Свиток второй

…За дверь выставили довольно бесцеремонно – пожав плечиком, Олия надула губы и вышла сначала в просторные, еще пахнущие свежей смолой сени, потом и на крыльцо. Сзади бубнили рассерженные голоса – вот, опять Огнивица с Березихой языками сцепились! И опять из‑за нее. Огнивица к себе, к своим сестрам‑стражицам тянет, а Березиха заладила свое «Белица потаенная!». Поди разберись, кто из них прав.

Березиха ее, конечно, любит, хоть и брови вечно насуплены, и розог всегда полна кадушка. А листы дает учить интере‑ее‑есные! Вон как про варгу Северного… или Слез‑камень… Или как Лебедь‑траву на второй зорьке искать… Зачитаешься, завлечешься, – оно и само в голове ровными строчками уложится – средь ночи разбуди, назубок и нараспев перескажет!

Однако же и с Огнивицей куда как интересно! Там у них сестры‑стражицы куда веселей живут, чем Белицы со своими листами переписными. Хороводы водят – да не простые – то одна, то другая вдруг пропадет никуда, и как сгустком света посреди хоровода. Это «светлый шаг», а потом бывает и «былинка» – в нее попробуй шишкой попади! Да хоть пятеро враз со всех сторон кидают! Да хоть из лука – вон, сама Огнивица ей надысь показывала – с десяти шагов из лука в нее – д‑звинь! а ее уж там нет. На полшажочка вроде в стороне, а нет – уже на все три шага и не в сторонке, а вот прямо вдруг у лучницы! Сплетутся в танце – только не танец это, а бой нешуточный. Которая победит, вторую и валит… Срамно, а все одно интересно, как они друг дружку… Ну, это…

Залилась маковым цветом, оглянулась – ровно бы никто срамные мысли не подхватил! И три холстины на себя никто у них не мотает – все как есть ходят! Краси‑ивые! Вот бы ей такие грудки вырастить, как у Огнивицы! Тяжелые, а не висят, вперед едва не торчком! Опять залилась стыдным маком и почти прослушала скрип двери и сама не заметила, как между косяком и притолокой словно влилась… Не зря Огнивица «светлому шагу» учила!

Выскочила на крыльцо Огнивица. Свободной рукой ворот на рубахе дернула – словно душит одежка. Сюда голышом не ходят. Не оборачиваясь, проворчала:

– Вылазь!

Олия вылезла, ойкнула, когда волосы невесть как в кулаке Огнивицы смотались: – На пол‑шага позже в тень ушла… Соня… Я тебе не твоя Березиха, от меня не увильнешь.

– Так я… не от тебя… Так я это…

Огнивица не зло, но чувствительно еще раз крутнула русые пряди:

– Ладно, пора мне. Завтра приходи, к закату. Отпустила Березиха!

Олия уже не «светлым» шагом, но скорее как белка влетела в просторную «листвицу», где перебирала чего‑то в травах Березиха. Даже спросить ничего не успела:

– Завтра пойдешь, сказали уже. Ох, девки бесстыжие. Ну куда тянут… Нешто некому со стражами в оборонь ходить! Все мало им… Нежную подавай… – ворчала себе под нос, то пучок травы к глазам поднося, то лист‑свиток. Сунула по столу один:

– Читай да заучивай! Пока и чтоб намертво!

– Ага! Я прям сейчас, матушка Березиха! – с разгона притормозила у широкой лавки, уселась чинно, свиток разложила и камешком светлым прижала:

– Баили люди знатные, люди вестные, что за вторым теплым морем живут в скалах потаенных девы‑стражицы жаркого бога по имени Зевес… Ой, матушка Березиха, и там они?

– Читай! Там, не там… Везде одинакие… только и радости, что из лука вжикнуть, мечом позвенеть да потом голыми срамницами сжиматься… Огнивица твоя – ведь даже по тайному читать научилась, а потом – вона, в стражицы подалась! Ну что за грехи наши… Как найдешь кого посветлей, то и гляди, как бы грешное место на голове не сказалось…

Сплетались голоса – читающей Олии, ворчащей Березихи… Вдруг оборвала ворчалку:

– Ты чего там несешь, окаянная?! Каки‑таки «былинки хороводные»? Нету там такого!

– А у наших стражиц есть! Сама видела! Вот дочитываю и за себя, чтобы интересней было, красивей…

– Я‑те начитаю красивей! Нашлась вестница‑сказительница! Дорасти сначала годков с полста! Твое дело буквица в буквицу! Кладись на правку!

