Глава XI. Несколько недель спустя, 21 июня утром — дню этому суждено было стать памятным, — Леонард Най в начале одиннадцатого вошел в редакцию «Хроники»

Несколько недель спустя, 21 июня утром — дню этому суждено было стать памятным, — Леонард Най в начале одиннадцатого вошел в редакцию «Хроники», расположенную в только что выстроенном Доме просвещения. По утрам Най не отличался разговорчивостью, а потому он даже не ответил на приветствие Питера, молодого человека, сидевшего на коммутаторе. Проходя по коридору, Най слышал, как Смит, узнав его по шагам, крикнул в открытую дверь:

— Это вы, Леонард? — Потом громче: — Зайдите ко мне.

Най не обратил ни малейшего внимания на этот взволнованный призыв. Лучше уж в зародыше пресекать все попытки Смита проявить свою власть, хотя он теперь гораздо реже прибегал к этому. Если Смиту нужен советчик или слушатель, которому он мог бы излить все возрастающий поток своих жалоб, пусть сам к нему придет, решил Най.

Он прошел на свою половину редакции, в уютный просторный кабинет, выходящий на бульвар Виктории, — здесь стояли удобные кожаные кресла, телевизор и кушетка. Заказанная в редкую минуту хорошего настроения, кушетка эта оказалась только зряшной тратой денег.

Хотя держался Най сегодня утром с обычной своей небрежной самоуверенностью, в нем чувствовалось какое-то внутреннее напряжение, с каждой минутой усиливавшееся, словно он ждал чего-то. Войдя в кабинет, он сразу направился к своему письменному столу, на ходу снимая замшевые перчатки, и быстро перебрал корреспонденцию, точно предполагал найти что-то особо важное. Письмо в большом конверте со штампом «Контора городского инспектора» и с городской печатью на обратной стороне, по-видимому, и было предметом его поисков. Он быстро схватил конверт и вскрыл ногтем большого пальца. По мере того как он читал вынутую из конверта бумагу, довольная улыбка все шире расплывалась по его лицу.

«Прекрасно», — сказал он себе. Все было так, как он ожидал, вернее, как предполагал. Прочитав письмо еще раз, более медленно, он старательно спрятал его в бумажник, затем закурил сигарету и, глубоко затягиваясь, остановился в задумчивости у окна. Через несколько минут он кивнул, отошел от окна и, сев в кресло, занялся просмотром остальной почты, которая, как видно, не содержала ничего интересного. Покончив с почтой, он взялся за газеты — сначала за «Северный свет», оставив «Хронику» напоследок: формат ее к этому времени уже более или менее определился, и кто-кто — а Най точно знал, что там напечатано. Он только успел дочитать статью Генри о программе предстоящего музыкального сезона в парке, вызвавшую у него ироническую усмешку, как дверь распахнулась и в комнату стремительно вошел Смит.

— Разве вы не слышали, что я звал вас?

— Когда? — спокойно спросил Най. — Вы в самом деле меня звали?

Смит недоверчиво покосился на своего коллегу, придвинул к себе стул — не мягкое кресло, а жесткий стул — и многозначительно посмотрел на часы-браслет.

— Вы сегодня немножко опоздали, а?

— Вы же знаете, что я не любитель рано вставать. Не тот характер. Что-нибудь новенькое?

— Да, есть кое-что. — Он мрачно помолчал. — Телеграмма от Грили. Он снова приезжает.

— Когда?

— Сегодня. Поезд приходит в Тайнкасл в половине третьего. Придется выслать за ним машину. Конечно, я сам поеду встречать его. Я Зчень беспокоюсь, Леонард: по-моему, дело наше худо.

Приезд Грили, коммерческого директора треста, — Най не мог этого не признать, — никогда не предвещал ничего хорошего: он с поистине собачьим нюхом умел выискивать все промахи в бухгалтерских отчетах и намертво зарезать статьи расходов. Но сейчас его посещение, третье за последние полтора месяца, грозило куда более серьезными последствиями, Най ждал его и знал, что оно повлечет за собой катастрофу.

— И почему только он не летит? — огорчился Смит, сосредоточенно изучая телеграмму, которую держал перед глазами, словно хотел вызубрить наизусть. — До аэродрома куда проще добираться.

