Глава четвёртая. Решимость и ответственность

"Счастлива ли я?" – спрашивала я себя. Ни с кем во всем мире я не поменялась бы своей жизнью. Бабаджи – оплот моего существования. Всегда, когда я думаю о нём, неудержимая любовь вливается в меня. В такие моменты я стараюсь излить ее до всех во Вселенной, включая минералы, растения, животных и людей, а также обитателей тонких сфер. Для меня Бабаджи воплощает всё творение, и все мы связаны нитями одной величественной сети.

Задача каждого сознательного существа – забота обо всех формах жизни, ведь они являются частью нас самих. Жизненная сила питает все частицы творения и способствует их продвижению к реализации Истины. Как много боли, несказанных страданий приходится испытывать всем формам жизни от последствий человеческого невежества и безжалостного своеволия. Да и сами люди постоянно сражаются друг с другом, беззаботно разрушая гармонию пустословием и осуждением, недоброжелательными словами и поступками. Что же нам делать?

Размышления навеяли на меня тоску. Единственный выход виделся в повторении ОМ НАМАХ ШИВАЙ. Мантра изменяет сердце. Может быть, не сразу, ни сегодня и ни завтра, но со временем.

Каждый человек рано или поздно начинает задумываться: "Кто я и зачем я здесь?" Кому-то этот вопрос кажется слишком смущающим, и он быстро отбрасывает его и забывает о нём. Другой предпринимают серьёзные поиски истины. И тогда подходит к выбору, – каким путем следовать? Путем света?

Как-то мне приснился сон, что муж умер. Мне предстояло решить, что делать: позволить ему уйти из своей жизни или попытаться вернуть и продолжать держаться за него. Это был выбор духовного или материального мира, отрешённости и привязанности. С горечью на сердце я прибежала к Бабаджи. Положив голову ему на колени, я спросила: "Ты уже знаешь?"

– Да. Он умер.

Неподалёку сын играл с собакой. Молча мы смотрели на него.

– Ты хочешь его вернуть?

У меня не было ответа. Бабаджи обладал силой, которая могла возвратить мужу жизнь. Одно слово, и Бабаджи может вернуть мне мужа. Просить ли его об этом?.. Я ничего не сказала. Для меня это был выбор между Бабаджи, воплощающим собой совершенное духовное начало без каких-либо привязанностей к человеческим взаимоотношениям, и моим мужем, олицетворяющим обычный мир.

Два дня назад Бабаджи спросил меня, хочу ли я поехать с ним в Бомбей. Только я, без семьи. Это выбор походил на тот, что присутствовал в моём сне. Подобное возникало и во время моего предыдущего визита в Хайдакхан.

Оставалось два дня до отъезда. Я работала в саду. Подошёл Бабаджи.

– Когда ты уезжаешь?

– В конце недели.

– Нет, ты не поедешь. Ты останешься здесь.

Муж в то время проходил обучение в Кении, и через несколько дней он обязательно должен был находиться в Германии. Но, может быть, он все же сможет присоединиться ко мне.

– Что, если муж прилетит сюда?

– Нет, ни тебе нельзя уехать, ни ему нельзя приехать! В замешательстве я вернулась к работе.

В день, когда я первоначально планировала покинуть ашрам, Бабаджи спросил меня: "Ты уезжаешь? "

– Нет, ты же велел мне остаться.

– Ты можешь находиться здесь столько, сколько захочешь.

Тем временем стало известно, что Бабаджи собирается совершить паломничество в несколько святых мест Гималаев. У меня не было подходящей обуви и одежды для подобного путешествия. За день до отъезда Бабаджи я уехала из Хайдакхана.

Одного лишь решения следовать по пути света недостаточно. Это требует сознательной, целенаправленной работы над собой, усиления всех своих позитивных сил.