Олия тихонько вздохнула, возражать не посмела. Да и права Березиха – ее дело пока махонькое, буквица в буквицу…

Где сидела за столом, там и вытянулась – одной рукой пуговку у ворота костяную – брысь!, другой рукой подол подхватила, шшись вверх! – и светлой голой ленточкой поверх скамьи. Легла старательно, как положено – обе руки вперед, ладошки ровненько, нога к ноге, чтоб тоже ровненько, задничку ну совсем чуть, на палец всего, над скамьей поднять. Не то чтобы топырить бесстыдно – а чтобы послушание показать и терпение. Бултыхнулись в кадушке мокрые прутики – взболтала концами темную воду Березиха. Не, там не солянушки, такой вины пока нет – просто в воде всякие травки были, чтоб и больно, и чтоб ничего потом не вышло. М‑м‑моокрые… М‑м‑мягкие… Вон как хвощут… ой, мамочки…

– Буквица! В! Буквицу! В буквицу! – мерно приговаривала сверху матушка Березиха, мерно, словно в бане парила, хлестала пучком тонкую спину, вихляющий зад. Обнимала розгой еще тоненькое, былинкой растянутое на скамье тело, примечала: покруглело где надо у девки… растет… Самое время, что Огнивица сманит… – Буквица! В буквицу! Не крути задом, егоза! Вот тебе!

X x x

Олаф Смола как‑то расспрашивал знающих людей про южные моря и южные торжища. Сам не был – но люди говорили, будто там когда девок продают, сначала весь срам на людях показывают. Голыми водят, на помостах держат… На что там глядеть? Дурь какая – как будто воин жену себе покупает! Настоящая жена воина в показной красоте не нуждается – ее дело кормить сытно и рожать героев. чтоб сильная была, высокая, чтоб волосы золотой волной… Чтобы сердце от корки ледяной иногда потрескивалось. Задумался. Сам не понял, чего сейчас надумал. Махнул рукой сам себе, а люди тоже не поняли, дружно затопали следом, взмах руки за команду приняв.

Ну, пошли так пошли. Толпа в толпу, в гам и выкрики, в клятвы всеми битвами Рагнарока, что это сукно даже морскую воду держит, а вон та кожа как есть снята с южного змея! К товару Олаф не лез – на то есть Сван Бунтарь, верный друг и кормчий с головного драккара по имени «Острый». Торгаш из него тоже никакой, однако воин бывалый, человек жизнью тертый, всяко повидал да послушал. Его на кривой коже не обкрутишь и жидким пивом не разбавишь…Да и мало нужды видел Олаф в здешнем товаре – свой, что хотел, загодя хорошим людям перепродал, остальное во фьорд везти надо – серьезные купцы к нему на домашний засек придут‑приплывут. Уж договорено.

С небольшой группкой своих людей протолкался к бараку, где полон торговали. вроде и не торопился, а поспел вовремя – в очередную кучу сгоняли как раз добычу Свена Коряги. Поискал глазами – ее не было. Насторожился – может, уже уступил кому жадный Свен? по праву конунга, сам пошел в барак – в дни торга туда с дружинами не ходили, чтоб за товар никто не сцепился. Головы буйные, а торговля буйства не любит…

Нет, не продали. Просто очередь не дошла. Как раз люди Свена к выходу сгонять начали. Равнодушно глазел по сторонам, не уступая дороги, пока мимо него пинали к широким тесаным дверям людишек. Равнодушно на нее посмотрел – как раз кто‑то древком стукнул, поднимая. Стукнул? Хм…

Древко о стенку стукнулась, девку не задев – а она словно сидела только вот, а теперь стоит, и пока рука в кожаной перчатке по ее круглому заду прицелилась, уже вперед пошла. Да так ровно, мера в меру, что рука воздух пляснула, на волосок от тугого тела… Сузил глаза Олаф. Не может девка так двигаться! Показалось в темноте с улицы… конечно, показалось! Вон, факелы все ископтились, бликами играют. Стукнул ее воин, точно. Не мог промахнуться с одного шага…

В дверях стоял, как стоял – равнодушной глыбой кольчужной брони, полукругом черной бороды, холодными глазами из‑под тяжелого шлема. Мимо прошла, как насквозь широкой двери – разве что ветерком не повеяло на конунга. Гибко, шаг в шаг – ровно так, как плелись остальные и вроде не так… Не, чуть не сплюнул Олаф. Дерьмовое пиво у местных. Всю башку замутило. Надумал тут себе валькирию искать… Гы‑ы… Шлем безголовый… среди куриц!!!