— Коммерческий директор никогда в жизни не летал. Он человек осторожный, вроде вас.

— Сейчас не до шуток, Най. Неужели вы не видите, какими серьезными последствиями грозит это нам обоим? Если, конечно, не удастся его переубедить. Мы уже почти исчерпали отпущенные нам средства. Лондон разговаривал со мной вчера очень странно. Когда они отозвали Тингл, я понял, что это плохой признак. А на прошлой неделе в дирекции Соммервил и вовсе поставил все точки над i. Когда он в марте вызывал нас обоих, нам уже сильно досталось. А на этот раз он такого задал мне жару. Мы должны любой ценой повысить тираж, иначе… Я ужасно волнуюсь.

Най посмотрел на своего коллегу с плохо скрытым презрением. За эти несколько месяцев, прошедшие со времени их приезда в Хедлстон, совместная борьба против Пейджа невольно сблизила их. Но они были люди совсем разные, и Смит, с его ограниченностью, пресными методами работы и отсутствием вдохновения, успел глубоко опротиветь Наю. Откровенно говоря, у него уходило немало времени на то, чтобы улаживать разногласия со своим несговорчивым коллегой, его так и подмывало сказать Смиту, что он о нем думает, более того — что он о нем знает. А печальная истина заключалась в том, что карьера Смита была несколько более запятнанной, чем он об этом говорил, и его манера замалчивать некоторые подробности и с напускным смирением похваляться своими достоинствами возмущала такого реалиста, как Най. Он считал Смита олухом, и к тому же невероятно нудным: правда, его убогая честность и тупая самонадеянность подкрепляли обманчивое впечатление, будто перед вами уравновешенный, преуспевающий человек, тогда как на самом деле он покрывался испариной от страха, без конца все путал, твердил, что ничего не получается, и всячески старался приобрести побольше друзей и придать себе больше веса.

— Вас это, кажется, не очень волнует, — проговорил Смит, нарушая молчание.

— Да перестаньте вы, ради бога, ныть, — взорвался Най. — Неужели вы до сих пор не поняли, что я из этого Пейджа дух вышибу! С той минуты, как я увидел этого благородного защитника моральных устоев и британской конституции, я решил разорить его. Точка. Только я не кричу об этом на всех перекрестках — не мой стиль.

Последовала пауза, затем Смит с самым несчастным видом, продолжая по-прежнему думать О Грили, заметил:

— Интересно, останется ли он на этот раз ночевать? Или уедет обратно в спальном вагоне?

— Не останется.

— А то, может, придется развлекать его. Почему вы так уверены, что он уедет?

— Потому что я знаю, — с издевкой заметил Леонард. — Можете не беспокоиться и не водить его на выставку цветов.

Смит с сомнением посмотрел на коллегу, но ничего не сказал, вскоре он встал и направился к двери.

Когда он ушел, Най отодвинул в сторону бумаги и снова погрузился в раздумье. Хотя он приучил себя при всех обстоятельствах держаться небрежно и непринужденно, в случае необходимости он умел с какой-то дьявольской целеустремленностью сосредоточивать свои мысли на чем-то одном. С самого начала он отлично понимал, что вести наступление и быть инициативной силой придется ему: Смит может заниматься финансовой стороной дела, и только. И если оглянуться назад, придуманная Наем реклама была первоклассной. Выход в свет «Хроники» произвел впечатление разорвавшейся бомбы, и Най, усердно трудясь как редактор и фельетонист, сумел, по его собственному выражению, «всколыхнуть этот сонный городишко». Но в последние месяцы появились несомненные признаки того, что надо придумать еще что-то похлеще, если «Хроника» намерена одержать верх над «Светом». И в то время, как Смит упрямо продолжал прежнюю борьбу с Пейджем, надеясь довести противника до полного истощения, Най уже смекнул, что эта война на измор, во всяком случае с их стороны, не может продолжаться вечно. Все сведения, поступавшие из главной редакции, — а они подтверждались теперь и внезапным приездом Грили, — достаточно ясно указывали, что Соммервил не станет или не сможет долго вести такую войну. Най действительно располагал конфиденциальными данными о том, что шеф испытывает финансовые затруднения. Нужно было немедленно придумать что-то сногсшибательное, бесповоротно отказаться от стратегии обычной, повседневной борьбы и нанести сокрушительный удар, который раз и навсегда покончит с Пейджем.