Как-то на том берегу реки, где высятся 9 храмов, Бабаджи сказал преданным: "Ни у кого из вас нет чистого сердца. Вы просто разыгрываете драму. " Эти слова вызвали во мне протест: "Все мы знаем это, поэтому мы здесь. Пожалуйста, помоги нам очиститься. " Бабаджи посмотрел мне в глаза.

Люди расходились. Бабаджи окликнул меня. Я подошла очень близко, так близко, что моё отчаяние, вызванное безнадёжностью того состояния, в котором пребывают люди, застрявшие в физическом теле и погружённые в иллюзию, вырвалось наружу. Слёзы потекли по щекам. Умоляюще я опустила голову на его руку. Бабаджи несколько раз мягко похлопал по моей голове: "Донг, донг. " Он вытер своим рукавом мои слёзы. И я успокоилась.

– Ты хочешь что-то сказать?

– Нет. Ты уже знаешь, что происходит в моём сердце.

Он кивнул и дал мне сделать небольшой глоток сока сахарного тростника из своего стакана.

* * *

Проблемы человеческого существования, невежество, царящее в мире, всё ещё занимали мои мысли. Контраст между образованными и неграмотными людьми казался огромным. В одной близлежащей деревне проходила свадьба. Еще вчера жених в пышном наряде проехал мимо ашрама, следуя за невестой. Сегодня свадебная процессия возвращалась; невеста в сверкающем красном сари с расписанными (хной – Прим. ред.) руками сидела на лошади.

Процессия, танцующая и поющая ОМ НАМАХ ШИВАЙ, остановилась неподалеку от ашрама, люди поднялись по лестнице к 9 храмам. Они искали Бабаджи. Невеста и жених хотели получить его благословение.

Это были простые люди, не умеющие ни читать, ни писать. Но они трогали моё сердце. В моём уме мелькнула мысль о сострадательной клятве буддийских бодхисаттв воплощаться до тех пор, пока все существа не станут свободными.

По благословению Бабаджи в самом ашраме праздновали еще одну свадьбу. По этому случаю всех отозвали с работы и пригласили на чай. Зазвучали бхаджаны, и вскоре многие преданные и местные жители закружились в танце. Кто-то энергично бил в большой барабан. Становилось всё веселее. Но, стало казаться, что люди забыли, где они находятся. Музыка и движения тел уносили их куда-то далеко. Вдруг ужасающий звук прервал торжество. Барабан порвался. Гостей словно выбросило из их экстатического состояния. Неожиданно праздник закончился.

Все это время Бабаджи находился на другой стороне долины. Первое, что он спросил, когда появился: «Кто испортил барабан?» Затем последовал выговор, и Бабаджи велел новобрачным покинуть ашрам на следующий день.

Бабаджи всегда без колебаний говорил кому-либо, что следует уехать. При необходимости он подкреплял свои слова посохом. Некоторые люди расстраивались из-за подобного обращения, особенно когда не понимали, что же они такого сделали. Бабаджи мог казаться резким и властным, но он никогда не реагировал автоматически и действовал лишь в интересах самих людей. Некоторым из живущих в ашраме порой казалось, что Бабаджи просто злится на них, но тем самым они лишь проецировали свои человеческие эмоции на того, кто не имел эго и находился над человеческими эмоциями. Иногда вновь прибывшие не могли распознать, кто есть Бабаджи, и открыто иронизировали над ним. Будучи не затронутым их поступками и словами, Бабаджи мог отсылать их упаковывать вещи, но мог и оставить в ашраме, чтобы преподнести какие-то уроки. Без всяких привязанностей он выполнял свою задачу – развивал сознание людей. О себе он говорил: "Я работаю двадцать шесть часов в сутки."

