Через сто двадцать два дня. Прохладный ветерок умерил пыл лета, и, собираясь раздать нам задание для экзамена, Старик предложил провести урок на свежем воздухе

ПРОХЛАДНЫЙ ВЕТЕРОК УМЕРИЛ пыл лета, и, собираясь раздать нам задание для экзамена, Старик предложил провести урок на свежем воздухе. Я не понял, как можно проводить на улице целый урок после того, как в прошлом семестре меня выперли только за то, что я туда посмотрел. Но Старику так захотелось, и посему мы вышли. Кевин Ричман вынес учительское кресло, а мы сели прямо на газон. Я поначалу держал тетрадь на коленях, но потом мне стало неудобно, и я положил ее в густую траву, но на такой неровной поверхности писать было тяжело, да и мошкара кружила. Мы сели слишком близко к озеру, там просто невозможно было устроиться нормально, но Старик, похоже, был всем доволен.

— Поговорим об экзамене. В прошлом семестре я дал вам на курсовую почти два месяца. В этот раз — всего две недели. — Он сделал паузу. — Ну, с этим, наверное, ничего уже не поделаешь. — Старик рассмеялся. — Честно говоря, я выбрал эту тему только вчера вечером. В целом это не в моем стиле. Но тем не менее. Прошу раздать распечатки.

Когда стопка дошла до меня, я прочел:

Как вы — лично вы — планируете выйти из лабиринта страданий? Посвятив целый год изучению трех основных религиозных течений, попробуйте в свете полученных знаний найти ответ на вопрос, заданный Аляской.

Когда материалы были розданы, Старик продолжил:

— Нет необходимости описывать подходы всех трех течений к решению данной задачи, теоретическая часть не нужна. Ваши знания — или же их отсутствие — я уже оценил по тестам, которые давал вам в течение семестра. Мне любопытнее, как вы впишете неоспоримое знание о том, что всем людям приходится страдать, в ваше видение мира и какой курс вы будете держать по жизни с учетом сего факта.

В следующем году, если мои легкие не откажут, мы займемся даосизмом, индуизмом и иудаизмом… — Старик закашлялся, потом засмеялся и из-за смеха снова стал кашлять. — Господи, может, я и не дотяну. Но я скажу еще кое-что насчет религий, которые мы изучали в этом году. И в исламе, и в христианстве, и в буддизме выделяют фигуру основателя религии — это Мухаммед, Иисус и Будда соответственно. Если мы вспомним этих людей, мы согласимся, что каждый из них давал людям, которые шли за ним, надежду. В Аравии в седьмом веке Мухаммед обещал, что всякий сможет получить жизнь вечную, преданно служа одному истинному Богу. Будда говорил, что из круга страданий можно вырваться. Иисус уверял, что последние станут первыми, что и мытари и прокаженные — отбросы общества — имеют основания на надежду. И я жду, что именно этот вопрос вы осветите в своем сочинении: в чем черпаете надежду вы?

Когда мы вернулись к себе, Полковник закурил прямо в комнате. Мне еще оставалось один день мыть посуду в столовке в наказание за прошлый раз, но мы Орла уже особо не боялись. До каникул оставалось всего пятнадцать дней; если застукают, придется начинать учебу в старших классах с карательной трудотерапии.

— Ну и как мы выйдем из этого лабиринта, Полковник? — спросил я.

— Ох, если бы я знал.

— За такой ответ пятерку вряд ли поставят.

— Да и духа моего это не успокаивает.

— И ее тоже, — сказал я.

— Да. О ней я не подумал. — Он покачал головой. — Все время так.

— Но что-нибудь тебе написать придется.

— Знаешь, мне до сих пор кажется, что единственная возможность вырваться — это быстро и по прямой, но я пока все же предпочту походить по лабиринту. Тут отстойно, но это мой выбор.