Итак, уже с марта, сразу после первого вызова к Соммервилу, мозг Ная усиленно заработал в этом направлении. Дело было нелегкое. Однако Най был довольно ловок на такие штуки и к концу месяца неожиданно набрел на одну идею. Осторожно и умело проверив свою догадку, он теперь уже располагал материалом, который даже с точки зрения человека вполне беспристрастного не мог быть расценен иначе, как верный козырь. И сейчас, перебирая в уме деталь за деталью, Най не видел ничего, что могло бы помешать успеху его затеи. Он не собирался так быстро раскрывать свой план — забавно было бы подержать Смита еще немного в неведении, — но, поскольку им на голову обрушился Грили, придется раскрыть карты.

Примерно через час после их разговора Смит выехал в Тайнкасл на машине, — за рулем сидел Фред. Най тотчас отправился завтракать, сказав Питеру, где его искать. В этом провинциальном городишке жизненные удовольствия были, мягко выражаясь, весьма ограничены. Негде было, например, даже прилично подстричься, а чтобы сделать маникюр, приходилось ездить в Тайнкасл. Зато кухня в гостинице «Красный лев» была вовсе не дурна… и к тому же там имелся на редкость хороший винный погреб.

Хотя Леонард очень заботился о своей фигуре и всегда следил за количеством поглощаемых калорий, сегодня он решил не стеснять себя. Работая на Джохема в Париже в 1949 году, он приобрел вкус к тонким блюдам и частенько завтракал у «Максима» или в ресторане «Лаперуз». Ну, и в Нью-Йорке несколько хвалебных абзацев, умело вкрапленных в статью, обычно давали ему возможность бесплатно обедать в самых лучших ресторанах и ночных кабачках. Сегодня он заказал консервированные моркомбские креветки, затем превосходное филе-миньон с зеленым салатом и напоследок — острый зеленый чеширский сыр. С мясом он решил выпить пинту пюйи 47 года, с сыром — бокал доусского портвейна и с кофе — рюмку бренди.

Мысль, что он заложил мину под Пейджа и скоро взорвет ее, придавала особую пикантность этому отличному обеду. Дело в том, что под элегантной внешностью Ная — одна остроумная женщина, которую он так и не сумел обольстить, назвала его «джентльменом наизнанку» — таилась недоброжелательность к людям и неутомимая мстительность, качества не столько врожденные, сколько вызванные к жизни условиями, в которых он рос и воспитывался. Дело в том, что Леонард явился на свет без приглашения: это был случайный плод одной из тех связей, якобы основанных на великой духовной общности, какие время от времени возникают в литературном мире. Его отца Огастеса Ньюола, крупного тучного мужчину с желтыми зубами, большого щеголя, обожавшего широкополые черные фетровые шляпы, в начале двадцатых годов превозносили до небес за сборничек ультрасовременных стихов «Черный мерин», который, выражаясь терминами конюшни, мог бы произойти от случки Бодлера с Гертрудой Стайн[3]. Его мать, Шарлотта Най, высоко интеллектуальная молодая особа с довольно свободными взглядами на жизнь, незадолго перед тем окончившая Гиртон, твердо верившая в собственный талант и высокомерно презиравшая буржуазные условности, ощутила настоятельную потребность послать новоиспеченной знаменитости тщательно составленное восторженное письмо, которое достигло цели и свело их вместе.

Это была встреча двух родственных душ. Сначала она сидела у ног великого мастера, а потом согревала их в постели. Они завели общее хозяйство. Но у Шарлотты был ужасный характер; к тому же она была недостаточно красива, чтобы накрепко привязать к себе влюбчивого и избалованного вниманием Огастеса, который в пору своего кратковременного расцвета частенько без зазрения совести овладевал своими поклонницами тут же, на ближайшей кушетке. Полтора года длилась эта связь, но злой рок привел к зачатию Леонарда — это нарушило согласие родственных душ, и они, взлетев сначала в заоблачные выси эстетического упоения, опустились вскоре в низины взаимных бурных упреков и обвинений; а после рождения Леонарда два разочаровавшихся эгоиста и вовсе возненавидели друг друга.