Молодожёны искренне раскаивались в своей беззаботности. Вечером после аарти, на открытой террасе под звёздным небом произошло нечто необычное. Бабаджи вдруг присоединился к пению ОМ НАМАХ ШИВАЙ, что он делал очень редко, и его тело стало двигаться в ритме музыки. Через некоторое время он попросил тишины. В безмолвии и благоухании ночи он произнёс: "Я прощаю все проступки, совершенные вами вплоть до сегодняшнего дня. Вы можете взять новый старт в жизни, с очищенной, незапятнанной душой!" Некоторое время мы сидели в молчании. Когда музыканты вновь заиграли, Бабаджи взял бубен и бил в него до тех пор, пока не даршан не закончился.

Моё решение следовать за Бабаджи означало, что взяты взаимные обязательства. Он простирает свою защищающую руку надо мной и смотрит, чтобы я не сбилась с духовного пути, а я должна приложить все усилия следовать золотым правилам, установленным им. "Будьте гуманными, правдивыми и простыми в поступках, совершайте их с любовью", – подчёркивал он. "Как молитву, непрестанно повторяйте имя Бога, особенно мантру ОМ НАМАХ ШИВАЙ, которая является эквивалентом христианской молитвы Господи, да будет Воля Твоя. Служите Богу, бескорыстно выполняя любую работу."

Чтобы выровнять площадку для разбивки сада, постройки конюшен и коровников, мы снимали скальные породы на том берегу реки, где расположены 9 храмов. Это был грандиозный проект карма-йоги. Все, кто был в нем задействован, без устали бросали камни со склона Кайлаша. Груды камней и земли скатывались вниз, и их оттаскивали в сторону.

Однажды, когда я в очередной раз собирала в металлический таз землю и мелкие камни, Бабаджи неожиданно схватил меня за руку и отвел на другое рабочее место. "Работай здесь, но поторапливайся! Это опасно." Глядя на огромные глыбы, лежащие вокруг, я подумала: "Что же может случиться со мной, если ты рядом?" Не успела я наполнить и отнести два таза с камнями, Бабаджи вновь оказался возле меня. "Эта работа не для тебя. Она слишком опасна. Пойдём." Он отвёл меня под покров большого тента и сел в раскладное кресло; затем Бабаджи вытянул ноги. Я начала делать массаж. Он же передавал мне свою энергию. "Ты счастлива?"– спросил он.

Защита Бабаджи распространяется на все планы бытия – и материальный, земной, и духовный. Он осознаёт все противоречия, но вмешивается только при необходимости.

Каждый день поднимаясь в ашрам по лестнице, я легко преодолевала 108 ступеней. Ноги двигались, как у робота. Но в тот день возникло ощущение, будто моё астральное тело отъединилось от физического. Последнее стало тяжелой оболочкой, тормозящей мой прогресс.

Бабаджи сидел на верхней террасе в окружении множества людей, однако он заметил, в каком состоянии я поднимаюсь. В мгновение ока он оказался рядом. Он взял меня за руки и посмотрел в лицо. Долгое время мы так и стояли. Постепенно моё сознание снова окуталось своей земной мантией, и я опять стала осознавать свою физическую форму.

Как-то в саду возле киртан-холла Бабаджи сказал мне, что он всегда доступен, если повторять мантру ОМ НАМАХ ШИВАЙ. Он окинул взглядом долину, затем крест-накрест сложил руки на груди и сказал: "Дай мне руку." С полным доверием я вложила свою руку в его. В присутствии Бабаджи я чувствовала себя в безопасности, со мной не могло произойти ничего плохого. Но что будет, когда я буду вдали от него?

– Будешь ли ты так же доступен, когда я вернусь в Германии? – спросила я.

Бабаджи смотрел вдаль. Наконец он повернул голову, кивнул и произнёс: "Да, в твоём сердце! Благодаря мантре ОМ НАМАХ ШИВАЙ! Прежде чем уйти, он трижды постучал по моей грудной клетке своим указательным пальцем, произнося: "Бум, бум, бум!" Я видела его лицо; оно было очень серьезным и в то же время излучало любовь. У меня сложилось впечатление, что с этого момента он навсегда вошёл в моё сердце. "Ты понимаешь?" – добавил он. Я понимала.

