настроение. Немного гнетущее состояние, навеянное земной ненастной стихией, быстро меняется под действием ярких солнечных лучей. Все работает нормально. Внешнее впечатление отличной летней погоды, только температурные минусы напоминают, что за бортом лютая зима.

Высота — 10 000 метров. Уточняем курс полета. Самолетный радиолокатор изо всех оставшихся у него возможностей помогает нам просматривать через 7,5-километровый слой облаков пролетаемую местность. На экране радиолокатора видны города и большие реки. Их на этот раз много. Прямо под нас уходит сначала Ока, потом чуть левее Волга.

Через несколько минут полета Волга уходит вправо, оставив на изгибе резко выраженный отблеск отражения города Казани.

Я докладываю:

— Командир, по линии пути идем точно.

— Хорошо. Расчетное время прибытия на точку?

— Четырнадцать тридцать.

— Понял.

— Витя, запроси погоду на точке.

— Понял, — ответил радист.

— Донат, а как ты думаешь, не придется ли нам сделать еще один маленький маршрут?

— Как знать, может быть, и придется. Ведь до школы еще несколько сот километров, — ответил командир.

Вот то-то и оно. Надо бы нам и это заранее предусмотреть.

А дело вот в чем. Получив задание перегнать самолет, мы знали, вернее, предполагали, что нас попросят посадить его непосредственно на степную площадку у технической школы. Это очень сложно, так как на такую совсем не оборудованную, сильно заснеженную поверхность самолет еще никогда и никем не сажался. Правда, задания такого у нас пока нет. Прежде всего мы должны сесть на указанном аэродроме и сдать самолет главному инженеру.

— Командир, с аэродрома дают погоду. Безоблачно, дымка, видимость четыре — шесть километров, — доложил Виктор Иванович.

— Хорошо. Значит, скоро кончится этот волнистый рельеф верхнего края облаков.

На индикаторе кругового обзора бортового радиолокатора уже начались проблески отражения горного хребта.

— Командир, до аэродрома осталось сто пятьдесят километров. Запрашивай подход к аэродрому, да, пожалуй, и снижение пора начинать. Проси сразу и то и другое.

На аэродром пошла радиограмма.

— «Беркут», я — триста сорок восьмой, прошу разрешения на подход к вашей точке со снижением. Иду на эшелоне десять тысяч метров.

С аэродрома ответили:

— Триста сорок восьмой, я — «Беркут». Вас видим. Подход и снижение до двух тысяч метров разрешаю.

Дальше все было выполнено как нельзя лучше. Визуально заходим на аэродром и производим посадку. Нас здесь уже ожидали.

— Как хорошо, что так быстро среагировали на наш запрос, — сказал встретивший нас инженер-майор. — Теперь еще «маленький» перелет — и все будет в порядке. Кстати сказать, вам предстоит перегнать в школу и вот эту «старушку». — Он указал на стоявший в стороне потрепанный самолет. — На нем прилетел экипаж из другого города. Мы попросили командира перелететь на площадку, но он сказал, что на этом самолете может летать только тот, кому жить надоело. Не знаю, шутил он или нет, но дальше не полетел. Забрал экипаж, сел в поезд и уехал.

Мы покачали головой и подумали: ему, конечно, никто и не мог приказать делать такой перелет, так как самолет действительно был слишком старым. И мы тоже вправе отказаться от полета, но имя испытателей ставит нас в несколько необычное положение. На всякий случай командир экипажа заметил:

— Товарищ майор, а ведь задания на дальнейший перелет ни своего самолета, ни тем более вашей «старушки» мы не имеем.

Инженер не растерялся:

— Я думаю, что этот пробел будет восполнен. Вас просил позвонить командующий округом.

Через несколько минут Доната Васильевича вызвали в штаб. Командующий объяснил сложившуюся обстановку и просил перегнать оба самолета на полевой аэродром, даже не на аэродром, а на ровную площадку в нескольких километрах от города, где находилась школа. Он сказал, что уже разговаривал по телефону с нашим командованием и получил согласие. Окончательное решение этого вопроса все же оставалось за нами.

Для осмотра посадочной площадки нам выделили самолет Ли-2. На следующий день рано утром мы были уже на месте. То, что открылось нашему взору, не вызвало восторга. Площадку покрывал 30—40-сантиметровый слой снега. Характерных ориентиров, по которым можно легко найти площадку с воздуха, практически не было. На опушке небольшой рощицы стоял одинокий барак. Вот и все.