Показал своим – отбить в сторонку от кучи. Поняли, привычно согнали троих, чтобы явно интерес не выказывать, оградили древками копий – товар отобран, пусть конунги о цене говорят.

Но Свен Коряга не мальчишка – ему интерес хоть куда прячь. На золото даже не глянул:

– Ты вчера про белые камни хвастал? Давай на пригоршню и забирай!

– Ты перепил, храбрый Свен, конунг Хааннфиорда?! За трех полудохлых баб – пригоршню? Белых камней? Га‑га‑ага!!!!

Свен уперся, перепалка от торговой грозила перейти в топорную. Олаф рывком развернул к себе одну из отобранных – та от неожиданности на коленки стукнулась, Свен выругался, пинком поднимая – точно полудохлая! Вторую за плечо хватанул – пальцы только ткань и зацепили. Треснули гнилые нитки – оголилась спина, крест‑накрест в багровой росписи.

– За бешеную кошку и дохлый придаток – пригоршню???? Гы‑ы‑ы…

– А вот ей и сыпь! – вывернулся от убытка Свен.

– А вот ей и насыплю! – проорал в ответ Олаф, сходясь в экономии. Пригоршня у этой дикой явно не в пару весел, как у Свена!

Жестом показал – мол, руки в горсть собери!

Нетерпеливо повел бровью – она внимательно, словно запомнить хотела, оглядела Свена – от шлема к подбородку. Так же медленно глаза на Олафа – и снова так же холодно, разборчиво… Но второго движения брови ждать не стала – молча сложила ладони, равнодушно глянула, как из мешочка дорогими искрами белые камни протекли… Даже губы в презрительной усмешке шевельнулись. Нет, показалось конунгу – тучи неровные гонит, вот тени и прыгают. За пригоршню таких камней можно четвертый драккар себе сколотить! Ухмыляется, курица…Сама и одного камушка не стоит! Куска весла от верного драккара!

Но слово сказано, цена уплачена. Надо делать вид, что таких камней – сундуки ломятся! Кивнул своим – ведите на «Острый»… Неспешно двинулся следом, опять не заметив, как перекидываются нехорошим взглядами те же – Свен да Вигвельд.

В трех шагах толкнул кто‑то в плечо – несильно, чтоб не обидеть конунга. Обернулся – кто‑то из людей Свена.

– Ну?

Тот разжал кулак – на кожаной перчатке свернулся узенький кожаный шнурочек с серебряным оберегом.

– Ну? – опять не понял Олаф Смола. – Я не покупаю безделушек.

Человек Свена скривил ухмылку:

– Это ее обережница. Сорвалась, когда плетей давали. Возьми.

Олаф почему‑то даже не удивился. Ни тому, что его остановили ради такой ерунды, ни тому, что изрубленный шрамами воин сберег шнурочек с серебряной бляшечкой. И совсем не удивился, когда зачем‑то все‑таки принял оберег и услышал:

– Ты с ней… не как со всеми. Приглядывай…

– Угу. Уже боюсь. Зарубит меня с дружиной и на ужин скормит Локи… Запинает, как Рыжего… Гы‑ы…

Тот пожал плечами: – Ты не мой конунг.. Мне нет до тебя дела… Но ты хороший воин, как от тебе говорят.

– И что?

– А ничего. – Сплюнул тот на землю, недалеко от сапога Олафа. Но и не так уж близко.

– Только хороший воин, он еще и умный…

Развернулся и ушел.

Олаф Смола тоже хотел сплюнуть, потом глянул через плечо на свои драккары. На сходнях с «Острого» уже виднелись поднимающиеся на борт фигурки купленных девок.

Она снова встретилась с ним глазами. Очень далеко. На полет стрелы. И почудилось Олафу, что стрела охладила висок – словно бил навскидку тренированный лучник. Бил, чтобы просто предупредить. Потому как вторая стрела может и меж глаз…

Вот теперь пришла пора и сплюнуть. Сильно и зло. Вот нажил себе видение… Курица глазастая… А может и не курица. Херта…

Ничего, медведь херты [1]не боится!