В последующую ночь мне снился сон, в котором присутствовал Бабаджи. Я говорила ему: "О тебе рассказывает много книг. В "Автобиографии йогина" написано, что ты помогаешь всем, кто просит твоей помощи. Ко мне ты тоже придёшь, когда я позову тебя?"

– Да, – прозвучал ответ.

И у меня нет сомнений: он придет ко мне и к каждому, кто позовёт его. Он держит свое слово. А я должна держать свое. Мне, как и другим, необходимо постигать пути приближения к Истине, к Богу, осознать существование множества тонких духовных сфер, тесно переплетающихся с обычной повседневной жизнью, и научиться зажигать свет в человеческих сердцах.

После обеда, проходя по долине, Бабаджи остановился возле небольшой хижины, в которой местные жители готовили чай. Один из них предложил Бабаджи большое блюдо со свежеприготовленными сладостями. Бабаджи стал раздавать сладости окружающим. Они были изысканными! Я сидела под лучами солнца, смотрела на происходящее и наслаждалась царившим покоем. Поднявшись, Бабаджи сказал: "Пойдём!", и мы вместе отправились к ашраму. У лестницы он тяжело опёрся на мою левую руку. Чтобы не упасть под его весом, мне пришлось прижаться к нему. В этом напряжённом положении он стремительно потащил меня вверх, перескакивая сразу через несколько ступенек. Когда мы поднялись, я тяжело дышала, сердце бешено колотилось. Я посмотрела на него. Без единого слова мне стало понятно, что я должна дать ему несколько рупий, на которые собиралась заказать чай в чайной.

Лишь позднее я поняла смысл происшедшего. Все случившее являлось символом наших отношений. Он вёл меня по лестнице просветления. Это была его обязанность в нашем соглашении. Моей обязанностью было помогать ему в его работе. Это нелегко, но, действуя совместно, можно достичь цели. Символически требовалось дать ему несколько рупий за его ни с чем несравнимое служение.

* * *

В течение длительного времени я находилась вдали от Бабаджи, однако мне очень хотелось быть рядом с ним. В этот период мне помогали сны; они облегчали тоску о Бабаджи. Странно, однако, что когда я оказывалась в Индии, рядом с ним это чувство не исчезло. Напротив, хотя я могла разговаривать с ним, касаться его, смотреть в его глаза, но глубокой нераздельной связи с ним я не ощущала. Оставались какие-то границы. Он с лёгкостью мог перейти их, для меня они оставались непреодолимыми.

Через внутреннее видение Бабаджи показал мне, как сделать ещё один большой шаг к достижению единства. "Станьте одно с миром, и тогда вы будете едины со мной!" По сей день моё желание быть с ним столь же горячо, что и раньше; оно напоминает – нужно искать, видеть, чувствовать и распознавать Бабаджи во всём, что происходит вокруг. Всякий раз, когда мое сердце озаряет вспышка любви, я знаю, что это он проявляет себя. Он словно говорит: "Я – в тебе, так же как и во всех существах."

Развитие осознания Божественного присутствия заняло у меня достаточно длительное время. Словно какой-то плод созревал под руководством Бабаджи. Что касается вопроса, любил ли Бабаджи людей, то он никогда не приходил мне в голову. Все действия и слова Бабаджи, каждый взгляд и жест имели глубокий смысл.

Как-то одна индианка, вся в слезах, пришла попрощаться с Бабаджи. Она плакала, не переставая, и Бабаджи сказал ей: "Я никогда не плачу. Ничто в этом мире не может затронуть меня. Тот, кто приходит и уходит – рождается и должен умереть. Во мне не существует ничего, что имело бы хоть какой-то след привязанности к преходящей природе жизни. Мое сердце сухо, как камень. Все слезы высохли. Но кого беспокоит моя боль?»