Задача была не из легких и небезопасных. Но, взвесив все, мы решили перегнать самолеты.

Срочно садимся в Ли-2 и перелетаем на «нашу» базу. Наш самолет уже готов к последнему рейсу. Погода хорошая. Легкий морозец. Дымка. Безоблачное, голубое небо. Долететь до площадки на реактивном бомбардировщике было делом 20—25 минут. Делаем круг, видим барак, колеи от пробега и разбега Ли-2. Со второго захода производим посадку. Плотный снег, доходивший до осей колес шасси, уменьшил длину пробега чуть ли не вдвое.

Рулить пришлось на больших оборотах двигателей Поставили самолет на указанное место. Подошел начальник школы, инженер. Они очень довольны. Ведь теперь будут учить своих питомцев на реальном объекте. Мы понимали важность совершенного дела, но радоваться было рано. Впереди еще один самолет. Больше того, самолет, летать на котором... Да. Мы уже осматривали его. Проверили работу всех систем под током. Особых отклонений от нормы, если учитывать срок службы машины, мы не нашли. Так или иначе, надо лететь за ним. Вновь Ли-2, вновь перелет. Осматриваем еще раз наш «подкидыш». Все вроде в норме. Вроде... Инженер порта, выпускавший нас в эти последние для самолетов полеты, подписывая контрольные листы, вдруг объявил:

— Товарищ майор, топлива заправлено только для полета до площадки (там, оказывается, некому будет сдать оставшееся), больше того, шасси убирать ни в коем случае нельзя, потому что они потом ни за какие деньги не выпустятся.

Ну и обстановочка. Час от часу не легче.

— Ничего, Витя, еще одно усилие — и мы победим. Как думаешь, Коля? — обратился к нам командир.

— Что здесь думать? Взялся за гуж, не говори, что не дюж. Только надо поторапливаться, а то погода будет портиться. И в случае чего возвращаться не на чем. Слыхал, какая заправка топливом?

— Слыхал, слыхал! Садитесь по местам да поехали.

14.20. Взлетаем и берем нужный курс. «Дорожка» уже знакомая. Катим по ней четвертый раз. Дымка сгустилась. Плотные перистые облака затянули солнце. Белое покрывало земли сливается в дымке с облаками. Горизонт различается плохо. Земные ориентиры просматривались более-менее нормально. Идем на высоте 200 метров. По времени полета ожидаем слева большой город.

— Донат, через три минуты должен быть наш город.

— Вижу небольшой населенный пункт... А дальше... ничего не видно.

Подлетаем вплотную к населенному пункту. Сомнений никаких нет, это он. Только из-за начавшегося сильного снегопада большую часть города уже не было видно. Площадка южнее, километрах в шести. Резко меняем курс. До площадки 40—45 секунд полета. Во все глаза ищем площадку. Время летит. Топливо тоже. Назад возвращаться не на чем. Не найдем площадку, придется садиться в поле. А это уже совсем ни к чему. В последний момент увидели слева от самолета барак, а возле него наш первый самолет.

— Донат, площадка слева.

— Где?

— Под девяносто градусов слева.

— Видишь барак, а рядом с ним, правее, самолет?

— Вижу.

И в то же мгновение Донат Васильевич почти на месте буквально переворачивает самолет через левое крыло, а на выводе с разворота ведет самолет на посадку. Легкий толчок... бежим. Привычное торможение. Сильно прибавив обороты двигателя, заруливаем самолет к нашему «родному». Встречающих больше, чем в первый раз. Узнав о резком ухудшении погоды, командование забеспокоилось, хотя помочь нам оно уже ничем не могло. Топливо было на исходе, пошел снег. Встречающие, восторженно перебивая друг друга, рассказывают о только что виденной ими картине.

— Когда, казалось, вы вошли в снеговую лавину, самолет так резко начал делать левый разворот, что мы даже отвернулись, ожидая падения. И как бы в подтверждение этого от опушки леса, где должен упасть самолет, вдруг взметнулся огромный фонтан снега. Промелькнула мысль: «Все!..» Но что это? Снежный фонтан с уменьшающейся скоростью приближается к нам. Да это же самолет бежит! Вздох облегчения прокатился среди нас. Ну, кажется, все обошлось.

Действительно, все обошлось хорошо. Мы были довольны: обеспечили доставку молодому пополнению авиационных техников «живого» экспоната, а попутно определили еще одно хорошее качество реактивного фронтового бомбардировщика, позволяющее ему садиться при значительном снежном покрове.