Сначала Леонард жил с матерью, которая, решив в отместку Огастесу посвятить свой талант сцене, получала время от времени небольшие роли в провинциальных труппах. Она нехотя таскала сына, эту обузу, с собой по стране, пока наконец, решив, что мальчик достаточно вырос, не отослала к отцу, который, исчерпав свой поэтический талант, стал к тому времени критиком и с присущей людям этой профессии свирепостью писал рецензии на работы своих современников. С тех пор родители то и дело перебрасывали мальчика друг к другу, и каждый встречал его со скрытой досадой и отсылал обратно с явным облегчением; наконец отец, решив перебраться за границу, поселил его у тетки, которая имела табачную лавчонку на Пулхем-роуд и с которой Огастес до того не поддерживал никаких отношений.

Эта добрая женщина не так уж дурно обращалась с ребенком: она даже продолжала кормить его, хотя Огастес все реже присылал более чем скромную сумму на его содержание. Однако сознание, что он никому не нужен, оказало уже свое действие на характер мальчика, который и без того был раздражительным, озлобленным ребенком. Он видел, что никому ничем не обязан, и по мере того как рос, в нем зрело убеждение — легко объяснимое, хоть и весьма циничное, — что никому нельзя доверять, что никогда не следует считаться с другими людьми и, значит, жить надо только для себя. Когда ему исполнился двадцать один год, он, сам не зная почему, вступил на поприще журналистики, а тогда именно эти качества, дополненные природным умом и умением придавать ядовитую окраску своим мыслям, и помогли ему сделать неплохую карьеру.

Пообедав, Леонард почувствовал прилив вдохновения. Теперь он может спокойно встретить то, что его ждет. Поскольку еще не было двух часов, а Смит вернется не раньше трех, он неторопливо направился в бильярдную и продемонстрировал там несколько трудных бортовых карамболей. Маркер Джо предложил ему сыграть партию, но Наю не хотелось втягиваться в игру, и он пообещал Джо прийти вечером. В половине третьего он зашел в телефонную будку и, тщательно прикрыв дверь, вызвал Хедлстон № 7034.

— Алло, алло. — Ему пришлось подождать несколько минут, прежде чем его соединили, затем он заговорил своим самым мягким и вкрадчивым голосом: — Алло, это вы, миссис Харботл? Как поживаете? Прекрасно. Очень рад слышать. Ревматизм?.. Да, конечно… очень неприятная штука. Послушайте, дорогая миссис Харботл, я хочу предупредить вас, что непременно приеду к вам сегодня вечером с двумя джентльменами… да, оба очень милые люди… чтобы закончить наше дельце. Вы меня слышите? Что?.. Боже мой, нисколько это не подло. Наоборот, вы в полном праве так поступить… Но, миссис Харботл, мы ведь обо всем этом уже говорили, перед тем как вы подписали ту бумажку. Вы помните, не так ли? Теперь вы уже не можете отступить: это не шутки; нам придется тогда разговаривать с вами через юристов. А главное, вам представляется такая возможность! Что?.. Да, конечно, старые друзья — самые верные, но не тогда, когда они вас подводят или обманывают. Ведь они уже столько лет вас дурачат, а теперь вы и вовсе не получите от них ни пенни. Так что договорились… мы приедем. Прекрасно. Нет, пожалуйста, не беспокойтесь насчет чаю. Я приеду выпить с вами чаю как-нибудь потом, на неделе, и с удовольствием отведаю вашего чудесного пирога, он у вас получается такой вкусный. Отлично… великолепно… до вечера, миссис Харботл.

Выйдя из тесной, душной будки, где ему стоило буквально физических усилий договориться с этой не только несговорчивой и прижимистой, но и глухой как столб «пучеглазой рыбой», как он прозвал старуху; — Най почувствовал, что ему необходимо выпить еще рюмку бренди, чтобы привести себя в норму. Он выпил бренди и отправился в редакцию.

Пришел он как раз вовремя. И не успел сесть за стол, как прибыли Смит и Грили.