Эти слова шокировали меня. Я воспринимала Бабаджи как Махаватара, не испытывающего привязанности к преходящим вещам. Но что его сердце было высохшим..? Неужели его любящее отношение к людям и природе лишь притворство? Если это так, то как он может нести такую громадную ответственность за каждого? Почему тогда, чтобы помочь нам, он неустанно работает? Неужели все происходящее просто большое шоу? Сомнения одолевали меня достаточно долго. Я не находила покоя до тех пор, пока не увидела все в совершенно ином свете.

Творение пронизано побуждением освободиться от оков иллюзии и снова стать единым с Божественным. Не имеет значения, сколько на это уходит времени... Время ничто в сравнении с вечностью. Помочь этому процессу – такая задача по плечу лишь Существу, не затронутому иллюзией и абсолютно беспристрастному. Подобно садовнику, наблюдающему, как в его огромном саду всходят семена, он отдает им любовь, Божественную любовь (она как вода, столь же необходима для роста). Садовник удобряет почву, защищает всходы до тех пор, пока они не окрепнут и не станут плодоносить; он удаляет сгнившие или больные растения и на их место пересаживает здоровые. Как же садовник может быть привязан к форме какого-то одного растения? Все в творении поначалу растет, а потом разлагается, и этот процесс бесконечен.

"Кого беспокоит моя боль?" Эти слова заставили меня задуматься о том, какова же должна быть боль Бабаджи, если он чувствует все страдания мира, нашего мира, который разрывает себя на куски. Каждая негативная мысль, низкий, недобрый поступок увеличивает его боль. И она, по-видимому, столь велика, что Бабаджи порой приходится уединяться для избавления от всего того яда, который он сознательно вбирал в себя из мира. Подобные проявления Божественного представлены в древнем мифе. Однажды боги и демоны объединили свои силы, пахтая великий океан. Они хотели получить чудесный нектар, способный сделать их бессмертными. В процессе взбивания на поверхности воды образовывался яд. Господь Шива нейтрализовал его, проглотив. От этого горло Шивы посинело. С тех пор он получил имя Нилкантха (Синегорлый). Нечто подобное пахтанию Бабаджи совершает в наших сердцах и впитывает в себя образующийся яд, помогая нам очиститься.

Как-то ранним утром, закутавшись в одеяло, Бабаджи прогуливался на террасе. Неожиданно мне открылось все его одиночество. Спокойный, загадочный, подобный дыханию, происходящему незаметно для нас, если только мы не начинаем его осознавать. Несомненно, он находился в контакте с великими мудрецами, живущими в разных мирах, и все же он был одинок. Кто из нас способен его понять? Кто может помочь ему в выполнении его величайшей задачи? Каждый, кто приходит к нему, хочет получить от него что-то. Одни жаждут земного счастья, другие – мистических переживаний, третьи – космического сознания. Ненасытные, мы все чего-то хотим от него.

"Кого беспокоит моя боль?" Эти слова обескураживали. Я повторяла исцеляющую мантру «Ом Траямбакам...» столь часто, сколь могла, когда он кашлял или когда мне снилось, что ему нездоровится. Я молилась, чтобы он передал свой мучающий кашель мне. Иногда, когда он просил меня поставить какую-нибудь кассету, моя рука невольно тянулась к записи с исцеляющей мантрой. Я размышляла о том, что я могу сделать, чтобы не обременять его без необходимости. Мне хотелось отдать ему всю свою любовь, но это было легко, так как он наполнял все мое сердце. Любовь возвращалась обратно к нему, к тому, кто был океаном любви. Я хотела стать более уравновешенной, гармоничной и счастливой. "Когда вы счастливы, я тоже счастлив", – говорил Бабаджи. У меня было желание стать единой с ним. Но пусть даже это желание уходит. Я просто сосредоточусь на Бабаджи, здесь и сейчас.