Коммерческому директору перевалило за пятьдесят, он был необычайно высокий и необычайно тощий, с длинным узким холодным лицом. При виде его у Ная всегда появлялось ощущение, будто Грили только что извлекли из могилы, — впрочем, хоть он и походил на мертвеца, но на чинного и благопристойного, словно его обряжал для погребения почтенный представитель похоронного бюро. Все увлечения Грили и те были связаны с загробной жизнью: во время отпуска он ездил по развалинам, обследовал катакомбы, а прошлым летом даже производил раскопки в пещерах Южной Италии. Несмотря на теплую погоду, на нем было пальто, которое он, изгибаясь всем телом, осторожно снял, предварительно положив в наружные карманы по перчатке, подбитой байкой. Он был, по обыкновению, в темном костюме и жестком крахмальном гладстоновском воротничке, над которым заметно выдавался, точно вставленный в горло, острый кадык, при каждом глотке двигавшийся вверх и вниз; Но, несмотря на нелепую внешность и несколько эксцентричные манеры. Грили обладал острым умом юриста и был довольно известным адвокатом еще до того, как Соммервилу удалось переманить его к себе.

— А у вас, видимо, не нашлось времени поехать с мистером Смитом на вокзал? — укоризненно глядя на Ная, заметил Грили.

— Надо же было кому-то остаться на защите форта, — пояснил Най.

Совещание началось с просмотра бухгалтерских книг и отчетов о прибылях от продажи газеты за прошлый месяц. Най сидел и наблюдал за двумя экспертами, изучавшими цифры. По мере того как острые, точно у скелета, пальцы Грили перелистывали документы, лицо его вытягивалось, постепенно приобретая то самое выражение, какое бывает у адвоката, готовящегося выступить в роли обвинителя. Наконец он снял очки в роговой оправе и откинулся на спинку кресла.

— Цифры более чем обескураживающие. Даже хуже, чем я ожидал.

— Мы значительно сократили производственный персонал, — промямлил Смит, — и снизили накладные расходы. Вот если б они наконец приступили к этому проекту по застройке Атли! Вы же знаете, мы так рассчитывали, что это увеличит приток читателей. Но работы все откладываются и откладываются… Ей-богу, я в этом нисколько не повинен.

— К черту Атли. Вы теряете даже тех читателей, каких уже приобрели. Следовательно, они переходят к Пейджу.

Смит заранее подготовился к этому упреку и теперь начал многословно объяснять, чего они уже сумели добиться, подчеркивая, с какими трудностями им пришлось сталкиваться, и обещая в самом ближайшем будущем выправить положение. Грили дал ему высказаться до конца отчасти потому, что был расположен к Смиту, а отчасти потому, что хотел его выслушать и взвесить все обстоятельства. Затем, двигая челюстями, словно тщательно прожевывая каждое слово, сказал:

— Из той суммы, которая была выделена на эту злосчастную затею, бсталось меньше десяти тысяч фунтов. Если считать, что доходы и расходы будут держаться на нынешнем уровне, я полагаю, что эта сумма уйдет у вас меньше чем за полтора месяца. И что, позвольте вас спросить, будете вы тогда делать?

— Мы, естественно, надеемся… мы ведь почти у цели… словом… мы рассчитываем, что нам дадут новые фонды.

Грили энергично покачал головой.

— Мне очень жаль вас, Смит, я знаю, что вы хороший и добросовестный работник, но я не осмелюсь посоветовать мистеру Соммервилу выделить вам дополнительные средства. С моей точки зрения, расходы по этой затее придется списать в убыток, если, вопреки ожиданиям, не подвернется нечто такое, что в корне изменит дело. — Подняв глаза, он заметил, что Най в упор смотрит на него, и недовольным тоном, каким обычно с ним разговаривал, добавил: — Возможно, мистер Най что-нибудь предложит.

— Вообще-то говоря, — сказал Най, — я действительно могу кое-что предложить.