Я снова видела его во сне. Бабаджи сидел за столом, рядом находилось множество людей. На поверхности стола лежала его рука, и я чувствовала сильное желание погладить её, но не осмеливалась. Тогда он обернулся ко мне и сказал: "Я всегда счастлив. Посмотри мне в лицо." Переполняющее блаженство затопило меня, когда я заглянула в его глаза. Потом у меня потекли слезы. Я опустила на его руку свою голову.

* * *

Прошло уже две недели с тех пор, как муж и сын уехали из Хайдакхана. Вскоре мы должны были отправиться в Бомбей, а пока Бабаджи сидел на террасе у своей комнаты. Ни с того, ни с сего он вдруг дважды произнёс имя моего сына, а затем спросил, нет ли у меня жара. Нет, я чувствовала себя хорошо. "Напиши сыну письмо и пошли мои благословения", – сказал Бабаджи.

В саду я написала мальчику несколько строк. Под ними красивым шрифтом Бабаджи вывел ОМ НАМАХ ШИВАЙ. Лишь позднее, в Германии, я узнала, что сына и мужа в течение трёх недель после прилета из Индии мучила лихорадка и диарея. Вот почему Бабаджи спросил меня, не чувствую ли я жара. Лекарства не ослабляли симптомов лихорадки. Но, когда пришло моё письмо из Индии, здоровье мужа и сына сразу пошло на поправку.

Пока я писала письмо домой, вспомнились некоторые учебные ситуации, которые Бабаджи создавал для сына.

Порой Бабаджи обходился с ним достаточно жестко. И нам велел быть с ним построже. Он говорил, что его необходимо "провести через огонь и воду ".

Иногда, поднимая руку для удара, Бабаджи спрашивал: «Хочешь хороший шлепок?»

– Нет! – отвечал ребёнок.

На это следовал мягкий шлепок.

– А теперь хочешь?

– Нет!

Игра продолжалась до тех пор, пока сын не соглашался на шлепок. Тогда Бабаджи, вооружённый тонким прутиком, делал вид, что собирается ударить его по ушной мочке. Мальчик отскакивал и начинал плакать. Конечно, он мог бы убежать, но вместо этого он возвращался к Бабаджи, и тот обнимал его.

В Чилинауле Бабаджи играл в похожую игру и с мужем. Во время освящения храма Бабаджи сказал супругу, что собирается назначить его служителем в храме, но тогда он должен будет носить кольцо в носу.

– Иди и немедленно проткни нос! – велел Бабаджи. Несколько озадаченный этим предложением, муж возразил, что не сможет вернуться на работу с кольцом в носу, в нашей культуре это не принято, он будет выглядеть комично. Бабаджи предложил: "Тогда носи кольцо в ухе." Немного подумав, муж уже собирался неохотно согласиться. Всё же носить кольцо в ухе было меньшим злом. Но Бабаджи неожиданно дал ему понять, что в этом более нет необходимости. Мне всегда казалось, что таким образом Бабаджи проверяет глубину преданности и веры своих преданных и способствует их духовному росту.

Бабаджи и сыну было весело друг с другом. Однажды, когда они сидели на стене, Бабаджи сделал вид, как будто собирается столкнуть мальчика вниз. Закричав от страха, сын схватился за стену изо всех сил. Бабаджи засмеялся, а затем посадил его к себе на колени.

– Ты любишь меня?

– Нет. А ты любишь меня?

– Люблю ли я тебя? – спросил Бабаджи с улыбкой. – Ты замечательный мальчуган!

– Нет. Кто действительно замечательный, так это ты.

Казалось, происходящее забавляю Бабаджи. Он попросил мальчика взять на руки чёрную собаку, которая крутилась поблизости.

– Ты можешь на ней жениться! Мальчик рассмеялся и покачал головой.

– Почему нет?!

– Я не хочу, чтобы моя жена была собакой.

– Но у неё такой красивый длинный хвост.

– Именно поэтому и не хочу. Мне не нужна жена с хвостом и четырьмя лапами.

– Ну что же, тогда снимай шорты.

Когда сын снял шорты, Бабаджи надел их на передние лапы собаки. Она смотрелась столь уморительно, что привела всех присутствующих в неописуемый восторг.

Однажды вечером на даршане Бабаджи попросил сына сесть рядом, и в какой-то момент закрыл ему лицо чёрной шапочкой. Мгновенно мир для ребёнка погрузился во тьму, а Бабаджи прошептал ему: "Смотри, ты сидишь посреди этого." Постепенно глаза мальчика привыкли к темноте, он стал различать тонкие лучики света, проходящие через петельки. Это было похоже на обращающуюся в свет тьму или на Вселенную со всеми её звёздами. Бабаджи снял с его лица шапку, всё снова стало на свои места.

Игры Бабаджи несли в себе поучения. Само его присутствие имело сильное воздействие на юную душу мальчика. Он часто видел Бабаджи в своих снах. Например, когда русские вторглись в Афганистан, сыну приснилось, что он вместе с Бабаджи идет по хайдакханской долине. В какой-то момент Бабаджи приостановился и велел ему возвращаться домой. «Мне необходимо отправиться в Афганистан, – пояснил Бабаджи, – там во мне нуждаются». Мне кажется удивительным, что семилетний мальчик помнил странное название чужой страны; в то время он только начинал учиться читать и писать.

Порой Бабаджи казался мне огромной информационной станцией. Каждая его клеточка принимала и передавала непостижимое количество многомерной информации. А я была связана с одной из них. Однажды Бабаджи показал мне магнитофон со встроенным радио, который ему подарил кто-то из последователей. С этого момента число моих обязанностей увеличилось. Ежедневно во время даршанов на террасе я выносила магнитофон, ставила его рядом с Бабаджи и меняла кассеты. Тем самым, поддерживалось непрерывное звучание религиозных песнопений.

У меня сложилось впечатление, что Бабаджи словно включил во мне внутреннюю принимающую станцию. Я начала чувствовать энергетические каналы (нади), лежащие вдоль позвоночника. Весь позвоночный столб горел, как в огне. Каналы очищались. Я видела необычный свет, плыла будто по облакам. А когда дул ветер, он легко проходил сквозь меня, словно я пёрышко, не оказывающее никакого сопротивления.

И всё же мой прогресс в постижении Бабаджи казался мне незначительным. Хотелось распознавать указания Бабаджи в себе самой. Но мои каналы, очевидно, были заблокированы.

"Ты не внимательна", – сказал Бабаджи, когда я передала ему сумку с кассетами, и указал на пыль, образовавшуюся в складках сумки. "Почисти её." Я потеряла дар речи; эта сумка попала ко мне впервые. Но я вовремя вспомнила, что Бабаджи часто отчитывает людей за то, чем занимается кто-то другой. Например, он мог спросить у кого-нибудь, кто не имел никакого отношения к уборке ашрама, почему на тропинке стоит чья-то обувь или почему возле мусорного ведра валяется обрывки бумаги. Такие замечания инициировали процесс самоочищения в человеке и вместе с тем будили осознание того, что мы все отвечаем за чистоту окружающей среды.

Материя в соответствии со своей структурой имеет собственные, присущие ей вибрации. Используя те или иные надлежащие методы, вибрации можно изменить. Это подобно тому, как железо меняет форму, если его кладут на наковальню; при нагревании, оно становится податливым.

Бабаджи уделял большое внимание изменению наших вибраций. Например, он придавал мне сил, предлагая сладкую воду и вкусный суп, который готовили специально для него. "Каждый получает то, что необходимо для его развития," – сказал мне Бабаджи во сне. Вокруг благоухал прекрасный сад, в руке он держал лейку. Самые разные цветы склонились перед ним, и он поливал их. Одни в соответствии с их нуждами получали много воды, другие лишь несколько капель. Проходя мимо цветов, Бабаджи внимательно осматривал каждый из них, не забывая ни одного.