Он не торопясь закурил сигарету. Он не позволит запугать себя этому Грили, который хоть и часто посещал обеды в Высшей юридической корпорации и заседал в коллегии королевских адвокатов, но, по его, Ная, мнению, был скупердяй и сухарь, пытавшийся урезать ему содержание, когда он был в Америке; больше того — однажды Най даже видел, как Грили менял шестипенсовую монету у киоска на Паддингтонском вокзале, чтобы дать носильщику три пенни на чай. Однако сейчас у Ная не было ни малейшего желания озлоблять его. И потому, призвав на помощь весь свой такт и благоразумие, он начал:

— Мне кажется, вы оба смотрите на дело несколько односторонне. Вы до того увлеклись своими цифрами, издержками и процентами, что ничего, кроме них, не видите. Начать выпускать «Хронику» было не так-то легко: этот парень Пейдж оказался куда сильнее, чем мы предполагали, и, несмотря на уйму первоклассной рекламы, над которой, кстати говоря, я немало потрудился, мы потеряли изрядную сумму и не сумели расчистить себе поле деятельности. На это вы сейчас и обращаете прежде всего внимание. Так вот, мистер Грили, пока вы в главной редакции ломали руки, наблюдая за нами, я изучал другую сторону дела. Прежде всего я начал выяснять то, что мне было не совсем понятно. Должен сказать вам, что Пейдж терял капитал так же неотвратимо, как мы, и за последние два месяца он прилагал отчаянные усилия, чтобы добыть побольше денег. Пять недель назад он был в банке и просил о займе. Ему отказали. Он пошел к председателю правления и все равно получил отказ. Что происходит дальше? Он стал выжимать деньги откуда только мог. Счета сыпались на него со всех сторон, и вот он заложил дом, сдал свою страховку, продал коллекцию фарфора, занял несколько сот фунтов у своего помощника и по договоренности с некоторыми старыми служащими даже уменьшил им жалованье на двадцать процентов. Однако это еще вовсе не означает, что он находится при последнем издыхании и не может доставить нам никаких неприятностей. В то же время это свидетельствует о том, что он в очень тяжелом положении и что достаточно одного последнего удара, чтобы прикончить его.

Грили вначале слушал довольно спокойно, но сейчас он нетерпеливо заерзал от любопытства.

— Если в том, что вы говорите, и есть доля истины, то ведь такое положение может тянуться до бесконечности. Да и откуда, если пользоваться вашей терминологией, может последовать этот удар, который прикончит его?

Най наклонился к нему и заговорил медленно и обстоятельно. Хотя он и очень не любил коммерческого директора, но теперь важно было убедить его и заручиться его поддержкой.

— Здание редакции «Северного света» принадлежит Пейджу. Но ему не принадлежит типография. Она была собственностью некоего мистера Харботла, близкого друга отца Пейджа, и сейчас принадлежит вдове этого Харботла. Многие годы «Свет» арендовал это помещение по более или менее сходной цене на основе ежегодно возобновляемого давнего дружеского соглашения — у меня здесь лежит фотокопия арендного договора.

Грили слушал с напряженным вниманием, но настороженно: Най вступил на знакомую ему территорию. Что же до Смита, тот даже рот приоткрыл, словно загипнотизированный.

— Я разузнал об этом больше месяца назад, и, должен вам сказать, это было не просто. Что же я предпринял? Ничего. Мне не хотелось сразу приниматься за миссис Харботл. Но примерно в начале июня, через посредство Балмера — того типа, который перешел к нам от Пейджа, — я сумел познакомиться со старухой. Подладиться к ней было нелегко, я пил с ней чай и как бы случайно заводил разговор об аренде, доказывая, что она изрядно теряет на такой низкой арендной плате, и, немало потрудившись, подвел ее к мысли продать типографию… нам. Теперь можете себе представить, в каком положении окажется Пейдж, которому и без того очень туго приходится, если в один прекрасный день он вдруг обнаружит, что ему негде печатать свою газету!

— Какую чушь вы порете! — воскликнул Грили. — Покажите-ка мне копию арендного договора.

Най вынул документ и молча стал ждать, пока Грили просмотрит его. А тот вскоре снял очки и презрительно фыркнул:

— Этот документ составлен на год и по всем правилам. До возобновления договора еще целых четыре месяца. И даже если предположить, что правила аренды не применимы к зданиям, занятым под предприятия, владелец обязан предоставить арендатору отсрочку на три месяца после окончания срока действия договора и только тогда может порвать его. Таким образом, у Пейджа еще целых семь месяцев впереди. Ваша идея ничего не стоит.