Когда местные жители приносили свежие сезонные овощи со своих полей, Бабаджи порой сам готовил на своей террасе. Своими руками он смешивал все ингредиенты и подавал пищу на круглых зеленых тарелках из листьев. Еда была богата витаминами и являлась великолепным очищающим и профилактическим средством. Она имела отличный вкус, который особенно ценили те, кто любил блюда с большим количеством чили, соли и лимона. Однако у некоторых европейцев возникали проблемы с усвоением подобных яств.

В первое время после своего появления Бабаджи питался лишь молоком и фруктами. Через некоторое время к этому добавились овощи и рис, затем сладкий кофе с печеньем. Но ел он не потому, что был голоден (он никогда ничего не делал для себя). Он говорил: "Вы едите для своей пользы. Я ем и пью для мира." Со временем он все больше и больше нисходил к человеческому уровню существования, и становился более доступен людям. Эти причины лежали и в изменении его привычек и физического облика. Вначале он почти не произносил слов, и люди боялись приближаться к нему. Позднее он стал разговаривать и шутить с местными жителями. С европейцами он также поначалу был молчалив. Его физический облик драматически менялся по мере того, как все больше и больше людей приходило к нему со своими печалями, проблемами и болезнями. Они оставляли их у его стоп, а он, чтобы принести людям облегчение, принимал все несчастья и нес их, как свою собственную ношу.

* * *

Проходя мимо чайной, Бабаджи остановился и оперся на плечи одного исхудалого пожилого мужчины с очень морщинистой кожей. Контраст был велик. Бабаджи – лучащийся, полный энергии и жизнерадостности – являл собой картину жизни и бессмертия. Индиец выглядел унылым и безрадостным, будто находящимся в оковах смерти. "Направляй мысли на вечное," – сказал мне однажды мудрый человек. "Тогда все радости, печали, страдания и счастье уйдут. Человеческая любовь эгоистична. Тот, кто любит, ищет привязанности. Только Божественная любовь бескорыстна."

Бабаджи говорил: "Когда вы вкусите в полной мере земной любви, приходите ко мне. Тем, кто придёт ко мне с любовью, я открою такую любовь, которая превзойдёт все их ожидания." С этого момента прошло не так много времени, и у меня появилась возможность ощутить любовь, о которой говорил Бабаджи.

Вчера один американец спросил у Бабаджи, сколько ему лет. В течение 9000 лет он пребывает в этом теле... он бессмертен. Он жил на земле 5635 лет назад во времена Кришны, и 130000 лет назад во времена Рамы. В течение тысяч лет оба аватара медитировали на благо мира в пещере возле дхуни... В этот вечер в комнате для омовений Бабаджи поведал нам многое о жизни бессмертных существ, о том, как прекрасно было ранее на горе Кайлаш, обители господа Шивы. На Кайлаше с его мантией из чистого белого снега, сверкающей в лучах небесного света, радостно жили божественные существа и множество животных. Красочный облик горы и ее изысканное благоухание ни с чем не сравнимы. Неописуемое блаженство охватывало всех, когда господь Шива появлялся на вершине. Когда Бабаджи рассказывал, у него были удивительные глаза. А сейчас он причёсывал свои вьющиеся волосы. От тоски на сердце стало тяжело.

Когда ритуальное омовение закончилось, мое сари оказалось насквозь мокрым, но это меня ничуть не беспокоило. Я была зачарована обликом Бабаджи. Когда он описывал мир Шивы, то напоминал удивительного ребёнка.

В рассказе Бабаджи присутствовал глубокий символизм. Аналог Шивы являла макушка головы, представляющая высший центр сознания. Какое блаженство должно быть приходит, когда кундалини (похожая на змею энергия, пребывающая в основании позвоночника) поднимается и становится единой с Шивой! О Боже, я так погрузилась в свои обязанности и соблюдение ашрамной дисциплины, что совсем забыла о тех наградах, которые ожидают преданных на духовном пути.