— Подождите минутку, — сказал Най. — Тут есть одно маленькое обстоятельство, связанное с законом о фабричных предприятиях от тысяча девятьсот первого года.

На лице Грили, как и ожидал Най, появилось удивление, и, помолчав, коммерческий директор спросил:

— Так что же?

— Я уже говорил вам, что типография находится в старом здании. Действительно старом. Я внимательнейшим образом обследовал его, можете принять мои слова на веру. Здание это по трем пунктам не соответствует положениям закона о фабричных помещениях. Во-первых, площадь окон не составляет десяти процентов по отношению к площади пола. Во-вторых, в здании нет двух отдельных выходов на случай пожара. В-третьих, стены и потолки за последние четырнадцать месяцев ни разу не белили. Теперь, — поспешно продолжал Най, боясь, что Грили перебьет его, — купив типографию, мы, владельцы, обязаны немедленно проделать необходимые работы и привести здание в соответствие с требованиями закона. Мы идем к городскому инженеру, которому я уже пригрозил, что отдам его под суд за такой недосмотр, и он немедленно объявляет, что состояние здания является угрожающим. Он обязан это сделать и сделает. Таков закон. До тех пор пока мы не произведем требуемых переделок, — а производить мы их начнем, когда нам заблагорассудится, — типография будет закрыта. Таким образом, «Северный свет» окажется на улице, а перед Пейджем встанет непосильная задача отыскать новое помещение для типографии и перебросить туда свои машины — словом, он будет разорен.

Воцарилось молчание. Смит глубоко и судорожно вздохнул.

— Вот это да, — сказал он. — На этот раз вы нашли выход. Все законно, не придерешься.

Грили вопросительно смотрел на Ная. Несмотря на весь свой скептицизм, он был поражен, но не хотел этого показывать.

— Пейдж может найти другое помещение… вывезти туда машины.

— Без гроша в кармане… и весь в долгах?

— Нет, нет, — рьяно запротестовал Смит. — Ему уже никогда не выпустить своей газеты, никогда.

— Но это не очень этично.

— Зато вполне законно. Больше того, — с самым невинным видом добавил Най, — именно мы будем стоять на позициях закона.

Грили неодобрительно покачал головой, но все-таки, поглаживая подбородок, продолжал обдумывать предложение; он думал также и об инструкциях, которые дал ему Соммервил перед его отъездом в Хедлстон.

— Можете вы подсчитать, во сколько приблизительно обойдется нам ремонт?

— Примерно в полторы тысячи фунтов, возможно даже меньше. И потом — помещение будет совсем как новенькое, нам останется только въехать.

Новая пауза. Грили проницательно смотрел на Ная.

— А сколько эта особа просит за свою собственность?

Най спокойно выдержал его взгляд. Ответ у него был готов:

— Я, естественно, справился у незаинтересованного лица. Названная им сумма была чуть меньше четырех тысяч фунтов. Миссис Харботл согласилась на три с половиной тысячи. И она готова сегодня подписать акт о продаже.

И снова Грили, подергав шеей, принялся тщательно взвешивать все «за» и «против». Он был одним из первых вдохновителей плана покупки «Северного света», и не в его интересах было, чтобы эта затея провалилась. Слегка откашлявшись, он произнес:

— Не могу сказать, чтобы я полностью одобрял ваше предложение, хотя, если все обстоит так, как вы говорите, против него вроде бы нет законных возражений и оно представляется крайне заманчивым. — Лицо его исказила улыбка, похожая на гримасу: казалось, что улыбнулся мертвец. Он встал с кресла. — Я не беру на себя никакой ответственности за ваши последующие действия, но при данных условиях, мне кажется, стоит вплотную заняться этим.

Он с размеренной медлительностью надел пальто и перчатки и первым вышел из комнаты. Направляясь вслед за ним к двери, Смит незаметно схватил руку Ная своей потной рукой и изо всех сил сжал ее.

— Ты спас нас, Лео, — хрипло прошептал он. — Клянусь богом, у тебя есть голова на плечах.

Най поспешно отвел глаза и резко выдернул руку.